Всё начинается с осени

— Просто нарежь её! — Кубиками? Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить себя ароматом экстракта ванили. — Да, кубиками. Не сильно крупными, так быстрее приготовится. — А дальше? — А потом мы достанем форму из духовки и… Звонок мобильного бьёт по ушам невыносимой частотностью; всё вокруг замерло: движение мелких пылинок в воздухе замедлилось, даже старый и затыкающийся только по праздникам холодильник прекратил своё дребезжание. Краем глаза вижу, что его голова, — как и моя, — медленно поворачивается к источнику звука. Я пытаюсь стечь со стула. Делаю маленький шаг. Ещё один. — Усади свою задницу обратно, Веснушка. Мы ведь договорились. Шумный, недовольный вздох разносится по комнате, теряясь среди возобновившихся постукиваний ножа по деревянной разделочной доске; в нос бьёт запах распотрошённой тыквенной мякоти и выпекающегося в духовке песочного теста. Подхожу к купленной в прошлом году дешёвой кофемашине и достаю из держателя капсулу. — В этом году в доме холоднее, — высказываю, когда прибор перестаёт шуметь, и пытаюсь согреться, прижимая ладони к горячим стенкам. Мне не отвечают: кружка из рук исчезает, оставляя покалывающий жар на коже; он снимает с себя утеплённую кофту и тут же набрасывает на мою голову, отчего волосы становятся растрёпанными. Но я не жалуюсь — мне нравится молчаливая забота. Люцифер ворчит, одёргивая задравшуюся вверх футболку, вновь протягивает кружку с кофе и возвращается к кухонному острову. — Можешь уйти в гостиную, — произносит между делом. — Сядь на диван, включи фильм. Мотаю головой, глядя в его глаза, и прячу улыбку в ароматной пенке. Он тем временем заканчивает с тыквенной начинкой: ставит на плиту кастрюлю и заливает водой оранжевые кусочки. На то, как он готовит, можно вечность смотреть — со стопроцентной уверенностью заявляю. По большей части я наблюдаю за тем, как напрягаются и расслабляются мышцы его рук при работе с ножом, например, но это всё равно завораживает. Он вынимает из холодильника ингредиенты для сливочной части пирога, а я быстро допиваю свой кофе, чтобы достать миксер из шкафчика. Мы двигаемся слаженно и чётко, хоть и вовсе не сговариваемся; периодически молчим, как сейчас, но эта тишина не состоит из напряжения, как было раньше. И это просто обалденно. — Ты не договорил, кстати, Мими справл… — Вики, — он кладёт ладонь на мои полураскрытые губы. — Мы не обсуждаем работу в отпуске, так? Я киваю. — Задай мне этот вопрос через неделю, когда будем возвращаться домой. Высовываю язык и прохожусь им по центру ладони, стараясь избавиться от преграды. Люцифер, ожидаемо, отдёргивает руку, его брови хмурятся, но моя уверенность в том, что на этом всё прекратится, развеивается в лиственную труху: его руки теперь атакуют мои бока, отчего изо рта вырывается нечеловеческие звуки. Я до смерти боюсь щекотки! И он это знает! — Л-люц… и… ф-фер! — вырываюсь из захвата и оббегаю остров, становясь на противоположную от его загребущих конечностей. — Ты такой… — Придурок? — Нет! Он лишь усмехается и достаёт металлическую миску. Я возвращаюсь к его рабочей поверхности и открываю упаковку творожного сыра, сразу высыпая содержимое в ёмкость. Хватаю миксер и погружаю венчики, включая самую низкую скорость. Он поддерживает металлический край, чтобы снизить процент возникновения сливочного фейерверка, если миска начнёт крутиться. Говорю же, слаженный механизм. — Открой сливки, пожалуйста, — шепчу. — И проверь тыкву. Я с этим закончу сама.

***

Спустя час они выходят на задний двор дома, держа в руках по чашке горячего шоколада и блюдцу с куском пирога. На крыльце стоят два кресла и маленький круглый стол; солнце согревает воздух, отчего тут гораздо теплее, чем внутри. Зная Вики, он думает о том, что точно перед сном нужно будет достать из кладовки маленький обогреватель и дополнительное — третье — одеяло. Сейчас она улыбается, усаживаясь на плетёное сиденье и чудом не расплёскивая содержимое кружки, смотрит куда-то вдаль. Солнечные лучи падают на её волосы, отсвечивая такой ослепительно яркой рыжиной, что с трудом удаётся не зажмуриться. Люциферу кажется, что она вообще вся светится. Постоянно. Бывают и не очень хорошие моменты, например, если заказчики её работ меняют своё мнение по пять раз на дню, заставляя вносить миллион правок. Вот тогда Вики начинает злиться, а он находит в таком её состоянии повод для улыбки. Ситуация невесёлая, но она очаровательно бесится в такие мгновения. Раньше он их попросту не замечал — некогда было, но теперь с лёгкостью принимает на себя бурчание и сдавленный крик в рубашку, когда только входит в квартиру, возвращаясь из офиса. Потом она поднимает раскрасневшееся лицо, обнимает его за шею и целует. А ещё иногда кусает. — Надо послать Джозефине корзину с фруктами, — она поворачивает лицо к нему, делает глоток из кружки. — Если считаешь необходимым. Джозефина Миллстоун, по его мнению, — которое он не озвучивает, — почти ничего не сделала. Она была слушателем, сторонним наблюдателем. Ещё пару раз после возвращения в Лондон в прошлом году они навестили её, но на этом встречи прекратились. Отпала необходимость. Однако Люцифер думает, что её присутствие всё же ко многому подтолкнуло. И как же хорошо, что тот сложный период закончился.

год назад

Он перехватил её на подходе к дому. Перехватил — странное слово, потому что Вики отнюдь не неслась к своей двери в слезах, а спокойно шла, кутаясь от дождя в вороте пальто. А вот Люцифер был зол. Сильно. — Какого хрена, Вики? — обычно спокойный голос вдруг стал низким и рокочущим звуком. Она поднимает взгляд с земли, а от пустоты в голубых глазах хочется спрятаться. Она останавливается, являя собой полное смирение. Говорят, равнодушие хуже всего? Это правда, Люцифер теперь это видит. Пусть бы лучше злилась и убегала; пусть бы выпустила пару слезинок, а не смотрела вот так. Никак. — Уходи, — вновь продолжает шагать к низкой изгороди. Хрена с два он уйдёт. Простояв около часа у старой городской библиотеки, попав под дождь, выдержав странные взгляды пожилых дам. Словно какой-то сталкер-маньяк-убийца. — Ты обещала ужин, дорогая, — пускается вслед за ней по вымощенной камнем дорожке, к деревянному крыльцу. — Я обещала, я поужинала, — звук тихого голоса почти растворяется в порывах ветра. Она открывает дом ключом, методично провернув тот в скважине два раза, и входит внутрь, пытаясь тут же закрыть за собой дверь. Его нога в замызганных грязью ботинках мешает. Люцифер ожидает вспышки, яростной и звенящей недовольством, но нет. Вики просто отпускает руку, мелко вертя головой будто в только ей понятном отрицании. Она снимает с себя чёрные сапоги, скидывает пальто на старый комод и проходит к лестнице, ведущей на второй этаж. Не оборачивается, не спрашивает ни о чём, хоть и знает о его присутствии. На секунду, прежде чем последовать за ней, он останавливается. Понимает, что жестоко объебался — теперь уже понимает, — и ни раз, ни два. На протяжении целого года игнорировал накалившуюся до предела атмосферу. Его не торкнуло, пока Вики не стало в их общей квартире. В сравнении с тем эпизодом бессильной ярости, в который она его погрузила перед тем, как свалить, тишина была оглушительной. Давила на мозг, разрушала мироустройство, сжирала изнутри. Его хватило на несколько часов. Он позвонил её бабушке — не матери, ведь знал, кто на самом деле близок Вики, — и не надеялся на ответ, но старушка его отчего-то любила. Но любила и внучку, а потому вовсе не выложила сразу все карты. Загадка не была сложной, но ушло бы куда больше времени, решись он справляться сам. Быстрый сбор, несколько часов тряски на поезде. Казалось, решение близко, но… Ушла неделя, чтобы уговорить Вики на ужин. В первый раз — десять лет назад — она так же долго соглашалась. Упрямая. А теперь так легко отпускает? Люцифер привык идти до конца. Оставляет у входа свою обувь, пальто накидывается на тот же комод. Горловина свитера противно мокрая, с волос капает на плечи, но он двигается по направлению к лестнице — наверное, там находится спальня. Вики обнаружена им в небольшой комнате с кованой двуспальной кроватью, обоями в мелкий цветок и мансардной крышей. Он ни разу не был здесь, что теперь считает большим упущением. Она сюда вписывается — в любое место, на самом деле, — но здесь является частью обстановки. Оживляющей, яркой деталью, без которой всё остальное видится серым и застывшим. — Тебе нужно уйти. Говорит это, стоя рядом со своим спальным местом в одном нижнем белье. В комплекте. Странная. А выглядит исхудавшей. Измученной. «Стресс? Недосыпание?» Делает шаг к ней. — Ты не слышишь? — её голос повышается; не сильно, но уже прогресс. — Вали нахрен, Люцифер. Люцифер честно старается не улыбнуться. А может, ему стоит это сделать? Наверняка Вики взбесится. Расслабляет мышцы, чувствует, как щека подёргивается. А Вики сжимает челюсти. Предсказуемая. Он движется в верном направлении, чувствует это своим нутром. Следующий шаг опасен, почти на грани: хватает края свитера и стягивает тяжёлую ткань через голову, отслеживает расширяющиеся голубые глаза и приоткрытый рот — от удивления или от его наглости, плевать, — вынимает из шлёвок брючный ремень… — Издеваешься?! — сорвавшийся визг — музыка для его ушей. — Я тебя почти час прожда… Приближается к ней на немыслимой скорости, впечатывается в тело, затыкает рот поцелуем — жадным, страстным, тоскующим, — невнятное мычание вырывается из её горла, а он ловит его своими губами. Поднимает её вверх, её ноги обвиваются вокруг торса, пятки утыкаются в бёдра, а руки чертят жгучие линии на коже спины. Но она отвечает на этот поцелуй — кусается, царапается, но отвечает, а не висит безвольной куклой. От осознания этого в голове взрываются разноцветные залпы. — Тты-мх-м, — Вики пытается вырваться, переносит ладони на грудь в попытке отдалиться. — Заткнись, милая. Он разворачивается, расцепляя её голени за своей спиной и кидает тело на цветные разводы постельного белья. Вики задыхается от резкой смены дислокации, забавно открывает и закрывает рот, будто слов не может найти — все оказались в горле, подталкиваемые его языком. Люцифер снимает с себя расстёгнутые брюки, ставит колено на матрас, оказавшийся явно не таким мягким, каким выглядит, но его останавливает холодная ступня, упёршаяся в грудь. Его рука хватает щиколотку и кладёт ногу на плечо, удерживая её там; он радуется артистичному сопротивлению, этой театральной постановке; вторая ступня снова упирается в его тело, и тут же повторяет судьбу первой. — Попалась, — шипит, видя звёзды возбуждения в её потемневших радужках. Он склоняется к ней, отчего задница приподнимается от матраса и толкается в затвердевший член. Он отпускает её ноги, что тут же вновь смыкаются на пояснице, руками упирается сбоку от разметавшихся по постели рыжих прядей волос. Чувствует холод её дрожащих ладоней на своих плечах, взглядом прослеживает их движение; Вики оставляет его кожу, перебираясь на свою грудь. Тонкие пальцы находят блестящую застёжку на кружеве, одним движением заставляя лиф распахнуться. Соски светло-коричневые, твёрдые, зовущие; на молочной груди ярко выделяются рыжие пятнышки. Веснушки. Его язык опускается ровно к ним, заставляя Вики громко ахнуть — словно не этого она ожидала. Да, как же. Губы смыкаются на вершине соска, после чего зубы прокатываются по сморщенной коже, вынуждая звонкий крик наполнить эту небольшую комнату. — Не сильно и сопротивляешься, да, детка? Её лицо вновь вспыхивает, проталкивая руку вниз по своему телу и стискивая ладонью твёрдый член через натянутую ткань. — Мне тебя жаль, придурок, тяжело же с таки… Вновь целует, только бы прекратила нести свою чушь. Она прикусывает его нижнюю губу до острого, болезненного чувства. Дикая. С большим нежеланием отрывается от неё, вновь располагаясь на коленях между её ног. Цепляет пальцем резинку кружевного белья у живота, проводит пальцем вбок, стягивая преграду. — Поднимись, — её зад слегка подпригывает вверх, ноги протягиваются из-за спины перед его лицом, скрещиваясь в лодыжках, как только трусики исчезают. Он хватает лодыжки одной рукой и подтягивает вверх; пальцами второй проводит по мокрым складкам от входа к клитору и назад. — Такая у тебя жалость? — толкает пару фаланг внутрь. — Буквально ей истекаешь, Вики. — Хватит уже, Люцифер! — Поговорим о том, что случилось? — на этих словах погружает два пальца внутрь, наслаждаясь несдержанным стоном Вики. — Сейчас? — она сучит ногами, избавляясь от хватки и расставляя их в стороны; пытается дотянуться до него, притянуть к себе. Его пальцы двигаются туда и обратно, большой прижимается к пульсирующему клитору, отчего Вики вся сотрясается. — Не уверен, что ты не сбежишь, — скользит подушечкой кругами снова. — Ладони на грудь, милая. Поиграйся. Она часто и поверхностно дышит, но послушно сжимает между пальцев торчащие соски; дёргает, гладит, стонет и нетерпеливо всхлипывает. — Где ты меня ждала? — продолжает терзать её, подводя к краю. — В… В п-пабе, — стенки сокращаются вокруг его пальцев, оповещая о скором взрыве. — Ты ж-же сказал, что… Оставляет её пустой и недовольной, тянется к боксерам и стягивает их вниз настолько, чтобы лишь освободить член. — Я сказал, Вики, — проводит головкой по складкам, — что мы встретимся там, — вводит на дюйм, — где познакомились. Её рот раскрывается, слова будто застревают на середине пути. — Да-да, библиотека, Вики. — Х-хорошо! — она ёрзает задницей, сминая постельное. — Но я звонила, почему ты… Он скользит внутрь стремительно, раздвигая упругие стенки, соединяясь с её телом полностью. — Я его не брал с собой, — оказывается близко с её лицом, целует, отодвигается, выходя. — Ведь такой мудак, — толкается вновь, — и не хотел отвлекаться ни на что. Она пытается что-то ответить, но с каждым движением его бёдер захлёбывается в буквах, не имея возможности выдавить и слова. — Скажешь, слишком радикально? — ускоряет толчки, вдалбливаясь на полную. — Д-даа! — Ты меня напугала, ясно? — извернувшись, прижимается к клитору, — Я не хочу тебя, — трёт пальцем, — потерять. А это значит, полечу даже на другой конец света, Вики, — чувствует подступающий оргазм, — выброшу этот хренов телефон. Всё что угодно. Ещё несколько движений, рваных и несобранных; сквозь туман просвечивает её крик и его собственный стон. Опустошение, нежные ладони на взмокшей спине и в основании шеи. Редкое, лёгкое касание губ к волосам. Почти абсолютное счастье.

***

— Я была слишком взволнована, — она шепчет в его ключицу. — Или голодна, поэтому уложила в голове слова только об ужине? — А я идиот, — и правда себя таким чувствует. — Мог тоже наведаться в то место. Там всё ещё вкусно? — Да, очень. — Сходим завтра. — Угу. Пальцами перебирает её волосы, накручивает на кулак и отпускает. — Поедем домой? — Прекратишь быть придурком? — Ладно. — Ладно. — В следующем месяце приём, идём вдвоём. — Хорошо. — Я люблю тебя, Веснушка. — И я тебя, Люц. В очередной раз сжав в руке пряди, заставляет её запрокинуть голову назад. Смотрит в глаза — уставшие, довольные — и спрашивает: — Выйдешь за меня? Она моргает, и ещё. Ещё раз, прежде чем, улыбнувшись, ответить: — Нет.

***

Они поговорили утром. И это стало лучшим решением всех проблем — пусть и наполовину, потому что обещания не гарантировали их выполнения, но всё же. Через пару дней вернулись в Лондон, договорившись каждый сентябрь приезжать туда, где когда-то всё началось. — У тебя талант, — доносится из её улыбающихся губ. — Это очень и очень вкусно! Люцифер пожимает плечами. Ни за что в жизни не признается, что десяток раз проштудировал рецепт тыквенного пирога, добытый им в местной кофейне. — Кольцо с собой? Он вновь смотрит на Вики, забравшуюся на старое кресло с ногами, держащую у губ кружку со сладким напитком. — Серьёзно? — Думаю, самое время. И место. Люцифер громко смеётся, втягиваясь в её логику. Она отказывала постоянно. Год назад, на Хэллоуин, на Ночь Гая Фокса, на Рождество, Новый год, День Святого Валентина, на третье воскресенье марта, в конце апреля и середине мая. Целое лето предугадывала его вопрос, затыкая своими губами ещё до того, как он пытался спросить. На каждом ужине в её любимом ресторане. А сейчас самое время. И место. — Потому что у нас всё начинается с осени.