В течении дня человек внимает такому множеству мыслей, впечатлений, речей и слов, что всё это составило бы не одну толстую книгу. Лицо дня преобретает определённое выражение тех чувств, каких много, но которым не надо имени.
Александр Грин «Алые паруса»
1999 Пиццерия Пануччи открывается в восемь, но Фрай встаёт в семь тридцать — для него, совы, испорченной ночными сеансами видеоигр, раньше просто невозможно. Ради последних минут сна, самых сладких, приходится жертвовать задумчивым сидением на кровати в полунатянутых штанах, неторопливым завтраком и общением с отцом, которому тоже собираться на работу. Мать счастливая, никуда ей не надо — Фрай и Енси выросли, а она до сих пор отговаривается необходимостью следить за домом, хотя сама по целым дням смотрит на диване футбол. Поэтому Фрай, не меняя сохранившую уютное тепло сна спальную футболку, привычно отпинывает смятую жестянку от газировки и ерошит длинную чёлку. Рыжие волосы — самые лучшие, даже грязными выглядят шикарно. Синие спортивные штаны вяло висят на спинке стула. Пойдёт, всё равно он приходит домой только спать, незачем переодеваться. В зеркале ванной сонно щурится лицо, которое должно принадлежать интеллигенту, ботанику, а не парню, который даже в школу не ходил — нос с горбинкой, скошенный подбородок, ясный лоб. Ну, могло бы принадлежать, если бы не большие синие глаза, которые всё портят своим глупым выражением. Кофейник накрыт прихваткой — миссис Фрай то ли позаботилась, то ли опять забыла. Это завтрак. Чашка кофе на пустой желудок вызывает тахикардию и нестерпимое желание облегчиться перед дорогой. Фрай тешит себя надеждой, что кто-нибудь закажет пиццу и назовёт не тот адрес. Или старый Пануччи налажает с начинкой и отбросит в некондицию. Хороший обед будет! Из комнаты старшего брата доносится громкий храп — Енси, белый человек, работает в офисе. Ему, собаке, на работу к девяти… Фрай вспоминает Сеймура, который будет ждать его у дверей пиццерии, и придумывает в адрес Енси слово похуже. И кто только придумал, что собака — это оскорбление? 3001 За стеной жужжит неуёмное сверло — у Бендера утренний стояк, и пока Фрай продирает глаза, он торопливо снимает напряжение с оставшейся ночевать робо-женщиной. Всю ночь жужжали и хихикали, стыковали шпунтики с винтиками — Фрай только к утру заснул, и то от усталости. «Чёрт тебя дери, Бендер, какой утренний стояк, ты же робот?!» — просыпаются первые мысли в затянутой дрёмой голове. И тут же исчезают, приговаривая — вставай, Фрай, думать тебе не идёт. Робо-женщина уходит, механически хихикая — ей тоже на работу. Всем на работу, хотя в мире будущего всё могли бы свалить на роботов. Фрай рассеянно думает об этом, подбирая с пола штаны. Бендер называет эти хоромы шкафом, но в прошлом парень о такой комнате даже мечтать не мог. Это же сколько места, чтобы разбрасывать вещи! Вроде их не так много, а в комнате всё равно жуткий срач. Вернее, кому-то обстановка показалась бы жуткой, но не Фраю. На его взгляд, в спальне очень даже уютно. И вид на городскую суету из широкого окна открывается просто шик! Даже не подумаешь, что строили для роботов — им красоту не оценить. Хотя, Бендер в красоте разбирается. Но он бракованный, ему можно. Фрай неторопливо приводит себя в порядок, даже прихорашивается, сбрызгивая лаком чёлку. За опоздание ему ничего не будет — хорошо, когда начальник твой пра-пра в тридцатой степени племянник. А выглядеть на работе хочется хорошо. Во-первых, всегда могут вызвать в космос на доставку, а позорить Землю в своём лице как-то не хочется. Во-вторых, там будет Лила. Она ответственная, всегда приходит — и вовремя, в отличие от Фрая. Распахнув единственный глаз, Лила широко и немного глупо улыбается с фотографии над кроватью. Теперь Фраю никто не запрещает лепить на стены картинки — вот он и украшает комнату, как может. Наклейки от Слёрма ничуть не хуже, чем картины Уорхола. А Лила… Да по сравнению с ней все красавицы Вселенной просто меркнут. Фрай целует фотографию в губы — утренний ритуал, о котором никому знать не надо. Особенно Бендеру, а то засмеёт. Лила — это смысл жизни, повод приходить на работу. Не будь этой крутобёдрой девушки с фиолетовым хвостиком, Фрай бы вообще не выходил из шкафа в общежитии роботов, жил бы на деньги Бендера, как домашнее животное. Но ради Лилы он надевает свежую футболку и ворчит на очередное масляное пятно, расплывшееся по красной ветровке. Побочный эффект объятий с Бендером — вечно он подтекает! Бендер уже ждёт, опёршись на косяк раздвижной двери и попыхивая сигарой. Фрай не интересуется, откуда у него деньги на сигары, а Бендер даже не скрывает страсть тащить всё, что плохо лежит. Завтракают они вместе — Фрай заливает молоком сладкие хлопушки и клюёт над ними носом, Бендер выливает в себя бутылку машинного масла, испускает огненную отрыжку и берётся за сигарету. За окном просыпается жизнь — в небо вспархивают машины, в петляющих между домов зелёных трубах метро проскальзывают нечёткие силуэты. Фрай уже не удивляется — как-никак, за год можно привыкнуть. Да и если сравнивать, сейчас однозначно лучше. Тут есть Лила, а для неё… Бендер с подозрением сканирует его жёлтыми лампочками глаз. Значит, пора убирать с лица мечтательное выражение и идти на работу. 1999 До пиццерии Фрай идёт пешком. Во-первых, недалеко, во-вторых, весь день на велосипеде кататься или топтаться на кухне, а так можно хоть спокойно подышать. Не свежим воздухом, конечно. Бруклин, пусть и народу в нём уйма, захолустное место — дома серые, небо серое, даже редкие утренние прохожие мало отличаются от шныряющих на заднем дворе пиццерии крыс. На рыжих обычно оглядываются, но Фрай легко сливается с толпой. Со спины посмотреть — древний дед плетётся. Руки в карманы, спина ссутуленная, голова опущена. Он даже ноги от асфальта не отрывает. Для кого торопиться, куда торопиться, если дни похожи один на другой? Ладно, ради Сеймура. Вон, уже ждёт у дверей пиццерии, счастливо машет хвостом. У серого дворняги всегда хорошее настроение, и Фрай находит силы улыбнуться товарищу, потрепать по бородатой морде. Хорошо, что старый Пануччи поддался нелепому очарованию Сеймура и пускает его внутрь — а то было бы совсем грустно. Колокольчик на входной двери звякает за ним, как за посетителем. Теперь не развернуться, не уйти домой — придётся работать. 3001 «Межпланетный экспресс» находится в центре города, до достопримечательностей Нового Нью-Йорка рукой подать. Пешком от общежития роботов сюда чапать и чапать. А труба метро, работающая, похоже, по принципу пылесоса, выплёвывает пассажиров на остановках, даёт мгновение-другое задержаться у окошек фаст-фуда. Остальных под давлением проталкивает дальше. Неудобно, зато быстро. Бендеру однако хватает времени рассказать про ночную полюбовницу. У них впереди целый день, который они проведут бок о бок, но общество друг друга им не наскучивает. Вот бы и с Лилой было так же просто, как с Бендером… Фрай с упоением глазеет по сторонам. Через светло-зелёный пластик город выглядит ещё более причудливым, как фантастический сон. Теснятся небоскрёбы, один выше другого, яркими кляксами сияют огромные рекламные щиты, предлагающие шампунь, машинное масло и новинки быстрого питания. Пузатый телевизор на вершине ратуши крутит чёрно-белые мультики начала двадцатого века. По прочерченным в воздухе траекториям плавно скользят летающие машины, плоские и яркие, как миниатюрные космические корабли. А вот и корабль неуклюже вписывается в поток — грузовик со Слёрмом, везёт очередную партию с родной планеты. Увы, на Земле зелёную газировку не производят, вот отчего она такая дорогая… В соседних трубах можно разглядеть знакомых — на работу в это время едут примерно одни и те же люди. Вот красный мундир напыщенного Браннигана — наверняка капитан спешит с докладом к президенту. Ишь, прихорашивается по дороге. Наверное, сегодня на доставке пересекутся с ним в космосе. Ух, Фрай бы ему показал, как приставать к Лиле! Вот только Лила сама кому хочешь наваляет. Да и Фраю иногда прописывает отрезвляющие подзатыльники. Он лишь затылок почёсывает и сокрушается, ненадолго ощущая себя бесполезным. Вот и покорёженная красная крыша «Межпланетного экспресса» — в прошлый раз неудачно приземлились. При виде работы должно становиться тоскливо, но Фрай не ощущает ничего неприятного. Наоборот, словно из дома и не уезжал. Так и есть — это дом племянника, вот Фрай и ездит сюда, как в гости. Если не будет доставки, можно посидеть в комнате отдыха, посмотреть сериал. Племянник лишь требует, чтобы все были на работе. А чем занимаетесь, дело десятое. Работа мечты, ей-богу! Теперь Фраю не обидно, что спустя тысячу лет он так и остался курьером. Курьер по доставке дрянной пиццы на ржавом велосипеде и курьер, рассекающий на космическом корабле с крутой командой — это разные вещи! И всё равно они умудряются опоздать — потому что Фрай высовывается из трубы возле окошка «Рыбного Джо» и мучительно долго выбирает бургер на обед, не смущаясь, что из-за него встало всё движение. А потом оправдывается перед Бендером — мол, в обед будет некогда и вообще не до того. Робот в ответ снисходительно пихает железным кулаком в мягкое брюшко — всё понимает. Когда они приходят в офис, Лила уже вовсю надраивает «старушку Бесси», взобравшись на стремянку. От серьёзной и строгой девушки вроде неё невольно ожидаешь, что она будет приходить рано. Фрай, как в первый раз, истекает слюной на её пышные формы. Будь Лила худой, простые позы не выходили бы в её исполнении такими соблазнительными. Даже Бендер не остаётся равнодушным и даёт знать об этом восхищённым урчанием. Лила чувствует их вожделеющие взгляды пониже спины и, обернувшись, сердито грозит грязной тряпкой: «Встали тут, давайте быстро за работу!» Бендер артачится, а Фрай охотно подчиняется и, взяв ведро бирюзовой краски, взбирается на другую стремянку. Присутствие Лилы немного дисциплинирует. Да и кому не хочется показаться лучше в глазах любимой девушки? 1999 Знакомые лица подтягиваются за пиццей с самого утра. Белые воротнички хотят подкрепиться чем-нибудь вкусным перед ненавистной работой, окрестные ребятишки соблазняются мыслью прогулять школу за игровым автоматом или потрепать Сеймура. Несмотря на отталкивающую внешность, существо он невероятно дружелюбное, ластится ко всем подряд — наверное, оставшаяся с бродячей жизни привычка. Фрай, наблюдая за псом из кухонного окошка, невольно переживает — не заберёт ли кто-нибудь Сеймура, не соблазнит ли его куском колбасы из пепперони? Фрай любезно улыбается каждому — это несложно, то ли придать глупым глазам мрачное выражение — отсчитывает мелочь, укладывает жирные, обжигающие куски в тонкие картонки и откликается на недовольные окрики Пануччи, уже чувствуя себя уставшим. Лучше бы он пошёл в колледж, ей-богу — мелькает взращенная опостылевшей рутиной мысль. Просиживал бы сейчас штаны за задней партой, может, и человеком бы стал… В колледже лучше, не надо торчать на ногах целый день. Ну, если верить Мишель — подруга иногда навещает Фрая в обеденный перерыв, ободряет молчаливым присутствием, пока он крутится, как белка в колесе. В колледже, говорит она, можно пообщаться с товарищами, попить кофе в обеденный перерыв. Ну и узнать что-то полезное, конечно. Мишель убеждает, для этого даже выдающиеся мозги не нужны. И раз от раза советует Фраю выбрать хоть какой-нибудь колледж. Он печально отмахивается — куда там, двадцать пять лет, слишком старый для колледжа. Но достаточно молодой, чтобы впахивать за трёх человек за мизерную плату. Посетители не стесняются хамить — а Фрай не виноват, что с людьми общаться не умеет. Пануччи, мама с папой да Енси — вот и всё общение. Живи он как все, а не под колпаком папаши-конспиролога, не был бы неуклюжим и косноязычным. И не набирался бы храбрости каждый раз перед тем, как сказать: «что заказывать будете?» Удивительно, как на него повелась Мишель — умная, милая… Может, просто хочет казаться лучше на фоне тупицы вроде него? 3001 В обед из школы приходит маленький Кьюберт и, получив вместе с сэндвичами порцию старческих нежностей от отца, пристраивается на диване между Фраем и Лилой — смотреть со всеми телевизор. По ящику крутят «Все мои детальки», бесконечную мелодраму, снятую роботами для роботов, но выгонять Кьюберта на сценах со шпунтиками и винтиками никто не думает. Всем хватает пламенного объяснения от профессора Фарнсворта, что по уму пацан далеко ушёл от сверстников. Не зря же профессор его двенадцать лет в банке выращивал! Фрай не вдаётся в тонкости происхождения на редкость курносого мальчика и величает его просто племянником. К племяннику, в свою очередь, обращается исключительно «профессор» — уважает. Но особо тёплых чувств к ним не питает — больно уж колючие характеры у этих Фарнсвортов, вправду яблоко от яблони. Да и о чём говорить с ними, такими умными, Фрай не совсем понимает. С милой азиаточкой Эми и то интереснее, хоть она и трудится над докторской диссертацией в Марсианском университете. Но Эми знает меру учёбе, а профессор Фарнсворт и его маленький клон настолько увлекаются наукой, что Фраю порой хочется вытрясти из них лишние мозги. Он-то думал, в их семье по наследству передаются лишь рыжие волосы да склонность к полноте, а оно вон как! Встречаются раз в тысячу лет умные экземпляры! Родственников не выбирают, приходиться мириться. Фраю ещё повезло — профессор по большому секрету говорил, будто три сына суровой Мамочки, вздорной старухи, чья корпорация находится в соседнем доме, тоже его дети. «Жаль только, все три дураки получились», — вздыхает профессор и многозначительно смотрит на хлопающего ресницами Фрая. «А я-то чё, — думает парень, — я вообще не ваш сын. Вон, у вас Кьюберт есть, радость на старости лет. А я обойдусь». Фрай легко прощает, что старый и малый обделяют его вниманием — теперь есть куда более приятное общество товарищей. В прошлом о друзьях он даже мечтать не мог. Команда «Межпланетного экспресса» приняла его на удивление легко, хотя на первый взгляд все вроде умные и серьёзные — ну, кроме Бендера. Он, правда, и не из команды. А в приятном коллективе работа спорится, и на доставках, где каждый подвергает риску свою жизнь, Фрай не чувствует себя бесполезным. 1999 Обеда как такового на работе у Фрая нет — вот у покупателей, у них всегда обед. Вон, кто-то заказал сразу четыре штуки — может, вечеринку устроил? Хотя, какая вечеринка в час дня? И пицца у Пануччи никуда не годится, разве что для самых бедных. Даже пивом, таким же противным, запивать тошно. Однако Фрай глотает слюнки, собирая этот абсурдный заказ, и пытается делать вид, что урчит в животе вовсе не у него. От кофе, который он растворяет украдкой, чтобы не заснуть, дрожат руки и просыпается ненависть ко всему живому. Сеймур лает, провожая его за двери. Мол, удачи тебе, хозяин! И чаевых побольше! Адрес, сказанный по телефону, приводит парня в какую-то грязную подворотню — как всегда. Хоть раз бы из приличного дома заказали! Фрай бы посмотрел, как нормальные люди живут — Мишель его в гости не приглашает. Стыдится. Зато интересных встреч у Фрая набралось на толстенный сборник юмористических рассказов. Хоть какой-то плюс — родителям за ужином есть рассказать что смешное. Однако бывают дни, когда Фраю хочется без приключений сделать свою работу и уйти домой — рубиться в приставку, слушать пластинки с роком восьмидесятых и глушить кока-колу. Сегодня — один из таких, и парень привычно набирает побольше воздуха в грудь, нажимая кнопку звонка у двери одноэтажного домика. Стопку коробок, ещё не остывших, приходится придерживать подбородком. Ждать приходится долго — Фрай не понимает, почему, пока в дверь не протискивается очень толстая женщина. Парень не успевает вежливо отвести глаз и глупо пялится, разглядев между её складок красные кружева эротического белья. Нет, с ним и раньше флиртовали на доставке, работе курьером без этого никак — но взгляд необъятной заказчицы, затянутый маслянистой плёнкой похоти, повергает Фрая в ужас. Единственное, чего ему хочется — отделаться от этого бегемота и смыться, можно даже без чаевых. Но женщина, невзирая на свою внешность, настроена игриво. Пробует посторониться, чтобы пропустить в панике мнущегося на пороге парня внутрь — и застревает. Дверь слишком узкая. Фрай истерически хихикает — про это родителям точно рассказывать не стоит. А вот Пануччи история понравится, может быть, он выпишет скидочную карту этой человеческой версии Джаббы Хатта. Но сначала надо помочь любительнице пиццы. К счастью, расплывшиеся бока такие скользкие от пота, что Фраю не составляет особого труда протолкнуть её внутрь. Клиентка, видно, воспринимает это за пошлую игру — догадывается растрёпанный Фрай, пересчитывая зелёные бумажки, тоже скользкие и липкие. Везёт иногда и неудачникам вроде него! Только вернувшись в пиццерию, Фрай замечает очередное масляное пятно на любимой ветровке. Вот блин! 3001 С обычным своим возгласом: «хорошие новости, народ!» профессор даёт команде не самое легальное поручение — собрать цветочный нектар на планете Амфибиос 9, населённой похожими на лягушек существами. Так себе планета — отмахивается Лила, пока Фрай, сидя рядом с ней в кабинке пилота, с настойчивостью ребёнка интересуется деталями поручения, — сплошные болота да москиты. Но бороздить космос Фраю всегда любопытно. Чем больше он видит в этом бескрайнем звёздном океане, тем с большей нежностью относится к стремительно отдаляющемуся голубому шарику. Да, Лиле не понять — она же не человек, а пришелец с далёкой планеты циклопов, про которую не сказано ни в одном справочнике. Иногда Фраю кажется, что Лила привирает. Он проводит с ней достаточно времени, чтобы убедиться в её совершенно человеческой натуре, и не понимает, почему для всех остальных единственный глаз и фиолетовые волосы — неоспоримое доказательство внеземного происхождения. В своих догадках он не признаётся, не желая расстраивать красавицу. Пусть Лила хранит свой секрет, если ей так спокойнее. В глубине души, выбираясь на задания, Фрай по-прежнему ужасно боится налажать, подвести всех и опозориться — в очередной раз выставив себя сущим идиотом в глазу Лилы. Иногда вылазки не проходят идеально, даже не по его вине — но это Фрая не успокаивает. Бывает, приходится самому профессору разгребать последствия того, что они натворили, не разобравшись в инопланетных нравах. К счастью, зелёные лягушатники оказываются вполне дружелюбными — в отличие от кружащих над болотами гигантских стрекоз. Фрай видел немало пугающих диковинок, но боже, что может быть страшнее, чем стрекоза размером с самолёт? «Она даже нектар не ест, чего ей надо?!» — думает Фрай, склоняясь с пробиркой над цветами, тоже чудовищными, под стать насекомым. Краем глаза замечает Лилу, поправляющую респиратор — аромат цветочной жижи вызывает сильное привыкание. Вот спортсмены на Луне и пьют его, как стероиды. Обычно они работают втроём: Бендер (грубая сила), Лила (голос разума) и Фрай (бесполезный придаток — как он иногда считает). Но сегодня с ними напросилась Эми — плюнула на свою диссертацию, тоже захотела мир посмотреть, себя показать. Специально нацепила ярко-розовый спортивный костюм, хотя местные жители, избегая насекомых, носят нечто, похожее на камуфляж. И вот, доигралась — титаническая бабочка, оглушительно хлопая крыльями, кидается на притаившееся в кустах розовое пятнышко. Наверное, решила, будто это особо лакомый цветочек. Ой, сколько визгу сразу поднимается, сколько криков! Все бросают драгоценные пробирки в бездонный ящик Бендерова брюха и кидаются Эми на подмогу. Впрочем, она сама яростно отмахивается от назойливой бабочки листом размером с зонтик. Всё кончается неожиданно — бабочка валится на хлюпающую землю, как подкошенная, и из-за широких оранжевых крыльев выглядывает вытянутая зелёная голова местного жителя. Амфибийцы все на одно лицо, кроме уж совсем старых и сморщенных — так всегда кажется, когда приезжаешь на незнакомую планету. Но парня, смело оглушившего бабочку, Фрай узнаёт. Это же помощник капитана Браннигана, застенчивый Киф! «Да, Бранниган в кои-то веки дал отгул», — объясняет Киф, смущённый дружелюбным вниманием. А сам таращится на Эми, которая в знак благодарности игриво подмигивает. Она, зажигалка такая, со всеми кокетничает, и с инопланетянами, и с роботами — даже Фрай почувствовал на себе обжигающую щекотку озорного взгляда. Поэтому за Кифа он рад, но в то же время немного жалеет его. Фрай старается не думать, что когда-нибудь тоже придётся проходить через любовные муки. Пока он просто счастлив восхищаться Лилой издалека. 1999 После смены Мишель забирает его и тащит гулять — уставшего, насквозь пропахшего жареным маслом и колбасой. Находиться рядом с ней в таком виде Фраю просто стыдно — и он сторонится девушки, не решаясь взять её за руку. Мишель всегда выглядит изящной, утончённой — даже в старом фиолетовом свитере и юбке-карандаше. Наверное, все француженки такие — Мишель приехала в Бруклинский университет из Дижона, где улитки на целое евро дешевле, чем в Париже. А Фрай только Нью-Йорк и видел, и то по выходным. «Облака сегодня красивые», — замечает Фрай, задумчиво задрав голову. В их предместье ясное небо редко увидишь, что уж говорить о живописных громадах облаков, осторожно позолоченным заходящим солнцем! Мишель смотрит на него, как на идиота. «Какие облака, Фрай, — ясно читается возмущённый возглас в раскосых глазах, — те, где ты витаешь постоянно? Ты о чём-нибудь серьёзном вообще думаешь? Хоть иногда?» Фрай оглядывает её со всей холодностью, на которую способно его добродушное лицо, и замыкается, спрятав руки в карманы. Всем хороша Мишель — но она такая правильная, такая скучная, что порой Фраю с ней тошно. Он не может обсудить с ней ни любимые игры, ни любимые пластинки. Господи, даже с Енси общий язык найти проще, несмотря на всю неприязнь. Мишель младше, но ей хочется обсуждать взрослые вещи — политику, машины, курс доллара… Вещи, совершенно Фраю непонятные и оттого скучные. Но то, о чём ему действительно хочется поговорить, от чего в синих глазах ненадолго вспыхивают искры живого интереса, для Мишель детская чепуха. Фрай считает иначе — люби его Мишель по-настоящему, а не как заменитель любви, идентичный натуральному, то прониклась бы нехитрыми увлечениями. Послушала бы с ним Rush и прошла бы новую игру. Но об этом он не говорит. Чтобы не обижать — и не терять её. Ведь кроме Мишель, ему не с кем провести время. Сеймура родители домой не пускают. Облака, невыносимо прекрасные в своём безмятежном величии, неторопливо плывут к плавящемуся за домами солнечному шару. Фрай снова задирает голову, чувствуя себя домашним гусем, увидевшим в небе по осени диких товарищей. Раз Мишель не может оценить это, пусть мимолётная вечерняя красота достанется ему одному — решает Фрай и ничего не говорит до конца прогулки. Мишель всё равно обижается — теперь на его молчание. 3001 Лила любит вещи, официально подписанные ярлыком «красота», поэтому вечером, отмывшись от болотной жижи, тащит Фрая на концерт голофона. Во взятом напрокат смокинге парень чувствует себя, будто вырядился на свидание. Хотя, зачем наряжаться, не понимает — они же будут полтора часа сидеть в темноте! А сам любуется Лилой, затянутой в длинное ассиметричное платье — голое плечо, обнаженный живот и заманчиво выглядывающее бедро. Рядом с такой девушкой любой парень будет меркнуть — даже, прости Господи, Бранниган. Что уж говорить о Фрае, которому не пошевельнуться нормально в дурацком костюме! Но когда сияющие яруса театра одни за другим погружаются в темноту, а на сцене появляется похожий на инфузорию инопланетный музыкант, Фрай обо всём забывает. Ему, из музыки знающему пару-тройку рок-групп из восьмидесятых, голофон кажется чем-то фантастическим, невероятным. Это ж надо — играть даже не пальцами, а силой мысли, превращая музыку в переливающиеся голограммы! «Таким и должно быть искусство далёкого будущего», — думает Фрай, впившись глазами в разливающееся над раструбом голофона золотистое сияние. Раньше музыка представлялась ему эдаким языком жестов, который способны понять все, но которому каждый придаёт свой смысл. Голофон избавил музыку от её очаровательной загадочности, поставил в один ряд с кинематографом и живописью — теперь каждый видит, что хотел вложить в произведение автор. Фрай не может сказать, что это хуже, чем было раньше — наоборот, судя по притихшим, оцепеневшим зрителям, все в полном восторге. Действительно, как в кино во время напряжённого момента. Инопланетянин рассказывает о своём путешествии на Землю, и никто не решается перебивать непочтительным кашлем — голограммы, сменяющие друг друга под вкрадчивое, похожее на кларнет дуновение, убедительнее и трогательнее любых слов. На мгновение очнувшись, Фрай оглядывается на Лилу. В зале темно, лишь слабое свечение голограмм бросает на застывшие лица перламутровые блики, но глаз девушки влажно блестит. Она шумно дышит, сдерживая всхлипы — и молча плачет, пристально следя за мерцающими голограммами, слезинки одна за другой сбегают по раскрасневшимся щекам. Фраю от обрушившейся со всех сторон красоты тоже немного дурно, но он замирает, любуясь. Умей играть, как эта инфузория, изобразил бы Лилу в первой же симфонии — во всей её неземной красоте. В жизни парень не находит для возлюбленной подходящих слов, красивых и точных — вдруг музыка сможет подсказать? Интересно, а сложно научиться играть на голофоне? Подростком Фрай поигрывал на блок-флейте… 1999 Домой Фрай возвращается по опустевшим улицам, изредка замечая сливающихся со стенами маргиналов. Все нормальные люди давно смотрят по телеку дурацкие пародии на собственную жизнь, обнявшись с женой на диване в цветочек — а ему ещё до дома дойти надо. В такие моменты он до болезненного остро ощущает себя никуда не годным неудачником. Мысль уволиться, что постоянно зудит в подкорке, вспыхивает назойливо ярко. Но тогда будет не на что жить. Хотя он и так живёт с родителями, благодаря им лишённый всяких перспектив и побуждений. Одной домохозяйки ему достаточно. Фрай с тоской провожает поднимает взгляд на огрызок луны, молча и настойчиво плывущий следом за ним. Вот бы улететь от всех на этот заманчивый кусок небесного сыра, собирать между кратерами перебродившее лунное молоко, как в том рассказе Итало Кальвино… И смотреть иногда на Землю, совсем не чувствуя тоски. «Даже и не мечтай, приятель, — обрывает мечтания голос Мишель в голове, почему-то очень похожий на его собственный. — В космонавты надо с рождения тренироваться, а ты похудеть не можешь». «Не могу, — соглашается Фрай и тут же возражает осторожно, — но мечтать-то никто не запрещает. Мыслей никто не слышит, в мыслях я могу построить себе дом на Луне и жить там с прекрасной инопланетянкой». Фрай останавливается посреди тротуара и задирает голову к луне. В иссиня-чёрном небе, прижимаясь поближе к безжизненному куску белого камня, слабо сияют маленькие звёздочки. А может, самолёты летят так высоко и светят себе фонариком. Зачем торопиться домой, если есть эта космическая красота? Рутина подождёт, а ночь так хороша… Только ночью Фрай может уделить время себе, помечтать, не боясь, что Пануччи прервёт его резким окликом или мать криком «гол!» Парень ещё долго любуется на луну — отстранённую и холодную, которая останется такой ещё на тысячу лет. А потом понуро вешает голову и плетётся домой, рассеянный и печальный. Газировка закончилась, и завтра ещё один такой же день — длинный и унылый. И так всю жизнь, пока над ним не сжалятся наблюдающие из космоса инопланетяне и не похитят его. Надеяться Фраю больше не на кого. 3001 После концерта Фрай, как полагается обладателю смокинга, провожает Лилу домой — в меблированные комнаты с окнами-иллюминаторами. Оба молчат, ещё под впечатлением от космической музыки, но Фрай не настаивает на разговорах. Держать Лилу под руку, наслаждаться теплом её разгорячённого влажноватого тела — уже какое-то романтическое счастье. С ней приятно молчать, с ней отрадно говорить — а о той, с которой гулял в Бруклине, Фрай забыл. Как там её звали, Мишель или Николь? Неважно. Лила благодарит за вечер и сдержанно касается губами его щеки — по-дружески, но всё равно хорошо до порхания в животе нежных крыльев. Фрай замирает, глупо распахнув глаза, Ощущение поцелуя замирает на коже, и прощаться с девушкой кажется не так тоскливо. А возвращаться по темноте домой — совсем не страшно. «Доброй ночи, Лила», — по-детски машет он замершей у подъезда девушке и привычно ныряет в трубу метро. В Новом Нью-Йорке даже ночью кипит жизнь, а застывшая над городом жёлтая Луна кажется ещё одним фонарём, очередным городским аттракционом. Теперь она не загадочная далёкая штука — катайся хоть каждые выходные. Сильные впечатления бодрят, как чашка кофе с молоком — но Фрай всё равно заходит в круглосуточный магазин возле общежития роботов и запасается Слёрмом. Бендера, скорее всего, дома нет — наверное, опять ввязался в разборки с другими роботами и вернётся под утро. А Фраю хочется дождаться его, рассказать, пока сон не вытравил краски из свежих воспоминаний. Пожалуй, можно поиграть в приставку и послушать Rush, как в старые времена. Rush, оказывается, сохранили в музее голов вместе с другими рок-группами. За тысячу лет они написали много хороших песен — Фраю жизни не хватит послушать. Но по старой памяти он включает «Tom Sawyer», и, наблюдая за экраном загрузки любимой игры, уплывает на тысячу лет назад. Он снова ночью один в бруклинском доме, предоставленный себе, пытается музыкой выгнать из головы тяжёлые мысли, залить газировкой, отвлечься на игру… «Погоди, приятель», — останавливает он себя и вздрагивает на продавленном кресле, как после кошмара. Призраки старой жизни проплывают мимо — бледные, потускневшие, угрожающие. Фрай отчаянно машет головой, вцепившись пальцами в волосы. Хватит, хватит об этом думать! Не было никакого Бруклина, пиццерии и скучной Николь (или Мишель?) Он всегда жил в этом чудесном городе, дружил с роботом и встречался с очаровательной инопланетянкой. Здесь его работа, его жизнь, его всё. А никакого прошлого не было, оно приснилось. «По сути, — успокаивает себя Фрай, — того, что я называю будущим, тоже нет. Есть настоящее. Настоящее — в смысле каждое мгновение, которое я проживаю. И настоящее — как физическое, неподдельное. Я могу потрогать эту банку со Слёрмом, подойти к окну и посмотреть на город, а завтра полететь в космос на доставку. Я просто под впечатлением от голофона». Кассету он всё равно выключает. Подходит к окну и долго смотрит на остроконечные башни, ни о чём не думая. Вернее, пытаясь не думать. В подкорке зудит настойчивая мысль — где-то там, на другом конце конечной вселенной, там, где заканчиваются звёзды и начинается белая пустота, такой же Фрай стоит на тротуаре ночного опустевшего Бруклина и тоскливо любуется вечной луной. 02.08.2023 — 12.08.2023