- Давай уйдём.
Савва затравленно озирался, держась за живот. Нарядная столовая в свете цветных прожекторов выглядела точь-в-точь как два года назад. Украшения, расположение столов и ярких лампочек, даже оклеенные красной фольгой огромные картонные буквы "ПОЗДРАВЛЯЕМ ВЫПУСКНИКОВ" - всё то же самое. Стреляя глазами туда-сюда, Савва уговаривал себя дышать ровно.
Олега здесь нет. Он в тюрьме, может, уже где-то в Соликамске или ещё где. Его нет, и он не появится вдруг перед ничего не подозревающим Саввой, не позовёт его покурить на крыльце, не посмотрит на него своими змеиными глазками и не втянет его больше в свои жестокие извращённые игры, из которых нет безопасного выхода.
Но Савва не может побороть тошноту и беспокойство. Странно, как ему так долго было не страшно, даже как бы... Нормально? Оттягивая туго застёгнутый воротник белоснежной рубашки, он глубоко вдыхает через нос. Было нормально. Он вставал по утрам, ел что-то, ездил к Сарычеву домой, спал с ним, общался, видел его в школе - и не чувствовал ничего такого. Вот такого, как сейчас.
Видимо, иногда накрывает не сразу, а чуть погодя, когда успеваешь отдышаться и понять, что с тобой сделали. Что ты сделал. Как тебе было больно, и какую боль причинял ты. Оглядываешься назад вот так и охуеваешь, и вздохнуть не получается.
- Даже салатик не съедим? - жалобно спрашивает Никита, косясь в сторону празднично накрытых столов. - Там с курицей...
Савва дёргает проклятый воротник, пуговицы отрываются. Оголяется сдавленное тревогой горло, и дышать становится чуть легче. Никита оборачивается к нему всем корпусом, смотрит. Глаза у него в лучах светомузыки то синие, то зелёные, то янтарные.
- Знаешь, чё давай, - предлагает он, видя, что Савве дурно. - Давай тарелки возьмём и пойдём... Вон хоть на лестнице посидим.
Савва кивает: находчиво, хорошая идея. Это лучше, чем сидеть тут, среди всё тех же песен, и снова чувствовать себя домашней мышью, которую вот-вот переебёт пружинной мышеловкой.
Они едят в закутке у запасного выхода, сидя на ступеньках, подальше от грохота зажигательной музыки из неизменного микса с болванки, записанной ещё в 2003. Тамада в уродском жёлтом платье объявляет фамилии выпускников, приглашает забрать аттестаты и сфотографироваться с директрисой. Никита слушает, ждёт, когда дойдут до буквы л.
- Чего прячемся? Покуриваем? - строгий голос Константина Борисовича откуда-то сверху едва не заставляет пацанов отдать Богу душу. - Урсегов, Лисин. Идите за стол со всеми.
- Да не, - Никита, не думая, нашаривает где-то внизу Саввину руку и сжимает привычным уже жестом: не ссы. - Нам это, плохо что-то.
Хатунцев окидывает их многозначительным взглядом. Он в чёрной рубашке вместо привычных водолазок и поло, праздничный такой, в начищенных кроссах.
- Ладно, - говорит он, пожимая плечами. - Отдыхайте. Отмучались.
- Это потому что ты его любимчик, цифроёб, - наклонившись к Савве, хихикает Лисин.
- Или потому что он спал с моим братом, - немного скривившись, качает головой Савва.
- Да ну?!
- Ну да, - Урсегов пожимает плечами. - В молодости типа.
- А ты откуда знаешь? Игнат сам рассказал? - Никита сомневается, что старший Урсегов способен на такие откровения.
- Да я слышал, как они с качком его собачились из-за этого. Он спрашивал, зачем Игнат ходил сюда к своему бывшему, а Игнат сказал, что они встречались очень давно. Наверное, когда были, - Савва опустил взгляд на их сцепленные руки. - Как мы. Плюс-минус.
- Хуя струя, - присвистнул Никита. - А чего расстались?
- Не знаю, не помню. Вроде, само как-то. Некит, - чёрные брови состроились в хмурый "домик". - Ты вообще знаешь кого-то из взрослых, кто был бы вместе со школы?
Лисин смотрит на Савву, надеется выловить его взгляд, но не выходит: тот всё смотрит на замок из их пальцев. Взволнованно спрашивает:
- Ты это к чему щас?
- Да просто, - Савва пожимает плечами как-то виновато. - Думаю. Помнишь, на днях я говорил, что не хочу уезжать?
- Ну.
- Так вот я щас уже не уверен. Мне уже кажется, что это реально к лучшему.
- Конечно, к лучшему, - громко, с нажимом в голосе отвечает Никита. - Тебе там лучше будет. По крайней мере, пока. Но это же не значит, что мы... Да посмотри ты блять на меня, а!
Нежно, не под стать своему резкому тону, он коснулся Саввиного подбородка, потянул вверх. Их лица оказались совсем близко, Савва смотрит с тоской, Никита - с решимостью. Он думает: пошёл ты в жопу, Урсегов, я тебе не дам расклеиться. Не дам меня бросить из-за какой-то хуйни! Вот же на днях у нас всё было здорово, обжимались в порту, чё началось?
- То, что тебе надо уехать, не значит, что мы расстанемся. Понял?
Савва молчит, глядит прямо в глаза.
- Всё будет нормально. Никакие взрослые нам не пример. Особенно твой брат и наш Костик. Они оба поехавшие. Без обид.
- Кто поехавшие?
Никита и Савва, как по команде "смирно!" подскочили, забыв расцепиться, вытянулись по струнке. Над ними стоял, ухмыляясь, незаметно вернувшийся Хатунцев, в падающем со спины свете из коридора похожий на смерть со своим чёрным прикидом. В руке у него были корочки аттестатов и тоненькие листочки-вложения с оценками.
- Вы вручение пропустили, - журит Константин Борисович. - Прослушали свои фамилии, да, сплетницы?
- Извините, - нестройным дуэтом отвечают пацаны.
Неловко вышло! Но Хатунцев не собирается ругаться. Он посмеивается, цокает, качает головой - но не сердится. Протягивает им документы, а затем, спустившись на пару ступеней, кладёт руки на их напряжённые плечи. Когда Константин Борисович стоит на возвышении, он кажется высоким и взрослым, хотя ребята давно догнали его в росте.
- Если хотите уйти, оставаться не обязательно, - говорит он. - Вы здесь теперь гости, ругать вас никто не будет.
Из столовой доносится душераздирающая синтезаторная мелодия, и женский голос вступает: "Школьный двор и смех подруууужек..."
- Пришёл час медляков, - поясняет Константин Борисович, поднимая бровь. - Я так понимаю, с девчонками вы танцевать не планируете. Так что, - он сдерживает смешок, когда Савва с Никитой рывком расцепляют руки. - Можно идти домой. Тем более, Савве нужно к отъезду готовиться. Да?
- А Вы откуда?...
- Брату передавай привет, - прерывает Костик.
Он легко взъерошивает их волосы и отступает.
- Пока, ребята. Счастливо.
- До свидания.
Они плетутся по коридору, на прощание оглядываясь вокруг. Чего тут только не было! Скорей бы уйти. Вот бы ещё вернуться.
Стеклопакетные двери - когда они пошли в первый класс, были ещё деревянные - не заперты, нет охранников, нет проверяющих сменку дежурных, в гардеробе пусто, и не нужно клянчить у тёть-Ани куртку. Никита открывает дверь с трудом; непонятно, когда она стала тяжёлой? Распахивать её, выбегая с уроков, всегда было так легко. Савва выходит за ним следом, успевает краем глаза зацепить розовое пятно, метнувшееся навстречу удаляющемуся в сторону столовой Константину Борисовичу. Зажмуривается и ступает за порог, на крыльцо, по ступеням к асфальту, по асфальту к забору, прочь, прочь, прочь.
Всё заканчивается.
Никитин затылок, причёсанный сегодня, его широкие плечи в тёмно-синем пиджаке, загорелая шея над голубым рубашечным воротничком. Щёки в светлых полосах шрамов, натягивающихся, когда он улыбается.
Молча, сталкиваясь плечами и пиная попадающиеся по пути камни, доходят они до Саввиной высотки.
Вот турники, на которых они болтались, чтобы вытянуться в рост, а став постарше, учились подтягиваться и делать разные финты - Никита разок так навернулся, что всю спину ободрал, даже через куртку. Вот скамейка, на ней они сидели, бывало, вдвоём или втроём с Шуркой, под конец прогулки, оттягивая момент, когда нужно будет идти домой; Савва всегда уходил к себе первым, потом Никита провожал Сашу и шёл дальше, к себе. Горят окна живущей на втором этаже любительницы переодеваться с раскрытыми шторами: если бы не она, эти двое так и не увидели бы настоящей женской груди ни разу. Коричневая дверь в Саввин подъезд, новый лифт, квартира с номером 49. Чемоданы в пустой прихожей. Всего два. И небольшой рюкзак, школьный. Был школьным.
- Можем такси вызвать, - тихо говорит Савва.
- Лучше пройдёмся. Сколько времени?
Урсегов смотрит в телефон, сглатывает с трудом:
- Ещё три часа.
Никита ухмыляется. Школьная привычка - на "сколько времени?" отвечать, сколько осталось до звонка. Потеха.
До вокзала далеко, два часа пешком, это если бодрым шагом. Они добираются за два с половиной. Под шум чемоданных колёсиков на неровном асфальте Никита вспоминает, одно за другим, события из детства, из их с Саввой детства, из садика и первого класса, каждое лето, каждый встреченный вместе Новый год, сотни набитых шишек и мелких ссор и перемирий, которых всегда было на одно больше. "Семь раз посрёмся, восемь - пососёмся," - смеётся Никита. А Савва только смотрит, смотрит, его карие глаза цепляются за каждую мелочь, за любую мимическую ужимку. Всё заканчивается, заканчивается, заканчивается!
- О, а помнишь, как я тебе чай горячий пролил прям на спину, бля, ты тогда так смешно сначала вилку положил аккуратно на стол, а потом начал орать, сууукааа, - снова смех.
Не шибко весёлый. Никита тоже боится. Но крепится: Савву лучше не поддраконивать, его и так всё время швыряет из стороны в сторону. То люблю учителя, то ненавижу; то не верю брату и боюсь его, то рыдаю, узнав, что он болен, и соглашаюсь на все условия, чтобы только он жил поближе к хорошей московской клинике. То не хочу уезжать, то скорей бы. То признаюсь песнями в любви, то уверен, что мы расстанемся, как лошки, из-за расстояния... А оно ведь не такое уж и большое. Правда же?
- ...Всего сутки на поезде - и ты в Москве.
На перроне полно народу, люди носятся с билетами и котомками, ищут свои вагоны. До отправления - пятнадцать минут. Саввины чемоданы рассованы по багажным полкам. Провожающим просьба покинуть вагон.
- В прекрасной скоропостижной.
Никита улыбается. Им не взяться за руки, не поцеловаться - столько людей вокруг. Всё так тупо. Так быстро пронеслось время.
- Почему мы
раньше ничего не поняли? - спрашивает Савва.
- Да нечего было понимать. Не сразу пришло... Это, - улыбка, улыбка, все зубы наружу. Никита не будет реветь.
- Я был мудаком.
- Ты и щас мудак.
- Ой, блядь, соси...
- Ребята! Никита!!!
Розовое пятно, звонкий голос - Саша несётся к ним, огибая пассажиров и их провожающих. На ней то же платье, что в девятом классе, и новые белоснежные кроссовки; туфли - в руках. Савва хочет рассмеяться. "Лучше бы ты на эти деньги кроссовки купила".
Она врезается в них, обхватывает обоих руками, прижимается. По-сестрински, с любовью и горечью.
- Я у Константинборисыча спросила, - тараторит она. - Блин, думала, вы уже всё! Еле добежала!
- Ты пешком что ли? - Никита чуть наклоняется к ней, заглядывает в Шуркино румяное от спешки лицо.
- Ну.
- Чего такси не взяла? - Савва тоже смотрит.
Ревела, Вишневская, дура, блин. Все глаза красные. Прямо под цвет платья вся её харя. Хотя, платье ей это идёт. Не надо было ей тогда грубить. Хорошее.
- Так у меня, - хлопнула ресницами Саша. - На автобус даже нет, какое такси?
Все трое смотрят друг на друга с минуту. Вдруг Шура спохватывается, лезет в сумочку:
- Я тут... Вот, Сав, - вытаскивает небольшую простенькую рамку с фотографией 9х12. - Тебе.
На снимке с цифровой "мыльницы" - они. Забавные пятнадцатилетние, только-только с переводного экзамена, улыбаются. Никита обнимает их крепко обеими руками за шеи, а Савва немного присел, чтобы уравняться с Шурой в росте, и всем было удобно. Ничего на этом фото ещё не случилось. Ни выпускного с Олегом, ни Саввиной грубости, ни Сашиных слёз, ни Никитиных одиноких дежурств у подъезда на холоде.
- Я хотела всем сделать, - оправдывается Вишня. - Но там напечатать на хорошей бумаге стоило сорок пять рублей, а у меня был только полтос.
Савва смеётся, чтобы не зареветь и снова втягивает их всех в объятие. Это не палевно, потому что их трое - он вцепляется рукой в волосы на Никитином затылке.
"...Отправляется с третьего пути главного направления. Пассажирам просьба занять свои места".
Отлепившись друг от друга, трое всхлипывают.
- Прости меня, Саш, - сипит Савва. - Я тогда... У меня...
- Да ладно, - она машет рукой. - Чё щас уже. Пережила. У меня вообще теперь... Парень есть, так что...
Она пожимает плечами. Такая мелкая без своего боевого раскраса, без каблуков и плоечных кудрей. Коротышка, полевой цветочек. Савва легонько касается кончиков её коротких неоновых волос:
- Тебе так лучше.
Проводница нетерпеливо машет рукой, поезд шипит, вот-вот тронется. Шурка машет рукой тоже - понимает, что этим двоим нужно попрощаться самим, без неё. Резко разворачивается на пятках. Несётся, дурная, обратно к зданию вокзала. Вот так, думает Савва. Пока, Саш. Извини.
Никита бросается всем телом на Урсегова, пихает его ко входу в вагон: вали давай, опоздаешь. Незаметно целует в щеку, в нос, в верхнюю губу. Солёный. Вроде, не ревёт? Вспотел?
- Я приеду, - говорит. - Я тебя...
- Молодые люди, быстрее!
- Я...
Савва суматошно запрыгивает на ступеньку, подгоняемый строгой женщиной в форменной жилетке РЖД.
Дверь с шиком закрывается. Через стекло Никита смотрит, как Савва достаёт телефон - новенький, - тычет в него спешно, показывает пальцем: "проверь свой".
Поезд трогается. Никита хватается рукой за грудь. Вот-вот разревётся. Уезжай, мудак, уезжай быстрей, не смотри.
В сердце шкалит просто
Два прыжка и в звёзды
Но жалеть не стоит нас, не нужно
Мы с тобой сегодня
Навсегда свободны
Навсегда вдвоём мы, потому что...
Никита смаргивает слёзы и смеётся вслух. Вот же любитель пиздострадать, вы меня извините, но посмотрите на него! "Моя любовь умрёт со мной!"
ты еблан - пишет Никита.
Нажимает на название группы и выбирает другую песню.
эта лучше
С кончика носа капает солёное, становится мини-лупами на светящемся экранчике.
я люблю тебя
согласен - отвечает Савва.
я тоже
Да не трясётся он. Это поезд его качает. Хорошо, что за стуком колёс не слышно, как он хлюпает носом. В полутьме, на верхней плацкартной полке, не видно, как вытирает мокрые щёки.
тоже тебя люблю
Это не горькие слёзы, не такие, как раньше. Другие.
Идеальных не бывает.
Кто-то ждет, а кто страдает,
Кто-то недопонимает
И поэтому не твой.
Кто-то в душу как в карманы.
У меня другие планы:
Без истерик и обмана
Я пытаюсь быть собой.
Время мчится бестолково
По различным по дорогам.
Я люблю, а это много,
Это трудно объяснить!
Это трудно и не надо.
Просто быть с тобою рядом,
Просто удержаться взглядом,
Чтобы дальше, дальше жить
Нерешённые задачи...
Ты смеешься или плачешь?
Это ничего не значит,
Это все не навсегда!
Хочешь, я открою тайну?
Не бывает идеально.
Мы с тобою не случайно,
Не случайно ты и я!
