Воистину уникальная способность

      Делу время, потехе час.       Казалось бы, все это знают.       А вот все, да не все.       Фёдор Достоевский, например, совсем об этом позабыл. Он неустанно трудится не только днями, но и ночами во имя великой цели, полностью игнорируя любые виды отдыха. И даже прямо сейчас, как не сложно догадаться, Фёдор восседает за столом. Его взгляд внимательно следит за несколькими программами, пока замёрзшие из-за сквозняка пальцы набирают одну строчку кода за другой.       Тишина в забытом где-то на окраине Йокогамы подвале почти не уступает той, которая обычно царит в самое тёмное время суток на заброшенном кладбище. Вместо редких криков неспящих птиц — клавиатурное клацанье, а вместо света луны — экраны мониторов.       Идеальная рабочая обстановка.       Вот только длиться ей остаётся недолго, потому что в окружении Фёдора есть одна особая личность, как раз отвечающая за потехи.       — Дос-кун, Дос-кун, Дос-кун! Время фокусов!       — Я занят, — не оборачиваясь, говорит Фёдор и сосредоточенно прислушивается к чужим шагам. Вихрь, имя которому Николай Гоголь, останавливается ровно посередине комнаты и переминается с ноги на ногу в привычно жадном ожидании внимания.       — Но, дорогой Фёдор, ты опять засиделся допоздна! Неужели ты забыл, что несоблюдение режима труда и отдыха плохо сказывается на твоём здоровье? Ты даже ужин пропустил, а такое ну никак недопустимо!       — Хм, — задумчиво вздыхает Фёдор, краем глаза отмечая, как из пустоты появляется рука с чашкой дымящегося чая. Жест Николая по-своему даже веселит, и Фёдор позволяет появиться лёгкой усмешке на лице. — Подлизываешься?       — Право слово, у меня и в мыслях такого не было! Я лишь хочу посодействовать!       — Показав мне фокус? — уточняет Фёдор, всё-таки принимая чашку и делая небольшой глоток.       Всё, как Фёдор любит. Чай чёрный, в меру горячий, с ароматом бергамота. Даже не отравлен. Николай точно подлизывается. И, как бы не хотелось этого признавать, но в его словах, что крайне редко и оттого поразительно, было здравое зерно, да и времечко, как оказалось, уже давно не детское.       — Именно! Но отдыхать надо и умом, и телом. И нет лучшего отдыха для тела, чем наблюдение за фокусами!       Николай пересекает комнату в пару шагов и останавливается прямо за спиной. Осторожно устроив руки на плечах Фёдора, он наклоняется и шепчет прямо над ухом.       — Но сначала мини-викторина для ума.       Фёдор делает ещё глоток и закрывает глаза, поддаваясь лёгкому массажу затёкших плеч. Облачённые в перчатки руки мягко жмут на нужные точки, отчего кожу щекочут мелкие мурашки. Кажется, сегодня Фёдор и впрямь утомился сильнее обычного, раз позволил неугомонному Николаю так фривольно себя касаться на рабочем месте. Раз позволил подушечкам пальцев давить на острые позвонки и очерчивать больше не способные на полёт крылья лопаток.       — Пожалуй, ты прав, — соглашается Фёдор, — стоит взять перерыв.       Руки Николая вмиг исчезают, оставляя после себя лишь дразнящее приятное покалывание. Отставив чашку, Фёдор разворачивается в кресле, а Николай вновь занимает центр комнаты, ставшей будто в разы светлее на несколько люменов.       — Скажи, дорогой Фёдор, — с шальной улыбкой говорит Николай, кланяясь и снимая цилиндр, — какая способность среди «Смерти Небожителей» самая уникальная?       — Разве ты уже не знаешь мой ответ?       — Конечно знаю! И поэтому я собираюсь тебя переубедить. Но мне нужно от тебя крохотное обещание. Ты мне доверяешь?       — Нисколько, — отвечает Фёдор, кладя ногу на ногу и удобно устраивая руки на подлокотниках кресла.       — И это совершенно правильно, друг мой сердечный, — щебечет Николай, убирая карту с лица, — клоунам и паяцам верить нельзя, ведь никогда не знаешь, что они могут отчебучить! Но твоё крошечное обещание просто необходимо.       — Я понял, — Фёдор наклоняет голову набок, окончательно позволяя себе увлечься игрой Николая. — Это фокус с участием зрителя.       — Ой, меньшего от тебя, Дос-кун, я и не ожидал! Ха-ха. Моя душа поёт и радуется оттого, как хорошо ты меня понимаешь!       — Продолжай.       — Условие моё таково, — Николай выпрямляется, как оловянный солдатик, и задорно проговаривает, — во время представления ты, как послушный зритель, должен сидеть неподвижно и смотреть только на меня. Ну как? Ха-ха! Скажи же, что это легче лёгкого!       Фёдор молча кивает в ответ, несмотря на то что слова Николая сквозят очевидным, но всё-таки привлекательным подвохом.       Для Фёдора все люди, как открытые книги, и Николай не исключение. Да вот только если большинство — это предсказуемо пресные повести, то Николай напротив — сборник причудливых головоломок. Никогда нельзя быть уверенным в том, какой из ребусов окажется на странице, пока не рискнёшь её перелистнуть.       Именно поэтому Николай всегда так волнует и будоражит. Именно поэтому он тот, с кем порой можно разделить одну постель на двоих и делать то, о чём не стоит говорить вслух.       Меж тем Николай с театральной грацией взмахивает плащом, и в комнате появляется стул. Николай ставит его почему-то боком и присаживается. Плащ аккуратно ложится на колени и, спустя мгновение в нём исчезает цилиндр вместе с картой и перчатками. Более не скованные в ткань руки тянутся к пуговицам жилета и медленно выпутывают их из петель одну за другой. Когда вслед за жилетом в пространстве плаща скрывается рубашка, Николай, от которого разве что искры не сыплются от предвкушения веселья, оборачивается на Фёдора.       Тот сидит, как и обещано, неподвижно тихо и неотрывно наблюдает за шоу, начало которого действительно интригует. Хоть Фёдор и не впервые видит обнажённый торс Николая, им всё равно невозможно налюбоваться. Ни разлётом ключиц, ни широкими плечами. Даже шрамы на спине и рёбрах, зажившие годы назад, не могут испортить будто высеченный из мрамора рельеф мышц под белоснежной кожей.       Но кое-что всё же отвлекает Фёдора. Кое-что вероятно не совсем уместное в данных обстоятельствах.       Николай возбуждён, о чём крайне непристойно говорит видимый бугор в полосатых штанах.       — На что это похоже? — игриво спрашивает Николай, откидывая голову назад и взъерошивая снежную чёлку.       — На фокус с распиливанием пополам, — озвучивает догадку Фёдор, внезапно ощутив острую необходимость облизнуться.       — Ох, Дос-кун, твой ум так заводит! Ты снова прав. Но есть маленькое «но». Я доработал шоу. — Николай мечтательно прикрывает глаза и закусывает нижнюю губу. — И прямо сейчас ты станешь тем, кто впервые увидит нечто подобное. Итак, мы начинаем! — ухмыляется Николай и хлопает в ладоши, — способность: «Шинель».       Как по волшебству, туловище Николая испаряется, оставляя лишь пару ног на стуле, да плащ, скрывающий разрыв тела.       На такой трюк Фёдор даже бровью не ведёт, уже давным-давно не восприимчивый к виду чьих-либо бесхозных конечностей. Быстро отвернувшись, чтобы смыть сухость с губ ещё не остывшим чаем, он поворачивается как раз вовремя.       Верхняя часть тела Николая возникает над нижней в золотом круге способности.       — Смотрю, ты не впечатлён, — печально воркует Николай, пока его пальцы вприпрыжку вышагивают по собственным ногам.       — Я весь внимание, — глухо отзывается Фёдор.       На лице Николая расцветает улыбка, когда обе руки опускаются на свои же колени, разводят их в стороны и плавно скользят к бёдрам. Под тканью штанов заметно, как напрягаются мышцы ягодиц и становится больше бугор в области ширинки. Николай легко подцепляет пуговицу, расстёгивает молнию и полностью обнажает ноги, показывая Фёдору, насколько сильно завёлся.       Коротко оскалившись, Николай обхватывает свой крепко стоящий член ладонью, чтобы после наклониться и слизать каплю предсемени кончиком языка.       Что ж.       Этот вечер явно перестаёт быть томным.       Сухо поперхнувшись, Фёдор выдыхает через нос, вслед за тем, как его загруженный работой разум резко пустеет. В нём не остаётся места ни для каких хоть мало-мальски рациональных мыслей.       Фёдор чувствует, как маска многолетней невозмутимости трескается по швам. Как на мертвенно-бледных щеках разливается предатель-румянец. Как разгорается кровь в подверженном болезням теле, и как бóльшая её часть приливает к паху, отчего приходится убрать ногу с ноги и вцепиться в подлокотники.       — Ох, Дос-кун, твоё удивление — лучшая похвала для меня!       Отвлекаясь лишь на короткие вздохи, Николай начинает по-садистски медленно покрывать влажными поцелуями узоры выступающих на члене вен. Он мажет по всей длине ствола языком широко и бессовестно и изредка подсматривает за реакцией Фёдора. У Николая во взгляде ни намёка на стыд, ни намёка на раскаяние. Только вырванное из самой глубины души желание избавиться от оков морали, при этом вдоволь поиздевавшись над Фёдором.       — Смотри на меня, Дос-кун, — напоминает Николай, прежде чем спрятать за щекой головку собственного члена. Стон наслаждения, рождённый где-то в его горле, напрочь порочит ранее царящую тишину, когда Николай полностью скрывает член во рту.       Фёдор стискивает зубы до скрипа. Он ненавидит демонстрировать даже редкие приступы истинных эмоций, но его трясёт. Внутренние демоны просыпаются, рвутся наружу и подкидывают воспоминания о тех ночах, когда горячий язык и горячие губы Николая точно так же исследовали его тело, пытаясь насытиться вкусом каждого миллиметра кожи. Приходится сжать ладони в кулаки и закрыть глаза. Помогает мало сказать, что никак — вид Николая, увлечённо сосущего член, принадлежащий ему самому, навсегда отпечатался в сознании.       Фёдор открывает глаза оттого, что на пылающую щёку ложится не менее пылающая ладонь. Николай заботливо обводит контуры скул и челюсти парящей из созданного пространства рукой. Обманчиво ласково давит на полосы сжатых в тонкую нить губ, чтобы потом с силой схватить Фёдора за подбородок.       — Что такое, Дос-кун? Разве тебе не нравится? — деланно-обиженным тоном спрашивает Николай и ничуть не нуждается в ответе — у Фёдора уже заметно стоит.       Николай ведёт рукой ниже, лениво царапает бледную кожу шеи и останавливается прямо напротив спешно бьющегося сердца Фёдора. Продолжает познавать, будто впервые, его тело сквозь одежду, не переставая при этом размеренно себе надрачивать. Продолжает дразнить короткими мазками головку своего члена, играючи обращаясь языком с влажной щёлкой. Продолжает брать глубоко и сочно, несмотря на серебро слёз в уголках цветных глаз.       Фёдор вдруг осознаёт, насколько же Николай безумен.       А безумен он настолько же, насколько и красив.       Он абсолютно прекрасен в этом беспощадном акте саморазрушения.       Смотреть на Николая без преувеличения убивает, но Фёдор уже не сможет отвернуться — тот мастерски властвует и над ситуацией, и над его телом. Выпустив с пошлым чмоканьем свой член изо рта, Николай победоносно усмехается и увлекается членом Фёдора.       — Ох, какой же ты твёрдый и мокрый, Дос-кун, — хрипло стонет Николай, просунув руку под бельё и коснувшись липкой от предсемени головки. — Так сильно хочешь меня? Может, хочешь, чтобы я отсосал и тебе тоже?       Фёдор сдавленно шипит, закатывая глаза от почти забытого чувства наслаждения. Возбуждение накатывает новой острой волной оттого, с каким энтузиазмом Николай ласкает и его член тоже. Уверенно держит в ладони и давит на головку, заставляя течь ещё сильнее, заставляя только сильнее отзываться на прикосновения.       Николай уже и сам на грани. Каждый изгиб покрывшегося пóтом тела, каждый стон и всхлип говорят о том, как ему сейчас хорошо.       — Хочешь увидеть, как я кончу в собственный рот?       Фёдор при всём желании не смог бы найти силы, чтобы даже кивнуть.       Разгорячённый и раскрасневшийся, Николай опускается ниже. Широко открывает рот и высовывает язык, на который спустя мгновение брызгают первые капли вязкой спермы. Николай блаженно хнычет, заключая головку в плотное кольцо губ, а после удовлетворённо демонстрирует, что проглотил всё без остатка.       — Как тебе шоу? — весело спрашивает Николай, вновь воссоединившись со своими нижними конечностями. Откидывается на спинку стула и дышит свободно, будто не он только что брал до самого горла.       А вот Фёдор мерным дыханием похвастаться не может — его член пережат у основания.       — Чудесно, — хрипит Фёдор, полностью разгадав замысел фокуса, — придумать такой изощрённый способ наказания за излишнюю увлечённость работой мог только ты.       — И где же тут было наказание, раз ты смотрел на меня с таким удовольствием? — ехидничает Николай, облизывая припухшие от минета губы. Он закутывается в плащ с самым что ни на есть довольным выражением лица.       — Лукавишь, Николай.       — Я соскучился, Дос-кун, — по-детски недовольно бурчит Николай, подтверждая свои слова действиями — последний раз царапает ногтем головку и выпускает член из ладони.       — Это я заметил. И то, что репетировал ты часто, тоже, — Фёдор морщится от боли, но вскоре возвращает себе маску невозмутимо злобного, но одураченного самым гнусным способом гения.       Николай хищно скалится, но один только взгляд цветных глаз рассказывает, что благодаря своей способности он может и не такое. Что пока Фёдор засиживался допоздна, он делал с собой такие вещи, о которых уж точно не стоит говорить вслух.       — Пусть это шоу послужит тебе уроком, дорогой Фёдор. Впредь не забывай, что делу время, потехе час.       Звонко рассмеявшись, Николай подмигивает и испаряется в пространстве плаща. Перемещается он, как не сложно догадаться, прямиком в спальню.       Фёдор задушено хмыкает и поправляет нагло оставленный без внимания член. Поднимается с кресла, напоследок поворачивается к мониторам и остывшему чаю и усмехается собственной глупости.       Что ж.       Способность Николая действительно воистину уникальна. Да вот только оставлять его с ней наедине явно больше не стоит.       Особенно по ночам.       Мало ли что Николай ещё отчебучит.