Пищевые привычки

— Юю, — Хонджун на ватных ногах опускается на кровать к своему парню и капризно ползёт ближе, не обращая внимание на возмущенные вздохи, когда случайно наступает коленями на чужие ноги. Он не видит ничего с закрытыми глазами — разве можно его в этом винить? — Почему ты не предупредил, что Минги печёт гребаные булки? Юнхо кряхтит, помогая ему улечься и опуская руку с телефоном поверх ткнувшейся в низ живота головы. Продолжает отвечать на сообщения в чатах и скроллить ленту, обрабатывая вопрос Хонджуна медленно и отвлеченно, на что зарабатывает укус в теплый бок. — А? — Хонджун прямо видит сконфуженное выражение лица младшего, изгиб его бровей вниз, мягко раскрытый рот. — Ну да, я когда с работы пришел, он ещё возился с тестом. Шлёпал его, все дела. Хонджун воет в живот Юнхо и вскидывает ноги. Как он может так просто об этом говорить, Хонджун не понимает. — Шлёпал его????! Какого хуя, вы оба в курсе вообще, что замешивание теста не предполагает шлепки? Юнхо прыскает и мягко почесывает его макушку свободной рукой. — Что тебе не нравится, хён? Хонджун фыркает. Ему не то чтобы что-то не нравится, просто… — Он положил мороженое между двух булочек, — ноет Хонджун и поднимает на Юнхо взгляд, но тот всё ещё не понимает, что такого. — Когда я зашёл в кухню, он ел этот ужас, и Юнхо, это правда ужас. Это сливки. Между булочек. И он не просто кусал, он высасывал то, что вытекало… — голос под конец слегка вздрагивает, и Хонджун поддается желанию спрятаться в живот младшего обратно. — М-м-м. Я вижу, что тебя это… э? Расстроило? Но не могу понять почему, не мог бы ты объяснить? — Юнхо опускается руками на шею Хонджуна и мягко разминает гармошку напряжённых складочек покрасневшей кожи. Хонджун фрустрированно поворачивает голову в сторону, чтобы дать себе возможность говорить. — Фельчинг, мой нейроотличный друг. Ты знаешь, что такое фельчинг? — Хонджун задерживает дыхание и жмурится. — Нет, не знаю… — Погугли, — строго просит Хонджун и вновь отворачивается к животу. Секунда. Две. Щёлканье тонких ноготков по экрану. Вздох. — О… "О" — не то слово. Когда Хонджун в очередной раз поднимает голову, он видит расползающийся до шеи румянец на щеках Юнхо. Хонджун упрямый человек. И легко воспламеняющийся. Его голову посещает мысль — и он в ту же секунду бросается что-то с ней сделать. А мысль такова — Юнхо обязательно нужно это увидеть. В новом, только что открытом для него контексте. Хонджун поднимается на ноги и тянет Юнхо за руку. — Вставай. Юнхо послушно плетется за детерминированным Хонджуном в кухню, где Минги, напевая себе под нос, разрезает очередную булочку. Он улыбается слегка, только одним уголком, замечая их обоих в проёме. — Я думал, ты мне сегодня решил привет не говорить, — обвиняюще бормочет Минги, впившись в Хонджуна взглядом. И Хонджуну даже не стыдно за то, что он забыл чмокнуть его, когда вернулся домой — он бежал, куда глаза глядят, ему явно было не до этого. — Потом, — отмахивается Хонджун, на что выражение лица Минги принимает более возмущенный вид. Хонджун подтягивает растерянного Юнхо ближе к себе. — Минги, солнце, не мог бы ты продемонстрировать нам, как именно ты ешь булочки? Минги скептично их обоих осматривает. Раздумывает, хмурясь. Но он, очевидно, планировал съесть ещё одну, поэтому сдается, к облегчению Хонджуна, и тянется к ложке в коробке с мороженым, зачерпывает порцию и опускает на остывающую половинку хлеба щедрый кругляш. Придавливает второй, обхватывает румяную мягкость длинными пальцами и поднимает над головой, вытягивая шею, чтобы словить каплю уже начавшего растекаться мороженого кончиком языка. Хонджун чувствует как рука Юнхо в его сжимается крепче. Минги разворачивает своеобразный бутерброд немного боком, чтобы разрез был прямо напротив его губ, и вгрызается осторожно, погружаясь губами и даже кончиком носа между белеющих от сливок половинок. Низ живота Хонджуна делает неприятно размашистый кувырок. Юнхо рядом шумно всасывает через нос воздух. Минги хлюпает сладкой, жирной влагой, втягивая в себя, и, наконец, откусывает кусочек, довольно закатывая глаза. — Видишь? Теперь ты понимаешь? — Хонджун, не отрывая взгляда, дёргает Юнхо за руку. — Ага… Минги подставляет ладошку под оставшуюся часть булочки и подходит к завороженному Юнхо. Протягивает звучное "а-а-а", понукая того открыть рот и мягко проталкивает влажное от мороженого тесто между раскрасневшихся губ. Хонджун громко сглатывает. Минги довольно следит за тем, как Юнхо растерянно принимается жевать. — Нет привета — нет булочки, — отвлечённо говорит Минги и бросает на Хонджуна взгляд, и Хонджун чувствует, как поднимаются защитные иголки по всему телу. Он здесь вообще-то переживает один из самых интенсивных сексуальных кризисов! Хонджун скрещивает руки на груди и бормочет под нос обиженное "не очень-то и хотелось". Как Минги себе это представляет? "Привет, Минги-йа, я хочу, чтобы ты прямо сейчас бросил все, втрахал меня в матрас, кончил внутрь и вылизал, как эту дурацкую булку"? По меркам Хонджуна это… слишком. Он испытывает настолько специфическое влечение раз в несколько лет и то если звёзды правильно сойдутся, и он понятия не имеет, что делать с собой, когда подобное происходит. Обычно он ждёт, когда это пройдет. Пережидает яркие картинки в своей голове, спокойно довольствуется взаимной дрочкой, потому что — анальный секс это муторно, Хонджун ленивый, у Минги спина болит, Юю проникающему сексу в девяти из десяти случаев предпочтет минет. Обсуждать такого рода фантазии, в конце концов, кажется чем-то в принципе необязательным. И… Хонджун не знает, как просить о чем-то таком. О чем-то, что они не делали, чем-то, что ему не предложили первыми, потому что именно так Хонджун до этого выходил сухим из воды — собрал все бинго по поводу того, что кому нравится, и удобненько лежал в их границах, дожидаясь, когда в список "это можно" подкинут что-нибудь ещё. — Чего ты такой надутый сегодня? — фыркает Минги и вытирает большим пальцем уголок рта Юнхо. — Ничего, — ворчит Хонджун и стыдливо опускает голову. — М-м, я знаю! — с энтузиазмом отзывается Юнхо, дожевывает остатки сладости и с довольством носителя ценной информации приподнимает указательный палец в воздух. — Хён хочет быть булочкой. Минги хмурится. Хонджун тяжело вздыхает, вскидывает голову к потолку и громко стонет. — Чего? — непонятливо спрашивает Минги, и Хонджун на пятках разворачивается, багровея и направляясь в сторону спальни. Чтобы упасть лицом в подушку и больше никого не видеть. — Фельчинг, Минги. Ты знаешь, что такое фельчинг? Погугли, — в голосе Юнхо слышатся экспертные нотки. Хонджун лежит в тишине умолкшей квартиры почти десять минут, пытаясь уговорить возбуждение оставить его бурлящую кровь в покое, но даже зашкаливающий уровень стыда не помогает тесноте в штанах. И он даже не может позволить себе запустить руку и облегчиться — его разум гудит, как улей встревоженных пчел, подкидывая уголь в пламя парализующий неуверенности и неудовлетворённости. А вдруг кто-то из его партнёров зайдёт? Кто-то должен. Хонджун знает, что его поведение буквально напрашивается на интервенцию. Фрустрация как защитный механизм — камень преткновения почти во всех интервенциях, что случаются в их отношениях, и Хонджун уже предвкушает, как она развернется на полную в его груди, если ему не смогут задать правильные вопросы. Потому что черта с два он сам сможет сформулировать все, что происходит в его голове. Дверь скрипит, приоткрываясь, и по окрашенному дереву стучатся тупые ноготки. — Тук-тук. Я тут погуглил. Хонджун фыркает в подушку. — Поздравляю. Хонджун чувствует, как прогибается матрас под мощным и длинным телом Минги. — Юю прав? Ты… злишься, потому что хочешь, или… потому что… — Минги осторожно укладывается рядом и шепчет прямо ему в ухо, — тебя сквикает сходство того как я ем с… фельчингом? Рычать и стонать в подушку уже стало самым удобным способом коммуникации для Хонджуна. — Ничего меня не сквикает. И я не злюсь, — Хонджун поворачивает голову к Минги и вздрагивает, когда его нос обжигает теплым выдохом. Он тут же морщится и опускает голову слегка, чтобы воздух Минги не попадал ему в ноздри. — Окей. Это тот самый случай, когда ты раздражен, потому что хочешь чего-то от меня, но тебя выводит из равновесия необходимость донести до меня эту информацию? — Хонджун кривится. Но кивает. Тон Минги никак не намекает на то, что Хонджун какой-то не такой за подобные мысли в голове, но Хонджуну все равно неприятно за него. Потому что это только его проблема — что он не может нормально попросить. — У тебя есть идеи, почему? — шепчет Минги спокойно и укладывает широкую ладонь на его поясницу. Хонджун сжимает веки и соскребает факты с поверхности ситуации. — Взялось непонятно откуда. У меня не было времени подумать. У меня всё ещё нет времени подумать. Продумать. Это необходимо продумывать. Слишком много шагов, которые я не хочу делать. Слишком много переменных. — Ты не любишь сюрпризы от самого себя, — сочувствующе кивает Минги, тыкаясь на секунду кончиком носа в его. — Хочется, чтобы это просто случилось, сейчас, когда картинка в голове всё ещё свежая. Чтобы не я это контролировал. Чтобы не я был ответственный за это желание. Меня бесит, что мне приходится ждать, когда вы случайно попадете во что-то, чего мне очень хочется, потому что я не могу открыть рот. По-белому горячая злость застилает глаза. И грусть. За самого себя. Ноющая такая, разочарованная — в том, что ему всё ещё приходится с этим разбираться. — Хонджун, — Минги настойчиво толкает его плечо, разворачивает к себе. — Я все ещё могу взять на себя ответственность. Я всё ещё могу это контролировать. Могу показать тебе, что я хочу того, чего хочешь ты, не меньше тебя. Я могу взять на себя переменные и продумывание. Мы можем даже подождать и вспомнить об этом позже, сделать вид, будто идея первой пришла не в твою голову, если хочешь. Это не сработает, Хонджун знает. Его глупый мозг видит сквозь такие манипуляции. Видит фальшь в подобных подачках. Видит фальшь практически во всем, что Хонджуну приходится просить. Все, что касается его, Хонджуна, желаний, всегда ощущается одолжением, которое ему делают, лишь бы перестал, наконец, тыкать своими нерелевантными нуждами прямо в лицо. Выдох просачивается сквозь сцепленные зубы. — Нет. Это глупо, и мой мозг видит это. Минги мягко чмокает его щеку. — А что, если я скажу, что даже при том, что ем так не специально, не для того, чтобы тебя возбудить, мне всё ещё дико нравится, что так вышло, м? Что, если я скажу, что мне льстит, что ты этого хочешь? Что, если я скажу, что мысль о сходстве теста с твоим телом выбросила мой мозг в лимбо, когда Юю рассказал мне, что ты завис и закряхтел, как комп на экспишке, когда он упомянул, что я шлёпнул его? — Хонджун сжимает бедра и шумно вздыхает. В низком голосе Минги слышится изгиб самодовольной улыбки. — Не ври. Ты определенно думаешь о сексе, когда шлепаешь тесто. Это не могло быть "не специально". — Ты либо прав, либо мне просто нравится звук. И если тебя устраивает и возбуждает только какой-то конкретный ответ, я готов соврать, потому что твой поток мысли слишком горяч и того стоит, не думаешь? — Хонджун задыхается от низкого, игривого тембра и подтекста. Возможно, все дело в том, что Хонджуну всё ещё незнакомо ощущение, что его нужды и желания заслуживают внимания вне очевидно взаимно удовлетворяющей позиции. Что ему всё ещё проще идти по накатанной чужих желаний и собирать по крупице удовлетворение так, чем показаться и оказаться разочарованным. — Давай поступим вот как, — Минги оглаживает его бедро, чуть касаясь оголенной кожи поясницы. — Если к вечеру ты всё ещё будешь хотеть, подготовься, и я спрошу тебя. И я с радостью это сделаю. Темнота век перед глазами Хонджуна краснеет по краям. — Спроси Юю. Прямой вопрос от тебя… даст мне возможность загнаться и отказаться, потому что мой мозг всё ещё думает, что ты делаешь мне одолжение. Минги шумно выдыхает с долей собственной фрустрации по поводу его, Хонджуна, чувств, но кивает и успокаивающе оглаживает поясницу. — Окей, Джуни-хён. Просидев пару часов в щекотном предвкушении, пока партнёры заняты своими делами, Хонджун, наконец, не выдерживает зуда во всем теле и поднимается с нагретого за ноутбуком местечка, опасаясь, что если подождет еще, то вся его хлипкая уверенность утечет, как песок между пальцев. Мягко заходит в поле видимости Юнхо, чтобы не напугать прикосновением, и, когда тот снимает наушники, скороговоркой выпаливает: — Я в душ, подготовиться для Минги. Пожалуйста, передай ему это, — и собирается исчезнуть, но тонкие аккуратные пальцы мягко хватают его за футболку. — Хён, — окликает Юнхо, когда Хонджун не сразу замечает натяжение ткани. Хонджун разворачивается и замечает смущение на лице младшего. Оно настолько характерно только для него и довольно редкое, и Хонджун чувствует теплые глухие удары в груди, окидывая взглядом сжатые в перевёрнутую улыбку губы и яркий румянец. Юнхо делает глубокий вдох перед тем, как продолжить, и смешно жмурится. — Я хочу помочь тебе в душе. Можно? Хонджун пялится сквозь Юнхо несколько секунд. Он чувствует, как воздух в лёгких немного спирает. И Юнхо ждёт его ответа, послушно, терпеливо, слегка меняясь в лице, чем больше Хонджун молчит, но он больше не пытается отказаться от своих слов каждый раз, когда не получает моментального одобрения, и грудь Хонджуна наполняется густым теплом от того, насколько хорошо они друг друга знают теперь. Хонджун растерянно тянет руку и переплетает их пальцы, и перевёрнутая улыбка Юнхо медленно выравнивается. — Окей. Можно, — Хонджун выдыхает, и Юнхо поднимается спешно, как будто только и ждал ответа, будто вибрировал в мягком сидении игрового кресла, будто хотел так сильно, что поборол нервозность и неловкость (и вот где мозг Хонджуна покупается на собственную ложь, потому что Хонджун знает, что, несмотря на неловкость, у Юю никогда не было проблем с озвучиванием, Юю даже часто переживал, что озвучивает лишние вещи и просьбы, пока Хонджун не сказал ему, что не ожидает от него никогда — никогда Юю — что он заберет свои слова назад, даже если Хонджун ответит отказом), и комнатный воздух оседает на его приоткрытых губах, когда он тихо добавляет: — Нужно. И он позволяет себе быть ведомым. Позволяет Юнхо задавать себе вопросы. Позволяет Юнхо методично снять с себя одежду. Чувствует взбирающееся вверх возбуждение, когда Юю, собранный и восхитительно розовый от горбинки носа до кончиков ушей, терпеливо складывает каждый предмет одежды на стиральную машину в ровную стопочку. Позволяет мягкому, ровному шепоту пропустить мурашки по всему телу. — Хочешь, чтобы я говорил с тобой? — спрашивает Юнхо, мягко прижимая его грудью к влажной от горячих капель плитке. Хонджун втягивает воздух и опускается щекой на глянцевую поверхность. — Не обязательно. Делай, как делаешь. Теплая широкая ладонь накрывает его ягодицу, а пальцы обрамляют бедренную косточку, и Хонджун всхлипывает от того, сколько его тела Юю может захватить одной только ладонью. — Я спрашиваю у тебя, хён, хочешь? Потому что мне все равно, и я с радостью сделаю так, как хочешь ты, — мягкая щека прижимается к его плечу, осторожно ёрзает, надавливая на напряжённую мышцу. — Тебе может быть все равно. Но ты предпочитаешь не разговаривать, — Хонджун вздрагивает и прерывается на мелкие рваные выдохи — Юнхо мягко и бережно касается языком его шеи, уже обеими руками удерживая мягкость его бедер. — С тобой, я тоже предпочитаю так. Когда ты не разговариваешь. Это твоя фишка. Она мне нравится. Заполненное любовью "мне нравится, что ты настолько сосредоточен, что забываешь о существовании голоса, и я резко тупею, когда думаю о твоей неспособности делать несколько вещей сразу, даже в сексе" остаётся невысказанным, потому что Юнхо не нужно это слышать, чтобы согласиться. Гипоаллергенное мыло без отдушек скользит между пальцами Юнхо и кожей Хонджуна. Мелкая, бархатистая пена разглаживает каждое касание, и стоны рвутся наружу от того, как податливо двигается кожа за надавливанием твердых пальцев, как бугорки жира и мышц под кожей плавно убегают от поглаживаний. Касания со спины плавно опускаются на ягодицы, поцелуи в шею становятся все размазаннее и по-нетерпеливому неловкими, и Хонджун покрепче цепляется за стену, когда скользкие от мыла пальцы проскальзывают между половинок. Юнхо тщательный во всем. И горит теплым, всеобъемлющим энтузиазмом. Он намыливает так, как будет точно достаточно, не больше, не меньше, массирует нежно и почти невесомо, опускаясь на колени сзади и фиксируя Хонджуна крепко широкой ладонью на пояснице. Хонджун облегчённо выдыхает, когда кончик пальца легко протискивается внутрь, потому что для него никогда не было проблемой расслабиться, и он уже чувствует себя слишком пустым. Он нетерпеливо подаётся назад и вздрагивает, когда Юнхо льнёт к его намыленной ягодице щекой, устраивает голову как на самую удобную подушку, громко дыша даже сквозь шум воды. Хонджун обожает его. Честно, сильно, всем собой — влажной кожей, которой чувствует его рваные, взбудораженные выдохи, своим нутром, мягко расступающимся под уверенными, нежными надавливаниями, грудью, которую спирает от осознания, что Юнхо может быть в нем буквально всего двумя слегка мыльными пальцами, но фигурально уже давно сидит под кожей и статично согревает мурлыкающими вибрациями. Он становится все нетерпеливее с каждой секундой. И когда пальцы внутри сменяются воздухом, потому что мышцы не успели вернуться в родное положение, а затем и слабым напором теплой воды, смывающей остатки мыла, Хонджун крошится. Теряется в осознании, теряется в своем местоположении, теряется в ощущении текущей по растянутому колечку ануса воды и осторожных поглаживаниях, расплескивающих воду, омывающих изнутри, нежно выгоняющих мыльность. Поток воды поднимается выше, омывает плечи, и Хонджун чувствует кожей, как Юнхо жмурится и отлипает от него, чтобы смыть пену с его поясницы. Теплые, всё ещё мыльные пальцы внезапно опускаются на его горячий член, и Хонджун выругивается, неосознанно убегая от внезапной стимуляции. Он сегодня умрет. От него сегодня ни-че-го не останется, если судить по рухнувшему в низ живота чувству, когда к чистому, влажному анусу в коротком и нежном поцелуе прижимаются губы Юнхо. — Стой. Я не смогу больше одного, — бормочет в панике, заводя руку за спину и сжимая попавшее в руку плечо. — М-м. Хорошо, — мурлычет Юнхо прямо напротив его входа, обжигая воздухом, всё ещё носом упираясь прямо в ямочку, и ресницы Хонджуна трепещут. — Пойду скажу Минги. Вытирайся и располагайся на кровати. Руки Юнхо мешкаются, словно он не хочет переставать касаться, но все же исчезают спустя несколько секунд, напоследок пройдясь по всему позвоночнику. Хонджун капризной частью себя хочет возразить, что это не честно. У него ноги ватные. Как он вообще что-то делать должен? У него тесто вместо мозга. Но удается озвучить только: — Как? В его ладонь вкладывают головку душа, и Хонджун вздрагивает, когда острые капли воды смывают тонкий слой пены с его члена. — Я почти уверен, что Минги хочет тебя вниз животом, но если нет, я скажу, что хочу так, и он послушает. Хонджун в очередной раз думает о том, что вряд ли доживёт до конца сегодняшнего дня. Он всё ещё слишком влажный, когда падает на хронически незастеленную постель. Простынь липнет к его животу, а волосы моментально отдают влагу наволочке, но он вжимается теплом между ног в прохладу постельного белья и издает почти отчаянный выдох. — Ох, блять, — слышится низкое со стороны двери, и Хонджун мгновенно загорается чувством довольства, как неоновая гирлянда. Он за гранью мыслей о том, как ему обычно тяжело воспринимать чужое влечение к себе. Он за гранью беспокойства о том, что значат его желания и нужды, за гранью беспокойства о том, искренне ли его хотят. Он скулит, когда голос затихает и не предпринимает попыток приблизиться. Подтягивает колени немного к себе и слегка раскачивает бедрами, капризно зарываясь лицом в ткань. Если бы он мог, он бы попросил поторопиться. Но ему не нужно. На него тут же приземляются руки, ещё крупнее, чем у Юнхо, ещё сильнее, и они тянут властно его ягодицы, открывая чувствительное место воздуху. Хонджун впервые так сильно возбуждён от того факта, что его часть тела так пристально рассматривают. — Хочешь первым, Юю? — спрашивает Минги, мягко оглаживая колечко большим пальцем, и Хонджун чувствует руки Юнхо на своих волосах. Юнхо садится рядом, тянет его лицо и укладывает на свое бедро. — Нет. Не горю желанием, — на подготовке Юнхо обычно и заканчивается. Хонджун уже давно привык не воспринимать это на свой счёт. — Зато очень хочу посмотреть. А вот это обжигает до жалкого всхлипа. Обжигает ярким, светлым огнем, который только усиливается, когда Минги тянет его за волосы немного вверх и влажно целует. — Думаю, ты завидуешь Юю, Джуни, — шепчет прямо в губы, попеременно оглаживая своими его и мягко проводя клыками по тонкой коже. — Тоже бы хотел посмотреть, как я буду тебя есть, м-м? Хонджун сводит брови и болезненно стонет в поцелуй. Юнхо утягивает его обратно, отрывая буквально от своего парня и бережно массируя затылок. — Не будь злюкой, Мин. Он кончит слишком быстро. — Ладно, — Минги сдается и накрывает ртом его шею, параллельно нетерпеливо ерзая и выбираясь из штанов, прикладываясь всем обнаженным телом сверху, и Хонджун не помнит, как дышать. Член Минги твердо жмётся к его пояснице, и он капризно подаётся бедрами назад. Смазка щелкает крышкой, но Минги не двигается; Хонджун задыхается, пока Юнхо не хлопает его по щеке, напоминая сделать вдох. — Скажи мне, хён. Минги-йа глупый. Очень глупый. Пустышка вместо головы, м-м. Он не знает, что делать дальше, пока его прекрасный, до одури горячий хён не скажет ему положить свой член туда, куда нужно, — тон Минги теряет авторитетность, остаётся только нетерпеливость и до смешного глупая капризность. И Хонджун не думал, что такое вообще способно на него подействовать, но сейчас он думает, что глупец, потому что это идеально. Идеальный способ сказать, чего хочешь. Двойной — тройной? — блеф, затуманивший его загонистую часть сознания плотным, тяжёлым желанием. Это не о том, что хочет или не хочет Хонджун, не о том, что хочет или не хочет Минги, это о — дай мне зелёный свет, дай мне повод сделать то, что мне так хотелось. — Заполни меня, Минги-йа, — голос ломается, срывается на шепот, на вздохи. — И доешь все, что вытечет. — Мерлин, — шепчет Юнхо над ним, и Хонджун обычно по-доброму хихикает над его поттериановскими заменами мату, но сейчас ему так горячо и пусто, что он согласно вторит, чуть тише и сбитее. Минги же рычит ему в плечо, шурша и хлюпая смазкой. — Отлей мне? Влажные, скользкие звуки заполняют комнату, Минги и Юнхо в унисон растягивают лубрикант по коже, и Хонджун старается не умереть от нетерпения. Ему кажется, что он всегда был готов именно к этому. Всегда ждал только этого. Минги проникает внутрь медленно, влажно и горячо. Хонджун жмурится и хватается за запястье Юнхо, ненамеренно прерывая его мягкие надрачивания, и Юнхо стонет капризно, перехватывая его ладонь другой рукой. — Я кончу скоро, Джуни-хён, — почти с сожалением предупреждает Минги, замерев, словно давая себе время вернутся в реальность. — Но на этом ничего не закончится. — Все хорошо, Минги-йа, — Хонджун не знает, откуда в нем взялся этот снисходительный тон. — При условии, что ты уберешь за собой… — Чёрт, — губы приземляются под мочкой его уха, и вся левая часть тела бугрится от волны мурашек. — Так хорошо, хён… Минги толкается глубоко и медленно. Не набирает ритм. Растягивает удовольствие максимально, плавно проезжается по простате, и Хонджун закрывает глаза, погружаясь в ощущения. Он чувствует их всем своим телом. Чувствует вздохи Юнхо, чувствует крепкую хватку его пальцев в своих, чувствует, как под щекой подрагивают его мышцы пресса. Чувствует напряжённую грудь Минги на своей спине. Чувствует подрагивание члена внутри себя, когда с губ срывается особенно громкий всхлип. Хонджун чувствует Минги в своем солнечном сплетении. Глубокие раскачивания достают так далеко, так приятно, так тягуче и почти мучительно, и Хонджун совсем не близко — нет, но это уже в разы лучше, в разы приятнее среднестатистического оргазма. Он задерживает дыхание, когда Минги громко стонет во время очередного погружения до самого лобка, и чувствует горячую пульсацию внутри. — Умница, ох, — Хонджун сжимается, отчего Минги теряет самообладание, на пару мгновений ускоряясь и словно проталкивая тяжелое, густое тепло внутри Хонджуна дальше, глубже. — Черт… Минги дышит ему в спину. И Хонджуну всё ещё очень хорошо. Лучше, чем когда-либо было, если честно, и он готов остаться даже так, лёжа под горячим, тяжёлым телом, на всю ночь, на всю жизнь, но как только Минги приходит в себя достаточно, тяжесть спешно срывается вверх. Хонджун разрешает утянуть себя за талию на колени, широко расставив их и прогибаясь в пояснице. Его пальцы выскальзывают из хватки Юнхо, но это уже даже неважно. — Юю, — Минги звучит сломанным. Отчаянным. — Я хочу твой вкус тоже. Хонджун ушел из онлайна. Он не может быть на сто процентов уверен, что не начал самым жалким образом умолять прямо в тот момент, когда Минги выпустил слова из своего рта. Он жадно регистрирует шуршание простыней, руку на своих ягодицах, разводящую их в стороны, влажно хныкает в ответ на стоны и хлюпающие движения. Он ничего не видит, но картинка с Юнхо позади, с членом в аккуратных, длинных, ловких и скользких пальцах, с его типичным капризным предоргазменным выражением лица все равно возникает перед глазами и рассыпается мелкими фосфенами звёздочек, когда на чувствительную кожу жарко шлепают капли спермы. Он течет — и не чувствует и малейшего дискомфорта по этому поводу. Даже если бы он хотел, он бы не смог бы сейчас сказать ничего связного, он просто есть — мокрый, распаренный, липкий и пахнущий, как они. Звёздочки танцуют перед крепко зажмуренными глазами. Пальцы больно впиваются в простыни. Момент, которого он так ждал — момент его предполагаемой смерти, — наступает, когда Юнхо подползает под него и кратко целует головку его члена, а Минги — блять, что он вообще делает, — вжимается носом в его ягодицу. — Мерлин. Я забыл, но ты тогда тесто понюхал, как сейчас, — шепчут губы над членом Хонджуна, и он стонет и нетерпеливо подаётся к источнику горячего дыхания. — Я также тогда сделал вот это, — Хонджун видит перед собой все в пустотно-белом свете, когда плоская ладонь размашисто приземляется сверху в шлепке. — Блять! — Хонджун вскрикивает. Иголки от шлепка жаром расползаются прямо к формирующемуся внизу живота удовольствию, и Хонджун чувствует, как начинают дрожать его бёдра. Он чувствует кончик носа Минги первым. Чувствует, как глубоко тот вдыхает его запах, вплотную прижавшись к ямочке над анусом. Чувствует, как сухие губы Минги чуть ли не вляпываются в вытекающую из него влагу, и Юнхо приходится удерживать его бёдра от нарастающей амплитуды пробивающей его дрожи. А затем — покрытый густой спермой язык погружается внутрь с голодным рычанием, и Хонджун вскидывает голову, игнорируя растяжение мышц на шее, потому что… Он же говорил, что не доживёт. Хонджуна пробивает удовольствием такой интенсивности, что он хнычет и воет, разливается по ощущениям самым что ни есть кипятком в открытый с ожиданием рот Юнхо под ним и на секунду теряет способность чувствовать и осознавать что-то кроме выкручивающего оргазма. Минги всё ещё вылизывает его, когда он приходит в себя, но уже медленно и смакуя, слизывая всю липкость, и Хонджун хнычет слабо, потому что нежные прикосновения влажного языка теперь ощущаются мокрой наждачной бумагой. Он лежит плоско на постели, в его волосах — ласковые пальцы Юнхо, и они бережно гладит его. — Хватит, — Хонджун сдается после очередной протяжной дорожки слюны. — Чувство, будто мне кот сейчас отлизывает. Боже. Минги послушно отстраняется, осторожно чмокая в поясницу, что отзывается на поцелуй крупным подёргиванием. — Мяу? — в утешение предлагает Минги и укладывается рядом, осторожно, словно ожидая от Хонджуна какой-то негативной реакции или вердикта. — Не смотри на меня, — ворчит Хонджун, в полушутку обрастая привычными иголками. После такого оголяющего опыта, он считает, что ему можно. — Отвернись. Иди зубы почисть. Минги не принимает близко к сердцу. Растягивается в улыбке шире чеширской. Хонджун расслабляется, по ощущениям сплавляясь с матрасом и растекаясь растаявшим мороженым по ткани. — На языке Тиранджуна это значит, что он хочет повторить, — заговорчески шепчет Минги размеренно и воздушно хихикающему Юнхо, уже укрывшемуся одеялом чуть ли не с головой. — Юю, как тебе? Не хочешь быть булочкой в следующий раз? Юнхо, не открывая глаз, качает головой. — Слишком интенсивно. Но мне нравится смотреть. Хонджуну почти кажется несправедливым его ответ. Слишком интенсивно. Да. Он тут, вообще-то, умер. Где солидарность? Юнхо ест банановый замороженный лёд. Вылизывает его от самой палочки до слегка сплюснутого от тепла губ кончика и на несколько секунд тягуче погружает его в рот целиком, заставляя Хонджуна замереть с глазами, широко раскрытыми в панике. — Хватит заглатывать фруктовый лёд, Юю. У Тиранджуна сейчас тромб оторвётся. Минги мягко оглаживает вздутую щеку своего парня, а Хонджун закатывает глаза. Юнхо с полными невинности глазами смотрит на него и хлопает ресницами. — Хён, не все пищевые привычки в этом доме о твоих сексуальных фантазиях, — говорит он, с причмокиванием впиваясь в мороженое сбоку, широко прижимаясь почти всей плоскостью языка. Как у него ещё мозг не замёрз. Спустя секунду, однако, он вскрикивает испуганно, и Минги хмыкает. — А вот стояк в твоих штанах говорит, что всё-таки многие пищевые привычки в этом доме связаны с сексуальными фантазиями. И не только Хонджуна. От Хонджуна когда-нибудь точно ничего не останется.