Про родственные души и связанные с ними проблемы

Не поймите неправильно, Квакити искренне нравилось наличие родственных душ в их реальности. Это звучало романтично и обнадёживающе, и в детстве он с трепетом ждал того дня, когда у него появится метка родственной души. Тогда он надеялся, что это будет что-то очевидное, типа имени или хотя бы инициалов. Он бы мог поискать их в интернете или на сайте поиска соулмейтов. В тайне от его мамы, конечно же. Она бы убила его, если бы узнала, что он выставил такую личную информацию в сеть. Малыш Квакити искренне не понимал этой предосторожности, но, что ж, у него так и не появилась потребность пользоваться этими сайтами. В детстве Квакити боялся, что у него может не быть родственной души. Такое случалось, причём чаще, чем хотелось бы. Точнее, соулмейты были у всех, просто никто не знал, когда именно появится метка. Не было полной гарантии, что это случится до того, как кто-то из вас заведёт семью и детей или даже умрёт. Родственные души были непредсказуемы. Вскоре Квакити вырос достаточно, чтобы понять, что можно спокойно жить и без соулмейта, но его десятилетнее я, насмотревшееся слезливых ромкомов его матери и искренне верившее, что так бывает и в реальности, отказывалось это принимать. В его мечтах он уже счастливо жил со своей родственной душой, которая обязательно будет милой и доброй красоткой-брюнеткой. Он мечтал, что у них будет пять детей, и они не смогут отвести взгляд друг от друга. Все мечты этого невинного ребёнка разбились, как только ему исполнилось двенадцать. Когда Квакити впервые увидел метку своей родственной души, он заплакал. Затем он сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Конечно, всё было не так плохо. Людям попадались метки намного хуже. Ему даже повезло. И Квакити бы отнёсся к этому намного спокойнее, если бы рост не был его главным больным местом. Он думал, что будет высоким, когда повзрослеет. По крайней мере, выше среднего (он не дорос даже до среднего показателя. Какая жалость). Он искренне верил в это. Осознание того, что все его мечты и надежды были разрушены, сильно ударило по его самооценке. Поэтому он злобно посмотрел на метку, отливающую красивым тёмно-красным цветом на его плече, и прошипел: —Когда я найду тебя, сука, я превращу твою жизнь в ад. Я ударю тебя по лицу, и мне будет плевать, кто ты. Метка самодовольно засверкала в ответ. Квакити сильно ударил по ней раскрытой ладонью. Было больно. Он упал лицом в кровать и от всего сердца разочарованно застонал. Его родственная душа—отстой. *** Его мама не поняла. Когда после долгих уговоров Квакити всё-таки показал ей свою метку, она лишь посмотрела на него с нежной улыбкой: —Кажется, у твоей родственной души непростой характер. Квакити надулся. Он не ожидал, что она поймёт, но немного больше сочувствия его горю было бы неплохим утешением. Мама ободряюще погладила его по голове. Он вздохнул. Было сложно злиться, когда она так делала. *** Он поблагодарил судьбу, что меткой его родственной души были её первые слова, а не инициалы её имени или время до первой встречи. Знаете, больше времени смириться с тем, что его соулмейт был мудаком. Да, Квакити всё ещё драматизировал, но, ну, никто не мог запретить ему это. Он со злорадством надеялся, что на теле его соулмейта были написаны слова, полные оскорблений и нецензурной брани. Этот ублюдок должен был подумать, прежде чем называть его коротышкой. Первые слова заканчивались тогда, когда ваша родственная душа прекращала говорить и ждала вашего ответа. Соулмейту Квакити потребовалось целых три предложения, чтобы наконец закрыть свой рот. Квакити приходилось носить одежду с рукавами по локоть из-за этого. Он ненавидел одежду с удлиненными рукавами. К сожалению, его об этом никто не спрашивал. К шестнадцати годам Квакити почти полностью перестал злиться на своего соулмейта за то, что тот был мудаком. Да, это заняло у него достаточно много времени, но подростки по своей природе довольно обидчивы, так что это не было его виной. С двенадцати Квакити не плавал. Он отказывался щеголять перед людьми с меткой, называющей его коротышкой. Первое время он пытался заклеить слова пластырем, но это никогда не работало достаточно хорошо, и Квакити не хотел предпринимать что-то масштабнее этого. Поэтому он сдался. Может быть, он не так уж сильно любил плавать. *** У Чарли не было абсолютно никакого чувства такта, так что Квакити не должен был быть застигнут врасплох, когда его, к сожалению, друг ворвался в его комнату без стука, открывая дверь с ноги и с порога начиная нести тарабарщину. Только чтобы застыть через мгновение, пока Квакити смотрел на него, как олень в свете фар, держа футболку в руках. Он был повёрнут левым боком к двери. Так, что Чарли с лёгкостью мог прочитать его метку. Что он и сделал, потому что он был Чарли и ему критические не доставало чувства такта. Квакити должен сказать своей маме, чтобы она больше никогда в жизни не впускала его в их дом. Никогда. —Блять, тебя что, стучать не учили?!—Квакити рявкнул, пытаясь прикрыть слова на своём плече. Чарли улыбнулся. Квакити быстро натянул футболку, а затем с абсолютно каменным лицом кинул в Чарли мирно лежавшую на ближайшей полке книгу. Чарли увернулся. Книга со стуком ударилось о стену, а затем о пол. Квакити потянулся за второй. —Эй, чувак, тихо, остановись! Мне жаль, что я вломился к тебе в комнату, окей? Я больше так не буду... Наверное. Квакити тяжело вздохнул и начал отодвигать руку от книжной полки. Не было смысла так злиться. Он почти предложил Чарли сесть, но это существо без желания жить решило открыть свой проклятый рот во второй раз. —Кстати, я не понимаю, почему ты так бесишься каждый раз, когда кто-то спрашивает тебя о твоей метке. Я имею в виду, твой соулмейт дал довольно точное описание тебя, если ты спросишь меня. К сожалению, Квакити не спрашивал. Судя по тому, как Чарли мгновенно согнулся пополам, удар в живот четвёртой частью Гарри Поттера может быть довольно болезненным. По крайней мере, книга не пострадала. *** К моменту, когда Квакити поступил в университет, он выработал почти идеальный иммунитет к шуткам Чарли, связанным с его меткой. Так что, когда их с Чарли поселили в одну комнату в общежитие, он был даже рад. Он бы никогда не признался, но несмотря на все свои недостатки, Чарли был отличным и верным другом и хорошо умел хранить секреты (что было довольно шокирующим, но не неприятным открытием). Учёба была выматывающей. Учиться на адвоката звучало круто, но Квакити несколько раз переосмысливал свои жизненные решения после поступления. Конечно же, за то небольшое время, которое он учился, он успел вляпаться в абсолютно дерьмовые отношения. И в его двадцать один он уже побывал в отношениях с человеком, которого стоило бы обходить десятой дорогой. Парень был ненамного старше Квакити, но уже был отцом-одиночкой с четырёхлетним ребёнком на руках. И, на самом деле, наличие ребёнка наоборот прибавило ему баллов в глазах Квакити. Плюсом к этому у ублюдка были деньги и красивое лицо. Конечно, Квакити ухватился за шанс, когда тот появился. Шлатт оказался абсолютным мудаком и алкоголиком. Это были не лучшие отношения в жизни Квакити, если вы спросите его. Серьёзно, он пообщался с Таббо всего неделю, но тот уже доверял ему больше собственного отца. И это явно что-то значило. Особенно учитывая, что Квакити ужасно ладил с детьми. Ах, его мечта о семье с красивой девушкой и пятью детьми рушилась прямо на глазах. Собственно говоря, он был геем. Девушка никогда не могла бы быть хорошим выбором в его случае. Его бедное маленькое я. Через четыре месяца их со Шлаттом недоотношений и через две недели после того, как он познакомил его с Таббо (ребёнок сначала шарахался от Квакити, как от прокажённого, но как только убедился, что он не представлял опасность, отказывался его отпускать), Квакити связался с Паффи, сестрой Шлатта. Когда Квакити убедился, что Паффи можно доверять, он рассказал ей о злоупотреблении алкоголем, которым страдал Шлатт, и о том, что Таббо не будет в безопасности рядом со своим отцом. Паффи пришла в ужас. В кротчайшие сроки проблемы с опекой были решены, и Таббо отправился жить к своей тёте. Один из сыновей Паффи, Дрим, был слегка странным. Хотя он был искренне рад тому, что у него появился младший брат, и последний раз, когда Квакити заезжал к ним в гости (что он делал довольно часто, потому что, к его удивлению, Таббо очень сильно привязался к нему, а Паффи была искренне благодарна ему за то, что он помог её племяннику), Таббо выглядел как никогда счастливым, болтая о своей новой семье, пчёлах и совсем недавно появившейся метке души: «Да, пчёлы классные», написанное белыми и чёрными чернилами, разделённое прямо посередине. Таббо визжал от счастья и носился по дому с криками: «Они тоже любят пчёл!» Квакити не завидовал ребёнку с его милой и компактной меткой родственной души. Он был просто... Немного разочарован своей. Но он был искренне рад за Таббо. Может, он и не любил детей, но что-то в этом ребёнке было удивительно особенным. Что ж, он мог бы сделать небольшое исключение для Таббо. Только одно. *** Теперь, когда проблема со Шлаттом была решена, а сам ублюдок лежал в наркологии и лечился от своей алкогольной зависимости, у Квакити наконец было свободное время. Которое исчезло так же быстро, как и появилось, потому что ему надо было готовиться к сессии. Это было ужасно, поэтому после трёх раз, когда он падал лицом в парту прямо на лекции, он решил всё же сходить в ближайшее кафе за нормальным кофе и надеяться, что это поможет. Дополнительным плюсом было то, что он мог немного там позаниматься. Чарли очень долго говорил о своей девушке, которую он так давно хотел пригласить к себе. И, в отличие от Чарли, у Квакити было чувство такта, поэтому он сказал, чтобы Чарли приводил её в общежитие, а сам ушёл в кафе, планируя провести там ближайшие два часа и посмотреть, отрубится ли он или кофе и правда сработает. Потому что энергетики этого не делали. Один из бывших Квакити подсадил его на энергетики. Через пару месяцев Квакити наконец заметил, что они наоборот делают его сонным. Ему пришлось прекратить их пить. Что было довольно тяжело, на самом деле. Но он был бедным студентом. У него не было возможности тратить больше необходимого. *** Первое, что замечает Квакити, когда входит—это то, что внутри кафе выглядит даже приятнее, чем снаружи. До этого он ходил в другое кафе, которое было ближе к его университету, но оно недавно закрылось, так что ему пришлось попробовать что-то новое. Цветовая палитра внутри мягкая и успокаивающая, и Квакити чувствует, как напряжение медленно покидает его тело. В кафе в это время дня лишь пара посетителей, и это определённо плюс для кого-то вроде него. Квакити подходит к кассе. За стойкой стоит девушка с розовыми волосами и приветливой улыбкой, на её бейджике написано: «Ники». Она кажется достаточно дружелюбной, чтобы остатки напряжения полностью ушли из его тела. —Здравствуйте, как я могу вам помочь? —Здравствуйте, я бы хотел большой эспрессо и пару банановых кексов,—Квакити говорит самым вежливым и мягким тоном, на который только способен в этом момент. Ники с улыбкой кивает и называет цену. Квакити расплачивается. —Спасибо за заказ. Всё будет готово через 5 минут, ожидайте, пожалуйста. Квакити кивает и садится за свободный столик у окна, с которого всё ещё может видеть то, что происходит за кассой. Именно поэтому он видит, как бариста, очень высокий и несправедливо привлекательный парень, рассматривает его, а затем, поймав его взгляд, дерзко ухмыляется. Квакити хмурится, слегка краснеет и борется с желанием показать этому идиоту средний палец. Он отворачивается на мгновение, а затем украдкой продолжает наблюдать. Он видит, что именно этот бариста делает его кофе, затем достаёт из кармана джинсов маркер и что-то пишет на стакане. И, хотя Квакити чувствует небольшой прилив любопытства, он всё же ещё сильнее хмурится. Какого чёрта этому мудаку от него надо? —Ваш заказ готов,–Квакити слышит голос Ники и видит, как она машет ему. Он подходит и с благодарной улыбкой берёт кофе и кексы. —Большое спасибо. —Приходите ещё!—Ники радостно отвечает, а затем выходит за дверь, перед этим крикнув бариста:—Уил, подмени меня, пожалуйста. Уил кивает. Квакити почти доходит до своего столика, но затем вспоминает про надпись и с любопытством рассматривает стаканчик. На боковой части стаканчика слегка кривым почерком написано: «Ты выглядишь очень низким и злым. Мне такое нравится. Познакомимся?», подмигивающий смайлик, номер телефона и «Уилбур» под всем остальным текстом. Квакити требуется вся сила воли, чтобы не смять стаканчик в руке и не выбросить его в ту же секунду. Но у него нет достаточной силы воли, чтобы просто проигнорировать эту убогую попытку познакомиться. Поэтому он разворачивается и тяжёлыми шагами идёт к стойке. Его брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию, а щёки покраснели от злости. От ставит стаканчик на стойку. Недостаточно сильно, чтобы разлить содержимое, но достаточно, чтобы это издало звук. Ублюдок поворачивается к нему. На его лице за секунду расцветает эта отвратительная дерзкая ухмылка. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но Квакити зло шипит: —Сходи нахуй, ублюдок, тебя никто не спрашивал. И мой рост вполне себе средний. На секунду на лице ублюдка отражается недоумение, а затем он переводит взгляд на слегка помятый стаканчик с кофе, затем снова на Квакити. Его лицо расцветает. Он смотрит на Квакити прищуренными от удовольствия глазами: —Ой, коротышка злится, что я назвал вещи своими именами? Ты ещё милее, когда злишься. Выглядишь, как злобная маленькая уточка. Из горла Квакити вырывается рычание, и он непроизвольно оскаливает зубы, собираясь во второй раз послать этого ублюдка нахуй, но его перебивают: —Вы посмотрите, какие у уточки острые зубки. Такой маленький, но такой сердитый,—ублюдок намеренно искажает свой голос, чтобы звучать так, будто он разговаривает с малышом. Это выводит Квакити из себя. Он опирается на стойку и пытается угрожающе нависнуть над Уилбуром. Попытка проваливается, потому что Квакити приходится встать на цыпочки, а Уилбур продолжает смотреть на него сверху вниз. —Ещё хоть слово, и эти зубы перегрызут твою глотку. Ублюдок, Прайм бы его побрал, выглядит ещё более довольным. Он подходит ближе, наклоняется к Квакити так, что их носы почти касаются друг друга, и мурлычет: —Это предложение?—когда всё, что делает Квакити, это злобно пялится, он весело фыркает.—Не знал, что моя родственная душа будет такой забавной. Мне это нравится. Квакити почти говорит что-то язвительное в ответ, но затем его мозг обрабатывает слова ублюдка, и мир перед его глазами становится белым. Абсолютная чистейшая пустота. Как, чёрт возьми, он мог не заметить, что Уилбур сказал то, что с двенадцати лет было написано на его плече? Какого чёрта он так сильно увлёкся ссорой с этим ублюдком? На самом деле, он мог бы понять ещё тогда, когда читал текст на стаканчике. Хоть написано было криво, почерк безошибочно был тот же, что и на его плече. Он пялился на эти буквы годами, но всё ещё не узнал их, когда это было необходимо! Прайм, он был тупицей. Квакити мысленно бьётся головой о метафорическую стену. Затем он переводит на Уилбура пустой взгляд, замахивается и со всей силы бьёт его по лицу раскрытой ладонью. Он чувствует удовлетворение от того, какой болезненный звук издаёт Уилбур. —С двенадцати мечтал это сделать,—он говорит с маниакальной ухмылкой, а затем хватает свои кексы с кофе, разворачивается и уходит. Перед самым выходом он слышит голос Уилбура: —Это был прекрасный удар, любовь! Ты ведь придёшь ещё, не так ли? Теперь мы связаны навсегда! Последние слова ублюдок почти пропевает. И, чёрт возьми, он звучит влюблённо. Квакити даже чувствует себя неловко. Он останавливается, поворачивает голову и смотрит Уилбуру прямо в глаза и поднимает стаканчик с кофе, всё ещё ухмыляясь: —Молись, чтобы этот кофе был вкусным. Уилбур потирает покрасневшую от удара щёку и широко улыбается. Квакити разворачивается и уходит так быстро, как только может, чтобы не разбираться в тех странных чувствах, которые вызвала у него в животе эта улыбка. Они оба знают, что завтра он вернётся. Чёрт возьми, его соулмейт сумасшедший. Квакити весело фыркает. Разве это не было очевидно с самого начала?