Маленькая шалость

      Бывают иногда моменты, когда сидишь, никого не трогаешь, занимаешься своей привычной, будничной рутиной, не зацикливаясь на мелочах, и вот — случайная, мимолётная мысль прорезается в голове, не давая покоя. Она давит на мозг, крутится заезженной пластинкой по кругу. Не отпускает даже спустя полчаса бесконечных раздумий или ручной работы. Отмахнуться от неё тоже не предоставляется шанса — буквально все, на что направлен твой взгляд, пытается вразумить тебе, насколько же, объективно говоря, идея хороша, гениальна. Даже если на деле она звучит бредово и максимально абсурдно.       Сампо просматривает ряд безделушек в чужой лавке, заинтересованно читая вывеску. Гепард попросил принести отсюда два трансформатора, чтобы починить нужные автоматоны, мол, сестра давно в курсе, нужно просто доставить их в Запретную Зону и идти отдыхать. Отдыхать — понятие растяжимое. Например, искать затерянные сундуки, древние реликвии, приключения на свою задницу…  — На что ты так смотришь? — интересуется хозяйка заведения, переводя взгляд. — А, да, я собрала из нескольких деталей специальный аппарат, который безболезненно делает пирсинг, вот и развесила это здесь. Мне нужны… хм… люди, чтобы набить руку.  — Так и скажи: подопытные. — усмехается торговец, выныривая из своих бесконечных раздумий, наконец-то очнувшись. — Я пришёл за деталями, Геппи сказал, что предупредил тебя.  — Да, конечно, возьми. — девушка протягивает нужные запчасти в металлической коробочке, уставившись на слишком спокойного гостя. — Мне стоит читать тебе нотации по поводу репутации и прочей белиберды, которую ты явно не в настроении слушать? — Кто вообще в настроении слушать бесконечные причитания по поводу чужой гордости и доблести. — усмехается Коски, загораясь привычным огоньком азарта, явно что-то обдумав в своей тёмной головушке. — В любом случае, спасибо. Может быть, заскочу ещё как-нибудь. Сампо Коски своих друзей не забывает.        Сервал видит этого негодяя насквозь, уже предчувствуя ближайший визит вихря безумия в свою мастерскую и, очевидно, не ради светской беседы про понижение цен на хлебобулочные изделия. Если что-то взбредёт в голову великого афериста, то единственное, что может выбить это — очередная, до крайности безумная и рискованная идея, которая просто встанет на замену предыдущей. Клин клином вышибает. Или как там в этих пословицах говорится? «Нужно будет прочитать про сложные зоны. Одной бровью или носом здесь дело явно не обойдётся» — ставит мысленную пометку механик, приступая к ремонту поломавшихся часов.        Посылка успешно доставляется, бонусом он получает поцелуй в щеку и смущённый взгляд адресата, все еще не привыкшего к внезапным объятиям на виду других людей (Сампо проверил — никого из стражников даже в близости двух метров не было). Окрылённый странным чувством, он продолжает блуждать по Надмирью, попутно придумывая планы для своих будущих проделок. Нужно будет заняться поставкой медикаментов для клиники и заодно навестить одного старого приятеля, задолжавшего приличную сумму… Ещё нужно будет приготовить ужин, чтобы накормить своего трудоголика.        «И кем я стал?» — наигранно вздыхает актёр одного театра, оглядываясь по сторонам. Жизнь пройдохи его более чем устраивала. Свобода, возможность выбора и никакой привязанности. Легко отпустить что-то и забыть, легко шантажировать людей, не имея на себя никаких зацепок и поводов. Только вот когда проход между двумя мирами открыли, а появляться в Надмирье стало чем-то легальным — так дела завертелись и застопорились одновременно. Голова иногда отключалась, передавая главный пульт управления импульсивному сердцу. Причина таких изменений крылась в слишком дотошном, взыскательном и справедливом капитане среброгривых стражников. Да, он и раньше видел Ландау в деле, когда удирал с пригородных снежных полей. Или когда наблюдал за суровой мордашкой во время сражения с пылающим странником. Просто тогда в голове ничего не щёлкало — тумблер оставался в одном положении «безразличие» до поры до времени.        Своенравная натура и дух авантюриста бьют ключом. От них никуда не денешься, а как останешься наедине с собой — черепную коробку заполоняют мысли различного содержания, и ладно, если это что-то безобидное. Пробраться на охраняемый объект, например. Теперь вот — желание проколоть себе что-нибудь. Просто потому что. Просто потому что в теле взрослого парня сидит маленький ребёнок или, что ещё хуже, взбунтовавшийся по острым ощущениям подросток. Любопытство губит человека. Сампо же оно помогает найти верный выход из ситуации, нажиться на любимом деле и просто узнать нечто новенькое.         Ну, в любом случае, следует попробовать, верно? Не попробуешь — не разбогатеешь. Вроде бы так говорят.  — Не попробуешь — не попробуешь, Сампо. — поправляет с улыбкой девушка, заканчивая процедуру. Штанга ощущается инородным предметом во рту, из-за чего потрогать ее хочется неимоверно. — Нельзя! Оставь его в покое хотя бы на час. Поменьше разговаривай. Я напишу тебе рекомендации. Меньше ешь, периодически полоскай рот. Не играйся с украшением — собьёшь всю эмаль зубов. Язык может отечь, но пройдёт дня через четыре-семь. И, пожалуйста, никаких милований, окей?       Сампо смотрит на своего мастера, как на врага народа, удивленно приподнимая брови.  — Ну, мог же ты как-то с ним не целоваться годами, пока тот маячил перед глазами? Значит, сможешь продержаться одну-две недели. По поводу секса все и так понятно, верно?       Чего? Вопрос так и застывает на глазах толстым слоем возмущения, пока парень проклинает местную анестезию и ее долговременный эффект. Язык не кровоточит, чему девушка явно рада, ощущая прилив бодрости и уверенности. Как можно не целовать любимого человека, к тому же так долго? К тому же когда он — Гепард, которого тискать хочется каждый божий день и каждую секунду, когда тот только маячит в поле зрения. — Тебя сбагрить на две недели куда-нибудь? — участливо спрашивает Сервал, пытаясь скрыть улыбку от смешной реакции. — Нет? Ну, хорошо. Жду тебя в пятницу.        Отсутствие одного назойливого человека замечается сразу. Гепард привык видеть его каждое утро подле себя, потягиваясь и выключая будильник, привычным жестом ероша темные волосы и получая недовольное мычание в ответ. Привык любоваться лукавой улыбкой днём, во время обеда. Краем глаза разглядывать знакомый силуэт и касаться невзначай ладони, посылая мурашки. «Что-то изменилось» — соглашается парень, в очередной раз просыпаясь в одиночестве. На другой половине кровати только смятая простынь и откинутое от жары одеяло, скомканное кое-как, ибо этому мошеннику становится горячо от объятий и опускающейся ночи за окном. Тумбочка возле постели пуста. На ней нет привычной заколки, часов и очередной безделушки, которую тот умудрился отыскать. Да, они все так же видятся за кухонным столом, на диване, просматривая истертые до дыр диски с любимыми фильмами, однако чего-то явно не хватало.        Коски его сторонится. Придумывает глупые отговорки, чтобы сбежать, поджав хвост, скрывшись в очередном тупиковом переулке. Заметает следы и не разрешает приблизиться к себе ближе, чем на метр, а все вопросы отметает привычным «тебе так кажется, ты просто устал, Геппи», целомудренно целуя в щеку. Потом, конечно же, вновь исчезает из виду. Попытки нормально обсудить происходящее вежливо отклонялись встречным предложением выпить белобожского пива, глянуть выпуск новостей или просто приготовить что-то на обед. Убегающее молоко на плите, не выключенный утюг. Нелепые отмазки приводили в ярость от собственного бессилия, но лгун успевал скрыться до того, как терпение окончательно лопается.        «Как в старые добрые» — смеялся торговец, целуя куда-то в загривок, получая под ребро. Ему-то казалось, что они уже давно переросли стадию «игра в кошки-мышки», но Коски явно думал по-другому, не переставая душить своим ароматом и единичными укусами в шею. Как в старые добрые времена они были готовы перегрызть друг другу глотки, свалить в снегу и едва ли не прострелить насквозь череп в попытках уберечь себя от глупых чувств и обязательств. Как в старые добрые времена торговец никогда не терял возможности легко коснуться челки или задницы, пожимая плечами, мол, что здесь такого? Как в старые добрые? Ландау мотает головой, отмахиваясь от навязчивых мыслей. Какая же чушь. — Что происходит? — руки прижимают к кирпичной стене, не позволяя отстраниться. Сампо мычит в недоумении, прося повторить, а лучше — перефразировать вопрос. — Почему ты постоянно убегаешь от меня? Единственный раз, когда он может поймать этого лиса за шкирку и попросить нормально объясниться. Это в духе Коски — убегать, путать следы и фальсифицировать любые документы под свои хотелки, особо не напрягаясь. Буквально месяц назад они договаривались говорить обо всем, что их тревожит. «Или проблема заключается не в наших отношениях?» — задумывается уставший парень, стискивая чужие запястья сильнее. На всякий случай. Надеть бы металлические наручники на эти ловкие ладони, приковав к себе. — Мистер Ландау. — он все ещё помнит про эту глупую субординацию, кусая нижнюю губу. — Вы явно что-то путаете — мы видимся с вами чуть ли не каждый день, вместе обедаем, ужинаем и спим. Чего вам не хватает? — Тебя.  — Меня? О-оу, как мило с вашей стороны помнить о самом любимом, самом очаровательном преступнике и зажимать его в тёмном переулке, сдерживаясь от желания поцеловать. — патетически восклицает тот, лизнув нижнюю губу в привычно-игривой манере. — Меня не будет ещё где-то пару дней, так что к ужину не жди и не скучай, хорошо? — последние слова раздаются слишком близко, прежде чем едкий дым застилает глаза и легкие. Этот придурок вновь ускользает, оставляя после себя неприятный осадок и тлеющий огонёк надежды.       Гепард привыкает к непостоянству. Отношения с Сампо — само по себе непостоянство, хаос, губительный яд, постепенно снедающий сердце и рассудок, вынуждающий прикрывать бреши своего сознания и запихивать куда подальше никому не сдавшееся беспокойство. Распорядок дня, царивший в его жизни ещё несколько лет назад, постепенно возвращается на своё законное место. Утро, подъем, тренировка, завтрак, обход, обучение новобранцев, осмотр техники, и дом, ужин, сон. Расписано по пунктам с заботой и любовью изощренного педанта. Теперь он не опаздывал на утренний обход. Теперь он высыпался за положенные шесть часов и не тратил драгоценные секунды на объятия или простую улыбку. Единственное, что оставалось неизменным — записки, сложенные пополам, которые находились в самых разных местах. Спальня, шкаф с одеждой, послание в починенном автоматоне. Каждое из них сопровождалось какой-то явной, очевидной глупостью и накаляканным гепардом в нижнем уголке письма. Так Коски поддерживал связь, которая все никак не могла оборваться. «Скоро буду, надеюсь, ты соскучился!»       Разговор с Сервал отчасти помог. Сестра скептически оглядывает его на пороге своей лавки, уже предугадывая будущую тему разговора, редко когда продолжающегося более двадцати минут. Прозрачные намеки дают надежду на скорейшее возвращение одного блудного вора. «Что ж вы друг без друга прожить не можете даже несколько дней» — тяжко вздохнула собеседница, поправляя листья распустившегося первоцветника. Подарок, над которым долгое время думал парень, не зная, чем удивить свою сестру. Спасибо Пеле, конечно.        Сампо сам себе на уме. Черта вроде как негативная, но так хорошо отражающаяся на бдительности главнокомандующего, который теперь не пропускал никаких мелочей вокруг себя, надеясь вновь увидеть мелькнувший силуэт, размытый от быстрого бега. Сампо не любит обнадеживать заранее, не любит делать так, как хочется другим. Тот скорее съест ненавистные броколли, нежели уступит кому-то своё первое место в топе самых несносных людей. Ему нравится играться, оставлять туманные подсказки, ведущие иногда в никуда, но легко отгадываемые даже пятилетним ребёнком (где-то рядом пищит Хук от проявленного эйджизма). Ему нравится выпивать утренний кофе и оставлять взамен сладости, купленные в Подземье. Лакричные мармеладки, которые никто в их доме, кроме самого Гепарда, не ест. Солёные крекеры, часть которых обязательно отсутствует в упаковке — сразу видно, кто их любитель. Ему нравится мелькать перед глазами в  своем доме, посылая воздушные поцелуи и сбегая через открытую форточку. Очередная безделушка с драгоценным камнем пополняет коллекцию негодника — та лежит на дне нижнего ящика тумбочки, куда запрещено заглядывать кому-либо. Гепард просто знает, чувствует, замечая не до конца закрытый ящик. Но не лезет. Ночью они смотрят телевизор, устроившись по разным концам дивана, поедая приготовленный в микроволновке сырный попкорн. Рой вопросов как-то быстро испаряется, когда он замечает на себе пристальный взгляд малахитов. Коски напряжённо о чём-то думает перебирая в своём ведерке не лопнувшие зерна кукурузы. Тихо хрустит, даже не обращая внимания на фильм, где главные герои выбегают из горящего здания, попутно пытаясь не споткнуться на ровном месте, что у них весьма плохо получается.       Сампо голоден и жаден до поцелуев. Иногда кажется, что тот готов съесть полностью его губы, расцелованные, поблёскивающие на свету слюной. Ему нравится кусаться в процессе, оставляя мелкие раны, а после наблюдать, как пухнут уста после подобных терзаний. Сейчас его взгляд, направленный на появившуюся в проходе фигуру стражника, ясно блестит похотью, выдавая желания обладателя. Почему-то этому человеку хватало двух секунд, чтобы завестись с полуоборота на полную катушку. Хватало мимолетного касания, взгляда голубых глаз или легкой усмешки. Гепард кивает в ответ, снимая тяжелые доспехи и верхнюю одежду, раскладывая по своим полочкам и развешивая на плечики в шкаф. Аферист моментально вскакивает с дивана и подходит ближе. Руки по-хозяйски укладываются на талию, ведут чуть ниже, едва сжимая задницу, не беспокоясь ни о каких приличиях — да и какие тут могут быть правила, когда Ландау зарывается в волосы, притягивая к себе поближе. Явно не злясь на него.  — Скучал? — голос хриплый от возбуждения, но такой бархатный, что стоит больших усилий не закатить от очевидности глаза. — Я вот очень. — признается чистосердечно мошенник, укладывая ладонь на подбородок, слегка надавливая.   Властность действий заставляет плавиться под умелыми руками. Ландау в такие моменты похож на мягкий пластилин, из которого можно лепить всё, что душе угодно. Привкус вишни оседает сладким послевкусием. Сампо аккуратно толкает его к стене, прижимая своим весом и расставляя руки по бокам, будто бы его пленник пытался хоть раз сбежать из плена. Обветренные губы мигом накрывают чужие, заставляя уступить инициативу. Заставляя жмуриться, когда под языком вновь надавливают, пуская волны удовольствия по всему телу. С ним приятно целоваться — играючи, кусаче, будто в шутку борясь за первенство. Гепард не против отдаться во власть хитреца, сплетая языки, прежде чем отстраняется от него, промычав что-то несуразное.  — Сампо, это что такое? — голос несколько взволнованный, а щеки едва ли не горят огнём от нехватки кислорода. Названный послушно приоткрывает рот, прежде чем тонкие пальцы обхватывают язык, слегка высовывая наружу. — Это… — Пирсинг. — прерывает бормотание торговец, облизывая фалангу пальца и кусая ту в игривой манере. Гепард дергается, а зрачки увеличиваются, словно под алкоголем. — Сделал недели две назад. Нравится?   Нравится? Ландау смотрит на блестящий шарик посередине, поблёскивающий от слюны при свете тусклой лампы, а после переводит взгляд на свои пальцы. Изумрудные глаза глядят так понимающе, что дух захватывает. Уши горят огнём смущения, заводя ещё больше. Штанга двигается из стороны в сторону, стоит языку сделать лишнее движение, вновь облизывая фаланги, привлекая к себе внимание. Это стоит огромных усилий, потому что глаза заинтересованно изучают податливый рот, а румянец расползается дальше, вниз по шее, точно ожог или лихорадка.   Нравится? Развратный вид и блядский взгляд малахитов прожигают насквозь своей похотью, а язык бесстыдно продолжает вылизывать палец с таким усердием, что дух захватывает от одного только зрелища, которое еще можно и трогать. Вызывает восхищение. Пытается выбить почву из-под ног. Не сказать, что у него это не получается. От Сампо можно ожидать чего угодно, вплоть до подсыпанного афродизиака в любимый кофе, исчезновения долее месяца (а такое уже приключалось), но пирсинг (он ведь так называется?) — это что-то, не вписывающееся в общие рамки. Это что-то горячее и вместе с тем холодное на ощупь. Как кому-то подобное может не нравится? — Так ты из-за этого избегал меня неделями? — удивляется юноша, поддевая металлический стержень под согласный кивок.  — Не представляешь, как тяжело было сдерживаться, замечая твой преданный щенячий взгляд. Но я силён духом и волей! — гордится собеседник, а в глазах хитринки поблёскивают, как у черта из омута. Определённо ему следует прочитать лекции о том, как плохо сбегать, не рассказав причины. — Ты так и не ответил на мой вопрос! Нравится? — Ты даже не представляешь, как. — усмехается он, вынимая пальцы из чужого рта, размазывая слюну на мягких губах, прежде чем вновь накрыть их своими.   Металл холодит. Приятно скользит вдоль, вызывая мурашки по всей коже и дикое желание прижаться ближе. Гепард оглаживает подбородок, чувствуя на своей шее сильные руки, едва притягивающие к себе. Самозабвенно вылизывает чужой рот, оставляя потеки слюны на бледной коже. Язык проводит по кромке зубов. Сампо едва заметно усмехается столь бурной реакции, вжимая в стену. Прижимается бедром к чужому возбуждению, проводя свободной рукой верх-вниз, сцеловывая жалобный стон. Он пользуется моментом, расстёгивая ширинку. Коски понимает все без слов, что ему, на удивление, шло. Он не скрывает своего вожделения, зарываясь ладонью в светлые волосы и отрываясь на мгновение от соблазнительных покрасневших губ, пытаясь запечатлеть красоту в своей памяти навсегда.   Капитан, раскрасневшийся, дышащий через раз и смотрящий на него с таким восторгом — определенно лучшее, что могло случиться. Особенно когда тот зажат между стеной и твоей рукой, запрокидывая голову от лишнего движения по члену. Мурчание, смешанное с соблазнительным стоном, вырывается из груди случайно. Вибрация отдаёт по всему телу,  вызывая слабый прилив нежности. Настолько слабый, что не успевает затопить разгоревшееся безумство.  — Давай, делай со мной все, что захочешь. — искушает хитрец, укусами спускаясь по подбородку ниже, к соблазнительной шее. — Я ведь вижу ваш взгляд, капитан. Насколько сильно вы хотите, чтоб я ответил за свои проступки?   Колени сами собой подгибаются, нос утыкается в пах расстегнутых брюк. Обольстительная усмешка, прорезающая губы и взгляд — одурманенный близостью и бесконечным желанием вжаться в чужое тело, раствориться в нем — сковывают собой. «Делай со мной все, что захочешь» — эта фраза эхом крутится в голове, вызывая узел, моментально скручивающийся в низу живота. Гепард внимает просьбе, перебарывая смущение и растерянность. — Подними руки. — приказ звучит строго, стальным голосом оглушая, но вызывая неподдельное восхищение возлюбленным.   Сампо услужливо протягивает ладони, заискивающе заглядывая в суровые озёра, на дне которых плещется мимолётное беспокойство. Наручники звонко щёлкают, обнимая жгучим холодком запястья, фиксируя вместе. Обездвиживая. Пригвождая к себе одним только действием. Так, как хотелось неделю назад, возле того злополучного переулка, окутанного мраком и тайной. Сампо подавляет порыв усмехнуться столь странному желанию. Он сверлит оковы, пытаясь подметить мельчайшие детали или трещинки. Целые, без единой царапинки. Почему Гепард носит их с собой? Или это какой-то скрытый кинк, проявляющийся во время задержания преступников?  «К черту» — ругается торговец, пытаясь отогнать собственнические замашки прочь. Единственное, что сейчас его действительно волнует — собственные ощущения. Будто бы они вновь отправились на несколько месяцев назад, гоняясь друг за другом, как кошка с мышкой. «Если бы ты хоть раз надел их на меня» — мучительно сладкая мысль обрывается на середине, когда властные пальцы поднимают за подбородок, заставляя оторваться от созерцания железных браслетов. И лучше бы он продолжал пялиться в пол, нежели погружаться глубже в омуты дьявола, наблюдая за дымкой похоти, постепенно заволакивающей любимые глаза.  — Смотри на меня.   Тембр, не терпящий возражений, подкашивает и без того дрожащие колени, вызывая жгучую иглу удовольствия, попадающую прямо в сердце сквозь ребра. Проказа и нежелание подчиняться быстро пресекаются на корню тем же юношей, надавливающим на язык с проколом. Властно, так горячо, что любые слова, готовые соскочить с языка, растворяются в небытие.  — Понял?  Руки заводят за спину для удобства. Коски кивает. Подхватывает зубами по наитию кромку нижнего белья, опуская ниже. Головка члена мажет по губам, и парень сглатывает скопившуюся слюну, окончательно избавляясь не без помощи чужих рук от лишней одежды. Все тот же зрительный контакт. Он удерживается не долее пяти секунд, пока тот ослушивается и лижет по всей длине плоть, опуская взор. Солоноватый вкус от смазки едва заметен на фоне помутнённого сознания. Его вмиг сбивают, грубо стискивая за подбородок и оглаживая трепетно скулы. Геппи явно решил его добить, собрав целый сборник пока не открытых фетишей своего парня. Доминирующий Гепард выглядел максимально горячо — прикоснись к нему, и обожжешься до костей. — Продолжай. — поощрение не заставляет себя ждать сбившимся дыханием, когда язык с металлическим шариком ласково обводит уздечку, вызывая странный всхлип. — Знаете, капитан… — лукаво начинает мошенник, отстраняясь. Восхитительные губы едва касаются чувствительной кожи. — Если бы вы опрашивали так каждого преступника. — он спускается ниже, опаляя своим дыханием. — То, возможно, у вас прибавилось бы много работы. — язык широким мазком проходит по всей длине снизу-вверх, едва удерживая в сознании. Чужие щеки предательски краснеют от подобных слов. «Пирсинг создан самыми развратными эонами» — мучительно стонет от сладкой неги капитан, вслушивающийся в столь незначительную болтовню. Правильно говорят, если хочешь заткнуть Сампо — сделай это с помощью члена. Тот только смеётся на подобные шутки, охотно соглашаясь. Амбассадор разврата, икона пошлости — его взгляд дурманит хлеще крепкого спиртного. Хочется скользнуть по стене ниже, окончательно присесть напротив хитрого лица и стереть наглую усмешку, но он удерживается на ногах, неотрывно наблюдая за происходящим. Надеется, что контролирует, держит ситуацию в своих руках.   Коски подыгрывает сладкой лжи, послушно опрокидывая голову, освещая коридор своей ослепительной улыбкой, прежде чем дыхание опаляет орган. Член заинтересованно дергается на манипуляцию. Капля предсемени выступает из уретры, прежде чем ее слизывают, касаясь металлическим шариком углубления. Несдержанные стенания Ландау похожи на настоящую музыку. Стоит только вновь коснуться уздечки или обхватить головку губами, насаживаясь до основания, как ровный тон и дыхание вновь меняются, уступая едва заметному скулежу или рычанию. «Настоящий гепард» — усмехается спекулянт, ощущая во рту солоноватую горечь и расслабляя горло, пропуская орган чуть глубже и отстраняясь сразу же, сдерживая кашель внутри. Давно он не практиковался, конечно. — Ну, по крайней мере, заметно, что вы не страдаете импотенцией, капитан. — смешок охлаждает влажную от слюны кожу, играя на контрасте температур. — Желаете ещё чего-то? — явный намёк, который бросают прямо в лицо, не намереваясь более увиливать от своих желаний.   Грубость — это что-то адски привлекательное, на грани удовольствия и боли, когда тонкая стенка с лёгкостью ломается от слишком большого натиска, либо же продолжает стоять неподвижно от отсутствия доли садизма. Коски не считает себя любителем БДСМ или что-то вроде того. Просто у него есть своя зависимость на властного, требовательного, грубого Гепарда, на время забывающего про свою дотошную честность и справедливость. Гепард, который просто берет то, что хочет, и так, как нравится.  — И почему ты никогда не умолкаешь. — тяжело вздыхает собеседник, подталкивая продолжить начатое, за что охотно берётся обольститель. — Никогда не успокоишься…   На затылок давят ощутимо, буквально вжимая носом в бедро. Пальцы вплетаются в длинные темные волосы, царапая ноготками кожу. Тазовые косточки очаровательно выпирают из-под приспустившихся брюк. Зубы мстительно кусают нежную кожу, ещё не испещрённую бесконечными отметинами и засосами, которые так не любил капитан. На подобную вольность его слегка оттягивают за корни, не позволяя оставить ещё один след. Выходки, свойственные его дерзкой, своенравной натуре. Хорошо, что капитан имеет свои методы ее усмирения.   Руки затекают в оковах. Цепочка слегка гремит, стукаясь с холодным полом, стоит только забыть о своих запястьях. Он не обращает на это никакого внимания, облизывая головку и тут же пропуская ее глубже, насаживаясь до конца. Стенки горла невольно сокращаются под напором. Хочется закашлять и обматерить всё, на чем только свет стоит, но он терпеливо ждёт, прося передышки. В уголках глаз появляются слёзы, оставляющее солёные дорожки по щекам. Чертовые рефлексы, думает вор, надеясь, что это не послужит причиной для прерывания секса. Гепард не ведётся, давит на затылок сильнее, слегка оттягивая за волосы назад, позволяя сделать спасительный вдох. Он послушно опускается обратно, смыкая плотнее опухшие губы. Язык игриво обводит штангой чувствительное место, наконец-то срывая последние тормоза и устои в светлой голове.   Бешеный ритм. Необходимый, такой нужный для жгучего, практически нездорового удовольствия. Он вызывает рвотный рефлекс. Сампо едва успевает расслабить горло, ощущая острую колкую боль, проходящую от горла по позвоночнику. Колени устают так долго удерживать вес своего хозяина. Пошлые звуки смешиваются с тяжелым дыханием и редкими стонами, от которых закладывает уши и горят их кончики праведным огнём смущения. К этой своеобразной песне ещё присоединяется звон металла по линолеуму. Уголки губ ноют от долгого минета, но торговец упорно это игнорирует, ведомый одним лишь взглядом и рукой. Слюна продолжает течь по подбородку ниже, заливая шею и едва ли не капая на холодный пол, от которого так страдают колени. Нехватка острых ощущений странно на нем сказывается. Хочется грубее, сильнее, окончательнее.   Гепард понимает без слов, слегка надавливая на молочную шею и сжимая ее своими пальцами, удерживая в опасной близости к своему паху. Останавливает окончательно, не позволяя дернуться лишний раз. Хочется откашляться от слюны, в которой парень захлебывается. Хочется отодвинуться. Противоречия кружат голову, гранича с остатками здравомыслия и началом безумия. Коски мычит, когда головка упирается в небо, вызывая мандраж. Жар разливается по всему телу, легкие горят от нехватки кислорода. Это только подстёгивает к пропасти, пока парень продолжает вбиваться в податливый рот, сквозь зубы изредка пропуская неразборчивое бормотание — то оседает приятной тяжестью в животе.  — Сампо, я сейчас… — слова едва достигают одурманенного рассудка, а хватка на затылке ослабляется, предоставляя выбор.   Сампо решается на маленькую шалость, чувствуя пульсацию органа. Вовремя заканчивая, он отстраняется и раскрывает рот, высовывая блядский язык с блядским проколом, слегка мазнув по уздечке. Гепард вздрагивает, приятная судорога сводит все тело в удовольствии, из-за чего он беспомощно хватается за рядом стоящую тумбочку, боясь свалиться. Судорога проходит по каждой клетке тела. Протяжный стон толкает к бездне удовольствия, в которую с удовольствием падает торговец.     Белёсое семя попадает на подбородок, язык и штангу. Отвратительно. Отвратительно прекрасная картина, проскакивает грешная мысль в светлой макушке, прежде чем капитан, действующий на топливе любопытства, касается юркого языка, размазывая сперму по губам. Выглядит преступно, так по-неправильному правильно, что слов невозможно подобрать. Особенно когда торговец усмехается, слизывая капли, и проглатывает остатки, разглядывая на чужом прелестном личике смущение. Малахиты смеются, постепенно проясняясь от дурмана похоти.  — Какой же ты… — Сексуальный? — подсказывает искуситель, кусая играючи губы и выставляя себя напоказ. Слюна продолжает блестеть на подбородке. Напряжение перед оргазмом проходит быстро, сменяясь обольстительной натурой и желанием получить чуть больше внимания. Зря старался, что ли? — Невозможный. — мотает головой Ландау, скрывая улыбку и притягивая к себе, и стирает рукавом водолазки от слюны чужой рот. — Мне помощь не нужна. — облизывается парень, с готовностью припадая к бледным устам, примешивая свою слюну и вкус горькой спермы. Властные руки правильно ложатся на шею, не позволяя отстраниться. Пирсинг теперь совсем никак не смущает. Целоваться с любимым гепардом слишком приятно.  — Уверен? — хитринка проскальзывает в простом вопросе, когда губы прихватывают мочку уха. Внезапная дрожь проходится по плечам. — По тебе не скажешь.   Заметно выпирающий бугорок, скрывающийся за темным пятном на брюках, сжимают сквозь плотную ткань, вырывая из уст предательский стон. Подавить его невозможно, так что парень пытается отпихнуть от себя любвеобильного юношу, но руки остаются на месте. Наручники звонко гремят, стоит только позабыть о них. Ландау смеётся такой реакции, вновь льня к губам и не позволяя просочиться ни единому возгласу наигранного недовольства, пока ширинку брюк поспешно расстёгивают, касаясь возбуждения поверх нижнего белья. Жарко. Спертый воздух кружит голову, когда мозолистые пальцы проводят вдоль члена, задевая чувствительную головку. Лишнюю ткань оттягивают вниз. — Справишься без моей помощи? — Сампо не видит, но чувствует плотоядную усмешку на любимом лице, а потому мстительно кусает нижнюю губу, не давая расслабиться раньше времени.  — Не играйся.  Гепард пропускает мимо ушей причитания. Склоняется к оголенной шее, обнюхивая, как сторожевой пёс, прежде чем широко лижет пульсирующую жилку, оставляя засос, расцветающий красным цветом. Тычется носом в изгиб плеча и шеи. Не спускается ниже, прекрасно зная, насколько чувствителен парень там. «Играется, зараза» — мучительно стонет торговец, когда длинные пальцы сжимают основание, окольцовывая плоть, размазывая проступившую смазку, которой явно не достаточно.  — Открой рот — мажет по загривку, приставляя к влажному языку две фаланги, многозначительно затуманенным взглядом смерив. Коски остается только подчиниться.  Штанга ловко перекатывается между костяшками, путаясь и проходясь поверх. Слюны много. Коски усмехается, замечая расширенные зрачки собеседника, но упорно молчит, не желая сбавлять градус напряжения. Он не удерживается, прикусывая подушечки, прежде чем те вынимаются изо рта, протягивая тонкую прозрачную нить. Губы блестят, и Ландау впивается в них остервенело, сплетая языки и не давая времени на передышку — пальцы тут же опускаются ниже, смазывая всю длину, вновь окольцовывая.   Коски задыхается. Грудь вздымается часто, соприкасаясь с чужой, поцелуй прерывается на жалкие секунды. Хорошо-хорошо-хорошо — он путается в своих мыслях, замечая блеск голубых глаз и горячее дыхание на своей бедной шее, которую вновь прикусывают, оставляя яркие отметины. Пальцы на ногах поджимаются от удовольствия, пока разряды тока пробегаются по всему телу, натягивая то как струну. Движения резкие, но в то же время аккуратные. Выбивающие воздух из легких и рождающие глупые бабочки в животе с нервным узлом. Чего-то мучительно не хватает. Сампо скулит, выгибаясь в пояснице, пытаясь осознать значительную потерю, а клыки партнера впиваются в загорелое плечо, прошибая экстазом. Животная страсть течёт по венам. Он не удерживается от вскрика, ощущая, как нарастающее напряжение доходит до пика, и кончает. Сперма заливает чужие руки, попадая частично на бордовую жилетку, и размазывает по стене от накатывающего оргазма. Как же хорошо…   Гепард целует куда-то в шею, щеки, переходит на нос, усыпая бледное лицо бесконечными поцелуями-бабочками. Мурашки бегут по коже, а организм слегка подрагивает в эротическом экстазе, наполняя живительной энергией и дымкой дремоты, ниспадающей на возбужденный разум. Руки освобождают от оков — натертую кожу покрывают мазью, предварительно вытерев ладони салфетками. Коски приоткрывает глаза, наблюдая вполовину за милыми действиями своего милого капитана, жмурясь от нежности, разрывающей грудную клетку. Странно ощущать нечто подобное к суровому главнокомандующему, но сердцу не прикажешь. Особенно когда то усиленно бьется, бессмысленно разгоняя кровь по всему телу, частично онемевшему. — Успокоился? — спрашивает ласковый голос. Все следы бурного секса ликвидируют, оставляя в напоминание только влажный след на бордовой плотной ткани. Гепард тяжко вздыхает, разглядывая разморенного оргазмом любовника, мотая головой. — Вставай давай, нам нужно принять душ.  — Я совсем не грязный, в отличие от вас, мистер Ландау.  — для проформы продолжает свой бессмысленный флирт аферист, нехотя поднимаясь с холодного пола и разглядывая свои потемневшие запястья. — Знал бы я, что ты так бурно отреагируешь — проколол бы себе кое-что и пониже. — подмигивает парень собеседнику, за что получает щелбан и плохо скрываемую улыбку.  — Давно надо вытрахать из тебя всю дурь. — закатывает глаза вроде-как-стеснительный-милашка, расставляя руки по бокам. — Пошли уже, негодяй. Нам ещё нужно поговорить. — А всё-таки у тебя есть кинк на наручники, да? — Пошли!  Сампо усмехается, отряхивая с коленей воображаемую пыль, резко прижимая к себе уставшего с работы возлюбленного, сверкая своими хитрыми изумрудами. Руки невольно сжимают подтянутую, крепкую задницу, не упуская возможности насладиться красотой натренированного тела. Язык показательно высовывают, демонстрируя пирсинг — и кончики ушей заливает краской смущения, когда собеседник отводит взор в сторону, молясь всем эонам на остатки своей выдержки и благоразумность этого непутёвого болвана. Только вот Сампо уже примерно представлял, как будет отсасывать чрезмерно нудному офицеру. Стоя на коленях, пока капли воды стекают вниз по спине. Глубоко и мокро. ***  Сервал прибирается в своей студии, невольно разглядывая инструменты, которые могут пригодиться в работе. Множество полок завалено книгами, пособиями, инструкциями и энциклопедиями, открываемые раз в год во время общей уборки комнаты. Сегодня ее рабочий день закончился пораньше — осмотр оборудования отложен. Гепард, как ни странно, решил устроить ей выходной, сославшись на очередную разведывательную операцию в Запретной Зоне, не имея возможности защитить любимую сестру или послать кого-нибудь на ее охрану. Теперь же она скучала в четырёх стенах, починив все, что только можно.  — Тук-тук, можно войти? — ехидный голос растягивается как тягучая карамель, напоминая смутно одного пронырливого мошенника.  Сампо появляется на пороге довольным, как кот, объевшийся сметаны или нанюхавшийся валерианы, а ещё с несколькими засосами на шее, которые даже не потрудился прикрыть банальным шарфом. «Боже, мой брат — настоящее животное» — даже не смущается девушка, кивая в знак согласия названному гостю.  — Я хочу сделать ещё что-нибудь! — радостно заявляет он с порога, проходя внутрь и устраиваясь напротив, в мягком кресле.  — Почему ты не скрываешь их. — ее глаза впиваются в яркие отметины.  — Вы с Геппи — одно лицо, он спрашивает то же самое. — выдыхает торговец. — Потому что они мне нравятся. И обычно я их скрываю, но ты ведь не расскажешь ему, верно? Ты ведь одна из самых добрых девушек во всем Белобоге! — Ладно. — она пожимает плечами, ибо это и не ее дело вовсе. Пусть два голубка разбираются между собой. Коски кивает согласно, ожидая чужого ответа. — Что будем прокалывать? — Соски! Хорошо, из-за них не нужно будет часами прятаться, избегать капитана и придумывать глупые отмазки, чтобы не набросить на искусанные губы в остервенелом поцелуе. Хорошо, даже с ними можно получать удовольствие от жизни. Где-то рядом чихает Гепард, о котором думают явно не в безгрешном смысле.