Каменное сердце

Ночь выдалась дождливой, промозглой и темной – небо заволокли тучи. В принципе, ничего удивительного для начала марта в районе залива Сан-Франциско, но обычно такая погода обходила Новый Рим стороной – враждебные воздушные потоки отражал магический заслон. Однако, похоже, это осталось в прошлом. Уже дважды неведомый враг заставал римлян врасплох и атаковал – внутри защитного барьера, за оградительными водами Малого Тибра. Привыкнув к опасностям внешнего мира, обычно в Лагере полукровки могли ненадолго расслабиться, чувствуя себя защищенными. Это была крепость для легиона, дом для покинувших армию ветеранов и их детей. И вот, неведомым образом сюда проникла опасность. Уже двум десяткам детей Рима не суждено было проснуться поутру – в центре городка, в самой оживленной его части. Легион же недосчитался девятерых солдат – часовые были не на шутку встревожены, уверяя, что никто не мог бы проникнуть ночью в казармы незамеченным. Ни один монстр, ни единая живая тварь. Лары дружно твердили, что ни один призрак также не тревожил покой ночной тиши. Так каким же образом недруг проникал сюда, взламывая защиту, минуя часовых и духов, не тревожа соседей по кроватям или спящих в соседней комнате членов семьи? Два дня назад Рейна сама всю ночь патрулировала город. Всю ночь, чтобы наутро обнаружить жертв очередного нападения. Враг обвел ее вокруг пальца, посмеялся над ней. Как посмеялся над Фрэнком, Хейзел, Майклом, Оскаром – и другими, несущими дозор. Прошлой ночью ничего не случилось, но это не значило ровным счетом ничего. Теперь Рейна вновь была на страже, обходя дом за домом, сопровождаемая верным Аргентумом – Аурума она отдала Майклу. Борзая была начеку, но ни единым звуком не указывала на чье-либо присутствие. А Рейна, напротив, чувствовала, что должно случиться что-то скверное. Несмотря на то, что девушка укуталась в Плащ Эгиды, промозглый холод проникал даже под него. Противные, холодные капли редкого, моросящего дождя стекали по лицу, то и дело вынуждая морщиться, волосы липли ко лбу и щекам. Луны не было видно из-за облаков, а ближе к утру город покрыли липкие, осклизлые хлопья тумана. Погода отвечала на царящее в Лагере и городе настроение, на растерянность полукровок, столкнувшихся с неизвестной опасностью, на злость и ощущение беспомощности, охватывающее преторов и центурионов. Рейна жаждала увидеть противника – пусть это будет самый страшный монстр, пусть будет новый Орион, даже призраки ее семьи. Но неизвестность изматывала девушку, день за днем подтачивая ее силы и уверенность в себе, порождала чувство вины за тех, кого она обязана была защитить – и не уберегла. И где-то глубоко внутри, тщательно подавляемые, плескались капельки страха. Страха не за себя, а за своих людей, за мирных жителей. Кто в этот раз не проснется этим утром? Успеет ли она заметить угрозу прежде, чем неизвестный враг нанесет новый удар? Аргентум навострил уши, и Рейна напряглась, доверяя чутью собаки... За углом дома кто-то был, хотя девушка и не слышала шагов – шепот дождя заглушал их, а незнакомец, судя по всему, вдобавок умел передвигаться тихо. Правая рука сжала рукоять спаты из имперского золота, а пальцы левой скользнули под плащ и легли на метательный нож, закрепленный на перекинутом через плечо поясе. Помнится, даже пираты были восхищены умением двенадцатилетней девочки метать смертоносные лезвия. За это следовало благодарить отца – пусть он и превратил ее жизнь в кошмар, но сколько раз взращенные им умения спасли ей жизнь? Поднятые уши собаки опустились вниз, и Рейна поняла – ошибка, к ним приближается свой. И действительно, через мгновенье из-за угла дома показался Оскар Симмонс собственной персоной. На сыне Тривии не было ни кольчуги, ни шлема, потому что, как он утверждал, всё это мешало ему колдовать. Зато на груди был закреплен перекинутыми через плечи ремнями блестящий бронзовый нагрудник – "зерцало", отражающее враждебные удары магии. До возвращения из Греции Хэйзел Оскар был единственным в легионе колдуном и пользовался многими привилегиями – например, Рейна прощала ему безалаберный характер и острый язычок, также у него, как и у центурионов, была своя, отдельная комната. Несмотря на то, что он прошел необходимую солдату подготовку, боец из него оказался неважный, однако его участие в дозоре было необходимым. Рейна догадывалась, что без помощи Тумана враг вряд ли бы проник внутрь, не побеспокоив даже вездесущих ларов. Вот почему Хейзел дежурила в лагере, а Оскар – вместе со своим претором в городке. Только, судя по всему, связи с Тривией мало чем помогали. Вопреки своему обыкновению болтать по любому поводу, на этот раз Оскар лишь качнул головой, давая понять – всё чисто, я не заметил ничего подозрительного. Видно, серьезность происходящего подействовала даже на него. Эту неделю – впервые за всё время, проведенное в Новом Риме, сын Тривии не шутил и не острил. Возможно, внутри его терзали та же злость и тревога, что и Рейну – он силился найти зацепку, но раз за разом терпел поражение. Кивнув друг другу, претор и колдун разошлись. Рейна, вытянув руку из-под плаща, с досадой провела рукой по мокрым волосам. Девушке казалось, что от сырости к утру все ее доспехи покроются ржавчиной, да она и сама будет напоминать кусок пакли. Жалкое, в общем-то, зрелище. Эгида слабо колыхнулась, точно от неведомого ветра, привлекая к себе внимание, а вслед за этим тело охватила теплота. Плащ – подарок Афины – согрел римлянку изнутри, до самых, казалось, косточек, и одновременно напомнил, что сейчас не время раскисать что в прямом, что в переносном смысле. До утра еще пара часов, нужно продолжать патрулирование. От действий Рейны, возможно, зависит чья-то жизнь – а также судьба Нового Рима. Уныние не только смертельный грех, но и непозволительная теперь роскошь. Аргентум поджидал хозяйку у поворота, и Рейна поспешила завернуть за угол. Громада двухэтажного дома заслонила от нее и без того закрытое тучами небо, и теперь лишь тусклый свет фонарей, пробивающийся сквозь туман, пронизывал предрассветную темноту. Принесет ли эта ночь новые жертвы? Или подарит надежду на то, что кошмар остался позади? Рейна точно знала, что невидимый враг их не оставит, разве что затаится на время. И пусть девушка хотела, чтобы ее люди и мирные жители были в безопасности, она понимала: необходимо, чтобы противник вновь проявил себя. Сам противник. А не те разрушительные последствия, которые он оставлял после себя... *** – В казармах ночь прошла спокойно, – отчитался собравшимся в принципии Фрэнк, который вместе с Хэйзел патрулировал лагерь. – Но, конечно, ребята сильно напуганы. Многие сегодня не могли спать. Рейна понимала солдат. Страшно засыпать, зная, что наутро не проснешься – и не в твоих силах помешать этому. Почему-то на память приходили Помпеи, которые она вместе с Нико и тренером Хеджем посетила два с половиной года назад. Извержение вулкана – и безжалостная гибель сотен римлян, которые ничего не могли противопоставить гневу богов. Страшно и до боли унизительно. – На Храмовом холме тоже всё спокойно, – доложила Гвен. Еще до войны с Геей девушка ушла в отставку, однако в это тревожное время вновь взяла в руки оружие. Опыта ей было не занимать, и сейчас он был как никогда нужен. – Впрочем, вряд ли бы "это" решилось на подобное святотатство. – В моем секторе тоже без происшествий, – доложил Майкл. Он был в Новом Риме, но в северном районе. Городской патруль вернулся в принципию позднее всех, потому что требовалось проверить все дома. Было непросто стучаться в каждую дверь и спрашивать, всё ли у жившим там в порядке. Рейна каждый раз страшилась увидеть перекошенное от боли и ужаса лицо, один вид которого сообщит о горестном известии прежде, чем с губ слетят скорбные слова. – Значит, сегодня "это" взяло себе очередной выходной. Только вот неизвестно, хорошо это или плохо, – задумчиво проговорил сын Тривии, повторяя мысли Рейны. – Хэйзел, ты ничего не чувствовала? Он, разумеется, имел в виду магическое вмешательство. Хэйзел в ответ отрицательно покачала головой. Не то чтобы Рейна ожидала других новостей. Итак, у них ни единой жертвы – и опять ни единой зацепки. – Где Дакота? – поинтересовалась претор, окинув взглядом собравшихся. Только лишь центурион пятой когорты не сделал свой доклад: этой ночью он отвечал за оружейный склад. – У него тоже всё было тихо, – сказал Фрэнк. – Он доложил мне об этом и предупредил, что задержится. Он не мог не забежать... – Проведать свою ненаглядную Лейлу, – ухмыльнулся Оскар. – Хотя кул-эйд я бы тоже не стал исключать. Кажется, к сыну Тривии вернулся его привычный юмор, который всегда донельзя раздражал Рейну – ну точь-в-точь римский Лео Вальдес. Впрочем, хорошие известия чуть приподняли ее настроение, поэтому сейчас она готова была закрыть глаза и на очередное проявление недисциплинированности со стороны Дакоты, и не неуместное (как всегда) острословие Оскара. – Итак, мы вернулись к тому же, с чего и начали, – проговорила она. – Тайна запертой комнаты – в защищенный лагерь проник убийца, совершил нападения, а затем вышел оттуда как призрак сквозь стену. И мы не понимаем ни его мотивов, ни способа, каким он превратил спящих людей в камень, не потревожив при этом ни часовых, ни находящихся на расстоянии пары футов других солдат, ни Терминуса. – Ни даже ларов, – напомнила Хэйзел. – Эта деталь никак не укладывается у меня в голове. Духи должны были поднять тревогу в первые же минуты, заметив в лагере чужого! Дочь Плутона не настолько глубоко знала законы Подземного мира и Загробной жизни, как ее брат, но в данном случае не требовалось быть в этом специалистом. Враг предусмотрел всё и ловко обошел все ловушки, будто знал лагерь как свои пять пальцев. Или сколько их там у него. – Мне всё же кажется, что здесь не обошлось без Медузы, – проговорил Фрэнк. – Кто еще терпеть не может полукровок и способен превращать их в камень? Рейна не ответила. Фрэнк и сам понимал, что Медуза не смогла бы пробраться сюда незамеченной. И уж подавно не ограничилась бы нападением лишь на десяток легионеров, даже не задев остальных. А что могло двигать Медузой, если даже она наконец возродилась? Смысл ей бросать вызов целой фракции полукровок, которые ее потом найдут и отправят назад в Тартар? Всё это было крайне нелепо. – Какая вежливая у нас стала Медуза, – к неудовольствию Рейны, опять принялся острить Оскар. Видимо, сбрасывал так напряжение от бессонной ночи. – Зашла в лагерь, превратила в камень тридцать человек, а потом вышла и чинно закрыла за собой окошко в магической завесе. Никак, посетила в Тартаре пансион благородных девиц... простите монстриц. – Не вижу ничего смешного, Оскар! – вперил в него суровый взгляд Фрэнк, и Рейна отметила, как глаза у сына Марса потемнели, а вокруг его фигуры стала сгущаться красноватая дымка. – Эти полукровки, возможно, никогда уже не вернутся к жизни! А ведь у них есть близкие, родные. Подумай о своей сестре, каково ей было бы, если б ты стал каменной статуей?! Фрэнк изменился после войны с Геей. Все они изменились. Стали сильнее, преодолели многие свои страхи. Однако жизнь продолжала свое течение, как изменчивая река, и после достаточно спокойного промежутка вновь превращалась в бурный горный поток, готовый увлечь тебя как песчинку и разбить о камни. – Это было бы грустно, – согласился Оскар, намекая на Лу Эллен, свою сестру из Лагеря Полукровок. Познакомились они во время едва не начавшейся гражданской войны, познакомились бурно, едва не испепелив друг друга магией (и всех, имевших несчастье оказаться поблизости). Но с тех пор стали роднее, чем если бы всё детство провели вместе. Рейна в глубине души чуточку завидовала, поскольку с каждым годом они с сестрой становились всё более чужими друг другу. Нико как-то высказал ей мудрую мысль: "Хилла родилась до войны, она стала воплощением яркой любви твоего отца и Беллоны. Ты родилась после, когда в нем уже произошел надлом. Это как унаследовать порок сердца. Поэтому вы с сестрой смотрите на мир иначе и не можете до конца понять друг друга". Рейна постепенно приходила к выводу, что мальчик был прав – он понимал ее глубже, чем она сама. Словно видел насквозь ее душу, как и те, что, лишенные телесных оболочек и всего наносного, смертного, представали перед судом его отца. При воспоминании о Нико сердце охватили одновременно и теплота, будто Эгида вновь согрела его, и грусть. Вот уже год, как сын Плутона не появлялся в Лагере Юпитера. Год, как не выходил с ней на контакт. Обещал всегда быть рядом – и без всяких объяснений ушел, поддерживая отношения лишь с Хэйзел где-то за пределами лагеря. Не то чтобы Рейне было привыкать терять тех, кого она подпустила к себе... но каждый раз это было больно. В этот раз почему-то особенно больно. Но об этом догадывалась лишь Хэйзел, для остальных римлян и их соратников-греков Рейна оставалась всё той же – непоколебимый в своей решимости претор, у которого точно нет сомнений, симпатий, страхов и прочих переживаний. – Джет, – отогнав прочь посторонние мысли, Рейна обратилась к худощавому пареньку в белой футболке и белых же брюках, сидевшему в углу принципии на полу и гладившему по морде Аурума. Взгляд у первого был отсутствующий, словно юноша витал в облаках, а морда у второго – довольная. – Джет, ты слышишь меня? Джет был сыном Аполлона, как и лекарь греков Уилл Солас, и даже внешне чем-то походил на своего брата: голубые глаза, белая кожа, копна золотистых волос. Однако в остальном они были полные антиподы. Солас всегда был говорливым и даже излишне надоедливым, Джет в прежней своей жизни всегда был тих и чрезвычайно спокоен, даже когда ситуация выходила из-под контроля. И эту свою уверенность юноша умел передавать другим: одним взглядом он мог заставить тяжело раненного, мечущегося по койке от боли, замереть и послушно выполнять все его указания. После обряда посвящения, когда Джет стал новым авгуром, он, казалось, вообще порвал связь с бренным миром, находясь в нем лишь телом: разум его будто пребывал в иных краях. Вот и теперь врачеватель римлян никак не отреагировал на вопрос своего претора, продолжая поглаживать собаку и молча созерцать стену принципии, за которой точно скрывалось нечто, видимое лишь ему одному. Майклу пришлось подойти и помахать своей огромной ручищей у сына Аполлона перед глазами. – Джет, Джет! Очнись. Рейна спрашивала... – Я слышал, – Джет медленно поднял голову и устремил на Рейну свои голубые глаза, тем не менее, всё еще оставаясь странно-отстраненным. – Я знаю, о чем вопрошает меня дочь Беллоны. Ответ мне пока неведом. Мне не слышен глас отца моего, Аполлона, священные гадания не дают подсказки. Нашептывает мне предчувствие, что существует излечение от "каменной болезни". Мне виден клубок, но все нити пока ускользают. Я верю, отцы и матери наши жаждут, чтобы сами мы нашли ту дверь, от которой начнем наш путь... После этой длинной, витиеватой речи, юноша отвел от Рейны глаза и снова устремил их на стену. Девушка поняла, что Джета с ними снова нет. Он прежде, до обряда, никогда не говорил вот так. Теперь же в его теле словно жила еще одна душа. А может, просто его душа побывала там, откуда никогда не возвращаются прежними. Это вызывало невольное благоговение, и в то же время пугало. До сих пор пугало, хотя минуло два с половиной года. – Как я люблю наших родителей, – проворчал Оскар, разрушая торжественность момента. – Тыкайся-мыкайся сам, дитятко, авось найдешь. – Нет, они правы, – снова вмешался Фрэнк. – Если нам будут предлагать готовые решения, мы никогда ничего не добьемся. В конце концов, мы рождены героями, наше предназначение – бороться и худо-бедно поддерживать баланс этого мира. – Нам в Лагере бы поддержать этот "баланс", – буркнул Майкл. – Эту ночь мы выиграли, но неизвестно... Договорить он не успел, потому что за дверью послышался лязг доспехов, и в следующее мгновенье в принципию влетел Дакота. *** Рейне приходилось видеть бестолкового центуриона разным: и собранным и волевым (крайне редко), и разболтанным и говорливым (намного чаще) и даже перебравшим кул-эйда (было пару... сотен раз). Но сейчас он стоял бледный, будто фавны стащили все его запасы колы, и перепуганный, точно увидел Медузу, но в последний момент успел закрыть глаза и избежать окаменения. Впрочем, замер он на пороге принципии ровно как изваяние, потеряв дар речи. Ему не требовалось говорить: абсолютно все поняли, что напрасно надеялись на то, что неизвестный враг оставил их в покое. В такое состояние Дакоту могло ввергнуть только нечто сколь страшное, столь и необъяснимое. – Веди! – понимая, что слов от центуриона сейчас не добиться, Рейна сжала рукоять своей спаты и первой направилась к выходу. От ее легкого толчка в плечо Дакота словно ожил, устремил на девушку глаза, полные отчаяния и боли... а затем ринулся прочь из принципии. Рейна поспешила за ним, следом бежали остальные. Взгляд Дакоты сообщил больше, чем слова – было понятно, куда он их ведет. К кому он их ведет. У каждого из центурионов была своя небольшая комнатка в командирском корпусе. Дверь в одну из них была распахнута, у нее уже толпились лары, что-то шепча, кажется, причитая. Рейна остановилась на пороге, окидывая взглядом печальное зрелище. Лейла, центурион второй когорты и возлюбленная Дакоты, безмолвно лежала на кровати, одетая в ночную рубашку. Одеяло с нее было сдернуто, однако во всей фигуре спящей девушки не чувствовалось напряжения или страха. Глаза оставались прикрыты, черты лица – расслаблены. Если бы не редкие огрехи, так характерные для спящих в обычной жизни, ее можно было бы назвать шедевром гениального скульптура... скульптора по камню. Дакота встал у ее кровати, весь сгорбившись, годы военной практики будто испарились. Юноше было всего двадцать, но в этот момент, глядя на его посеревшее лицо и выступившие на лбу морщинки, ему можно было бы дать на целых десять лет больше. Рейна поймала себя на мысли, что не знает, что страшнее: вид неподвижной, каменной Лейлы или такое же неподвижное, бессловесное отчаяние ее возлюбленного. – Я заходил к Лейле около полуночи... – Дакота говорил так тихо, что приходилось часть слов разбираться лишь по движению его губ. – Мы с Фрэнком как раз сделали круг вокруг домика. С ней всё было в порядке, она говорила, что даже идет на поправку – лежала и читала книгу. Рейна окинула взглядом комнату, ища эту книгу. Ничего необычного: чуть потрепанный томик спокойно лежал на тумбочке, где его, судя по всему, оставили, прежде чем поудобнее устроиться на кровати и, укрывшись одеялом и выключив ночник, погрузиться в сон... ...Из которого Лейла уже не вышла. – А после дежурства... я зашел ее проведать... – продолжал выдавливать из себя слова Дакота. – А она... а она вот так... – Одеяло – это ты сорвал? – спросил Майкл, видимо, ища зацепку. – Да, я... я не хотел верить... Я же всю ночь был совсем рядом! – Дакота даже кричал, едва шевеля губами, отчего создавалось совсем уже гнетущее впечатление. – Совсем рядом... Подавив в себе желание накинуть вновь одеяло на Лейлу, будто она могла замерзнуть после недавней простуды, Рейна придирчиво раз за разом пробегала взглядом комнату, пока Майкл проверял окно. Стойка с оружием, заваленный бумагами столик (как и у самой Рейны), невымытая кружка из-под кофе, фотографии на стене: принятие Лейлы в легион, общий снимок после битвы за Лагерь Юпитера, фото с греками на Холме Полукровок, несколько снимков ее и Дакоты – молодые люди на них выглядели радостными, счастливыми, влюбленными. Комната могла много рассказать о ее владелице, но ничего – о том, кто напал на нее. Опять поражение. Враг точно издевается над ними, причиняя боль от потери близких и унижая гордость легионеров. Что дальше? Нападение на дежурного, несущего стражу у Орла? Чтобы уже совсем опозорить римлян? – Пойдем, нам здесь больше делать нечего, – сказала Рейна, положив руку на плечо Дакоты. – Тебя я тоже жду в принципии. Сейчас жду. Она понимала его боль, она тоже теряла близких. Но лучше всего Дакоте включиться в работу. Работа лечит, помогает вынырнуть из омута отчаяния. Это единственный способ помочь сейчас парню, как бы жестоко внешне это ни выглядело. *** – Дверь была закрыта, – Дакота делал над собой усилие, чтобы говорить громче, но всё равно всем приходилось напрягать слух. – Понимаете? Закрыта! Я сам велел это сделать Лейле, когда заходил к ней в два часа утра. Я слышал щелчок в замке. – Окна были закрыты тоже, – сообщил Майкл. – Ни царапинки на ставнях и на стекле. Всё как и во всех остальных случаях. – Это просто возмутительно! – заговорил лар Вителлий, жестикулируя, будто древний оратор. Впрочем, он и был древним. – Римлян уже убивают в собственных постелях. Такого позора на моем веку не было! – Будет врать-то, – буркнул Оскар. – Стоит вспомнить имперский Рим и как императоры живенько избавлялись друг от друга. "Это он зря, сейчас лар будет ругаться минут десять кряду", – вздохнула Рейна, хотя была на самом деле согласна с Оскаром в том, что глупо идеализировать Древний Рим, пусть даже они были его продолжением. Лар в самом деле разразился бранью на латино вульгарис. Когда прошла минута, Хэйзел надоело это слушать и, взмахнув рукой, она отправила лара восвояси, временно сделав его невидимым. На такие небольшие трюки в отношении духов она была способна. – Искренне тебе благодарен, – проговорил Фрэнк, чьи уши от весьма крепких словец Вителлия слегка порозовели. Было забавно наблюдать за этим великаном, который до сих пор стеснялся в присутствии других поцеловать свою девушку или смущался от древнелатинских матерных слов. – Ничего не имею против старика Вителлия, но он порой крайне утомляет. Фрэнк с теплотой посмотрел на Хэйзел, и это не укрылось от Дакоты. Центурион выглядел так, будто перед ним предстал призрак его собственных, всего сутки назад счастливых отношений. Теперь он потерял то, что было ему дорого, и неизвестно, суждено ли было ему это возвратить. – Итак, этой ночью они добрались до центуриона, – Рейна решила еще раз проанализировать список жертв. – Первый командир... Она запнулась: слово "ликвидированный" пусть и обрисовывало точно ситуацию, но вряд ли бы порадовало Дакоту, на котором всё еще лица не было. Еще никогда Рейна не видела сына Бахуса таким – из него самого будто ушла жизнь. – Первый командир в списки пострадавших, – нашла она нужные слова. – До этого жертвы были рядовые легионеры и трое ветеранов. – Но Алек Херц когда-то ведь был претором, – напомнил Майкл. – Двадцать лет назад, но всё же... Рейна кивнула: он до сих пор оставался отличным тренером и держал в Новом Риме школу для обучения детей азам боевого искусства. Два дня назад он был найден в постели каменным. Ни его жена, спящая на второй половине кровати, ни двое детей не заметили ничего подозрительного. – Весьма логично для противника лишить Лагерь прежде всего командиров и опытных ветеранов, – сказала Рейна. – Но пока это лишь две жертвы. Остальные – вполне себе рядовые полукровки или их потомки. – А, ну то есть пока всё спокойно? – съязвил Оскар. – Когда разом не проснутся Фрэнк, Хэйзел, а заодно и центурионы, можно начинать волноваться? – Оскар Симмонс, если бы на время окаменел твой язык, я готова была бы даже сказать этому врагу "спасибо", – пронзила его яростным взглядом Рейна. – Конечно же, всё "неспокойно". Мы просто пытаемся понять логику действий врага. – Возможно, его цель вовсе не вывести из строя командиров, – пожал плечами Фрэнк. – Или же, – он нахмурился, – он пытается нас запутать, сбить со следу. – Пока что у него неплохо получается, – вздохнула Хэйзел. В принципии воцарилось молчание, нарушаемое лишь постукиванием капель по стеклу. К утру дождь не прекратился – более того, даже усилился. – Вы как хотите, но нужно просить совета у богов, – заявил наконец Майкл, прервав тягучую паузу. – Это заходит уже слишком далеко! Пока гадаем и обходим кругами лагерь, все наши легионеры и жители Нового Рима, рискнув поспать ночью, могут пополнить каменную коллекцию, которую собирает этот неизвестный. – Ага, так наши достопочтимые родители и побегут нам помогать, – хмыкнул Оскар. – Ты же слышал Джета? У парня суровые глюки, но я ему доверяю. Проще уж спать только днем, а ночью бодрствовать. Посмотрим, как эта новая Медуза покрутится. – Попробовать можно, – согласилась Рейна. При всей кажущейся абсурдности предложения сына Тривии, в нем было рациональное зерно. – Попробуем хотя бы узнать, как изменится тактика нашего противника. Но ограничиться пока придется лагерем, где мы имеем право выносить приказы без долгих обсуждений в сенате. В городе же это может вызвать недопонимание и последующую панику. И это нам совсем сейчас излишне. По лицу Фрэнка пробежала гримаса, Хэйзел тоже не выглядела воодушевленной. Рейна понимала – они, желая уберечь легион, подвергают большей угрозе город. Но паника может как раз сыграть на руку врагу. Что если он того и добивается? – Пусть пока ночью бодрствуют только легионеры и центурионы, – тем не менее, согласился сын Марса. – Может, это налетчик хотя бы чем-то выдаст себя, если его планы будут спутаны. – Если только он именно этого и не добивается, – задумчиво протянул Майкл. – Но, похоже, выбора у нас нет. Я тоже за. Хэйзел согласилась с Фрэнком, а Дакота кивнул с видом – делайте уже, что хотите. Рейна надеялась, что сын Бахуса поскорее перейдет от стадии потрясения к желанию расшибиться в лепешку, чтобы спасти свою девушку. Собственно, одобрение центурионов при единогласном решении двух преторов и не требовалось, но раз уж они собрались здесь, не стоило делать вид, что остальные командиры – часть мебели. Рейна была бы не против услышать и мнение авгура, однако Джет всё так же глядел в никуда у колонны, не проявляя к собранию ни малейшего интереса. Он единственный без эмоций взглянул на Лейлу и констатировал "полную петрификацию", будто она не была некогда и его в том числе другом – и, между прочим, прямым командиром. – Значит, решено, – проговорила Рейна. – Если хотите знать мнение скромного боевого мага, – вклинился вездесущий Оскар, – лично я бы посоветовался с сестрицей, – он повернулся к Хэйзел. – Как считаешь? Позовем сюда Лу и сообразим на троих магический ритуал? Я нутром чую, тут не обошлось без Тумана, уж слишком лихо наш мистер Х заметает следы. Майкл помрачнел, и Рейна его понимала. Джейсон, с которым она связалась пару дней назад по Радуге Ириды, утверждал, что в Лагере Полукровок всё спокойно, значит, Лу Эллен была там в безопасности. Но, оказавшись здесь, она может стать еще одной жертвой. А Майкл с недавнего времени встречался с дочерью Гекаты, и ему совсем бы не хотелось утром найти ее каменной в постели. – Поддерживаю, – внезапно кивнул Фрэнк. – Опыты опытами, но нам нужно хоть отчего-то отталкиваться, а пока мы больше напоминаем слепых котят, которые тычутся туда-сюда и беспомощно пищат. Упоминание котят могло бы позабавить Рейну – уж на кого, а на маленьких мяукающих детенышей Фрэнк с Майклом были не похожи. Но сейчас было не время. – Можно, нет – нужно просить о помощи кого-то из греков, – закончил Фрэнк. Неприятно было об этом говорить – римляне привыкли решать всё сами. Попросить о помощи – значит признать свою слабость. Но Рейна была уже не той девочкой, которая готова была захлебнуться в своем горе, но не проронить ни слова. Нико научил ее говорить о своих проблемах и бросать им вызов. А также быть готовой принять помощь. – Одобрено, – проговорила она. – Помощь Лу Эллен может быть очень нелишней. Я также думаю, что... Она сделала невольную паузу, и все присутствующие воззрились на нее – кроме, разумеется, Джета. Рейна же собиралась с духом, чтобы сказать то, о чем говорить не хотела еще больше, чем просить помощи. – Оскар считает, что неизвестный задействовал Туман. Очень может быть. Но меня, как и Хэйзел, волнует полное неведение Терминуса и ларов. Раз охранитель границ и призраки стали глухими и слепыми, дело серьезное. Нам нужен тот, кто может разобраться с этими странностями, – едва заметно вздохнув, Рейна добавила: – Хэйзел, нам нужна помощь твоего брата, Нико ди Анджело. Мальчика, который удивил ее своей храбростью и изумил тем количеством боли, через которую ему пришлось пройти. Мальчика, который сумел вытащить ее из собственного кошмара, протянув руку помощи. Мальчика, которому она тоже помогла, который стал для нее роднее брата. Мальчика, который оборвал с ней все связи, едва Рейна почувствовала к нему нечто большее, чем просто дружеское отношение, лишь еще раз подтвердив проклятие Венеры. Мальчика... нет, теперь уже юношу, которого Рейна видеть больше не хотела. Но который мог оказаться теперь так необходим ее лагерю. Что ж, ради Лагеря она готова встретиться с ним и даже посмотреть ему в глаза.