Каждую ночь

Тревога. Она окутывает с головой, не позволяя сбежать. Сковывает все тело, каждый миллиметр, каждый сустав, мышцу, косточку. От нее не спрятаться, не скрыться, не сбежать. Ничего нельзя сделать. Полнейшая беспомощность, ощущающаяся так остро. Саше тревожно. И, к сожалению, он знает почему. Он знает, что ком к горлу подкатывает, что дышать трудно становится, что слезы на глаза наворачиваются и хочется кричать, но не получается только в одном случае. Когда близится приступ. Но он в это не верит. Он ведь нормально, адекватный и вполне здоровый человек. Это все неправда, ложь, его обманывают, водят за нос. Шизофрения. Такой страшный диагноз он услышал два года назад. Но это не про него, нет, он в порядке. Все ведь так же, как и раньше. Только вот он мертвых видит. И Поручик тише стал. Поручик вообще словно растворился из их квартиры. Он вроде как есть, но он сам словно призрак. Но нет, Шурик живой, Леонтьев проверял. Живее всех живых, и это главное, это хорошо. Только вот кожа у него бледная, глаза впалые и практически тусклые, он похудел раза в два, хотя и так был невероятно щуплым, на щеках уже была видна жесткая щетина. И молчит он почти всегда. Словно говорить разучился. Саша сидит на полу, раскачиваясь из стороны в сторону. На столе все еще стоит банка прописанных ему таблеток и бутылка воды. Все это принес Шура, из-за чего они крупно поссорились когда-то. Но каждый раз, когда Леонтьев это убирал, тот ставил на место. Старший все еще питал надежды, что Ренегат сможет принять неизбежное. Но тот не принимал. Не хотел с самого начала, сколько бы Александр не доказывал, сколько бы не объяснял. Он сдался. Он боялся рушить и без того шаткие отношения с гитаристом. Он просто любил такой же больной любовью, продолжал заботиться. Только вот о себе совсем забыл. Ему было страшно. Каждый раз за Сашу страшно было когда начиналось это. Но он верил, что они переживут. Он сидел на кровати, когда вдруг его из мыслей выдернул крик младшего. Черт. Снова. Тот начинает оглядываться, всматриваться в углы, глаза его становятся стеклянными. Леонтьева медленно накрывает. Но Щиголев не может сдвинуться с места. Его будто парализовало, и все что он может делать — смотреть. Смотреть на то, как умирает его любовь. Саша кричит, на глазах его наворачиваются слезы, когда он отползает к кровати и спиной утыкается в ее бортик, понимая, что путей у него больше нет. Он закрывает лицо руками, ревет, ногтями впиваясь в кожу и плоть, раздирая ее до крови. Мечется из стороны в сторону, пытаясь унять судороги в конечностях, кусая губы в мясо. Он видит. Видит, как со всех углов они ползут к нему. Такие темные, с неестественно вывернутыми конечностями, с глазами горящими в темноте. И все они как один — мертвецы. — Почему?! Почему ты не видишь того же, что и я?! — орет Ренегат в отчаянии, пока соль от слез впивается в ранки, которые он сам себе разодрал, — Они все мертвые! Саша! Господи, Сашенька! Леонтьев хватает его за руки, сжимает из, пытается понять, почему его возлюбленный не реагирует ни на что. А Поручика просто трясет. Трясет так, как не трясло никогда. Он кубарем летит вниз с кровати, прижимаясь к Ренегату всем телом, обнимая его всего. Только он не старается его укрыть, он сам старается укрыться. Крик застывает где-то в горле, приходится несколько раз проморгаться, пытаясь остановить поток хлынувших слез. Он отрывается от младшего, заглядывает ему в глаза. в них читается непонимание, испуг. А в Щиголевских не просто страх. Ужас. Животный ужас. Старший дышит как загнанный зверь, подавляя желание обернуться. Он не хочет верить тому что происходит. Он отказывается, отрицает. Он ведь в сознании, это просто страшный сон, он сейчас очнется и всё будет по старому снова. Шура закрывает глаза, считает до десяти, только вот когда открывает их вновь ничего не пропадает. Тогда он кричит. Так громко, как только может. И без того до ужаса взведенный Ренегат пугается еще больше, начиная дрожать. Он лишь открывает рот, как немая рыба, вопрос застрял где-то в горле. Страшно спрашивать. Но нездоровый огонек в глазах напротив говорит о том, что озвучивать слова нет смысла. Только вдруг до Леонтьева доходит, что Щиголев смотрит не на него. А за его спину. И тогда сердце падает куда-то вниз. — Я их тоже вижу… — еле слышным шепотом говорит Александр, не моргая смотря на одну из тварей, что выползает из угла.