О рае на земле. Откровения

Убеждения Кирея не отличались от тех, что когда-то бременем вознес на свои плечи ныне почивший преподобный Котомине Ризей. Династией их семья верила, что Бог всепрощающий и милостивый, он дарит каждому второй шанс, позволяет обрести желание и реинкарнацию. Долг Святого отца в том, чтобы наставить тех, кто сбился с пути истинного, на верную дорогу, освободить их раненые души от бремени грехов. Наставления священника — лишь один из способов показать человеку возможное решение проблемы, которые спасут его от смятения. Исповедальня — храм Божий, то сакральное место, где простой смертный может обрести успокоение. Человек изначально рожден во грехе и не способен приблизиться к лику святых, если не готов отринуть скверну и забыть об удовольствии. В этом суть образа жизни любого аскета, решившего ступить на столь тяжелый путь. Но, раз уж ты выбрал изначальный путь, то должен следовать по этой тропе до самого конца. Будь ты праведником — не греши, преклони колени пред алтарем божиим, произнеси молитву во имя грешных. Будь ты грешником — не сомневайся. Веди подобающий образ жизни, утони в удовольствии, скверне и пороке, не бичуй себя за аморальность и грехопадение. Сильный всегда давит слабого, это принцип жизни, это закон природы. Нет, то Воля Божия, ведь без его длани не был бы сотворения естественный отбор, принцип, что избирал лишь тех, кто мог выжить. Сказки были написаны дураками, ведь вводят читателя в заблуждение, преломляют его мировоззрение розовыми очками. Детский мир ломается однажды, когда приходит понимание, что добро не всегда побеждает зло. Наша жизнь — не миф, не сказка. Тот, кто был дарован людям как защитник слабых и убогих, безжалостно искореняется завистью, жадностью и предательством человеческим. Жалкое предательство одного губит целые народы, но в итоге и тот, кто мог понести на себе венец пороков, оказывается ложно осужден теми, кого хотел спасти. Люди не могут признать своей алчности и порочности, они ищут сосуд, который могли бы наполнить скверной, на кого могли бы возложить грехи, считая, что так могли бы очиститься от них сами. Изначально истинного зла не существует. Настоящее зло присутствует лишь в представлении людей. Есть те, кто уверен, что существует воплощение всех семи смертных грехов, падший Иуда, предавший Иисуса, отвернувшийся от Бога. Котомине Кирей, посвятивший всю свою сознательную жизнь пути проповедника, отмаливающего грехи смертных, привык, что догматы церкви не подлежат осуждению. Только тот, кто морален и высокодуховен, достоин зваться Сыном Божиим. Только тот, кто ступил на путь избавления от греха, может понять всю значимость религиозных убеждений. И в этом он не отрицает пути отца. Кирей никогда не смел уклониться с пути, который был предназначен самой судьбой, следовал верной дороге, что была проложена еще с формирования его жизни в утробе матери. Может Кирей был фаталистом, уповая на суеверные догадки, не имеющих никаких на то научных оснований, но непреклонность его убеждений была следствием проявления твёрдого характера и безоговорочной веры в теософию. Он был убежден, что в мире есть особенные люди, рожденные под звездой, мерцающей ярче светлячков, медленно устремляющихся к небу, насыщеннее вспышки фейерверка, оставляющего росчерки на небесном полотне. Эти люди с самого рождения одарены аурой неприкосновенности и безоговорочной святости, прямо как и Сын Божий, а посему все их проступки — не больше чем детские шалости, которые позволены сим отрокам лишь за появление на белый свет. О, и без сомнения, судьба одарила его, преподнеся странный подарок. То, что он обрёл, мерцало куда ярче, чем огни ночных фонарей. То свечение было отблеском золота. Струящаяся золотая дымка мягким одеялом обволакивала величественный стан, сей оттенок ауры был олицетворением души, напоминающую прочную нерушимую крепость и выкованный умелым кузнецом клинок из крепкой стали. Тот, кого Кирей повстречал однажды на своем нелегком жизненном пути, был избавителем и мучителем в одном лице. Золотой свет его ауры граничил с ликом святых. Блаженный, что снизошел с небес на землю лишь для того, чтобы стать его ангелом-хранителем, милосердно протянул длань божью. Принципы его веры были подвергнуты сомнению. Убеждения, гвоздями вбитыми в его разум, были сломлены, искажены, перевернуты вверх дном. Догмы католицизма, в которые непреклонно веровал пастырь, в один момент оказались отброшены, преломленные через призму чуждых, но бьющих в корень доводов, что выдавали в столь неприкосновенном и святом существе гедониста. Для священника казалось нелепостью даже мысль о том, чтобы поверить в речи об эстетике удовольствия и его значимости в коротком миге человеческой жизни. Если бы Кирей только подверг сомнению свою непоколебимую веру, то сразу бы отбросил все двадцать восемь лет, посвященные молитвам в ожидании божественного просвещения, на которое он уповал как на чудо, что должно в один прекрасный день снизойти к нему с небес. Ждать чуда изначально было самообманом. Бог ниспослал ему лишь отчаяние, доводящее до крайностей и до неприятия жизни в целом. Каждое событие в его судьбе явственно указывало Кирею на бессмысленность его бытия и ненормальности тех грешных мыслей, терзающих его разум. В глазах священника мир превратился в уродливую смесь смуро-аспидных разводов, призма которых мешала ему наслаждаться жизнью. Он не знал, что такое радость, удовлетворение или любовь, словно то было недоступным непозволительным для него с самого рождения. Ему никогда не было любо то, в чем находили спасение страждущие грешники. То, в чем нуждалась его душа, было неказисто, неправильно и убого. Он родился дефектным, и Кирей прекрасно знал о себе всё с того самого момента, когда посмел задать первый вопрос. Знал, но отрицал. И с тех пор мир для него все больше погружался матово-сизые краски, которые лишь сгущались с каждым прожитым мгновением. Ни в нем ни в его жизни нет блеска, нет изящества, нет грациозности, нет красоты. Все, чему есть место в бытие Кирея, пустым обманутым надеждам и извечным смятениям, которые окунали его во тьму с головой. Такое существование было олицетворением всех его внутренних противоречий и пороков. Благо — это то, ради чего должен жить священник. Даже если его пустое существование праздно, он должен смириться, ведь нести благо — главная дань, уготованная человеку взамен на его рождение. Но изначально огрубевший и порочный разум тянется лишь к тому, что дарит ему усладу и эйфорию. Однако и здесь Кирея ждало разочарование: из тех вещей, которыми восхищались и довольствовались люди, не было ничего, что могло порадовать его, человека без амбиций и эмоций, неустанно и рьяно пытающегося обрести смысл своего существования. Бог провозгласил: «Возлюби ближнего своего». И он любил. Но любил грязной и порочной отвратительной для человека любовью, которая казалась Кирею аморальной лишь от одной мысли о её существовании так таковой. Котомине Кирей пуст и безжизнен. Для его жизни нет никаких оснований. Такому дефектному «праведнику» как он следовало бы исчезнуть. Погружаясь в чертоги ада, заливая душу и тело порочной багрово-черной жижей, что просачивалась в самые пучины его разума, Кирей медленно, но верно осквернял себя порочными мыслями все больше и больше. В один из таких моментов душевных метаний он усомнился в существовании высших сил. Эта навязчивая мысль дала трещину в его убеждениях. Если бы в один момент его, человека без целей и амбиций, не призвал Святой Грааль, словно в насмешку за то, что он дышит и все еще не убил себя. Хрупкая душа Кирея, что прежде дала трещину, надломилась сильнее, раскрошилась на мелкие осколки, подобно шипам впившись в его плоть. Но боль та была не физической, то были муки страшнее; его истязали ментальные страдания от осознания собственного бессилия. Кирея никогда не пугали физические раны. Еще раньше, до того момента, как он был избран Граалем, лишь с помощью самоистязания, наказания себя за греховные мысли, он мог временно забыть о той тьме, что медленно растекалась по его венам, подобно яду разрушая его духовную основу. Кирей всегда боялся лишь одного — что однажды его душа точно разобьется подобно хрусталю. Но однажды он понял, что больше не выдержит. Кирея сломало одно простое осознание: однажды его честь и нравы падут, он обнажит столь грязную и порочную душу и больше не сможет обрести покоя. И этот страх разъедал его нутро как кислота. Кирей решил, что единственным верным решением будет завершить столь грешное существование красивой и, возможно, плачевной гибелью. Когда все надежды на мирную жизнь рухнули у него прямо на глазах, когда он увидел, во что превратился, когда понял, что ни любовь, ни интересы, ни даже Бог не спасут его, мужчина отчаялся и решил наложить на себя руки. Но Кирея вновь спасли, тем самым обрекая на дальнейшие муки, что казались вечностью. Это сделал тот человек, смерти которого он подсознательно желал больше всего на свете, его жена, которую Кирей так и не смог полюбить. В понимании Котомине Кирея не было слёз, не было места излишним сантиментам. Когда его жена лежала на смертном одре, он услышал от нее непростительную веру в него, в его любовь. И, о боги, он испытал в момент увядания цветка лишь отголоски скорби, чувство жалости, что не смог покончить с ее жизнью сам.