что-то дивное и необычное

Учитывая обстоятельства, Мартин ожидает, что Майкл набросится на него, как только они вернутся в его квартиру. Их квартиру? Он уже не совсем уверен, и поднимать это тему кажется немного глупо. В любом случае: оно это делает, а затем нет. Майкл кладёт одну руку ему на голову, эти длинные, длинные пальцы странным образом осторожно обхватывают его затылок и опускаются под воротник его рубашки; оно немного наклоняет его голову назад и целует его. Это такой поцелуй, что разливается по всему его телу, начиная с губ и зудя в пальцах его рук (ему кажется, он слышит помехи) и ног (ему кажется, он слышит смех). Мартин тает, позволяя Майклу удерживать себя на ногах. — У тебя стало ещё лучше получаться, — говорит он, когда Майкл отстраняется, и улыбка, которой оно одаривает его, каким-то образом кажется более чувственной, чем поцелуй. — Я радо, что ты так думаешь, — отвечает Майкл и забирает пакет с покупками у него из рук, что, наверное, к лучшему, учитывая, как некрепко Мартин его держал. После этого оно уходит, и, оставшись без поддержки, он теряет равновесие и опирается спиной на дверь, чтобы не упасть. Когда он проводит пальцами по жёлтой древесине, то думает, почувствует ли это Майкл. (А ещё он думает, не чувствует ли его настоящая дверь себя забытой в последнее время). Мартин стоит так, пока не начинает чувствовать себя более-менее уверенно на своих ногах, а потом бредёт к окну. Открывая его, он пускает в квартиру запахи (асфальта, и дождя, и автомобильных выхлопов) и звуки (поп-музыки соседа сверху, и проезжающих автобусов, и нескольких птиц, которые, судя по всему, считают, что миру необходимо знать об их недовольстве) Стоквелла. Кажется, будто из деревушки Белладжио он попал в совершенно другую вселенную. Сложно представить, что он мог только что быть там, а теперь снова оказаться здесь, что уж говорить о том, чтобы это пережить. Мартин облокачивается на подоконник и смотрит на магазины через дорогу, на людей, торопливо заходящих в них и выходящих на улицу. Он слышит, как Майкл подходит, потому что оно совсем не старается избежать более скрипучие части пола, и поворачивается к нему. Мартин всё ещё не совсем уверен, что ему не стоит просто броситься к нему первым. До того, как он успевает предпринять неловкую (для себя, не для Майкла, потому что ему кажется, что оно вообще не знает, что это значит) попытку сказать что-нибудь соблазнительное, его телефон начинает вибрировать у него в кармане. Он ожидает, что это окажется Джон, хотя бы потому, что ему больше никто не звонит (и то, что Джон начал звонить ему, ещё настолько в новинку для Мартина, что слышать гудок своего телефона немного непривычно), но на экране высвечивается имя Тима Стокера. Мартин смотрит на него, так сильно удивившись, что вспоминает, что должен ответить, только через несколько гудков. — Тим? — говорит он почти с подозрением, будто имя на его экране может быть каким-то обманом зрения (или, скорее, обманом чудовища на другом конце комнаты, хотя розыгрыши по телефону звучат совсем непохоже на Майкла), и Майкл наклоняет свою голову вбок с выражением умеренного любопытства на лице; Мартин пытается жестами передать, что сам ничего не понимает. — Привет, — говорит голос, который и в самом деле принадлежит Тиму Стокеру, — ты...не занят? — он задаёт этот вопрос осторожно, будто знает, что Мартин никогда за всю свою жизнь не был занят, но думает, что не спросить было бы невежливо. "Если бы ты позвонил мне на пять минут раньше, ты бы застал меня за покупкой сувениров у озера Комо, а сейчас я собираюсь устроить одному чудовищу более близкое, практическое знакомство с человеческим телом. Ты встречал его, ты наверняка помнишь Майкла. Оно любит практиковаться", — Мартин подавляет не совсем весёлый смешок после этой мысли. (Он правда не знает, что скажет, когда дело до этого дойдёт. Возможно: "Сюрприз!" — если не придумает до тех пор ничего получше.) Но сейчас он говорит: — Не-а, не занят. Лицо Майкла принимает более серьёзное выражение, будто оно собирается опровергнуть его слова, но Мартин лишь пожимает плечами ему в ответ. Если оно хотело, чтобы он был занят, то должно было двигаться быстрее. А теперь Майкл может дождаться своей очереди, что оно и делает, стоя совершенно неподвижно рядом с диваном и смотря на него с таким хищным взглядом, что где-то в голове у Мартина проскакивает мысль, что его, возможно, всё-таки съедят, когда он положит трубку. Она не такая уж и неприятная. — Хорошо, — говорит Тим, а затем молчит так долго, что Мартин начинает убирать телефон от своего уха, чтобы проверить, не пропала ли связь. Тим вздыхает так, словно несёт все тяготы мира на своих плечах; Мартину этот вздох кажется очень знакомым, потому что Джон делает так же по нескольку раз на дню. — Я подумал, что должен извиниться перед тобой. — Оу, — это тоже удивляет Мартина, — за что? — За то, что вёл себя как мудак? — отвечает Тим, и тогда Мартин всё-таки смеётся. — Мне больше не нравится задерживаться в Институте, и мне правда не нравится находиться рядом с Джоном и его блядскими… — Тим останавливает себя. Мартину кажется, он собирался сказать "кассетниками", — но ты ни в чём не виноват. Я не хотел вымещать это на тебе. Если ты хочешь сходить выпить как-нибудь на этой неделе, то я не против. — Я аж чувствую, как сильно ты хочешь меня видеть, с таким-то приглашением, — сухо говорит Мартин. Но он всё равно чувствует волну облегчения от этого предложения. Мартин смотрит на Майкла и думает, как бы Тим отреагировал, если бы он привёл его с собой. Это не самая худшая из его идей. Конечно же, она всё ещё совершенно ужасная, но среди других плохих идей Мартина для неё есть достойные соперники (он ведь всё-таки решился спуститься в подвал дома Карлоса Виттери), так что, в сравнении с остальными, у этой мысли есть свои плюсы. Пожалуй, Мартин обдумает её ещё немного, прежде чем совсем от неё отказаться. "Может, я смогу привести Майкла с собой в следующий раз". — Дай-ка я попробую ещё разок, — Тим прочищает горло и начинает наигранно говорить, изображая голос из трейлеров к блокбастерам, которым он раньше без конца доставал Джона и на который всегда жаловалась Саша, но, при этом, он всегда её смешил, и Мартин забрасывает эту мысль как можно дальше, пока она не успела встать комом в его горле, потому что Саша, которая смеётся над Тимом в его воспоминаниях, это вовсе и не Саша, а лишь существо, укравшее её жизнь. (Смеялась ли Саша, когда Тим вёл себя глупо? Мартин не может вспомнить, чувствуя болезненную пустоту, когда пытается, обрушенное маленькое ничто, его мозг в полной растерянности и не понимает, что он вообще хочет вспомнить, потому что это и есть Саша, говорит он, но Мартин знает, что это не так.) (Это последовательность мыслей слишком запутанная, чтобы держать её в голове, когда он говорит с Тимом.) (А ещё когда он все ещё надеется, что Майкл разденет его после. Или разорвёт. Это в любом случае поможет ему отвлечься.) (Соберись, Блэквуд, ёбаный в рот.) — Ты не хочешь выпить со мной на этой неделе, Мартин? — У тебя вообще есть хоть один свободный день, или все уже забиты свиданиями? — спрашивает Мартин сухо. — У меня наверняка найдется время и для тебя, — говорит Тим с какой-то неестественностью в голосе, которой не было раньше. — Поговорим в другой раз, ага? Я дам тебе вернуться к своим делам. Затем он кладёт трубку, ещё до того, как Мартин успевает спросить, в порядке ли он (ну конечно Тим не в порядке, как же иначе?), и хотя связь уже прервалась, но у Мартина остаётся такое чувство, будто он сказал что-то не то. У него это хорошо получается. — Это был Тим, — даёт он знать Майклу, всё ещё стоящему рядом с диваном и, похоже, о чём-то задумавшемся. — Я догадалось, когда ты спросил он ли это в самом начале, — говорит оно, на что Мартин отвечает ему неприличным жестом, после которого губы Майкла изгибаются в чём-то в некотором смысле похожем на улыбку. У него стало получаться гораздо лучше, хотя он вполне уверен, что в этот раз оно делает это не специально, — и ещё ты сказал что-то о приглашении. — Выпить. Как-нибудь в другой раз. Не сегодня, — Мартин откладывает свой телефон в сторону и начинает вертеть в руках конец своего шарфа, переминаясь с ноги на ногу, прежде чем неуверенно сказать: — У нас были планы, да? Оно могло передумать. У него есть на это такое же право, как и у кого-либо другого. Раздающийся в ответ смех Майкла почти что слишком тихий, чтобы его услышать, настолько, что у Мартина едва получается его разобрать. Ему начал нравиться смех Майкла, даже (или особенно) то, как он может чувствовать его своими зубами, это что-то гораздо большее, чем любой обычный человеческий смех: — Я же говорило, что собираюсь раздеть тебя. Я само виновато, что так промедлило. — Ну, я рад, что ты не начало, пока я говорил по телефону, — отвечает Мартин, и Майкл смеётся сильнее, будто громкость этого звука повысили, если это можно так описать. Затем всего через один неторопливый шаг оно оказывается перед ним, и теперь уже берёт шарф в свои руки и задумчиво тянет за него. Майкл наклоняется, чтобы соединить их губы в более медленном, более нежном поцелуе, чем он ожидал, и оно притягивает его невозможно близко к себе, его пальцы (в прямом смысле) вцепляются в шарф Мартина. Ещё ему нравится чувствовать покалывание от его губ на своих, то, как его язык извивается, и гладит, и удлиняется время от времени, словно Майкл хочет оставить более глубокую метку. Ему нравится каждое крохотное напоминание, что оно нечто совершенно отличное от человека, и Мартин не хочет думать, что это говорит ему о самом себе. Мартин запускает свои руки ему в волосы, кладёт их Майклу на лицо, он не знает, куда ему следует их положить, а затем они замирают у него по бокам, словно их остановило что-то, чего он не может увидеть. Когда Мартин немного прищуривается, то замечает те маленькие витки из ресторана, теперь обвивающиеся вокруг его запястий, вместо того, чтобы делать зловещие, странные вещи с тем, что их окружает. — Ты просто полно сюрпризов, да? — бормочет или шепчет он немного онемевшими губами. Теперь это случается не так часто, будто его тело медленно, но верно вырабатывает иммунитет к противоестественным вещам, которым Мартин подвергает его снова и снова, и полностью намерен продолжать. Где-то здесь затерялась шутка, только Мартину совершенно нет до неё дела, пока Майкл разматывает шарф с его шеи, позволяет ему упасть на пол у их ног, и его губы скользят по шее Мартина, обжигая каждый обнажённый дюйм кожи как крапива, и оно говорит: — Мартин, — так мягко, будто он что-то ценное. Мартин хочет слышать, как Майкл будет произносить его имя точно так же всю свою оставшуюся жизнь, (вот это мысль, Блэквуд) (тебе не кажется, что ты немного забегаешь вперёд?) и он хочет—хочет столько всего, хочет настолько сильно, что и не знал, что способен на это. Мартин сжимает и разжимает свои руки, потому что это единственное, что Майкл оставило ему возможность делать. Он двигает вперёд своими бёдрами, в ответ на что оно тихо рычит, и этот звук заставляет Мартина чувствовать себя беззащитным в лучшем смысле этого слова, (он не знал, что оказаться беззащитным перед лицом (в руках) чудовища может быть так приятно, так безопасно, будто именно так всё и должно быть), заставляет его член дёрнуться в его штанах, которые теперь кажутся гораздо туже. Мартин чувствует короткий порыв ветра из окна, но этого достаточно, чтобы напомнить ему, где они стоят: — Кто-то может увидеть, — говорит он, краснея от этой мысли. — Никто не увидит, — убеждает его Майкл, — я не люблю делиться. — А я и не заметил, — говорит Мартин, а затем продолжает слабым голосом: — На кровати? — На полу, — предлагает Майкл, будто это какой-то нелепый торг и оно делает ему встречное предложение. Он пытается вспомнить, когда в последний раз пылесосил: — Я не уверен, что это гигиенично— Они оказываются на полу до того, как Мартин успевает договорить, только они не на полу, потому что под ними флисовое одеяло, толстое и мягкое; оно в основном жёлтое и украшено извивающимися шипастыми стеблями и иссиня-черными цветками, похожими на лилии. Майкл снова его целует, что остановило бы его дальнейшие возражения, если бы они у него были (их не было). Его руки всё ещё удерживаются едва заметными фрактальными витками прямо над одеялом. То, что он всё ещё связан, кажется немного несправедливым; Мартин бы очень хотел запустить свои руки в волосы Майкла, которые сейчас ниспадают вокруг их лиц как занавеска. Всё, что он может сделать, это обхватить бёдра Майкла своими ногами, что только напоминает ему, что его обувь всё ещё на нём, как и всё остальное, кроме шарфа, и сейчас у него в приоритете всё это снять. А ещё Майкл. Ему бы очень хотелось довести Майкла до оргазма хоть раз, что бы это из себя не представляло. Чёрт бы его побрал, но ему хочется узнать. Ему очень, очень хочется узнать. Ему кажется, что он хочет узнать то, как будет выглядеть наслаждение на лице Майкла больше, чем что-либо ещё за не-совсем-тридцать лет, которые прожил. Майкл засовывает свои руки к нему под кофту, его губы грубо и жадно прижимаются к губам Мартина, и у него проскакивает дикая мысль, что оно голодно, а вслед за неё ещё более дикое осознание, что он тоже. Мартин пытается приподняться настолько сильно, насколько возможно (то есть не очень, учитывая, что Майкл где-то в миллион раз тяжелее его, ебучие коридоры), и цепляется зубами за губы Майкла. Оно отвечает, ещё сильнее прижимая его к одеялу и покусывая его язык до тех пор, пока он не начинает тяжело дышать. Ноги Мартина крепче сжимают бедра Майкла, и ему кажется, что они так же застыли на месте, как и его руки. Всё его восприятие будто бы расплывается, ослабевает и искажается, его чувства одновременно затуманились и обострились. Сейчас мир состоит только из: тела Майкла, удерживающего его на месте (у него есть головокружительное ощущение того, будто он бежит по его коридорам, что значило бы бежать сквозь Майкла, и его мозг отказывается это понимать), щупалец-помех Майкла (ещё три часа назад Мартин даже не знал, что оно может так делать), дразнящих его кожу (и Майкл, скорее всего, никогда не использовало их вот так, да, он единственный, с кем оно это пробовало), становящихся всё более мокрыми губ Майкла, и только отсутствие металлического привкуса даёт ему понять, что они в слюне, а не в крови— Ещё есть небольшая проблемка с тем, что у него заканчивается воздух. — Я знаю, что тебе не нужно дышать, — говорит Мартин или, скорее, вздыхает, попутно втягивая воздух, — но некоторым из нас это необходимо. — Это ужасно неудобно, — радостно отвечает Майкл. — Как по-человечески. — Да, я такой, — говорит он немного обиженно, и оно смеётся, уткнувшись в изгиб его шеи, из-за чего Мартину кажется, что сейчас его лицо может в прямом смысле загореться от смущения. — Мне это нравится, — отвечает Майкл; с губ Мартина срывается беспомощный, непристойный звук, он снова безуспешно пытается высвободить свои руки. — Поцелуй меня, — решает потребовать он, и Майкл соглашается без возражений; они останавливаются, только когда у Мартина снова появляется эта надоедливая срочная нужда в воздухе. — Это очень помогает, — говорит он, когда ему удаётся отдышаться, — то, как ты всегда говоришь мне, что тебе нравится. Майкл наклоняет свою голову; его губы блестят. Одного этого вида было бы достаточно, чтобы сбить Мартина с ног: — Мне нравится, как ты реагируешь, когда я это делаю. — Оу, — он прикусывает свою губу, — и как же? — Твои щёки становятся очень розовыми, — говорит оно и кладёт свою руку ему на лицо; она холодная, и Мартин поворачивает голову, чтобы потереться щекой об широкую ладонь Майкла, из-за чего острые пальцы оказываются в его волосах. — Оу, — повторяет он, оставляя жадные поцелуи на его руке. Ему хочется сделать гораздо больше, но—ничего не поделать, пока фрактальные помехи всё ещё держат его запястья, — я думал, ты собиралось снять с меня одежду. Что-то мне кажется, что она вся ещё на мне. На это Майкл отвечает ему острой улыбкой. Оно снимает с него по одному предмету одежды за раз, явно совсем не торопясь. Сначала его ботинки, которые оно ставит в сторону, следом носки, после чего Майкл сжимает рукой одну из его лодыжек, проводя большим пальцем по внутренней стороне. Кажется, у Майкла уходит целая вечность на то, чтобы дойти до его кофты. Для этого его руки поднимаются над его головой, но щупальца так и не отпускают его, судя по всему, они достаточно крепкие, чтобы удерживать его на месте, но в то же время достаточно нематериальные, чтобы Майкл смогло снять с него кофту, не убирая их; оно смеётся, когда Мартин ворчит что-то про восприятие. Ещё дольше уходит на то, чтобы Майкл дошло до его штанов, подцепляя их пояс пальцами, и он не ощущает дыхания у своего уха, только слышит тихое: — Не ёрзай, — пока оно стягивает их с него. Ткань его джемпера мягкая, и она щекочет грудь и живот Мартина. — Это ты пошевеливайся, — говорит он в ответ, и с его губ срывается тихий звук, когда Майкл кусает его за ухо. — Всему своё время, — говорит Майкл; Мартин не уверен, стоит ли ему благодарить или проклинать то, чего оно начиталось. (Немного того, немного сего...) Ощущения от того, как фрактальные щупальца скользят по его бёдрам и под его боксёрами очень странные, холодные и, ему кажется, немного похожи на то, будто он забрался в ежевичный куст, только Мартин подозревает, что это было бы гораздо менее приятно. Он всхлипывает, но совсем не от страха. Щупальца сами стягивают с него трусы, а Майкл кладёт свои руки ему на лицо. Оно не целует его, просто смотрит, будто пытается найти любые признаки того, что ему больно. — Это всё не очень честно, — говорит он, пока Майкл практически нависает над ним, его колени по обе стороны от бёдер Мартина, который теперь, когда его трусы были сняты, остался совершенно голым. — Боюсь, — мурчит Майкл, теперь проводя обеими руками вниз по его животу, пока пальцы одной из них не обвиваются вокруг члена Мартина, заставляя его дыхание сбиться, а затем участиться, когда оно кладёт другую острую руку ему на бедро, — я не понимаю, о чём ты. Тебе придётся быть конкретнее. Мартин скулит, его бедра дёргаются по собственной воле, и Майкл чш-шыкает на него, крепче сжимает свою руку, меняя хватку, чтобы начать правильно двигать ею вверх и вниз. "Быстро учится", — думает он беспомощно. Оно отпускает его руки, и Мартин крепко сжимает их на его плечах. Щупальца нежно гладят его кожу, будто Майкл покрывает её поцелуями, и это странно, но в хорошем смысле. — Ты всё ещё одето, — говорит он одновременно и раздражённо, и жалостливо, и ворчливо. Что своего рода достижение, потому что Майкл уже вошло в ритм, двигая рукой то быстрее, то медленнее, и это просто пытка, как ни посмотри, оно делает что-то интересное своим большим пальцем, что почти заставляет Мартина вскрикнуть. — Я тоже—я тоже хочу потрогать тебя, ты чёртово, о-о это, — что бы Мартин ни собирался сказать, он не договаривает, потому что свободная рука Майкла только что задела его бедро, прямо рядом с костью. — Неужели? — спрашивает или смеётся оно. — Да, — говорит Мартин с нарастающим раздражением. (Он сам на это напросился, когда начал встречаться с чудовищем, да? Конечно оно решило поиздеваться над ним.) Он пытается расстегнуть ширинку Майкла, но эта попытка оказывается тщетной, потому что его руки снова оказываются связаны поме—какого хрена? В это раз его запястья обвивают не помехи, а лоза из одеяла, она немного менее колючая, но это зрелище заставляет его открыть рот от недоумения, из-за чего он наверняка выглядит как удивлённая рыба, потому что: — Одеяла не должны двигаться, Майкл. (Это звучит не так возмущённо, как Мартин планировал, но ему сложно винить себя за это, пока Майкл всё ещё водит рукой по его члену.) — Разве нет? — говорит оно совершенно спокойно, и Мартин не может не засмеяться от абсурдности происходящего. — Майкл, — он предпринимает ещё одну попытку, уже практически умоляя, даже несмотря на то что его бедра приподнимаются навстречу крепкой хватке Майкла, — тебе же понравилось в прошлый раз, да? Так дай мне— Майкл издаёт задумчивый звук. Оно смотрит на него полузакрытыми глазами, всё ещё продолжая двигать своей рукой по его члену совсем немного медленнее и сжимая его совсем немного слабее, чем Мартину бы хотелось, и он чувствует, как жар расползается по его спине, по одному позвонку за другим. — Ты постоянно говоришь мне показать тебе, — говорит Мартин дерзко, немного выпячивая подбородок (он чувствует себя глупо, но в этом нет ничего необычного), — когда ты покажешь мне? Майкл снова смеётся, и он уже действительно подумывает зашипеть на него (или попытаться вырваться?)(может, всё сразу, на всякий случай?)(чёрт возьми, он пытается кое-что донести), когда оно наклоняется к нему и говорит: — Сначала ты, — ему в ухо. Мартин собирается—не то чтобы возразить, нет, но напомнить ему, что оно уже видело (к тому же несколько раз), но вместо этого он всхлипывает, когда Майкл сильнее сжимает его член, а пальцы другой его руки по-настоящему впиваются ему в кожу, и Мартин кончает на собственный живот, пока оно склоняется над ним, не сводя глаз с его лица. У него уходит несколько секунд на то, чтобы отдышаться и заметить, что его запястья не связаны, хотя лоза из одеяла всё ещё продолжает шевелиться под ним и рядом с ним, и фрактальные щупальца тоже, и это всё немного слишком. Но всё-таки. Всего несколько секунд. Затем Мартин бросается вперёд, и он уверен, что оно смогло бы остановить его, если бы захотело, не сдвинуться ни на дюйм, но Майкл падает на спину, и они практически меняются местами. Колени Мартина упираются в пол между его ног. Его волосы раскинулись по одеялу. На его джемпере осталась сперма. Он ухмыляется, и сам чувствуя себя немного хищно: "Так-то лучше".