Орел & Решка

      Экран телефона показывает 4 часа утра, а приложение такси как-то глупо гордилось тем, что поездка заняла на минуту меньше. Эффект от ЛСД спустя 5 часов употребления стал привычен и немного начал надоедать. Он постепенно начал уходить в себе и загоняться. Различные мысли посещали его во время поездки - о прошлом, о настоящем, о том, как он себя не любит и какие вокруг все противные. Всё то, на что в обычной жизни он старался не обращать внимание, вылилось в двукратном объеме и в момент изменённого сознания. Незаметно для себя он погружается в самокопание, смотря на настороженного водителя в зеркало заднего вида. Напал приступ обсессивно-компульсивного расстройства, который выражался в неконтролируемом раздирании кожи на кисти. Навязчивые мысли и действия брали верх, и в тот момент ужасно хотелось поделиться. Хотелось высказаться бедному таксисту, о его несладкой судьбе, о своём состоянии и мыслях, эгоистично не замечая, что ему куда хуже. Наверно у него дети, кредит, ипотека, и возить малолетних наркоманов с утра пораньше за 150 рублей не доставляло огромного удовольствия.       И вот, Чимин стоит пред новостройкой, проникая во двор жилого комплекса через любимую дырку в заборе. Ноги сами плетутся ко второму подъезду, а рука тянется в карман, с огорчением понимая, что дубликат его ключей остался в квартире. В голове вдруг пронеслось неприятное воспоминание о их разговоре, и школьник плотно зациклился на этом, оседая пред железной дверью. Асфальт, на который он смотрел, плыл, припаркованные машины, как будто начинают отъезжать сами по себе. Самокопание длилось, возможно, около получаса, и под ЛСД это было в разы тяжелее. Переживания были настолько гиперболизированы, что переключиться на что-то другое было просто нереально. Он теребил резинку на худи Чонгука, волнуясь правильно ли он поступил, приехав сюда, стоит ли сейчас тревожить и являться пред ним под наркотой. Но тяжелая дверь с характерным скрипом открывается, откуда выходит бабушка с собачкой на поводке. Та тепло улыбается сидящему на бетоне парню и спрашивает собирается ли тот входить. Воспринимая это, как послание судьбы, блондин искренне её благодарит и проникает в парадную монолитного дома.       Двенадцатый этаж, палец на дверном звонке и чувство неописуемого волнения. Чимину неожиданно становится ужасно холодно, до дрожащих пальцев, но стоило двери открыться – все тело заливается жаром. Школьник видит любимого, заливаясь тотальным ощущением, что он – источник любви. Как он красив, прелестен в своем удивлении и заспанном виде. Он – Бог, дарующий желание существовать, любовь всей его жизни и предмет его желаний. Пак неудержимо прыгает в объятия брюнета, его дыхание и каждый вдох – разрывает грудь неземное блаженство. Причем он не вдыхает, а сила любви и запах родного тела входит, распирая грудь. Пака затягивают в поцелуй и кажется, что тело его – источник наслаждения жизнью и храм души. Хосок подхватывает его за ягодицы, не смея прервать такое воссоединение нелепыми вопросами, когда чужие руки обвивают его шею подобно удушающей змее. И студенту становится неважно задохнется он от этой любви или нет. Сейчас хочется лишь вдыхать его любовь, передавать из сердца в сердце в их тесных объятиях.       – Я боялся, что ты ушел навсегда, – парень перед ним уже лежит без верха, с багровыми засосами на грудине и тяжело дышит. В глазах школьника похоть, расширенность зрачков, а в каждом действии неописуемое желание.       – Я никуда больше не уйду, – блондин так сладко улыбается, что кажется – поцелуй и ощутишь на своих губах тонну сахара. Он нетерпеливо и грациозно, подобного самой изящной кошке, ведет пальчиками ног по торсу, спускаясь к бугорку черных шорт на своем любовнике.       Чимин гибок, изящен, строен, ужасно красив и страстен. В нем заложены самые смелые и сокровенные мечтания брюнета. Он тот, мысли о котором вызывают неудержимую улыбку и приятное потягивание снизу живота в каких-то эротических диалогах. Чимин для него тот, без кого невозможно прожить и дня. Без него все жизненные силы магическим образом угасают, сменяясь чувством недостаточности и полной опустошенности. Хосок терять его больше не хочет, ни за что, никогда, не в этой линии. Сейчас он просто хочет любить, исцеловать свое драгоценное чудо, заключить в объятиях и никуда не отпускать.       Чон целует его живот, языком пупок обводит, по члену сквозь ткань трусов водит, кусает выпирающие тазобедренные косточки и от собственной любви задыхается. Ласкает его пальцами, языком, губами, а потом широко разводит стройные ноги, поглаживает гладкие бедра и, опустившись ниже, целует. Водит языком по внутренней стороне, пробует на вкус и чужими тяжелыми вдохами питается. Хочет. Сильно хочет. С дрожащими, будто в ломке пальцами гладит по аккуратной талии. Потому что за эти десять часов ужасно соскучился, ужасно боялся потерять и чертовски изголодался по нему, его телу.       – Будь рядом со мной, не покидай меня. – не просит, а молит.       Хосока от его податливости и нежности кроет. Он исполняет, нагибается к лицу младшего, устраиваясь между его ножками и кратко целует. Взгляду не может оторвать от распухших, манящих губ, острых ключиц и впадины между ними. Склоняется к шее, подолгу целует, а Пак в это время достает маленький прозрачный пакетик с фиолетовой таблеткой, отправляет её себе в рот. Он сразу тянет брюнета к себе, лениво и медленно начинает целовать. Раскрывает языком его губы, передает «конфетку» и руки на свою талию тянет. Та самая ешка, что Чонгук дал в качестве подарка, через поцелуй была передана своему любовнику, а вторая часть от кенди флипа была съедена еще сидя перед подъездом.       – Что это?       – Тебе понравится.       Когда пробуешь что-то поистине пиздатое, например, как экстази, очень хочется, чтобы твои близкие тоже прочувствовали этот эффект на себе. Ощутили то самое наслаждение и любовь ко всему вокруг. Особенно Чимину хотелось поделиться этим фантастическим чувством с Хосоком. И он это сделал. Ночь после этого обещает быть долгой, чувственной и чрезвычайно переполненной любовью.       Будучи под действием молли дольше, Пак ощущал острую необходимость в любви. Его прет и мажет от чужих касаний, распирая по излюбленному серому дивану в квартире студии. Секса в тот момент хотелось не так сильно, скорее какой-то духовной и физической близости, но становиться препятствием пред ласками любимого он не стал. Потому что сам ужасно соскучился. Потому что каждое касание и каждый поцелуй становился, кажется, в миллиард раз чувственней, а сердце от ощущения их неосквернённой любви колотилось как ненормальное. Хосок в его глазах становился намного красивее, что в какой-то из моментов из уст школьника вырывается восторженное «ахуеть, какой же ты красивый!», почему-то смущая брюнета.       – Мать хочет забрать меня в Америку.       Два, по уши влюблённых, с бушующими от гормонов и чувств друг к другу тела в сопровождении МДМА становятся коктейлем из любви и чувств. Чона от лежачего рядом тела и на трезвую голову кроет не по-детски, что уж говорить об экстази, которое обостряет чувства в раз пять минимум. Именно поэтому школьник так желал упороться именно с ним наедине, зная, что это будет адская смесь – они и молли.       – Полетишь?       Прошел наверно час, но обоим казалось, что целая вечность. В комнате было прохладно; дуло из открытого окна, вперемешку играл плейлист, чувства и эмоции разрывали изнутри. Вся движуха началась после того, как они улеглись на ужасно тесном для двоих диване, раздетые по трусы. Хосоку, как, собственно, им двоим, секс стал чем-то не столь необходимым и нужным в данный момент. Ещё никогда поцелуи и объятия не приносили такого огромного удовольствия, и им казалось будто они соединились в единое целое. Хотелось гладить, обнимать, ласкать, трогать, целовать и бесконечно смотреть на прекрасные лица и тела друг друга.       – Без тебя – нет. – Пак седлает его торс и выхватывает излюбленный шоколадный чапман из рук парня, втягивая в себя никотин. – Полетишь со мной?       Это самые невероятные эмоции, которые Хосок испытывал в своей жизни. Его руки кладутся на изгиб совершенной талии, оглаживая, ведя по бокам, пока до ужаса красивый мальчик на нем выдыхает ядовитый дым. При этом оба сейчас не отрываясь смотрели друг на друга объебанными, но до боли влюбленными глазами. И оторвать взгляд было просто невозможно.       – Не-а, – брюнет вновь забирает сигарету из очаровательных пальчиков и глубоко затягивается. – Эта Америка ваша сплошная помойка с кучей иммигрантов, слепо верящих, что там их жить станет лучше. И пидорасов, разругивающих по улице с размалеванными лицами.       – Сам ты пидорас, – блондин обиженно дует губы и оглаживает его грудину, будто разглаживает чистую простынь на постели. – Ты бы мог закончить там колледж, я бы поступил в универ. Мы бы снимали крохотную квартирку, подрабатывали после учебы, а потом, года через три поженились. Ты бы получил гражданство, а потом мы бы купили маленький домик, жарили барбекю по выходным и жили свободно, совершенно ни о чем не задумываясь. Может потом, спустя какое-то время, взяли бы ребенка из детского дома, или нашли суррогатную мать. Мы бы стали самой настоящей, счастливой семьей.       Хосок его внимательно слушал, взгляда не сводил, затягиваясь чапманом. Ему было искренне непонятно стремление школьника испортить свое лучшее время в жизни – молодость. Обременить его замужеством, детьми, семьей, и все это в течении ближайших семи лет. Паку тогда будет около 25, если не меньше, разве это не лучший возраст, чтобы ходить по клубам, жить для себя и быть ужасно безответственным? Парень сидящим на нем слишком восторженно и во всех деталях рассказывал их общее будущее, как-то эгоистично не спросив желает ли этого сам Чон. Но, то ли под действием экстази, то ли от чрезмерной милости мальчишки, он слушал и не смел перебить.       – Если ты не полетишь – я тоже не полечу. – младший радуется чрезмерной заинтересованности и внимательности в глазах собеседника, потому с каким-то облегчением укладывается на его грудину. И Чон тихо смеется, мысленно представляя свое чудо каким-то маркетологом, успешно презентовавшим новый продукт своей компании. – Эй, ты чего смеешься, я же серьезно!       – Если упустишь такую возможность из-за меня – будешь жалеть до конца жизни.       – Если в этой возможности не будет тебя – она мне не нужна.