Хосоку плохо. Ужасно плохо. Плохо до опустошенности души и неприятно, когда голова противно раскалывается от ощущения перекуренности. Каждое утро начинается с коричневой сигареты, именитой «капитан блек», что среди курильщиков имеет репутацию – покурить и сдохнуть. Такая никотиновая палочка имеет толщину чапмана, но длиной практически вдвое больше, с таким же сладким фильтром. И теперь она заменяла ему завтрак, перекуривая настолько, что руки начинали дрожать, как у заядлого алкоголика. Каждый вечер его преследует вялость, разбитость, сухость во рту и неприятные ощущения в области желудка, сердца и печени. Чувство апатии и мерзость опустения терзают уже на протяжении недели, и своя беспомощность в такие моменты убивает сильнее той второй выкуренной за раз сигареты. На парах он не появляется столько же, нагло наврав, что болеет, вечерами одинокого покуривая, кажется спасающую его травку. Хотя, может и не наврал? Может действительно болеет. Тяжело, очень болезненно, без возможности на излечение. Потому что в мире для него лишь одно лекарство – Крошка Пак, что так ярко вошел в его жизнь, окрашивая каждый день новыми красками. И ушел. Ушел слишком резко, оставляя после себя пустоту и недомогание.
Одному курить беспонтово. Очень не хватает того теплого маленького чуда, что лежал на его груди, закинув ножку на пресс и рассказывал какие-то нелепые истории. И тогда он их не слушал, не придавал значения откровенности и открытость парня. Лишь мычал, и время от времени что-то вкидывал, дабы попытки диалога не превратились в монолог. И сейчас брюнет с улыбой вспоминает, как больно щипали за сосок, стоило ему молча насладиться трипом и вслушаться в лирические песни. Русское инди, песни про тягость любви с близким и лишь сейчас жизненным текстом стали чем-то вгоняющим в подавленность и депресняк. Но лишь эти грустные песенки возвращают в прошлое, туда, где было приятно и хорошо. Туда, где Чимин хныкал и просил включить какую-нибудь русскую попсу из топ-чартов. Не выйдя победителем в этом «бою» и приняв свое «поражение», вслушивался в стук любимого сердца и трек «пластинки» от дурного вкуса. Сейчас Хосок на репите слушает исполнителя «Гр. Полухутенко» находя в его строчках что-то до боли знакомое и близкое.
– Я уж думал ты сдох! – из динамика доносится смех. – Хотел было подать заявку на твое наследие. Не забывай, что после смерти твой комп будет передан мне, как самому лучшему и близкому другу.
Юнги, даже если это так не кажется, действительно является его лучшим другом. Пускай они не общаются 24/7 и редко беседуют по душам, о проблемах и насущном – это не мешает блондину быть самым дорогим для него человеком. Потому что Мин может быть заботливым; на протяжении прошлой недели не раз интересуясь, как он себя чувствует и не нужны ли ему лекарство, или какая-либо помощь.
– Если бы, – хмыкает брюнет, глубоко затягиваясь цитрусовой сигаретой на подоконнике. – У тебя есть че дунуть? Хуево себя чувствую, не хочу ехать в какие-нибудь ебеня.
– Ты прям по адресу, на днях такую дурь купил, ебанешься. – в голосе слышится восторженность, а на заднем плане звуки урока. Наверно он сидит на основах строительного черчения, где пожилой учитель уже давно потерял свой авторитет. – Если у тебя есть че похавать, то заскочу к тебе после пар, покурим.
У Хосока за полторы недели отсутствия в социуме выработалась социофобия, но не такая, какой её знают все. Социофобия у него это - страх и лютый триггер идти в магазин за чем то, что приперло. Будь то сигареты, печенье или хлеб с майонезом. Не хочется видеть людей и общаться с ними, потому все продукты были исключительно через доставку, а от купленного сигаретного блока осталось еще пачек пять.
– Скину тебе две сотки, зайдешь купишь дошик, ок?
– Тогда через часик жди.
Травка полностью оправдала свои хвалебные возгласы, что два часа назад доносились из динамика телефона. Сорт был очень сативный с мощным хай-эффектом. В приятной компании пропирало на смех и мысль выбраться из состояния амебы. Так же появилось желание что-то делать, стать лучше, правда мысли разбегались и было сложно сосредоточиться на чем-то одном. Он думает о том, что мог бы стать таким же русским инди исполнителем, петь про грустную любовь, ночи на подоконниках, сигареты и сообщения от
него. Чон даже просит Юнги научить его играть на гитаре, представляя, как дает интервью и как невозмутимо говорит, что его песни действительно про нетрадиционную любовь, гордо раскрываясь всему миру. Под смех друга брови хмурятся, понимая, что его намерения в глазах Мина кажутся лишь вспышкой вдохновения, но дурь как-то сама по себе побуждает к активной деятельности. Брюнет тянется за блокнотом, когда его товарищ, размазанный по креслу, с интересом и улыбкой наблюдает над серьезной задумчивостью. Он пишет четверостишье, и глубоко затягивается переданным ему косяком, за которым наступает седативное воздействие, прижимая того к дивану. Мышцы расслабляются, а руки еле-еле подтягивают к себе под голову маленькую декоративную подушку. Интересный и очень сильный сорт.
Не забывай о том, как
я люблю тебя
Не забывай обо мне никогда
Каждую ночь тайком я уже
жду тебя
В этот раз. Да
– Красиво. Сам написал или спиздил откуда-то?
– Да я ебу? Может где-то слышал, может просто мысли, хер знает.
– Кста, че у вас с тем губастым?
Мягкая улыбка смывается с лица в мгновение ока, оставляя после себя горькую ухмылку и пустой взгляд в потолок. Губы вновь втягивают едкий дым, задерживая тот в легких и выпуская через ноздри. Паранойя и апатия, которую он испытывал, куря в одного, почти исчезла. Заполнилась опустошенность внутри, да и как оказалось вдвоем курить намного комфортнее. Все депрессивные и тяготящие мысли сменились желанием социализироваться, говорить и смеяться, но вмиг все вернулось на круги своя. Проблемы и былые чувства свалились тяжелым грузом и осели на всем его теле. Давящее и дискомфортное чувство поселилось в груди, мешая дышать. Появилось желание, чтобы на голову свалилась наковальня и раздробила его череп в мозговой фарш.
– Ни че, потрахались и разбежались. – он говорит слишком тихо и хрипло, сушняк. – Как всегда. – последнее доносится слишком грустно, а слегка дрожащая рука тянется за апельсиновым соком.
– Бля, даже жаль, – Мин подтаскивает к другу литровый тетрапак и перехватывает скудные остатки косяка. – Типа, у вас вроде все классно было, прям как реальная парочка
Хосок привстает, дабы не облиться, и опустошает сокосодержащий напиток из горла практически полностью, заваливаясь обратно на подушку. Во рту становится до блевоты приторно, а в голове всплывает неприятный в данный момент факт – Чимину нравился апельсиновый сок. Мимика студента становится очень скудная и невыразительная. Теплые воспоминания о событиях и их встречах, проявляются мутной пеленой, с запамятыванием отдельных эпизодов. И губы гнутся в непроизвольной, совсем еле заметной улыбке.
– Ну типа. – брюнет жмет плечами и скучно наблюдает, как младший скручивает новый косяк, опустошая пакетик полностью. – Ты, кстати, где такую дрянь курил? Лютая, я бы затарился.
– А, да, кста, – Мин суетливо закончил свою не самую лучшую самокрутку, возвращая внимание к расплывшемуся по дивану телу. – Через знакомых нашел районного гроувера, как оказалось все у него в октябрьском, закупаются. Скажи же ахуевший стафф?
– Мм, соглашусь. – студент задумчиво мычит, облизывая засушенные губы. – А че, типа, как зовут? Где живет?
– Чонгук, наверно тож этнический кореец, – блондин жмет плечами и затягивается новым косяком. – Шаришь, где сквер героям Донбасса? Вот он там живет, на воинской.
– Чонгук? – кажется это имя он где-то уже слышал. Хотя, когда кажется молиться надо. – Надо будет сгонять.
