звёзды — вечны, границы — воображаемы

Облокотившись на покрытый стеклом стол, Минхо выпустил струю сигаретного дыма в потолок. Дым медленно клубился в мягком свете под звуки джаза. В этом баре работал очень хороший знакомый Минхо — звали его Со Чанбин. Они вместе учились в университете и знали друг о друге все. Минхо ничего не стоило заваливаться сюда после работы в сильных чувствах или от удушающей тоски. Он потягивал соджу и выкуривал одну сигарету за другой, думая всегда о чем-то своем под болтовню Со. Минхо затушил докуренную сигарету о внутреннюю стенку стаканчика и, махнув с пренебрежением в сторону, спросил: — А что это за мальчишка вон там? — Не переживай, у него апельсиновый сок. Взгляд того мальчишки не падал ни на что конкретно. На нем были джинсы, белые кроссовки, огромных размеров кофта. Самозабвенно он отстукивал ритм на столешнице с головой погрузившись в музыку из своих массивных наушников. Временами его губы чуть заметно двигались, подпевая песне. — А ты и правда все мои слова всерьёз воспринимаешь? — Минхо садится напротив и смотрит ему прямо в глаза. Парень улыбается и стянув наушники, произносит мягко: «привет, хен» До сих пор видя его, слыша его голос, Минхо неизменно вспоминает эти строчки: «Тайна мира — в нас самих, мы не придаем этому значения, и поэтому она остается для нас непостижимой…» Глаза Минхо тогда бегали по тексту, нащупывая кончиками пальцев сухую, плотную бумагу и зарождающийся интерес, покалывания возле сердца. Минхо листает до последней страницы и на обложке замечает: «Ян Чонин». — Чонин, Чонин, — вздохнул тогда Минхо и положил тетрадь в сумку, — для чего скрывать такое? Очевидно, именно, потому что никто Чонина всерьез никогда и никто не воспринимал. А его писанину — тем более. Университетский вестибюль был залит солнцем. Чонин подпирал рукой щеку, рассматривая Минхо перед собой. Тот говорил редко, о себе — еще реже, так что такие паузы были привычны и комфортны для обоих. Они сидели друг напротив друга, разделенные столом из красного пластика, на котором стоял бумажный стаканчик, полный окурков. Солнце, бившее в высокое окно, залило теплым светом аудиторию, подсвечивало каштановые волосы, озаряло лицо Чонина. Чертовски красив, думал Минхо каждый раз. Он закрывает тетрадь, не глядя, и подает корпус вперед, прямо к Чонину, так что их губы на секунду соприкасаются в недолгом, но до того нежном касании. — Так что скажешь? — Чонин кивает на тетрадь, смотря на него из-под полуоткрытых век, стараясь не опустить взгляд снова на мягкие губы. Минхо улыбается. Невольно. Неожиданно, даже для самого себя. Но с полминуты приходит в себя. — Чего-то не хватает, — задумчиво произносит он под внимательным взглядом Чонина. — Те места, которые ты описываешь, ты сам-то был в них? Если любишь к деталям привязываться — описывай места более красочно. И если бы только Минхо знал как еще поплатится за свои слова. Чонин приходил в бар Со каждый вторник, погрузившись в плейлист своих наушников, держа перед собой ту же тетрадь с черной обложкой. Та самая, которую Минхо нашел на полу и вычитал от корки до корки. Так в общем-то они и сблизились. «Тайна мира — в нас самих…» — и эти слова Минхо уже никогда не забудет. Чонин без оглядки тогда убежал, увидев его с другим преподавателем. С преподавателем Шин за стенкой. Как раз в тот момент, когда тот, набравшись смелости, притянул его к себе за воротник рубашки. Совсем неловкая, полная недоразумений ситуация. Но если это и правда был единственный, один из всех возможных шансов увидеть творчество Чонина, его откровения, стать к Чонину настолько близко, что страшно потерять — Минхо ни о чем не сожалеет. Вернувшись в прошлое он оставил бы все, как есть. Минхо на самом деле и не предполагал, что станет преподавателем корейской литературы. Наблюдая за студентами: то как они разгуливают по аудиториям, разговаривают с друг другом, милуются за его стенами и выясняют отношения — все это возвращает в приятные воспоминания. Минхо в свое студенческое время был совсем другим. Это ему и Джисон, и Хенджин, и Сынмин говорили. Ли и сам понимает. Тогда ничего не имело значения, кроме писательства. Он был совсем, как Чонин в свои годы, оттого он так ему в душу, наверное, и запал. Минхо писал сценарии для театрального клуба, участвовал в конкурсах и даже проработал с одним издательством три года. Но в один момент все утеряло смысл. Минхо чувствовал себя ни то, что разбитым, он вообще ничего не чувствовал. Его словно отключили от сети. Куча не подсоединенных проводов и ты во всем этом беспорядке совсем один. Хенджин стал знаменитым писателем в жанре янг-эдалт, Джисон актером, Сынмин сценаристом. А Минхо… казалось, что он топчется на месте. Только он остановился на полпути, застыл во времени, отстал от всех. Все говорили: преподаватель Ли — дьявол во плоти. Он строгий, требовательный, лучше с ним не связываться и вообще ничего общего не иметь. Чонин подпишется под каждым словом и отрицать не станет. Он даже дополнит этот список: строгий, требовательный, высокомерный, своенравный. Он видел все это своими глазами. И также то, что наверное никто из его одногрупников. Преподаватель Ли: внимательный, чуткий, нежный и кто бы мог подумать романтик. Минхо вошел в аудиторию, пока из его глаз метали молнии, а над головой будто нависла огромная серая туча. — Кто староста? — Остановившись у стола, спросил он. — Я, учитель, — отозвался Чонин и поднял на него взгляд. Минхо усмехнулся скомкано и одними губами проговорил: «опять ты» Чонин ничего в своей жизни не видел. Ни Эйфелеву Башню банально. Ни рассвет в пять утра где-то на пляже, укрывшись в плед, ни закат в девять вечера на крыше чьего-то дома за руку с любимым человеком. Чонин не видел многого, но видел три раза в неделю Минхо и этого ему было достаточно. Видел целую вселенную под его ресницами и это было красивее многого. Чонин тогда еле сдержал улыбку в ответ. Да, учитель Ли, вот это совпадение. Ведь неделю назад по пути из кафедры он увидел преподавателя Ли вместе с другим учителем. Слышал шепот одного из них «нас могут увидеть», копошение и причмокивающие звуки. В тот день он и тетрадь свою потерял. Тетрадь с недописанной пьесой и кучи других рассказов, которые так и не найдут свой конец. Мать кстати только рада была, ведь упрекала за писательство. С недовольным лицом, ставя на стол рис говорила: «бумагу зря переводишь». В общем, как понял Чонин, в тот день они обменялись своими секретами. Минхо — предпочтениями, Чонин — тем, что сидит глубоко в душе. — Поедешь со мной на конференцию как староста литературного факультета. — То ли спросил, то ли поставил перед фактом Минхо, остановив его в коридоре. Неожиданно и со спины. Чонин вздрогнул и, как смысл сказанных слов дошел до него, неловко опустил взгляд и остановился. — С вами? Там же будет так много писателей… — Это правда, — кивнул он и отошел к подоконнику, — будет возможность увидеться с О Ретаро, Ким Сынмином и Хан Джисоном. На «О Ретаро» глаза Чонина точно загорелись. Он часто-часто закивал и спросил знаком ли он с О Ретаро. Минхо ответил, что они учились в одном университете и радости Чонина не было предела. Романами этого писателя он зачитывался до беспамятства. Зал в котором проходила конференция был просторным. Это было огромное темное помещение, находившееся как под завесой тайн. Казалось Минхо знал всех из присутствующих. Он представлял Чонина каждому знакомому, завязывал небольшой разговор и шел дальше. — Ми-инхо-о, — широкой улыбкой отзывается мужчина с темными волосами по плечи. Он обнимает Минхо и продолжает что-то говорить, мягко улыбаясь. Чонин подумал сначала, что он фотомодель. Такой красивый, что невозможно и взгляд оторвать. — Это О Ретаро, Чонин. Глаза Чонина мгновенно расширяются, он переводит взгляд с писателя на Минхо и обратно. — Я… я думал вы женщина. Писатель только улыбается вежливо и жмет руку. — О Ретаро — псевдоним, меня зовут — Хван Хенджин. Может станем друзьями поближе? — Хенджин закидывает руку на плечо и подмигивает. — Ну, этого Минхо. Вредный до жути. — Валяй, пусть побольше людей узнают, какой ты на самом деле. — Отстраненно и сухо бросает Минхо и оставляет этих двоих наедине. Отойдя правда всего лишь на пару шагов. Однако, так было лучше видно. То как сияет от счастья Чонин и с горящими глазами рассказывает Хенджину о чем-то, наверное про его новую книгу. Чонин ведь читал ее в автобусе всю дорогу и в комнате в отеле. До безумия очарователен. Было в Чонине что-то такое, что располагало к себе и не отпускало, хоть как пытайся вырваться. — Давно не виделись. Уже по одному голосу Минхо может понять кто это. Оборачивается из-за чистого интереса. И не зря, Хан Джисон, как и всегда, неотразим. Отрастил свои тёмные, густые волосы, так что те вились на затылке аккуратными кудрями и ниспадали на глаза. Трогательное зрелище. — Есть одно очень хорошее предложение. Контракт на три года, работа заграницей. Что скажешь? — Слушай, а может мне и правда полететь с тобой. Пожить там некоторое время вместе, поработать, а потом исчезнуть на пару лет, прям как ты? — Бесстрастно проговаривает Минхо и кривит губы в улыбке. Ему показалось. Хан Джисон ни капельки не изменился. — Может, хоть так дойдет почему, спрашивать у меня это сейчас как минимум глупо. Джисон берет с подноса официанта бокал вина и пожимает плечами, мол как хочешь, мое дело предложить. — Так какие твои планы? Приударишь за первокурсником? Он второкурсник, закатывает глаза Минхо и, отойдя от стойки, оборачивается на Хана: — Бросай эту глупую привычку, Джисон-и — спрашивать очевидное. Сочтут за высокомерие. Чонин с Хенджином стояли на том же месте. В стороне от толпы Чонин с восхищением смотрел на Хенджина, пока тот с упоением что-то рассказывал, время от времени поправляя волосы. Много чести, усмехается своим мыслям Минхо и, взяв Чонина за руку, оттаскивает от Хвана. — Учитель Ли, а тот с кем вы были тогда в универе, в коридоре ваш партнер? Они стояли на балконе. Оба после душа наслаждались вечерним воздухом и звёздным небом. Дул слабый, прохладный ветер, перебирал невзначай волосы. Чонин, опершись на парапет, буравил взглядом Минхо перед собой. — Нет. Шин надоедливый и настойчивый, вот и прицепился ко мне. Я сделал это только чтобы он отстал от меня. — Спокойно проговаривает Минхо. Не задумываться над тем зачем и кому нужна эта информация — вошло у Ли в привычку. Он не любил недопонимания и был довольно прямолинейным и в словах, и в действиях. Если кому-то и правда интересно — он даст знать чуть ли не обо всем, делов-то. — А можно… — произносит Чонин еле слышно, наблюдая завороженно за клубами сигаретного дыма. Губы Минхо трогает улыбка. Одно появление Чонина в его жизни делает многие простые, ничем не примечательные вещи — загадочными, интимными, все в точности как в студенческое время. Желание и банальный интерес. Минхо сделал затяжку, изящно отставил ото рта тоненькую сигарету своими длинными пальцами и проговорил тихое «ближе». Чонин наклонился в нескольких сантиметрах от чужих губ. Минхо выдохнул дым, мягко касаясь пальцами его щеки. Чонин не слышал ничего, кроме бешенного биения собственного сердца и шума в висках. В легкие ударил ментол, совершенно не резкий, приятный запах. Тело как ватное, а разум подкидывал самые разные мысли. Чонин стоял к Минхо вполоборота, смольные непослушные волосы касались лба приятной щекоткой. А кончик носа еле касался щеки. Чонин чувствует как краснеет. Настолько манящий перед ним Минхо. Он завораживал. Резкие скулы, кошачьи глаза. Невозможно и сдвинуться с места. И как весь дым испарился Чонин касается губ напротив в коротком и быстром поцелуе, проводит по щеке, по мягкой и бледной коже и отстраняется. Минхо лишь наблюдает, сложив губы в полуулыбке, не может отвести взгляд. Чонин чувствовал, что поддался искушению. Наверное самому сильному чувству из всех, что он когда-либо испытывал. Желание. Чонин коснулся его губ снова, но в комнату раздался звонок. Он вздрогнул от неожиданности и тут же отстранился. Минхо же, пробубнив что-то, потушил сигарету и вышел из балкона. Минхо не был заядлым курильщиком, но от скуки мог и скурить пару-тройку тоненьких сигарет. Seven Stars виднелось на упаковке. Всегда с ментолом и всегда полупустая пачка. На следующий день, когда крыши домов уже начали покрываться багровым закатом, они поехали обратно. Чонина затянуло в этот водоворот из чувств моментально. Минхо перед ним всегда недосягаемый, отстраненный, бесстрастный. Почти всегда, за исключением нескольких моментов, которые Чонин помнит так отчетливо, будто они произошли вчера. Он видел взгляд Минхо, когда тот думал, что Чонин не обращает на него внимания. Видел его заботу, видел как краснеют кончики его ушей. И в душе теплилась надежда. Перед зимними каникулами второкурсники с факультета Чонина устраивали ужин. Они все сидели за продолговатым столом, разговаривая о чем-то без остановки, перебивая друг друга. За учительским столом сидели несколько преподавателей и Минхо. В кофейне сверкали гирлянды и витал пряный аромат, корица и цитрусы. Чонин мял в руках подарочную упаковку с черным вязаным шарфом внутри. Увидев, что Минхо поднимается из-за стола, вытянув из кармана пальто пачку сигарет, Чонин извиняется перед Джиу, которая сидела рядом, и тоже поднимается с места. Шел снегопад, лицо сразу же обдало прохладным ветром. Он заметил Минхо чуть в стороне от входа. Тот наблюдал за ночными огнями Сеула, выдыхая сигаретный дым и держа телефон. На подарочную упаковку с зелеными елочками падали снежинки и тут же таяли. Чонин поднял голову, наблюдая за хлопьями снега под светом фонарного столба. Снегопад заметно усилился, мерзли руки и в собственном свитере становилось зябко. — … только столкнувшись с реальностью понимаешь, как это тщетно и глупо. Хватит одного удара посильнее и розовые очки слетят, как и не было. Минхо бросил недокуренную сигарету на землю и притоптал кроссовкой. Такой резкий жест подстать брошенным словам. Чонин, зажав в руках подарочную упаковку с шарфом внутри в точности как у него — черным и вязанным, опускается по стеклу вниз, сев на корточки. «… столкнувшись с реальностью» — звучит в голове набатом. По щекам бежит что-то горячее и внутри что-то стремительно надламывается. Услышав над головой знакомый голос, Чонин поднимается и, даже не взглянув на него, показательно и со всей силы швыряет подарочную упаковку в зеленую елочку прямо в мусорку. Наверное, Минхо сказал что-то вроде: «не сиди, простудишься», или «замерз?», или более тривиальное «что ты здесь делаешь?». Но все это уже не важно. Чонину не нужно было повторять дважды. Минхо смотрит Чонину в след, чувствуя себя не то в фильме, не то во второсортной драме. Черный шарф струился на ветру, весь заснеженный. Видимо долго тут просидел. — Тц, этот мальчишка. Они не виделись все зимние каникулы. Самые одинокие зимние каникулы в жизни Минхо. Причем, ему всегда было одиноко. Без особых на то причин. Как будто он потерял кого-то или что-то очень-очень давно и не может вернуть. Таким его встречали и таким оставляли. Думали, сделают счастливей. Некоторые и правда пытались. И все же, бросали. Кажется, это с Минхо навсегда. Он всегда будет одиноким и только с кем-то действительно особенным это чувство притупится. На чуть-чуть, но становится сразу так легко и просто. Так было с Чонином. За тот недолгий отрезок, что они были вместе. Ну, как «вместе». Они виделись только в университете. Минхо давал советы по написанию романа, Чонин внимательно слушал, к чему-то прислушивался, с чем-то спорил. Они сидели всегда в читальном зале и бывало украдкой оставляли друг другу поцелуи. Чонин хотел быть рядом, пока Минхо, выкуривая одну за одной сигарету, смотрел на закат или читал книгу, усевшись в кресле. Чонин неустанно смотрел бы только на него, ведь Минхо красивее этого заката в тысячи раз, хотя и слова его иногда бывают острее кинжалов. Но, если бы только Чонин знал, что больнее слышать от него обратные слова — такие приятные слуху и за которые так хочется цепляться и не отпускать. В один из дождливых дней, когда до зимы оставался месяц и Чонин «сталкиваться с реальностью» не собирался, они бежали с кинотеатра, укрывшись пальто Минхо. Было темно и поздно. Минхо настоял, чтобы Чонин остался у него — просушить волосы и сменить одежду. — Мне, Чонин, с тобой не так одиноко. Чонин перебирал темные пряди и сушил их феном. Тщательно, но даже не задумываясь об этом, витая где-то в своих мыслях. — Чонин-чонин, горячо же, — Минхо вжал голову в плечи и попытался отстраниться. Чонин же хихикает и выключает фен, еще раз взъерошив влажные волосы. — Жить надоело? — Цокает Минхо, но под приятные касания расслабляется. Чонин, заметив это, спускает руку с волос и, дотронувшись кончиками пальцев до подбородка, вынуждает задрать его к потолку. В этот миг Минхо понял, что Чонин не так уж и прост — он привык получать, то что хочет (Минхо и до этого знал, просто еще раз убедился). Вот хитрый лис. Ли почувствовал как скулы предательски покраснели. Что же это за вихрь чувств вызывал в нем младший? Минхо ведь давно не подросток, чтобы вестись на такое. Чонин, касаясь подбородка, оставил на лбу поцелуй, Минхо и сам не заметил, как потянулся своей рукой к его и выманил еще один. А по вечерам в старом блокноте, на обложке которого давно осела пыль, сами собой появляются корявые буквы и строки плывут легко и непринужденно по не разлинованным листам, как когда-то: Никто вокруг не слышал, что хочешь ты сказать, Мне снится сон, в котором блуждаю я в ответах… После окончания зимних каникул Минхо уволился из университета. Подумал, так будет лучше. Для всех. — Тебя что тот старшеклассник бросил? — Усмехнулся Чанбин, натирая стаканы полотенцем. — Он студент, — цокает Минхо, отставив сигарету ото рта, — на втором курсе. В баре ничего не поменялось. Все тот же джаз, приглушенный свет, огоньки гирлянд на стене. Чонин появился в его жизни — в серой однообразности, украшенной гирляндой из бара Со так мимолетно и так внезапно. И Минхо смог почувствовал то, что называют любовью. В груди, то что-то ныло, то бешено колотилось. Порой сложно было сконцентрироваться на чем-то, а от ощущения чужой ладони в своей сносило голову. Он смог почувствовать тепло, словно на его унылое одиночество натянули вязаный шарф. — А ты и правда все мои слова серьезно воспринимаешь. — Привет, хен, — натянуто улыбается Чонин и, закрыв тетрадь с черной обложкой, поднимается из-за стола. — Я привык к твоей прямолинейности. И воспринимаю всерьёз все, что ты говоришь. — Бесстрастно бросает он и выходит из бара. Научил на свою же голову, думает Минхо и выходит из бара следом. Чонин, на удивление, никуда не сбежал. Он стоял в стороне от входа и наблюдал за ночным городом, опершись на парапет. Брови чуть хмурились и с губ пропала улыбка. — Как же бесит. Постоянное желание увидеть, нужда во взгляде, в словах, во внимании. Хен, ты говорил про реальность, которая может ударить в любой момент? — Чонин развернулся и произнес с надрывом: — Так давай, ударь меня, скажи мне, что я сошел с ума. — Чонин, прекрати. — Чуть дрожащей рукой Минхо вытащил сигарету, закурил и затянулся. Неуловимое напряжение нависло облаком. Чонин не знал подбирает ли Минхо правильные слова или собирается с мыслями сейчас же все и закончить, закончить то, что между ними еще и не началось и оборвалось внезапно. Это нервировало. Чонин подумал, что если: Минхо было нечего сказать, то вот ему определенно было. Очень долго он копил в себе. — Скажи, что я все надумал, что просто глупый второкурсник. — Чонин, оставив одну руку на парапете, сжал его до побелевших костяшек. И смотрел в упор, самыми грустными глазами, которые Минхо только доводилось видеть. — Ты не глупый. — Минхо присел на обочину и запустил руку в серую шерсть внезапно появившейся кошки. Кошка зажмурилась, потянулась и затихла, пристроив голову на его руке. Дым растекся абстрактными узорами. — Я в глупых не влюбляюсь. — Говори прямо, хен. — Пробубнил Чонин и сел рядом, спрятав лицо в колени. — Ты вдохновляешь меня, мне очень нравится то, что ты пишешь. Благодаря тебе я снова сел за старые наброски и уволился из института. И я хочу видеть тебя каждый день, Чонин. Хотя нет, намного чаще. Кончик сигареты, зажатый меж пальцев, рисовал в воздухе бессмысленные узоры. Ветер дул беззвучно, мелко тряс ветви деревьев над головой. И вдруг заморосил дождь. Минхо затушил сигарету и, протянув руку к Чонину, погладил его за ухом и пощекотал за подбородок, так же как и кошку недавно. — Это правда? — Чонин ластится к ладони и целует внутреннюю сторону. — Каждое слово. — Произносит Минхо, чувствуя приятную щекотку. Его уголки губ невольно приподнимаются вверх, как только Чонин, положив обе ладони на его колени, тянется за поцелуем. — Не мешает? — Спрашивает Минхо, имея в виду запах сигарет. Чонин, замерев в паре сантиметров, возвращает свой взгляд снова на манящие, полуоткрытые губы. Лениво мотает головой и целует. Несколько раз, прикрыв глаза, поглаживая острые коленки. Минхо отвечает на ласку, поглаживая щеку и дотрагиваясь до каштановых волос, но одергивает себя каждый раз, как проскальзывает мысль углубить поцелуй. С Чонином нужно было выстроить хоть какие-то границы. Все же — разница в возрасте. Он хотел давать Чонину больше выбора и свободы. Дождь начал усиливаться, а кошка так и уснула оставшись лежать в кроссовках Минхо. — Давай заберем ее? — Спрашивает Чонин, жалобно смотря на серый, пушистый комочек. — А давай, — кивает Минхо, почесав ее за ухом. Через пару месяцев кошку назвали Амоэ. — «Дождь» с японского, — сказал Чонин и уселся на диван. В окно пробивались лучи солнца. Скоро должна была зацвести сакура. И с весной теплилась надежда. И, конечно, любовь. Минхо чувствовал ее, и то как много ее стало в последнее время. Чонин приходил часто ночевать. На вопросы о родителях, отвечал, что он им не нужен и им все равно на него. Минхо только пожал плечами. «И такое бывает», добавил он тогда. Бывает иногда, что родителям все равно на своих детей. Бывало, Чонин приходил со своей тетрадью с черной обложкой, с новым романом или старым дописанным. Минхо многое ему рассказывал и пояснял, усевшись рядом на диване. Часто положив голову на его колени или закинув свои ноги на его. Обязательно рядом, потому что Минхо вдруг осознал, что нуждается в этом. В тактильности и ощущении присутствия. Вот как странно бывает, думал он, с разными людьми открываешь и в себе что-то новое. — Поцелуй меня. — То ли просит, то ли требует Минхо, обхватив лицо Чонина обеими ладонями. — Нет, сигаретами воняет. — Хмурится Чонин и пытается вырваться из его рук. — Я же бросил. — С чего это? — Тебе не нравился запах, ты отказывался меня целовать. — С серьезным видом, одно за другим проговаривает Минхо. — Сейчас причин для отказа нет. — Твое самодовольное лицо. — Хитрый лис.