***
Дома легче не стало. На душе скребли не кошки, а какие-то гиены, настолько неправильно Сынмин себя еще не чувствовал. Почему он промолчал? Не хотел расстраивать Хенджина? Или не хотел оклеветать ее? По-факту ничего же такого не случилось, ну сказала и сказала, что такого? Но чувство того, что он обманул Хенджина, все никак не покидало. Влюблен ли Сынмин в нее до сих пор? Навряд ли. И был ли он вообще влюблен в нее когда-нибудь? Он начал в этом сомневаться. Определено какая-то симпатия присутствовала, не могла же она стать рандомной жертвой его чувств. Может это было от недостатка женского внимания в детстве? Хотя Сынмин никогда не жаловался. Сомнения, что появились в его душе, дали новую пищу для размышлений. — Ты какой-то задумчивый, — подмечает Чан, когда он же объявил 15-ти минутный перерыв, — Что-то случилось? — Да так, думаю, — безразлично отвечает младший, отпивая из бутылки воду. — Ты же знаешь, что всегда можешь прийти ко мне с любой проблемой? — А ты уверен, что в состоянии помочь решить их? — без всякого негатива в словах Сынмин улыбается, когда видит некое смятение в чужих глазах. — В этот раз мы гораздо лучше играем, — смотря на веселого Ханни нельзя было не нарадоваться, улыбка сама ползла вверх. Он выглядел искренне счастливым. Во везунчик, может он сможет проспонсировать хорошее ментальное состояние Сынмина? Было бы славно. — Я все еще в этом мало уверен, — отвечает Сынмин, покосившись на Чанбина, что недавно ворчал на то, что “кто-то опять выбивается из ритма”, и этот кто-то был главным вокалистом. Сынмин не специально, честно-честно. Признаться, Чанбин не плохой человек. Да, слегонца хам, но он до такого простой, что с ним, если приглядеться и немного привыкнуть, было легко и приятно общаться. Побывав в паре неприятных ситуаций стало ясно, что Бин готов последние крошки отдать другим, не требуя ничего взамен. — О, — вернулся Чонин, за ним вяло плелся сонный Феликс и такой же сияющий, как Хан, Минхо. — Я даже спрашивать не буду, чем ты, Минхо, с нашим Ханни занимаешься, что вы оба аж сияете, — бубнит Чонин, беря в руки гитару. Это означало конец перерыва их бесконечной репетиции. Непонятно зачем были притащены двое танцоров, но те уже успели занять почти все свободные горизонтальные поверхности. Чанбин задал ритм, Чонин стал перебирать аккордами, а Сынмину показалось, что он забыл вступить. Наспех вспоминая слова Day6 — Zombie, он постарался подстроиться под остальных, но из-за новых слушателей весь настрой и уверенность куда-то испарились. Отличается ли вчерашний день от сегодняшнего? Не знаю, наверно нет. Надо же, он никогда не замечал, что у них стены в студии такие серые. Ну прям серые. Все таки никто не вытер за Чонином, когда он пролил свое латте на обивку стула, на ней все так же красовалось коричневое пятно. А вот еще полки напротив такие—… — Это было круто! — Сынмин не успел понять, когда остановилась музыка. Все началось так сумбурно и закончилось примерно так же. Обычный обыватель и не сказал бы, что было что-то не то, но привыкший слух и жизненный опыт прямо сигналили, что и как “кружок по интересам” сделал не так. Сынмин только краем уха слушал, какие наставления и указания давал Чан остальным, словно старший брат, направляя младшеньких на путь истинный. Неожиданно зазвенел телефон, что лежал в заднем кармане поношенных джинс. Мама. Всем же нам звонят родители, когда мы съезжаем? Дело то обычное, но не в контексте Сынмина. Она не любила его, да даже если бы это было не так, то она точно не умела нормально показывать свои чувства. И подобные звонки всегда выбивали и так неустойчивую почву из под ног ее сына, что старательно пытаться забыть и переварить весь тот ужас, который он прожил. Она, как гром среди ясного неба, объявлялась неожиданно неприятно и так же исчезала, оставляя за собой горький осадок. Внимания ей, видите ли, от сына не хватает. Сынмин бесился. Сейчас у него могло быть только два состояния: либо очередная истерика, либо он разносит все вокруг на атомы. Меньшее из двух зол? Скорее третье — из царства животных перейти в царство небесное, наплевав на все законы биологии. Чан сразу почувствовал что-то плохое, и одного умоляющего взгляда Сынмина хватило, чтобы понять — все хуево. 7 пропущенных, что Сынмин старательно игнорировал, висели как бельмо на глазу. Наконец он не вытерпел, и раздраженно извинившись, кинулся прочь из студии. Никто, кроме Минхо и Феликса, не удивился такой реакции и лишь сочувственно посмотрели вслед, говоря только одними глазами: “Потом”. На выходе он столкнулся с Хенджином, что ни с того ни с сего решил присоединиться. Сынмин уже стоит на эскалаторе в ад.***
Хотелось приложиться головой о стенку. Она опять вытрясла всю душу, прошло-то всего 10 несчастных минут, но от более-менее хорошего настроения Сынмина не осталось и следа, в студию он вернулся страшнее грозовых туч. — Ты в порядке? — поспешил узнать Чан. — Да, — нет. Сынмина трясло, но хотя бы в этот раз он не расплакался. Ура, победа, — Сыграем еще раз? — игнорируя окружающие взгляды, Мин взял в руки гитару. Она уже как что-то родное, как еще одна часть тела была неотделима от Сынмина, приятно грея своей древесиной руки. Вдох. Стоя напротив микрофона, поднимает глаза. Хенджин. Перед собой видит только его взволнованное и по-своему доброе лицо. Играй дальше, может перестанешь быть похожим на призрака. Твой голос и правда очень красивый. Хенджин приковал свой взгляд к Сынмину, а последний чувствовал, что если опустит свой — реальность развалится на осколки. Когда он начал петь, мир не рухнул, но стал немного пошатываться. Никто не знал, но Хенджин пришел только ради Сынмина, да он бы сам себе никогда в этом не признался. Не то чтобы его волновала судьба группы Джисона, но когда Чонин озвучил, что Сынмин тоже будет там и, вроде как, у него начинается что-то получаться, то Хвану неожиданно захотелось увидеть это собственными глазами. Язык все еще не поворачивался назвать младшего другом и как-либо охарактеризовать их странные отношения, что с натяжкой можно было назвать дружбой, так, просто приятели. А когда он осознал, что слышит, как поет Сынмин вместе со своей группой, то сердце Хвана будто залетело на Марс. Я был так неправ. Они звучали волшебно, так слаженно, что любой косяк не замечался слушателями вовсе, либо тут же исправлялся под чужие чуткие взгляды. Сынмин пел, не отрывая глаз, а Хенджин даже не думал отводить свои. Зазвенела оглушающая тишина, на фоне недавней дрожи колонок и тарелок она казалась слишком громкой. Абсолютно каждый заметил эту искру, пробежавшую между недавними врагами. В замешательстве переглянулись со всеми, Минхо выдал: — Вы что-то от нас скрываете? Сынмин заторможенно перевел взгляд на Минхо, тот с достаточно серьезным видом скрестил руки на груди, его брови свелись к переносице. Забавно, что между “своими” эта тема с вечеринки никогда не поднималась, а Сынмин и Хенджин просто воспринимали свои вечера как что-то обыденное, не удосужившись посвятить в это своих друзей. Первым заговорил Хенджин: — Да так, виделись пару раз после пар, ничего особенного. “Ничего особенного” Хенджин то прав, но почему Мину резко стало так обидно? Для него все это значило очень многое и даже больше, пусть может он и сам не до конца принимал такой расклад событий. Хван то правду ведь говорит, Сынмин активно пытается приучить себя к этой мысли. — А, ага, — Джисон вскинул бровями. Что-то ведь чувствует, это напряжение, что повисло сейчас в комнате, не взялось просто-то так, но объяснить свои догадки он не в силах. Надо поговорить с Минхо и остальными. После этой заминки прошло еще немного времени, прежде чем они наконец решили разойтись. Хенджин остался до конца, а Сынмин смог без особых усилий уговорить Чана отдать тому ключи от студии, чтобы “отпустить уставшего Чани-хена пораньше домой отдыхать”. Они оба знали, что это далеко не так. Чан смотрел так, будто понимал абсолютно все, что даже они сами не осознавали, невидимо подмигнув младшим. Сынмин обязательно все расскажет. Наверно. Чувствуя особое очарование от непривычной тишины из-за выключенных колонок, гула старых ламп и стойкого запаха карамели и проводов, Сынмин и Хенджин невольно засмотрелись друг на друга, пылинки кружили, приятное тепло обволакивало души каждого. — Пошли выйдем. Сынмин просто соглашается. Порой кажется, что он не человек, а сурок — на улице он появляется предпочтительно ночью. Осенний ветер пробирал до дрожи, парень упорно кутался в вязанный шарф, а Хенджин будто не чувствовал холода. — Вы потрясно звучали вместе, — не торопясь идти к магазинчику, Хенджин спрятал руки в карманы, — Конечно ты и один очень мило смотришься, но когда в вы в группе, будт—… — Смотримся одним целым, дополняя друг друга? — Сынмин перевел слегка улыбающиеся глаза на старшего. Последний в темноте ночной осени не выглядел таким уставшим от бренности этой жизни, будто это не он пару часов назад был готов жопу порвать в танцевальном зале. Хенджин запоздало кивает. Тут в его голове будто происходит очень быстрый мыслительный процесс, он округляет глаза и принимается копошиться в сумке, — Ты чего? — Держи, уже знаю, что оно для тебя значит. Это тебе в награду за сегодня и мои извинения. Не грусти. Сынмин смотрит вниз. Коробка с тремя милыми коровками весело отдавала бликами от уличного фонаря.