Плохой. Хороший. Испорченный

Душно… Тесно… Больно… Я пытаюсь открыть глаза, но солнечный свет, попадающий в комнату через огромные панорамные окна, кажется просто ослепляющим. Усиленно моргаю, но глаза тут же начинают слезиться, и я слишком быстро сдаюсь, закрывая лицо руками, и вжимаюсь в подушки. Меня невероятно тошнит, а боль такая острая, что я даже не могу точно сказать, в каком месте она сосредоточена. Несколько секунд я лежу неподвижно, боясь даже вздохнуть лишний раз, чтобы не причинить себе еще страданий, но затем понимаю, что больше так продолжаться не может. Подавляю тяжелый вздох, сцепляю зубы и кое-как выпутываюсь из одеяла, которое кажется таким тяжелым, словно бы весит не меньше тонны. Усаживаюсь на постели и замираю на пару секунд, чтобы привыкнуть к новой порции боли. Когда она утихает, я все же разлепляю потяжелевшие веки и осматриваюсь вокруг. Мои самые страшные опасения подтверждаются: комната выглядит едва знакомой. По крайней мере, я точно уверена, что ни такой дорогой ремонт, ни такая мебель моей семье не по карману, и было бы глупо надеяться на свалившееся за одну ночь сказочное богатство. Все: от настенных светильников до огромной двуспальной кровати с кованой черной спинкой выдает состоятельность владельцев. Я окидываю беглым взглядом мягкие черные кресла у стены справа, стоящий слева рабочий стол с ноутбуком последней модели, о котором могла только мечтать, и, наконец, задерживаюсь на раздвижных дверцах зеркального шкафа, где отчетливо вижу свое отражение. От вчерашнего макияжа остались только потеки туши под покрасневшими глазами. Каштановые волосы растрепаны, в уголке губ виднеется смазанный след помады, а на коже, прямо возле ключицы, отчетливо виден засос. С губ срывается стон… Вот это влипла, так влипла… Медленно, стараясь не делать лишних движений, чтобы не причинить себе еще больше боли, выбираюсь из постели и стягиваю с кровати простынь, чтобы обмотать вокруг обнаженной груди. Тошнота усиливается, а тело ломит так, что я сгибаюсь пополам, но все же заставляю себя кое-как доползти до выхода из комнаты. К счастью, ванная расположена прямо напротив, и мне удается прошмыгнуть в нее, не привлекая к себе лишнего внимания. Струи душевой воды обжигают, но в то же время успокаивают. Я опускаюсь на самое дно кабинки, прижавшись спиной к стеклянной стенке, и обнимаю себя обеими руками, мелко дрожа не то от холода, не то от мысли о том, что натворила. Из горла вырывается судорожный всхлип, и я тут же закрываю рот обеими руками, крепко зажмурившись от очередной вспышки боли. Мне нужно бежать отсюда и как можно скорее… Но скрыться незамеченной мне все же не удается. Когда выхожу из ванной в коридор, то едва не врезаюсь в проходящего мимо хозяина квартиры. Высокий. Красивый. Спортивный. Невероятно богатый… Любая девчонка на моем месте пищала бы от восторга, что ей удалось заполучить такого принца, а я готова локти кусать из-за своей ошибки, ведь прекрасно понимаю, что стала для него случайной игрушкой, галочкой в бесконечном списке, пустышкой, не заслуживающей внимания. — Проснулась? — усмехается он, окидывая долгим прожигающим взглядом мое полуобнаженное тело, завернутое только в полотенце. Ничего более подходящего в ванной не нашлось, а таскать за собой испачканную простынь показалось отвратительным. — Проходи в кухню. Кофе угощу. Он сам для этого утра выбрал совсем не кофе. Судя по цвету и запаху, у него в руке стакан с виски, и меня воротит от одного только вида этого напитка. Больше никогда в жизни не буду столько пить. — Спасибо… — отвечаю тихо и неуверенно, слегка смутившись от его взгляда. Я даже не сразу понимаю, что он направлен прямиком на засос у меня под ключицей. На губах парня расцветает ухмылка. — Этим явно не стоит гордиться… Мерзко и грязно. — Вчера тебе нравилось, — произносит он с нескрываемым самодовольством, и я морщусь от нового приступа головной боли. Вчера… — Я не помню, что было вчера, — отзываюсь, проходя мимо него и направляясь к двери, которая кажется мне входом в кухню. По крайней мере, вчера мне так и не пришлось там побывать. На самом деле я почти не соврала. Воспоминания о вчерашнем вечере вспыхивают обрывками и тут же гаснут, словно огоньки умирающей новогодней гирлянды. Наверное, все дело в том, что я совсем не хочу об этом вспоминать. — Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Артем, чье имя засело в голове так плотно, что даже при желании я не смогла бы сделать вид, что забыла его. Он опережает меня и открывает дверь, но тут же преграждает путь. — Хочешь поговорить о том, как я лишил тебя девственности? Когда он поворачивается ко мне, я инстинктивно делаю шаг назад. Ухмылка на губах парня становится только самодовольнее, и я чувствую, как меня мутит. От его слов мне совсем не по себе. Тело бросает в жар и тут же в холод, а слабость становится такой ощутимой, что невольно приваливаюсь к стене. Но Артем делает вид, что не замечает моего состояния, потому что следующей фразой он решает добить меня окончательно. — Или ты хочешь, чтобы я напомнил, как ты умоляла меня об этом? — говоря это, он не сводит с меня внимательного прожигающего взгляда, наслаждаясь моим стыдом и бессилием. Это кажется отвратительным. Словно маленький ребенок, я закрываю уши руками, в то время как гирлянда вдруг вспыхивает сразу тысячами огоньков, грозясь ослепить меня. Воспоминания душат, давят, причиняя все больше боли, которая и без того казалась невыносимой. — Заткнись, — шиплю, но голос звучит не угрожающе, а почти умоляюще. Артем делает ко мне шаг, и я чувствую, как кровь приливает к щекам, а затем… Его лицо начинает расплываться перед глазами. Артем ловит меня в последний момент, крепко обхватывая рукой за талию и прижимая к своей груди. Я чувствую, как мелко дрожу, снова оказавшись к нему так близко. Его дыхание обжигает кожу, и я замираю в крепких руках, словно загнанный в ловушку зверек. — Хочешь, я расскажу о том, как громко ты стонала, когда я был в тебе? — шепчет он, обнимая меня обеими руками и наклоняясь так, чтобы говорить ближе к моему уху, отчего кожа покрывается мурашками. Его голос такой низкий, хриплый и обволакивающий… Но я больше не позволю ему одурманить меня. Игнорируя тупую ноющую боль, резко высвобождаюсь из объятий и отступаю на шаг, снова приваливаясь к стене. — Заткнись! — повторяю громче и отчетливее, чувствуя усиливающуюся дурноту и шум в ушах. Артем по-прежнему смотрит на меня с легкой насмешкой, и это одновременно раздражает и заставляет почувствовать себя жалкой. — Отвали от меня. — Это ты ко мне первой подошла, — напоминает Артем, минуя меня и направляясь прямиком к кофеварке. Я медлю, прежде чем пойти следом за ним в кухню. Меня мучает жуткая жажда, и я понимаю, что умру, если не выпью хотя бы стакан воды. — Для девственницы… ты была довольно убедительна в своих намерениях. Он либо подмигивает мне, либо у него дергается глаз, но ни то ни другое не вызывает у меня положительных эмоций. Я готова на что угодно ради волшебной палочки, которая сотрет мне память об этой чудовищной ошибке по имени Артем. Но чудес не бывает, поэтому я продолжаю стоять на входе в его кухню — полураздетая, растрепанная и жалкая. Тишину прерывает только негромкий шум кофеварки, и я чувствую, как аромат кофе одновременно манит и усиливает тошноту. — Может быть, это поможет освежить память, — с этими словами Артем переливает кофе в чашку и ставит на стол, подталкивая в мою сторону. Несколько секунд я продолжаю топтаться у двери, но жажда все же побеждает. Парень усмехается. — Как видишь, я гостеприимный хозяин. А еще умею быть благодарным, учитывая, как шикарна ты была этой ночью… Не могу сказать то же самое о твоих качествах. Шумно вздыхаю, но все же подхожу ближе, чтобы взять чашку, ведь понимаю, что без кофе вряд ли смогу даже покинуть порог этой квартиры, если меня из нее не выволокут. Напиток оказывается обжигающим и приторно-сладким, но я все равно продолжаю пить его маленькими торопливыми глотками, ведь хочу убраться отсюда поскорее. Артем в это время продолжает пить свой виски, но я замечаю, как он то и дело заинтересованно поглядывает на меня, и мне хочется закрыть лицо руками, только бы спрятаться от этого взгляда. На самом деле он прав. Во всем. Это я к нему подошла, это я инициировала нашу близость, это все я… Зачем? Не знаю. Наверное, просто была слишком пьяной и глупой. Хотела почувствовать себя взрослой, уверенной, поспорила с подругами, что смогу окрутить одного из парней-мажоров, что развлекались неподалеку от нас. А он и не сопротивлялся особо, потому что на самом деле я только хотела быть коварной охотницей, а оказалась все тем же доверчивым зверьком. Ловушка захлопнулась, а я только утром поняла, что меня поймали… и поимели. — Мне не следовало столько пить, — бормочу себе под нос, но Артем усмехается. Услышал… Да и черт с ним. — Тогда бы ни за что не связалась с самоуверенным козлом. — Это я козел? — фыркает он, опираясь руками о край деревянной столешницы. Я невольно замечаю, как напряжены его мышцы, проглядывающиеся из-под ткани черной домашней футболки с короткими рукавами. — Ты ведь совсем меня не знаешь. — Такие, как ты, все одинаковые, — хмыкаю я, и на губах парня снова расцветает ухмылка. А взгляд становится таким выразительным, что в нем без лишних слов читается вопрос о том, откуда мне знать, если у меня толком и не было никакого опыта? — Подружки рассказывали. Из его груди вырывается смех — негромкий и легкий, даже красивый, но мне сейчас это совсем не кажется очаровательным. Мне так тошно, что выть охота, ведь не будь я такой глупой и пьяной, никогда бы не отдалась в свой первый раз случайному парню. Не то, чтобы мечтала сделать это по большой любви, но хотелось хоть немножко романтики, а теперь мне остались только пустота и чувство, что меня использовали. — Окей, тогда проваливай, — произносит Артем резко и отчетливо, одним глотком допивая виски из своего стакана, после чего со стуком ставит его на кухонный стол. Звук отдается болью в моей измученной голове. — Раз я такой козел, то давай, проваливай из моей квартиры. Ты ведь сама знаешь, что у меня таких, как ты, очередь за дверью стоит. — Знаю, — произношу мрачно, стараясь не показывать, насколько сбита с толку внезапной сменой его настроения. В этот момент парень смотрит на меня так, словно где-то на его языке вертится фраза: ничего ты не знаешь, Джон Сноу. От этой мысли на губах появляется усмешка, которая тут же гаснет, когда я замечаю, что его взгляд снова опускается к засосу. — Козел! — срывается с губ, и я разворачиваюсь, чтобы направиться к выходу из кухни. Мне нужно найти свои вещи. Кажется, я видела платье в спальне. — Яна! — вдруг окликает меня Артем, и я с удивлением отмечаю, что он запомнил мое имя. Медленно оборачиваюсь, после чего мне в руки, прямо как в дешевой комедии, летят мои трусики. Я едва успеваю их поймать. — Это не забудь! — Чертов извращенец! — выдыхаю я, сжав в руке элемент нижнего белья. Парень снова смеется. Щеки вспыхивают, когда представляю, как он таскал эти трусики где-нибудь в кармане, и неизвестно что с ними пытался сделать. — Вообще-то ты сама мне их в карман запихнула, — фыркает Артем, ничуть не смутившись. А вот я чувствую все большую неловкость. — Сказала, что я должен хранить их в память о нашей жаркой и страстной ночи. Но раз уж ты ничего не помнишь… я подожду, когда ты снова захочешь мне их подарить. Но на этот раз уже на трезвую голову… Эмоции переполняют с такой силой, что не сдерживаюсь, и показываю ему средний палец, после чего ухожу, громко хлопнув дверью… Я тут же об этом жалею…