Красное зеркало

« Осаму с трудом (потому что для него сложны любые базовые действия) размотал бинты на руках. Бледная кожа была усыпана фиолетовыми и синими шрамами. Не было ни одного пустого, незаполненного сантиметра. Это была его личная боль, которую никому не хотелось показывать. Тем не менее, Дазай чувствовал отвращение к себе за совершённую слабость. Он взял лезвие и сделал несколько порезов на левой руке – так, ради эксперимента, просто посмотреть, что произойдёт. Легче не стало, естественно. Возможно, физические повреждения и притупляют душевную боль, но когда ты не знаешь, что чувствуешь, они ничем не помогут. Ты уже почти утонул в этом болоте. Свежие порезы перекрыли уродливые старые шрамы. Это смотрелось очень красиво, особенно при свете луны. Кровь закапала на футон, но Дазая это не волновало. Какая разница? Да и черт с футоном. Дазай принял решение, что раскромсает себя на куски. Честно говоря, он никогда и не был единым целым. Интересно, когда он умрет, что подумает Чуя? То, что он в последнее время увлёкся наркотой, не даёт ему права насмехаться над трупом. И тут у Дазая возникла интересная идея... Осаму резко встал. Голова закружилась, в глазах потемнело. Из руки всё ещё лилась кровь, заляпала уже всю одежду, но Дазаю было все равно. Он сделал пару шагов до стола, схватил телефон и открыл переписку с Чуей. Нужно было чем-то привлечь его внимание, ведь если Дазай скажет, что умирает, то Накахара вряд-ли откликнется. Пораскинув мозгами, Осаму начал диалог издалёка. Osamu: Привет, Чуя. Я понимаю, что ты сейчас занят, но у меня к тебе есть дело. Chuuya: чТчо ты имееешь вв виду? Я только что увидел бабочкк такой кайф слвовил Osamu: У меня есть немного кокаина. Приходи. Chuuya: Чего. Откуда ево взял. Да и от нево слабо штырит поетому неее. Osamu: Да ладно тебе, я пошутил. У меня кое-что получше, ты никогда не пробовал. Так что приходи скорее, пока не закончилось! Chuuya: Я подумаюб. Osamu: Уже заканчивается. Chuuya: Яь бегу! Osamu: Жду. Дазай ухмыльнулся и отложил телефон. Дело оставалось за малым: приготовить для Чуи лучший сюрприз в его жизни. Стол и телефон были заляпаны кровью. Больше всего досталось бумагам, которые лежали у Дазая на столе. Там он писал (точнее, пробовал писать) свой рассказ. Выходило, мягко говоря, не очень. Все мысли путались в голове. Осаму решил дописать пару строчек к рассказу, а потом уже приступать к своему делу. «...вдруг в его живот воткнули нож. Полилась кровь, красная, как кровь и алая, как кровища.» Дазай остановился на этом, полностью довольный своей работой. Убрав рукописи куда-то на пол, Дазай взял свой самый острый нож. Он был хорошо заточен. Осаму хранил его под футоном для особых случаев. Дазай часто слышал, что некоторые люди режут язык, чтобы порезы никто не видел. Как можно резать язык, он не понимал от слова совсем. Во-первых, после этого будет невозможно пить чай. Во-вторых, это очень болезненно и некрасиво. Порезы на руках красиво смотрятся, а на языке – нет. Просто посудите сами – если у вас шрамы на руках, то сразу становится примерно понятно, что вы из себя представляете. А порезы на языке сами по себе вещь странная. На самом деле, в тот момент Дазай полностью изменил своё мнение о вышесказанном. Ему давно хотелось отрезать себе язык, чтобы не говорить с другими чудовищами (людьми). Так он и сделал. Дазай уверенно схватил нож и вонзил его в свой язык. Одновременно с этим он смотрел в зеркало, стоящее на столе. Звук ножа, разрезающего плоть, вызывал тошноту, сопровождаемый видом крови, хлещущей из открытой раны. Несмотря на мучительную боль и малиновую лужу, образовавшуюся на полу, Осаму продолжал свою задачу, его лицо было искажено страданием. Каждое точное движение ножа только усиливало ужас, разворачивавшийся перед невидимыми зрителями. Когда он почти дорезал, то начал отрывать оставшуюся плоть. Она немного тянулась, поэтому Дазаю пришлось ещё немного надрезать её. Оторванный язык Осаму откинул в угол. Боль почти не чувствовалась, наверное, от шока. Теперь-то Дазай точно никому ничего не скажет. Детектив встал и пошел на кухню, с трудом передвигая ноги. На столе стоял уже заранее подготовленный блендер. С тревожным спокойствием Осаму протянул правую руку к блендеру, его острые лезвия зловеще поблескивали в тусклом свете. Не колеблясь, он погрузил руку в машину, оглушительный шум ее жужжания заглушил бы любые крики боли. Но Дазай не кричал. Он лишь зажмурился и терпел. Когда лезвия безжалостно пронзили плоть и кости, произошла ужасная трансформация. Когда-то неповрежденная рука превратилась в кровавое месиво, ее пальцы были неразличимы среди багровой кашицы. Звук перемалываемых костей и хлюпающей плоти эхом разносился по комнате. Кровь брызнула на стены и пол, образуя жуткую картину агонии. Лицо Дазая исказилось от невообразимой боли, глаза расширились от ужаса, но он не издал ни звука. Несмотря на перенесенные мучительные муки, он продолжал засовывать руку глубже в блендер, словно ища утешения в своих чудовищах. Выключив прибор, Осаму понял, что и сейчас не чувствует боли. Теперь, лишившись руки, он больше никогда не сможет писать свои глупые рассказы. Больше Куникида не заставит его строчить глупые отчёты. Всё будет хорошо, верно? Оставалось последнее. Кое-как вскипятив воду левой рукой, Дазай поставил чайник на стол. Пол был залит кровью, но детектива это не волновало. Правда, он чуть было не поскользнулся, но всё-таки удержался и не упал. Дазай взял чайник, глубоко вздохнул и посмотрел на луну. Она была настолько красива именно этой ночью, что умирать не хотелось. Луна освещала силуэт Осаму призрачным светом, будто бы обнажая все его раны. Как только Дазай об этом подумал, ему стало до ужаса отвратительно. Он казался себе настолько мерзким, что просто не было выхода. Эта ущербность, наверное, была у него с рождения. Он всегда был неполноценным и пустым. Разве кому-то понравится находиться рядом с таким посмешищем? Телефон завибрировал и включился. Экран засветился, казалось бы, ярче луны. Дазай поморщился от такого резкого света, но всё же прочитал сообщения на главном экране. Chuuya: Я подхожу к дому. Зналл бы ты, как мня колбасит. Chuuya: По ддороге убил кошку. Я бы тебя тоде убил, аь потом расцеловал. Дазай усмехнулся. И впрямь забавно, что Чуя поверил в эту сказку про наркоту. Такой наивный. Детектив уже в который раз глубоко вздохнул. Пора. Схватил чайник и со всей дури шарахнул себя кипятком. *** Чуя ворвался в квартиру весь обдолбанный, с безумным блеском в глазах и холодной кошкой в руке. Шляпу он успел где-то обронить, но его это не волновало. Плащ был в каких-то царапинах и даже с одной дыркой. Руки были измазаны в чём-то багровом – не знаю, в чём. Ночью темно, не разглядишь. – Дазай, собака, ты где? Ну-у-ка, сейчас я... – В этот момент Чуя поскользнулся на луже крови и упал на что-то мягкое. Кошка улетела в сторону. – Блять. Что это? Дазай, это ты, ха-ха? – Под действием наркотических веществ Чуя ничего не соображал. Упав на окровавленный и ошпаренный труп Дазая, он только расхохотался. – Спишь? Ну ладно, ладно, спи, долбоеб. Я, кстати, бабочек видел... Таких красивых, – Чуя начал рассматривать что-то темное в углу. – Это у тебя что, стейк валяется? Если ты думаешь, что можно вот так едой разбрасываться, то сильно ошибаешься. Я это съем, кстати, чтобы тебе, блять, не досталось. Чуя взял оторванный язык и стал жевать. – Фу, плохая прожарка, – поморщился он. – Дазай, ты никогда не умел готовить. Через несколько секунд Чуя решил просто проглотить язык. К сожалению или к счастью, плоть застряла в горле и Накахара начал задыхаться. – Кх- Я задыхаюсь, что-ли... Блять, как достать это мясо? Дазай, всё, просыпайся! – Чуя стал мутузить тело кулаками. – Блять, оно не достается! – все попытки достать язык были тщетными. Оставалось только одно. – Дазай, кх... Собака, – Накахара схватился за горло. – Ты п-привёл меня сюда, обещая наркоту, а сам завалился спать, кхе. Но я это, кх, предвидел, – Чуя достал из кармана маленький пакетик, в котором был какой-то белый порошок. Накахара начал беспорядочно сыпать его себе то в нос, то в рот. Руки Чуи сильно дрожали. Из второго кармана он взял шприц с прозрачной жидкостью, приподнял штанину и ввёл эту хуйню себе в ногу. Ему стало так хорошо, что он рухнул прямо рядом с Дазаем. Из голубых глаз потекли слёзы блаженства. – Д-дазай, тебе тоже хорошо? Смотри, я вижу, тебе нравятся эти бабочки? Я да-а-аже перестал задыхаться от этого куска мяса... Ты чувствуешь, что... – На этих словах Чуя докоснулся кистью до лица Дазая. Почему то всё ещё живой, детектив с силой укусил руку Накахары. Чуя заорал, что есть силы, но доза ударила в голову и он помер на месте. Дазай всё ещё не умер, таракан живучий. Всю ночь он не собирался лежать в луже крови с трупом бывшего напарника, поэтому решил действовать дальше. Дазай кое-как приподнялся. Кровавую кашу вместо руки очень саднило, потому что на неё попала часть белого порошка, но зато язык больше не болел. Осаму аккуратно раздел бывшего напарника. Детектив начал оставлять на его теле засосы. Он действовал нежно, поглаживая ключицы и целуя каждую родинку на коже. Тем временем, уже было восемь утра, просто ночь не хотела уступать место дню. Царила темнота, разве что пропали некоторые звёзды. Дазай уже раз десять опоздал на работу в агентстве. Куникида так на него разозлился, что решил лично вытащить лодыря из дома. Доппо пришлось выпытывать у Рампо адрес бездельника и ещё час искать нужную улицу. Куникида постучался в квартиру детектива. Неужели Осаму до сих пор спит? Куникида был очень зол. С самого утра всё шло наперекосяк: волосы никак не расчёсывались, очки не протирались до конца, Накаджима заболел и не придёт... Всю накопившуюся ярость Куникида вложил в пинок двери в квартиру Дазая. Она, как ни странно, открылась, потому что Чую не учили запирать двери. Доппо твёрдыми шагом вошёл в коридор. Его сразу поразило наличие багровых пятен на полу и тошнотворный запах крови. Он, стараясь как можно меньше дышать, прошёл в комнату и обомлел. Перед его глазами предстала весьма незамысловатая картина: на полу лежал окровавленный обожжёный Дазай, облизывающий мёртвого, голого Чую Накахару. Они лежали в луже крови и какого-то коричнево-красного месива, которое ужасно воняло. По всей комнате валялись куски мяса и какие-то рукописи. Полумёртвый Дазай перестал облизывать Чую, услышав шаги. Он впал в ступор, увидев Куникиду. – Кукида, я шнаю, шо опошдаль на шаботу, но пшоишошля неболшшая... – Он не успел договорить. Порошок, попавший на его руку, начал действовать. Перед глазами заплясали разноцветные огни, потолок расплавился. Куникида превратился в Оду Сакуноске. У Дазая из глаз полились слёзы. Он не мог вымолвить ни слова. – Од-дашаку, – Дазай постарался промолвить имя друга с обрубком вместо языка. Тут Дазай понял, что он совершил ужасные вещи. Ему нет за это прощения, он и вправду отвратительный человек, который не должен существовать. Одасаку видит его грязную порочность, а ведь Осаму скрывал это и старался не показывать. Дазаю стало невыносимо тяжко. Всё произошло в один миг. Он с трудом приподнялся и встал, покачиваясь. Куникида как был в шоке, так и остался. Он не понимал, что происходит, поэтому всё еще стоял, теперь уже прислонившись к стене. Хромая, Дазай подошёл к окну. Людей не было. Куникида почти оправился от шока и начал понимать, что нужно остановить это безумие. – Дазай... Что тут, чёрт возьми, произошло?! Осаму обернулся и посмотрел на Куникиду глазами, полными слёз. Зрачки были ненормально расширены. Перед его глазами всё ещё был Одасаку. – Ода, не шпрашивай у меня нишего. Пошалушста. Дазай отвернулся и попытался ухватиться дрожащей рукой за подоконник, чтобы залезть туда. Через несколько мгновений у него это получилось. Он встал на подоконник и повернулся к Куникиде. – О-одашаку. Прошти меня ша вшё. Я буду скушать, – из его карих глаз опять полились слёзы. – Одашаку, пошему ты превшращаешьса в бегемота..? Наркотик ударил детективу в голову с новой силой. Куникида опомнился и бросился к Дазаю, но было уже слишком поздно: Осаму падал из окна на серый скучный асфальт, который в следующие мгновения стал алым. Тело распласталось на тротуаре, а редкие прохожие шарахались в стороны и старались забыть то, что увидели. Куникида стал что-то лихорадочно шептать, ошарашенно хлопая глазами. Он схватился за голову и начал ходить по комнате. – Что же, что же это тако- В этот момент Куникида увидел своё лицо в зеркале, стоящем на столе. Его вид был настолько неидеальным, что от огорчения Доппо упал лицом в остатки белого порошка. Его сразу же унесло в беззаботное детство, ведь он втайне мечтал освободиться ото всей работы. Доза была слишком большой. Куникида умер почти сразу.