Благословение небожителей: правдивая история почти Непревзойдённого демона

На третий день они с приёмышем решились на побег. Се Лянь, как обычно, усвистал по делам, велев демону вести себя прилично, или, хотя бы, орать потише и не пугать посетителей. Но в этот раз он забыл на столе нож. Всю посуду убрал, а нож забыл. Решение созрело моментально. Ци Жуну было немного жалко чёртову ленту. Она была красивая, и, к тому же, характером напоминала одну из его верных прислужниц, Чанчунь, такую же игривую и неугомонную, только в отличие от Жое, очень много трындящую. Ещё ему казалось, что Жое нравится, когда он развлекает мелкого паршивца, неважно как, напевая ли ему песни, одалживая поиграть зелёный огонёк, или рассказывая что-нибудь весёлое. Но торчать здесь, в тесном, продуваемом холодными осенними ветрами домишке, среди этих мерзких клёнов, устилающих землю кровавым ковром, с царственным братом и его ебучими ритуалами и угрозами, скудной едой, страхом за свою жизнь... Связанным, без надежды нормально пошевелиться... Почти как тогда, когда он умирал... СУКА, ЭТО ПРОСТО НЕВЫНОСИМО! Бедному демону хотелось орать, и бегать-бегать-бегать, а не сидеть привязанным к столбу, удерживающему крышу, слушая, как рядом скулит человеческий детёныш. Из-за которого, между прочим, Се Лянь их и обнаружил! Он метнул злобный взгляд в мелкого засранца, который сидел за столом, и вяло жевал очередную булочку. Как же хочется его сейчас треснуть. И себя заодно. Эх... Надо наконец признать очевидное, он просто не может заставить себя разозлиться на этого маленького тупицу. Хочет, но не может. Ругать и обзывать может, а злиться уже не получается. Что-то в нём изменилось тогда, в лесу, когда его предполагаемая закуска жалась к нему, тычась в грудь лазурного демона, и ища утешения и защиты у единственного, кто был рядом. Даже обматерить как следует этого сопляка не выходит, язык не поворачивается. Докатился, блин! В глубине души Ци Жун понимал, что отчаянно нуждается в этой безусловной детской любви, и осознании того, что он, даже такой жалкий и бесполезный, хоть кому-то нужен, и старательно гнал от себя эти мысли, убеждая себя, что просто делает мальчишке одолжение. Он, вообще-то, понимает много чего, он же на самом деле не тупой, просто ему уже давно очень больно и скучно понимать. И бранится на свою дражайшую обузу уже, скорее, по привычке, обзывая мелкого, как в голову взбредёт. -Отец, ты голодный? Не смотри так сердито, пожалуйста, сейчас я тебя покормлю. Мальчишка взял с тарелки ещё одну маньтоу, сполз со скамьи, плюхнулся рядом, и прижал кусок теста к его губам. -На, ешь! Почти не чёрствая. Ци Жун машинально начал жевать, хотя был совершенно не голоден. Мрачные мысли, которые лезут сегодня ему в голову, напрочь отбивают весь аппетит. "Отец..." Тот, кому впоследствии дали прозвище "Лазурный Фонарь, блуждающий в ночи", умер в семнадцать лет, в своём прежнем теле он выглядел молодо, и, несмотря на примесь юнаньской крови, был похож на царственного брата буквально до тошноты, хотя годы одиночества и безумия постепенно взяли своё. Он сам был вечным ребёнком, капризным, нервным, ищущим помощи, но в ответ получающим лишь ненависть и побои, и так было всегда. Всегда, до появления в его жизни этого... Гуцзы. Учёные книги говорят, что демоны чувствуют острее всего то, что испытали перед смертью. Отбитый на всю голову Белое Бедствие пугал его до одури. Одержимость проклятого пса Хуа Чэна побуждала в нём желание разыскать царственного брата, несмотря на ненависть к нему, и спрятать в своих пещерах, не выпуская наружу вообще больше никогда. Кому вообще нужна эта наружа, пока в ней находится чокнутый Собиратель цветов. Голод Черновода, который иногда заходил к нему и бессовестно хомячил печенье и фрукты, просто тихо бесил. Однажды он психанул, и несколько сотен ли гнал чёрного демона по лесу, вопя что-то вроде: "Печеньки!! Имбирные!!! Мои любимые!!! Я тя сам щас сожру, сука!!!" На его же долю выпали одиночество, горькое разочарование, и непрекращающаяся боль. И медленно, но верно отлетающая кукуха, куда ж без этого. Теперь это всё как-то... притупилось, что ли? Он снова дышал, его сердце билось, он был голоден по-настоящему, а не по привычке, и посмертные муки начали понемногу забываться, когда за ним потащился этот ребёнок. С ним правда стало легче, несмотря на все проблемы, которые он создавал. Ци Жун совсем не хотел лишиться этой поддержки. -У, сук... Тихое ругательство сквозь зубы проскальзывает уже очень давно, он уже не помнит, когда впервые выдохнул эти два слова, но они также приносят некий покой. Можно сказать, это его отличительная черта, как всратые висюльки на сапогах Хуа Чэна, у, сук, вспомнил опять не к месту, псина паршивая, шоб ты всю жизнь стоя срал!!! АААААААА!!! Не могу больше так сидеть, суету навести охота! В зелёных глазах вспыхнуло пламя, а в груди поднялась волна чего-то непонятного. Нехер рассиживаться. Сейчас, или никогда! -Эй, сынуля, твой папка, кажется, придумал, как нам отсюда свалить! Бери нож и освободи меня! -Отец, ленточка же расстроится, она живая, ей, наверное, будет больно... -Тц! Не ссы, нормально всё! Или ты хочешь торчать здесь, пока царственный братец не выколотит из меня дух? -Ууу... Он бравировал перед мальчишкой, но ему, на самом деле, было ужасно страшно. И за будущее, и немного перед шёлковой лентой. Чёрт знает, что велел ей Се Лянь, и что может взбрести ей в голову, если она вообще у неё есть. -Хорош скулить! Живо бери сраный нож, и перережь эту чёртову ленту, пока мой проклятый брат не вернулся. План с треском проваливается. Жое, без малого охреневшая от такого, сдавила его ещё сильнее, ускользая от не заточенного хлебного ножа, вздёрнула в воздух, и потащила куда-то на улицу, через клёны, ударяя о ветви головой, и, кажется, матерясь не хуже самого лазурного демона. Мальчишка бежал за ним, плача и спотыкаясь о корни деревьев. Внутри всё замирало от ужаса, а в голове билось только одно слово: "отвратительно". Что, блять, она задумала? Точнее, что, блять, приказал ей Се Лянь?! Когда в это слабое смертное тело вцепились сотни комаров, которые здесь просто невозможно голодные, он окончательно уверился в том, что такую муку ленте подсказал его дражайший царственный братец, только он один способен на такое. Сама она бы до такого не додумалась. Изощрённая пытка, вполне в стиле Се Ляня. Как там у него? "Тело пребывает в страдании, но душа пребудет в блаженстве?" Братик, за что ты так со мной? У, СУК, ёбанарот, ЭТО ВАЩЕТА БОЛЬНО, БЛЯТЬ! И бесит! С какого хера снова быть живым так противно и больно?! Лучше бы он его просто снова отпинал до бессознательного состояния! Его прежнее мёртвое тело привыкло к боли, той, от которой летаешь по всей пещере, с которой ломаются кости, но в живом теле боль ощущается по-другому. И вырваться никак не выходит. И мелкий опять ревёт. Только и остаётся, что орать, ругаться и ждать. Но даже у демонов имеется предел выдержки, и его, похоже, на исходе. Ци Жун давно потерял счёт времени, и у него уже больше не осталось сил ругаться и вырываться. На какое-то время он отключился и замолк, уронив голову на грудь, и очнулся только после того, как его лица коснулась чья-то большая ладонь, а не маленькая ладошка Гуцзы, которую он кое-как приучился терпеть. Это бодрит похлеще ледяного душа. Он мигом пришёл в себя, отшатнулся от тянущейся к лицу руки, распахнул полные ужаса глаза. Но бояться нечего. Это всего лишь Се Лянь, который вернулся, не нашёл их на положенном месте, и пошёл искать. Вспышка адреналина придала ему сил, и вот уже он снова орёт, не стесняясь в выражениях, а внутри словно бушует гигантский пожар, и одновременно тихо и пусто. Его грёбаное Высочество наконец изволил явиться, сука такая, со своей гадской кроткой улыбочкой. Насмехается, издевается над ним. Как всегда. Освобождает из болезненной хватки обиженной ленты-оборотня, волочет по траве, заставляя Гуцзы бежать следом, не успевая на тонких слабых ножках. Царственный брат, да ты та ещё мразота, оказывается. Говорит чего-то. Что природа тут хорошая (а комары просто пиздец), что ему, Ци Жуну, полезно вспомнить, как это- быть живым, и ещё какую-то херню про то, что он сжалился над бездомным братиком, взял к себе жить, а мог бы сразу Лан Цяньцю отдать. Или вообще Хуа Чэну. А БРАТИК ЕГО ОБ ЭТОМ, БЛЯТЬ, ПРОСИЛ?! Он, вообще-то, не просил!!! Он просто жил, никому особо не мешал. Может, он бы даже пожалел тогда этого мальчонку и оставил его себе, ну, может, напугал по первости пару десятков раз, как будто у него прям такой опыт в заботе хоть о ком-либо. Не такие уж дети и вкусные, кто вообще решил, что сопливая мелочь должна быть охеренным лакомством? Найти бы этого сраного гения, и морду ему набить. О, приехали! Дом, милый дом, шоб он рухнул к чёртовой бабушке. Да с хера ль опять под дерево?! Ну, спасибо, что только спиной об ствол ударил, а не башкой. Надо уметь ценить мелочи жизни. Но всё равно, как же больно. Обидно, мерзостно, и больно, как в детстве, прям до соплей. Кровавых. У, сук, противно... Всё чешется и болит, опять столько сил на регенерацию тратить, расточительство. А этот обмудок бросил его, в очередной раз бросил, попросил вести себя тихо, и ушёл, рассеянно улыбаясь, и глядя на сраную луну. Гад. Ну как тут прикажете вести себя тихо?! Ци Жун запрокинул голову и во всю глотку заорал в этот мерзкий жёлтый кругляш, будто небесные чиновники могли его услышать. Он отлично знает, что сегодня за день. День, сукаблять, ебаной середины осени. Божествам запускают фонари негасимого света. Они их считают, и радуются, когда обгоняют кого-то из соперников. Почти как среди смертных. Мерзкое занятие. Да. Отвратительное. Лазурный демон ненавидел азартные игры. Вообще-то, он ненавидел практически всё в этом мире, но та ненависть была абстрактная, а всякие карты-кости бесили его прям конкретно. Поэтому он никогда не посещал Игорный дом, когда ему взбредало в голову самому сходить в Призрачный город. Дурацкое место. Там его никогда не ждут, смеются над ним, гоняют, как шуганого кота, жалкого почти Непревзойдённого, который опустился до того, что жрёт людей. И он убегает, о да, он отлично умеет бегать, терпеть не может, но умеет, чего уж там, драпает, на потеху этой швали, всякий раз спрашивая себя: нахер я сюда пришёл? И всякий раз в душе злость и обида. Да какого, вообще, хрена? Он, на минуточку, царских кровей, хоть и наполовину, вынужден жить в пещерах, а какой-то сучонок с косичкой, без роду и племени, из-за которого ему и пришлось остановиться на таком типе жилья, отгрохал себе такую дачу. И завидно. Ему тоже, может, хочется. Вообще, непонятно, чего они все ржут, он же просто делает... что и все. Другие демоны тоже хомячат людей, чем он-то хуже? Не из праздного же любопытства он за такое взялся. У него ещё и вкуснее, кстати, чем в тамошних забегаловках. Он отлично готовит. Иногда перебарщивает со специями, но всё равно вкусно, а это главное. Жое недовольно вздрогнула, когда он заорал, и спешно замотала ему рот, мол, закрой свою варежку, шумный демон, я устала. Были б уши, свернулись бы в трубочку, сквернослов ты этакий, а ещё брат моего дорогого хозяина, когда ж ты наконец угомонишься, лучше б с ребёнком поиграл, отец-недоучка. Ци Жун подвигал губами под повязкой, но ничего кроме унизительного мычания издать не смог, и смирился, снова погружаясь в омут своих невесёлых мыслей. Игорный дом, может, и не так плохо, в конце концов, нечисти тоже надо как-то развлекаться, так чем плохи игры, завязанные на слепом везении? Подсчёт фонарей это те же яйца, только в профиль. Раньше он всегда запускал фонари негасимого света в этот день, вдуматься только, великий князь демонов, одно из четырёх Бедствий, зажигает грёбаный храмовый фонарь, надеясь, что царственный братик увидит, поймёт, порадуется, да что, сука, угодно сделает, лишь бы заметил, но он то ли не видел, то ли нарочно игнорировал его, да, игнорировал, как обычно, просто плевал на него, не замечал, ууууу суууук, да за что ему всё это?! Почему именно сегодня?! Зараза!!! Отвратительный день, просто отвратительный, а заканчивается ещё хуже. Хочется кричать от обиды и возмущения. Вот прям тупо орать в небо, пока горло не заболит, несмотря на то, что Жое замотала ему рот после первого же крика. Лента расстроена и обижена, он чувствует это, он плохо поступил с ней, но прощения просить не будет, потому что возможность раскрыть рот не представляется, и вообще, какого хера. Ещё чего- перед этой стервой извиняться.