что-то дивное и необычное

Возможно, думает Мартин в своём нынешнем положении, что Майкл на него плохо влияет. Нет, к чёрту "возможно", оно однозначно плохо на него повлияло, ради него Мартин пошёл на такие уступки, на какие бы раньше и не поверил, что способен, но это не то влияние, о котором он думает в данный момент. Сейчас Мартин в основном размышляет о том, какое невероятный голод чувствует по существу, только что оказавшемуся под ним. Одеяло отвлекает его своей...живостью? Оно точно всё ещё двигается, и некоторые стебли вместе со своими цветками выскочили наружу и приняли материальные формы, а те, что всё ещё внутри, извиваются так, словно тоже собираются выбраться, когда будут готовы, и Мартин твёрдо решает не обращать на это внимание. Он ставит свои руки по обе стороны от головы Майкла, и на его лице расцветает (ха!) (и всё-таки он не смог совсем не обратить внимания) ухмылка. — Так-то лучше, — говорит Мартин, ужасно довольный своим успехом, и наклоняет голову, чтобы прижать свои губы к губам Майкла в нетерпеливом поцелуе. Оно жадно целует его в ответ, покусывая его язык, когда тот оказывается у него во рту. — Я в общем-то и не спросил в прошлый раз, но ты вообще что-нибудь чувствуешь, когда тебя трогают, или ты просто делаешь это ради меня? Ну, — он неуклюже показывает на свой член, который, стоит отдать ему должное, ещё не совсем обмяк. Всё его лицо горит. Пожалуй, прямо сейчас Мартин смог бы обеспечить отоплением всё здание. — Я не трогал тебя там, и мне просто интересно, эм, есть ли у тебя— (если бы у него был список всех вопросов, которые он не думал, что когда-нибудь задаст, то этот наверняка был бы одним из главных) (а может и нет, потому что ему бы даже в голову не пришло добавить его туда) Майкл улыбается ему, что хорошо; Мартин всё равно отводит взгляд. Он чувствует, как лоза будто бы с нежностью обвивает его пальцы: — Есть ли у меня член? Мартин разрывается между возбуждением и попытками не засмеяться от того, как прямо оно это спросило. Хорошо, должно быть, не чувствовать смущения: — Ага, это самое. Майкл проводит по его губам и щеке притуплённым большим пальцем (его кожа никогда не бывает мягкой, совсем не как человеческая, но иногда у него получается лучше, вполне неплохая подделка, которую бы никто не заметил издалека, и оно всегда нежно с ним, и это более чем достойная замена.): — Мне бы хотелось, чтобы ты сам у меня спросил. "Ты сам на это напросился". Так что, чувствуя, будто он не может сделать ничего другого, Мартин смотрит ему прямо в лицо и говорит: — У тебя вообще есть член? — Есть, — говорит Майкл, почти мурча, и у Мартина сбивается дыхание. — Это—это хорошо, — отвечает он, его руки хватаются за джемпер Майкла и тянут, его намерения вполне очевидны. Но Мартин всё-таки решает, что должен добавить: — Я буду его трогать, — и когда Майкл говорит: — Ты можешь делать со мной всё, что пожелаешь, — у него пересыхает во рту. То, что он смог услышать это, стоило того, чтобы почувствовать себя немного глупо. (Ему хочется глоток воды, но недостаточно сильно, чтобы оторваться от этого.) Мартин снимает с Майкла одежду гораздо быстрее, чем оно с него. Наверное, проще быть терпеливым, когда ты существуешь так давно, что считаешь время в лучшем случае бессмыслицей. Но Мартин молодой, и несдержанный, и совершенно нетерпеливый, и его руки не перестают дрожать, пока он откладывает джемпер Майкла в сторону, расстёгивает пуговицу и ширинку на его штанах. Оно уже любезно сняло свои носки и обувь к тому моменту, как Мартин начал стягивать штаны вниз по его ногам, оставляя его в одних боксёрах с узором в виде мультяшных кактусов и ящериц; ему приходится остановиться на секунду, когда он видит их, чтобы избавиться от вопроса о том, были они выбраны кем-то или чем-то. Затем Мартин снимает с него и эти самые боксёры, не отводя взгляда от лица Майкла, и оно оказывается совершенно голым под ним, и это кажется— Это кажется ему действительно важным, и, возможно, он драматизирует, но он так не думает. Они оба голые вместе. Люди бывают голыми вместе каждый день, но Мартин подозревает, что между людьми и чудовищами это случается гораздо реже. Теперь ему видно столько обнажённой кожи, что кажется, будто её целое море, он даже не знает, откуда начать. (Вернее, знает, но Мартин находит, что хочет оставить это напоследок, и ему ничего не стоит ещё немного отложить это уже и так запоздавшее удовольствие.) Взгляд Мартина блуждает по его груди (он ожидаемо вспоминает каждое место, которое поцеловал, или облизнул, или укусил когда-то), пока не останавливается на его члене. Учитывая всё, Мартин не знает, чего ему стоит ожидать, может, что там окажется очередное щупальце-помеха, что было бы—сложнее, он полагает. Но он бы всё равно попытался что-нибудь с этим сделать, не подумайте. Однако член Майкла выглядит так же, как и любой другой. Он, возможно, немного больше, чем считается приемлемым (оно знает об этом? сделало ли так намеренно?), одновременно достаточно длинный и толстый, чтобы от мысли о том, чтобы попытаться уместить его внутри себя, у него снова пересыхает во рту, и он ещё не стоит сейчас; Мартин думает, сможет ли он это исправить. Какая вообще часть анатомии Майкла и его—биологических реакций (если их можно так назвать) основана на человеческой части его тела? Кончики пальцев Мартина скользят по изгибу его бедра, и он проводит ими ниже. Майкл невероятно прекрасно, ему так кажется, даже когда он смотрит на него краем глаза, когда оно обычно похоже меньше на человека и больше на движущуюся, извивающуюся кучу бог знает чего, и, что так же невероятно, Майкл его, по крайней мере на пока. (настолько, насколько Мартин сможет удержаться за что-то такое острое, и если это значит быть порезанным на куски, чтобы оно осталось, то он готов продолжать истекать кровью) (Майкл будет рядом, чтобы унять боль) Мартин облизывает свои губы и проводит пальцами вдоль его члена от головки до основания. У него есть яйца, в чём он не был уверен, и он хочет потрогать Майкла и там тоже до того, как они закончат. Пока что Мартин ограничивается лёгкими прикосновениями к его члену, не получая от него никакой особой реакции, кроме слегка наклонённой в сторону головы; нет никакого предъэякулята, и он не знает, будет ли сперма, чудовищам Спирали вряд ли есть большая польза от неё. — Всё хорошо? — говорит он. — Это...непривычно, — отвечает Майкл задумчиво. Один темно-зелёный стебель из одеяла дотрагивается до его локтя, что подталкивает Мартина продолжить этот...эксперимент? Он обхватывает основание его члена своей рукой, что оказывается сложнее, чем ожидалось, учитывая его размер. У него не сразу получается найти подходящий угол; когда он это делает, то, крепко сжимая его, проводит по нему рукой. Возможно ли, чтобы у него текли слюнки, но в то же время во рту было суше, чем в пустыне? Пальцы Майкла впиваются в другое его запястье достаточно сильно, чтобы порвать кожу, и Мартин ахает от боли: — Плохо? — спрашивает он осторожно. Майкла никогда не трогали там раньше, может, ему не понравилось— — Продолжай, — приказывает оно, и Мартин слушается. Член Майкла всё-таки встаёт у него в руке, наливаясь тёмным цветом, который чем-то напоминает ему кровь, только этот ближе к чёрному, и он думает, что же течёт у Майкла по венам; потом он в основном думает о том, сможет ли взять его член в рот целиком, эта мысль исходит откуда-то из глубины, будто жажда, но Мартин оставит это на другой раз, когда он будет уверен, что Майклу это нравится, когда оно успеет немного попрактиковаться и, возможно, не засунет свой член ему прямо в горло по неопытности. Не то чтобы он против того, чтобы взять его в горло. Мартин облизывает свои губы от этой мысли. "В следующий раз, " — обещает он себе. На то, чтобы член Майкла встал полностью, уходит недолго, и это приятно, но было бы проще, если бы было чем ослабить трение: — Смазка бы не помешала, — говорит Мартин, потому что дорога до спальни сейчас кажется ему слишком долгой, а затем краем глаза замечает резкое движение; это одно из фрактальных щупалец, покачивающееся и держащее бутылочку лубриканта из его прикроватной тумбочки, при этом выглядящее странно довольным собой для чего-то, не имеющего совершенно никаких выразительных черт. Он принимает бутылочку. Ему стоит сказать спасибо? Щупальце всего секунду гладит его по волосам, напоминая ему, скорее, ветер, чем пальцы, после чего пропадает, и Мартин возвращает своё внимание непосредственно к Майклу. — Готов поспорить, что ты могло просто сразу смазать мою руку, — замечает он без искреннего раздражения, выливая щедрое количество смазки на свои пальцы. Оно отвечает на это многозначительным звуком, и Мартин чувствует прилив тепла в груди. Он ставит бутылочку в сторону и снова берёт его член в руку. Теперь двигать ею вверх и вниз гораздо проще, и, когда Мартин позволяет своим ногтям легко задеть его яйца, Майкл вздрагивает от наслаждения. Хотя это не в полной мере описывает происходящее. Он чувствует, как всё его тело покрывается рябью и извивается; единственное, что Мартину остаётся, это сделать так снова, нажимая большим пальцем на место между яйцами Майкла. В основном оно остаётся тихим, только время от времени едва слышно произнося его имя, и есть нечто особенное в том, что великолепное, ужасающее существо выдыхает (и не выдыхает): — Мартин, Мартин, — пока он гладит и сжимает его член, как только может. Мартин рассеянно думает, захочет ли оно его выебать (он этого хочет), поместится ли член Майкла в него вообще; он кажется огромным в его руке. Мартин наклоняется, чтобы поцеловать Майкла, проводя рукой, которая не занята его членом, вдоль изгиба его шеи и запуская её в его волосы: — Ты покажешь мне? — спрашивает он, и ему хотелось, чтобы это прозвучало дразня, но выходит у него, скорее, немного с голодом и желанием. — Я хочу увидеть—тебя всё, Майкл—блядь. Пальцы Майкла впиваются в его бедро, и Мартин уверен, что у него кровь (и разве где-то там нет какой-то важной артерии, ему стоит волноваться?), но ему правда плевать, потому что Майкл притягивает его ближе, и его бедра приподнимаются, требуя больше внимания к себе, и он может отказать Майклу не больше, чем себе самому. (И того меньше, если честно.) Наверняка кровь попадает и на одеяло, оно может запачкаться или просто—может, одеялу это понравится, откуда ему знать. Когда оно кончает, Мартин изумлённо смотрит на него. Майкл выглядит таким удивлённым собственным наслаждением, его рот приоткрывается, и его руки сжимают Мартина болезненно сильно, и он переводит свой взгляд ниже, чтобы посмотреть, как сперма вытечет из его члена; она кажется тёплой на его руке, и когда Мартин подносит её к своему лицу, то замечает, что у неё не совсем правильная консистенция. Она чем-то похожа на...чернила, и её цвет изменяется на свету, что напоминает ему стекло и невозможные кости. Он проводит языком по своей ладони, ему слишком любопытно, чтобы этого не сделать—у неё странный сладкий привкус, и он думает, что если бы у смеха Майкла был вкус, то он был бы именно таким. (У тебя уже развилась синестезия, а, Блэквуд?) Майкл издаёт звук одобрения, так что Мартин пробует её снова. В этот раз все его конечности совершенно расслабляются; у него появляется смутное ощущение того, что он в коридорах и Майкл повсюду вокруг него, и, когда Мартин приходит в себя, Майкл и правда оказывается повсюду вокруг него. В том смысле, что он прижат к его груди, одна его нога перекинута через ногу Майкла, одно фрактальное щупальце скользит вверх и вниз по внутренней стороне его уже не кровоточащего бедра, как ласковые пальцы. Они всё ещё на одеяле, и Мартин неосознанно прижимается ещё ближе к Майклу. — Так что, — говорит он, замечая, что его рука всё ещё покрыта спермой Майкла, и думая, чтобы произошло, если бы он попробовал больше, если бы взял его член в рот и проглотил всё, — это было неплохо? Майкл обдумывает свой ответ достаточно долго, чтобы Мартин начал чувствовать себя неуверенно, а затем оно оставляет лёгкий поцелуй на его ухе, едва щекоча его языком: — Я не думаю, что нуждаюсь в этом, — говорит Майкл. — Мне...достаточно прикасаться к тебе, но если тебе доставляет удовольствие прикасаться ко мне, то я более чем готово посодействовать. Мартину кажется, это был комплимент. Он смотрит на член Майкла, который выглядит так, будто, возможно, всё ещё стоит, обдумывает, стоит ли ему попросить его посодействовать ещё раз прямо сейчас: — У тебя всегда был член? — спрашивает Мартин, пока не успевает слишком смутиться, чтобы озвучить эту мысль. — Или ты обзавелось им недавно, когда он нам...когда он тебе понадобился? — Полагаю, он всегда был там, — говорит Майкл с безразличием, — но я никогда не видело в нем смысла. Я больше заинтересовано в твоём. Мартин смеётся от того, как прямо оно это говорит. Он садится, а затем поднимается на ноги, потому что хочет пить. Наверное, Майкл могло бы достать ему воды, не двигаясь с места, кажется, оно мало с чем неспособно справиться, и Мартин думает, что если бы и было что-то, чего оно не смогло бы сделать, то оно придумало бы как ради него, восприняло бы мир любым необходимым способом, и эта мысль согревает его до глубины души; но он хочет размять ноги, а ещё — одно растение из одеяла щекочет его яйца, и это странно, так что вот. На кухне Мартина встречает ваза, всё ещё пустая. Им стоило взять цветов, чтобы поставить в неё. Он обдумывает это, пока пьёт, и когда возвращается в гостиную, то выбирает большой чёрно-красный цветок, растущий из одеяла. Мартин дотрагивается до него, и он словно оживляется от его прикосновения: — Я могу взять его? Майкл пальцем срезает для него цветок, и Мартин несёт его к вазе, которую наполняет водой, хотя он не уверен, что цветам из одеял, созданных фрактальными чудовищами, вообще нужна вода. Звучит сомнительно. Но всё-таки. Он уделяет несколько секунд тому, чтобы погладить лепестки, прежде чем вернуться в другую комнату и снова лечь рядом с Майклом. Оно не предприняло никаких попыток одеться, всё ещё валяется совершенно голым, так что Мартин решает, что может побаловать себя ещё немного. Он проводит своими пальцами по его животу, по контуру его таза, изгибу его бёдер; "Могу подключить к этому и свой рот, если уж на то пошло",— думает он, а затем так и делает, потому что ничто его не останавливает, и Майкл издаёт одобряющий звук, чем-то похожий на воркование, когда губы Мартина оказываются внизу его живота. Оно запускает свои пальцы в его волосы, гладя и лаская, и это напоминает ему что-то, о чём он почти забыл— — Майкл? — говорит он между лёгкими, но медленными поцелуями. — Хм-м? — раздаётся сверху. — Вчера, — (он отталкивает прочь все мысли об Алисе Блэйк, которые пытаются попасть в его голову против его воли, концентрируется на коже Майкла под своими губами), — я знаю, что я, возможно, чуть не умер, но— — Я никогда не позволю этому случиться, — говорит оно одновременно искренне и резко, как лезвие ножа, и Мартин думает, странно ли, что это заставляет его чувствовать тепло в своей груди, но в последнее время его окружают странности, разве нет, и в любом случае: — Конечно, я знаю, я просто имел в виду, что это была ужасная ситуация, но мне понравилось, эм, что ты сказало. Как ты назвало меня. Наступает короткое молчание, и Мартин прикусывает свою губу, не может заставить себя поднять взгляд и посмотреть Майклу в глаза, а затем оно практически вздыхает: — О, милый, — и у Мартина по коже бегут мурашки, это слово растекается по его телу, — тебе хочется, чтобы я назвало тебя так снова? Он смачивает свои губы и прижимает их к его—называть это грудной клеткой не совсем правильно, но всё равно достаточно близко к правде. Мартин не представляет, как бы ещё мог это назвать: — Да. Майкл ещё раз проводит рукой по его волосам, а затем два пальца оказываются у него под подбородком, поднимая его голову и не оставляя ему выбора, кроме как посмотреть Майклу прямо в лицо, и выражение, которое он на нём находит расчётливое, проницательное; оно говорит: — Мартин, милый, — и проводит подушечкой большого пальца по его губам. Мартин издаёт ужасно облегчённый звук в его ладонь, шепчет: — Да, ещё, — и Майкл притягивает его к себе, пока он не оказывается у него на коленях. Оно бормочет одни и те же слова ему на ухо, и Мартин дрожит, прижимаясь ближе, его глаза почему-то на мокром месте, и оно говорит: — Незачем плакать, милый. Он обвивает его шею руками и говорит: — Это всё глупые человеческие штучки, знаю, знаю — и Майкл немного смеётся и отвечает: — Не совсем. Оно относит его в спальню без особых усилий, оставляя одеяло с живой лозой позади в гостиной, чтобы положить его на более обыденное одеяло, которое делает всё то же самое, что и любое другое одеяло, купленное в магазине. (То есть оно вообще ничего не делает): — Я не знало, что это тебе так понравится, — говорит Майкл, стоя рядом с кроватью. Мартин вытирает свои глаза и тянет Майкла к себе: — Мне нравится почти всё, что ты делаешь, — говорит он искренне. Оно устраивается рядом с ним, как хочет, так что они лежат лицом друг к другу, и Мартин не может не обращать внимания на то, что они оба голые. (Он же должен когда-нибудь перестать обращать на это столько внимания, да?) Майкл неторопливо водит одной ладонью вверх и вниз по боку Мартина, в его ушах, будто бы очень издалека, раздаётся шум помех (это напоминает ему песни сирен и колыбельные), и Мартин уже начинает проваливаться в сон, думая, ждёт ли его после всего этого очередной кошмар, и поэтому он говорит: — Знаешь, ты можешь войти. — Я могу...? — Если мне будут сниться плохие сны, то ты могло бы...— Мартин сглатывает, чувствуя себя глупо и незащищённо, и не только от того, что на нём нет одежды. — Когда-то давно ты сказало, что можешь предоставить—манипуляции, если мне понадобиться? Я просто подумал, что, ну знаешь, ты могло бы сделать это. Если захочешь. — Если ты мне рад, — говорит Майкл, поднося ладонь Мартина к своим губам и оставляя поцелуй в её середине, — то я буду более чем счастливо войти, Мартин Блэквуд. Так Мартин и засыпает с холодными руками Майкла на своей коже; то, что ему сниться, это совсем не кошмар, хотя там и есть чудовище, готовое поймать его.