«тумп. тумп. тумп» — Шишоу, мы нашли его! Он едва дышит, но он все еще жив… «стук. стук. стук» Открой глаза. Пожалуйста. Разве ты не чувствуешь, как я прижимаю свои руки к твоему сердцу? Разве ты не чувствуешь, как я передаю тебе свое тепло? Разве ты не чувствуешь меня? — Стабилизируйте его, а затем верните его… — Его сердцебиение замирает… «стук. стук. стук…» Саске. Саске. Саске. Саске-кун. Саске-кун. — Шизуне! Ты нужна нам здесь! — Д-да! «тумп. тумп… тумп… п…» — Быстрее, больше чакры… Остановите кровотечение… — Саске-кун, ты не можешь умереть. Мне плевать, что ты без сознания, ты должен меня услышать. Не умирай. Пожалуйста. Ты не можешь оставить меня, когда я в таком состоянии. Ты не можешь оставить меня, когда я только и делаю, что жду. Ты не можешь оставить меня, когда ты — то, ради чего бьется мое сердце. «ту… мп…» — Саске… Медленно она открыла глаза. …-кун.
***
Она не знала, кем он был. В мире черного и белого она понятия не имела, кто он такой. Казалось, она его где-то видела, но не могла вспомнить где, не могла вспомнить его лицо. Она даже не знала его имени. Все, что она знала, — это то, что он для нее все.«он был у нее на кончике языка, почти обжигающий, но она никак не могла его понять.»
Проснувшись, она долго лежала, размышляя, что же за сон ей приснился. Каждый раз ей снился один и тот же сон, но, когда просыпалась, она не могла вспомнить, о чем он. Она чувствовала себя опустошенной. Будто что-то упустила. Что-то важное. Она встала с кровати и ступила на холодный цементный пол, после чего приступила к своим утренним делам. Горячий душ, холодный завтрак — и за дверь. Готовая к новому дню.«потому что все, что она могла сделать, — это продолжать жить. все, что она могла сделать, — это выжить.»
В черно-белом мире она знала только то, что она —И С Ч Е З Н У В Ш А Я
***
Здесь было жутко пусто: старые и разлагающиеся, но все еще стерильные и пахнущие антисептиком стены. На кроватях лежало лишь по одному тонкому одеялу, голубого цвета ткань которых выцвела. Плитка была поцарапана десятилетиями использования, а на потолке мерцали лампочки. В дальнем углу стоял письменный стол, на котором были разбросаны бумаги. Если присмотреться, то можно было обнаружить на полях заметки, описания и вычеркнутые слова, которые уже не имели значения. В другом конце комнаты стоял шкаф, заставленный бутылками, марлей и всем остальным, что может понадобиться обычному врачу. Но это место не было типичным, как и она сама.«она никогда не видела солнечного света. она жила там, куда даже надежда не смела заглянуть…»
Сегодня был важный день. По крайней мере, так гласил календарь на стене. Она не совсем понимала почему. У нее были шрамы на руках и кистях, а по бокам лица тянулся шрам, который был скрыт волосами. Она была худой и потерянной, и если бы кто-то посмотрел на нее, то подумал бы, что она измождена, сломлена и ее невозможно изменить.«шаг. шаг. скрип.»
Перед открывшейся дверью стояла розововолосая женщина с тусклыми зелеными глазами, у которой…«когда-то, когда-то, когда-то, когда-то было имя.» «она больше не существовала.»
***
— Чувствуешь что-нибудь? Она наклонила голову в сторону. — Что чувствуешь?
***
«ты вне закона.»
Это были первые слова, которые она услышала, придя в этот мир. Она родилась в этот черно-белый мир в возрасте двадцати трех лет, и это было ее первое воспоминание.«незаконно, незаконно, незаконно.»
Она была результатом эксперимента. Украденный недоношенный плод, о котором заботились, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы безопасно вводить ей всевозможные наркотики, пытаясь убить часть ее мозга. Она была лабораторной крысой, над которой ставили эксперименты, чтобы создать идеального робота-человека.«идеального. но она обнаружила, что никогда не была идеальной.»
Сегодня был важный день. Она шла позади мужчины с темными глазами и темными волосами — Итачи, так они его называли, — они шептали его имя за закрытыми дверями, и каждый раз, когда она слышала его, у нее по позвоночнику пробегала дрожь, но она не была уверена почему. Возможно, это был ненужный инстинкт, от которого они так и не избавились. — Ты познакомишься с моим младшим братом, — сказал он ей. — И с этого момента ты — его. — Его? — Да, его.«его. его. она была собственностью.»
Их шаги гулко отдавались в холодном и пустом коридоре, тускло освещенном желтыми лампами. Она поиграла пальцами. — Итачи-сама, у меня закончилось обезболивающее… — Тогда не применяй его. — Но пациенты… — Они не пациенты, доктор, — это было ее имя. Доктор. Так она называлась, так она откликалась. — Это эксперименты.«но была ли она действительно врачом, если даже не видела пациентов?»
— Им больно, — запротестовала она. Он ни разу не оглянулся. — А почему тебя это волнует? Это не вы ведь чувствуете боль.«по правде говоря, ей не нравилось, когда они кричали. ей не нравилось, когда они умоляли ее прекратить это. когда даже взрослые мужчины начинали плакать, как дети.»
После этого она замолчала, пока они не вошли в главную комнату, скудно обставленную диванами, креслами и столами. Это была самая роскошная комната во всем доме, но ей редко удавалось провести в ней время. Она не была одной из них.«они называли себя «акацуки» — опасные, бродячие и ждущие, когда ты до них доберешься.»
В одном из кресел сидел мужчина, и даже в тусклом свете она могла довольно хорошо разглядеть его внешность. Ее глаза были созданы для этого. От него захватывало дух. Он был похож на Итачи: темные волосы и опасные глаза, незабываемое лицо и подтянутая фигура. Заметив их приближение, он встал, выражение его лица не поддавалось прочтению. — Она в твоем распоряжении, — сказал Итачи. — Делай с ней что хочешь. Второй мужчина посмотрел на него спокойным взглядом. — Ты всегда делишься недостатками. — Она продержалась дольше, чем другие. И когда Итачи исчез, они остались вдвоем. Мужчина протянул руку, и она машинально взяла ее.«я — Учиха Саске.»
Она кивнула. Выражение его лица оставалось равнодушным. — Кто ты? Она уставилась на него в пустоту. По непонятной причине ее нижняя губа задрожала.«ты незаконна. ты безупречная. тебя не существует.»
— Кто я? Она вздрогнула, когда он поднял руку и взял прядь ее волос в свои пальцы. Потому что каждый раз, когда кто-то делал движение, чтобы прикоснуться к ней, это означало ударить ее, причинить боль, сказать ей, что она сделала что-то не так. Но его прикосновение не причиняло боли.«она едва ощущала его. его почти не было.»
— Твое имя, — медленно произнес он, — будет Сакура. — Сакура, — повторила она. — В честь твоих волос. Они точно такого же цвета, как цветущая сакура. — Цветы сакуры?«оно звучало сладко, легко, тепло.»
Его брови нахмурились, но лишь на самую малость. — Когда ты в последний раз покидала это место? Пауза. — Я не знаю. Мужчина — его звали Учиха Саске, напомнила она себе, брат Учихи Итачи, такой же красивый и такой же опасный — долго смотрел на нее, потом поджал губы и сказал: — Покажи мне свое рабочее помещение. И она повела его обратно по пустому коридору в свою маленькую клинику — но это была не совсем клиника, потому что она занималась только ампутацией или чтобы покалечить. Учиха Саске обошел вокруг, оценивая обстановку. — Есть ли здесь что-нибудь важное, что ты хотела бы взять с собой? Я хотел бы сразу же отвести тебя в свой новый офис. Ты тоже переезжаешь, так что не забудь взять все свои вещи. Она моргнула. — Я переезжаю? — Да. Я не позволю тебе оставаться здесь.«в этом темном, сыром месте, которое всегда вызывало у нее мурашки. в этом месте, с которым она ассоциировала только боль, кровь и смерть. и, возможно… возможно, ад.»
***
«стук… стук… стук…» — Наруто, уйди с дороги! — Сакура-чан, он ведь жив? Ты ведь повезешь его на операцию? — Да, но, если ты не уйдешь с дороги, он может умереть, так что двигайся! Не переставай дышать. Что бы ты ни делал, не переставай дышать. Мое сердце все еще бьется для тебя. Так что, пожалуйста, заставь его биться для меня. «тумп. тумп. тумп…» — Часть его сердца разбита — это чудо, что он вообще остался жив… — Но это значит, что он хочет жить, верно? Саске-кун хочет жить?
Нет ответа. — Не снимай печать! Небольшое возмещение твоей чакры может убить его! Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Живи.
***
Это был другой свет. Ее новый дом был великолепен. Ей сказали, что все здание было особняком Учихи: мраморные полы, парадные лестницы, люстры и все, что символизировало богатство. Но все это не привлекало ее. Что привлекло ее внимание — так это окна.«трава. солнце. небо.»
Она никогда не видела ничего подобного, кроме как в медицинских книгах. Да и то изображения были ограничены. Все было таким… ярким. Каждое утро она просыпалась в своей двуспальной кровати, лежа в мягких подушках под теплым пледом. И каждое утро она смотрела на окно слева от себя, скрытое белыми занавесками. Каждое утро она раздвигала шторы и удивленно смотрела на улицу.«там были цвета. теперь там не только черное и белое.»
Работала она в основном в подвале. Здесь было чище, чем на прежнем рабочем месте: флуоресцентные лампы, ковровое покрытие, кровати для пациентов «Саске приходилось поправлять ее, когда она говорила об экспериментах» ежедневно убирались, и у нее был более широкий набор медицинских инструментов. У нее все еще были эксперименты-пациенты, но вместо того, чтобы ампутировать или искалечить, она теперь лечила их. Это было новое слово. Лечить. Первую неделю она почти все время проводила в библиотеке. Саске так велел. Там было огромное количество книг, медицинских и немедицинских. Романы, словари, энциклопедии…«для нее это было как убежище.»
Саске всегда не было почти весь день. Чаще всего он возвращался чуть раньше, чем она ложилась спать «теперь она ложилась все позже и позже, погружаясь в книги», но иногда он возвращался до ужина. И если он возвращался, то готовил для них обоих.«она никогда не умела готовить. у нее всегда были сырые овощи в холодильнике.»
И они ужинали вместе.«в молчании, и это было такое умиротворение, которого она никогда раньше не знала.»
И вскоре ей стало казаться, что она чувствует себя более живой. Просыпаясь по утрам, она чувствовала себя хорошо. Даже если ей снился сон.***
— Ты умеешь улыбаться? — Что такое улыбка? Он потянулся к уголку ее губ. — Что-то вроде этого. — Нет, я никогда так не делала. — Это надо делать естественно. Она с любопытством посмотрела на него. — Но ты ведь тоже так не делаешь.
***
Она с тоской посмотрела на окно. — Можно мне выйти на улицу? Саске, не поднимая глаз от своей газеты, ответил: — Нет. Они всегда завтракали вместе. Сакура просыпалась в определенное время, смотрела в окно, принимала душ, а потом спускалась к горячему завтраку. Иногда это были тосты, иногда яичница, а иногда ей везло, и они ели вафли или блины. Жить с Саске для нее было похоже на приключение.«всегда что-то новое. всегда что-то интересное.»
Она с любопытством посмотрела на него. — Но ты же каждый день выходишь на улицу. — Мы с тобой разные, надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Она понимала. Она понимала, что она — гадкий утенок, а он — лебедь «она читала детскую книжку в библиотеке», что она ничего не знает, а он знает все, что она принадлежит ему, а не себе. Но из-за этого она не могла выйти на улицу? — Как тебе солнце? — спросила она, намазывая кетчуп на яичницу «ей очень нравился кетчуп». — А ветер?«она могла говорить в присутствии Саске. она могла задавать вопросы. она могла учиться.»
— Солнце греет, — он отложил газету и допил кофе. — Как твои руки? Он сделал паузу и посмотрел на нее. Ему очень нравилось это делать. — Да, — наконец сказал он. — Как мои руки. — А ветер? — Ветер… — он замялся и встал. — Иди сюда. Он подвел ее к ближайшему окну. Открыл его и отступил назад, чтобы она могла выглянуть из него. Подул легкий ветерок, и она замерла. Она не могла описать это, но…«это было похоже на жизнь.»
Она нехотя отошла от окна, почувствовав руку Саске на своей руке. — Могу я открывать окна, когда тебя не будет? Он закрыл окно и запер его на ключ с определенным щелчком. — Нет. Потому что она была гадким утенком, а он — лебедем. Но даже из гадкого утенка вырастает нечто прекрасное.***
— Саске-сама, где твоя семья? — У меня ее нет. — Но разве Итачи-сама не твоя семья? Он сделал паузу. — Нет, он не моя семья.
***
Ее первым пациентом стал человек, лишенный глаза. Её работа заключалась в том, чтобы помогать. Саске велел ей прочитать книги и применить ее знания к своим пациентам. Он сказал, что врачи должны были помогать людям, а не калечить их. — Ты чувствуешь боль? — спросила она.«потому что, если бы он почувствовал что-то, у нее было обезболивающее, и она могла бы его уколоть ему.»
Он указал на пустую глазницу. — Вот, — грубо сказал он. — Болит как сука. И лодыжка тоже. Она дала ему немного морфия, а затем перевязала глаз. Она наложила гипс на его ногу. Она дала ему бутылку обезболивающего, чтобы он принимал его в обычном режиме. Она вывела его из палаты и проводила в палату для пациентов. В подвале были комнаты за комнатами, скорее всего, разделенные от особняка — все пустые, но, как сказал ей Саске, скоро начнут заполняться. И, когда мужчина, покачиваясь, вошел в свою личную комнату, он протянул ей бутылочку с таблетками. — Спасибо, милая. И это было так странно, потому что ее впервые поблагодарили. Она долго стояла, пытаясь понять, что с ней происходит, потому что ей казалось, что ее сердце раздувается, а губы хотят изогнуться таким неестественным образом…«она улыбалась?»
— Ты… — она вдохнула. — Не за что. И он исчез в своей комнате. И даже когда она нацарапала на своем планшете «Отсутствие глаза, перелом лодыжки, выписка: две недели» и прикрепила его к двери, приятное чувство не отступало.«потому что ей казалось, что надежда есть.»