«
Доброго времени суток, Рита.
Пишу Вам по личной просьбе, оплата за которую, разумеется, не заставит себя долго ждать. Я прошу Вас выделить время и провести интервью с моей бывшей супругой Джинервой Уизли-Поттер по поводу прогремевшего на всю Магическую Британию скандала. Мне необходимо, чтобы статья несла исключительно оправдательный характер в отношении дела ее косметической продукции и подвергнутого критике поведения. Понимаю, задача весьма сложная, но учитывая Ваш талант в сфере журналистики, у меня нет ни малейших сомнений в успехе задуманного. Однако, обещанный гонорар будет для Вас не единственным полезным взносом. Предлагаю приватную встречу в удобное для Вас время и месте: гарантирую сенсацию, от публикации которой Вы не сможете отказаться.
С уважением, Гарри Поттер.»
— Коротко, лаконично, учтиво, — скользнув взглядом по коряво выведенным буквам, вынес свой вердикт расслабленно откинувшийся в мягком кресле Малфой. Губы пригубили слегка остывший за время беседы ароматный кофе и изогнулись в одобрительной усмешке, а горящие хитрыми огоньками серые глаза, что до этого были прикрыты рядом пушистых ресниц, вцепились в широкую спину отошедшего к камину аврора, — Ты не указал, какая именно новость ее ожидает.
— Слизерин в моей крови подсказал, что лучшим вариантом станет прислушаться к словам более дальновидного в ухищрениях человека, — ни то с комплиментом, ни то с иронией весело прыснул Поттер, возвращаясь к столу с интересного вида резной лакированной шкатулкой.
Мягкое выверенное движение палочки рассекло воздух, и крышечка со скрипом отворилась. Шевелящийся в едва слышном шепоте рот приоткрылся в немом удивлении. На секунду лицо Гарри захватила маска невысказанной тоски, а тело в противовес эмоциям отпрянуло от стола в нервном коротком шаге.
На дне шкатулки аккуратно лежал засохший бутон персиковой розы и две пряди сплетенных шелковой лентой воедино волос.
У переносицы собралась морщинка холодного презрения. Заигравшие острыми тенями желваки преобразовывали спокойное лицо в мерзлое безразличие. Пальцы потянулись к волосам. Мягкая текстура обожгла кожу окровавленными воспоминаниями: нежные прикосновения кожи к коже, звонкий, струящийся ручьем по сердцу голос, размытая улыбка, густая россыпь веснушек по бархатным щекам… Обжег и смех, и страстный стон, и ощущение чужой ладони на своей — обожгли, но не задели зарубцевавшегося шрама, подобно тому, что был прикрыт шатеновым вихрем на лбу мужчины. Секунда, и темная бровь многозначительно поползла вверх.
— Несмотря на то, сколько я верил ее лживой манере, все-таки за время наших отношений я запомнил одну важную черту ее характера, — зеленые глаза встретились с серыми, по-своему честными, внимательно ожидающими окончания фразы, — Она никогда не может устоять перед лизоблюдством.
Послышался шорох пергамента и мерное царапанье пера.
«Дорогая Джинни,
Последняя наша встреча оставила во мне неизгладимую пропасть боли. Я искренне прошу тебя и Альбуса о прощении за мое неподобающее поведение. Понимаю, вряд ли то, что я сейчас скажу изменит суть вещей, но я отправил Рите Скиттер письмо с просьбой о проведении интервью с твоим участием, дабы развеять все сомнения относительно известной нам проблемы. С моей стороны было неправильно оставлять тебя без поддержки, я это понимаю, вероятно, сыграла роль тяжелая реабилитация после задания, и я знаю, что ты меня поймешь, как никто другой, пусть это и не является достаточным оправданием моего свинства. В особенности мне совестно за подозрения в твой адрес касательно отношения к Алу. Проведенные годы с тобой запомнились мне наполненными хоть и не всецелым взаимопониманием, в чем была значительная доля моей вины, однако точно материнской заботой и любовью, кою ты унаследовала от многоуважаемой Молли. Я могу представить, как эта ситуация тебя задела, и еще раз прошу твоего прощения. На днях хочу также объясниться и с Роном, он уж точно не желал никому зла. Благодарю тебя за все, что ты делала для нас и нашего сына. Молю лишь о возможности встречаться с тобой и им в удобное для вас время… Вы были и остаетесь моей семьей, и я приложу все усилия на правах отца, чтобы сделать тебя и Ала счастливыми.
С уважением, Гарри Поттер.»
Опустившийся в кресле Поттер поставил с тихим лязгом кружку допитого кофе и взглянул на собирающиеся плотные тучи за окном, не замечая озадаченности колдомедика, чей кадык дрогнул в попытке сглотнуть вылившееся в хмурое выражение лица беспокойство. Тонкие пальцы до побеления сжали край шершавого серого пергамента и с нескрываемым пренебрежением откинули тот на стол. Что-то в груди не давало покоя, заставляя абсолютно иррациональному чувству колкой, мерзкой слабости расползтись по плечам липкой паутиной. Скривившиеся губы в раздражении едва не сплюнули на пол, а слова сорвались единым неконтролируемым разумом потоком:
— Нет, Поттер, — подорвавшийся с места блондин прошел к стене и обратно, пока хозяин особняка безразлично смерял взглядом поднимающуюся с земли пыль, — Я, конечно, могу понять твою изощренную пародию слизеринской логики, но тебе не кажется это некоторым перебором? Ведешь разговор, как преодолевший пару ступенек эволюции домовой эльф: это же надо уметь так себя унизить в одном единственном письме!
Гарри неторопливо развернулся к искренне неверящему написанному Малфою, все еще держащегося слабым хватом за шею, и, сопровождаемый тихим звуком перемещающихся босых ног, подошел вплотную к союзнику.
— А что тебе, собственно, не нравится, Драко? — равнодушно вопросительно склоненная голова вкупе с погруженными в карманы мягкого халата не выдавала никаких эмоций, — Все в лучших традициях наших с ней, известных тебе уже, неравных отношений… Мне остается делать только то, что она ценила во мне больше всего: отрешение от своего Я.
Малфой в ответ лишь обреченно выдохнул, мрачно провел пятерней по растрепавшимся волосам и посмотрел на стоящего в полуметре Гарри: непостижимо открытого, уязвимого, растерзанного по частям, не пытающегося даже прикрыть собственную бессильную наготу… Прямо перед ним — он находился в столь неприглядном свете, в котором, на фоне сгущающейся от мгновения к мгновению тьмы, пробивалось пламя глубокого душевного одинокого сокрушения, а руины побитой войной, предательствами и неоправданными жертвами души выглядывали серыми, безликими призраками из горящих когда-то юностью, не отказывающих небу живых глаз.
«Я не могу понять…»
— Я не могу этого понять… — вторил своим мыслям колдомедик и вновь с надеждой погрузился в облик мужчины, схватив того за плечи, — Просто… Как можно было себя так поставить, Гарри?..
Уголок губ изогнулся в жалком подобии улыбки. Длинные ресницы опустились в противовес поднимающемуся, исчерченному редкими складочками лбу. Шелест ткани, и усыпанная грубыми мозолями смуглая ладонь опустилась на покрывшееся мелкими мурашками запястье, как бы призывая взглянуть. Растерянный взгляд аристократа встретился с уверенным взором надрессированного самой Судьбой аврора.
— Драко, — глубокий голос вонзился лезвем в возмущенное ситуацией сознание, усмиряя пыл праведного негодования, — Если тебе будет спокойней, с тобой я другой…
«И благодаря тебе становлюсь именно собой»
Удивление, не прикрытое извечным нравом благородной семьи, выступило на резном, оттененным фигурой Поттера лице; ровная спина едва заметно напряглась, и глубокий вздох одновременно с шагом навстречу поставили конец внутренней борьбе.
«Что ж, если того требует сама королева крыс, то будем играть по ее правилам… Пока будем»
Тяжелые руки притянули Гарри к себе, и тот без сопротивления отдался ставшим странно привычным за недолгий срок объятиям, отмечая уверенное биение сердца под одеждой. Горячее дыхание в миг опалило шею и затылок. Волосы потянуло от взобравшихся в них ловких пальцев. Знакомый запах стойкого кедрового парфюма с примесью цедры щекотнул раскрывшиеся в нетерпении ноздри, отчего аврор непроизвольно втянул воздух в области за ухом блондина.
Кончик носа прошелся по горячей бархатной коже, губы непроизвольно приоткрылись. Мысль. Поттер хотел что-то сказать, но увы уже не помнил. Объявшее его существо спокойствие смыло засохшие корки напряженных смутных, ненужных в данный момент объяснений.
Пробегающая по спине ладонь скосила халат с плеча так, что на виду платиновых глаз оказался уродливый старый шрам, уходящий за спину. Объятия стали сильнее, и приоткрытые губы Гарри коснулись тонкой голубой жилки на мраморной коже.
— Докажи, — тихо шепнул Малфой, прижимаясь щекой к виску напротив и чувствуя мягкость отросших темных волос, — Докажи мне, что ты не так безнадежен, каким тебя делали раньше. Сделай то, что ты действительно хочешь. Прямо сейчас!..
Мгновение, и губы целителя обдало влажным жаром чужого рта. Зубы подцепили нежную розовую кайму слизистой, и влажный язык тут же трепетно зализал место ранения.
В голове же Драко опустело: казалось, мир закрутился в неисправном хроновороте, порт-ключе или другой магической неизведанной приблуде… Грудную клетку сжало от резкой нехватки кислорода в сладкой, такой правильной, медленно надвигающейся истоме.
Веки расслабились, голова потяжелела, лишь заметив касание поддерживающей где-то у основания руки.
Погружаясь все глубже в ощущение нирваны, до каждого все реже стали досягать доносящиеся от них самих звуки мокрых, порывистых поцелуев. Громкое дыхание в унисон погружало в некое подобие шаткого, туманного, но невероятно мягкого абсолютного забвения.
Подымающаяся в теле волна тепла разливалась по конечностям, диктуя дальнейшие действия и, достигая сладкого пика, выливалась томными, приглушенными чужими прикосновениями стонами. Уголок губ, скула, подбородок, кончик носа, линия челюсти — хотелось дотянуться до всего, до чего каждый мог бы в их положении.
Заискрившаяся фейерверком магия стреляла в закрытое, полное ласковой тьмы сознание, расходясь по коже мелкими табунами грубых парестезий.
Когда же все закончилось, никто точно понять не мог. Жадные поцелуи вновь сменились невесомыми, и сквозь марево блаженного возбуждения отдаленно пробирались сжимающие бока широкие ладони. Сквозь ряд темных ресниц просвечивалась изумрудная, затянутая густой мглой зелень. Расширенный донельзя зрачок зрел прямо внутрь самого Малфоя, заставляя того, словно под Империо, увязнуть в болоте новых, сжимающих само нутро переживаний.
И он сдался на волю его личного Темного Лорда, всепоглощающей звенящей пустоты.
Тело вновь пронзила стрела резкого наслаждения. Губы сминали, подчиняли, калечили, язык оставлял за собой дорожки раскаленной, обугленной плоти. Поттер по-гриффиндроски смело не прерывал зрительного контакта, словно разрывая в клочья все установленные Малфоем ментальные щиты. Беззвучный смешок шатена прошелся по губам, а лицо отметило мимолетное невинное хищническое торжество.
— Гарри… — голос как назло подвел своей позорной хрипотцой. Застрявший в горле воздух выбился шумным выдохом в алчные до ласк уста, что поймали его вместе с мягким языком в свои огненные тиски, — Ммм…
Ниточка густой слюны натянулась между припухшими губами, опадая на смуглый подбородок. Ладони застыли на уровне обнаженных лопаток. Внимание рассеянно ухватилось за аккуратно выступающую ключицу, под которой располагалась сильная, так же испещренная глубокими профессиональными шрамами грудь. Ослабленный пояс сдерживал подолы на месте из последних сил, прикрывая явственно выделяющиеся стратегически важные места, чье направление указывала широкая дорожка черных жестких волос.
Ниспадающие белые, несколько потрепанные пряди обрамляли расслабленные носогубные складки. Блестящая кожа пленила внимание столь же, сколь и полуприкрытые потуманенные платиновые глаза. И местами помятая, с отвернутым воротом рубашка обворожительно вычерчивала фактурные изгибы стройного, гордого и такого недоступного для всех стана.
Отпуская целителя из объятий, рука Гарри задела несколько шатких пуговиц на резко втянувшемся в предвкушении животе.
— С недавнего времени я начал делать выбор исключительно в пользу своих желаний, — слова, по всей видимости, Поттер предпочел адресовать стене, к которой его и целителя прибило в порыве совместного безумства, разглядывая чудесный узор подсвечника. Ощущение рваного ритма чуть выше своего собственного подстегивало местами знакомое, местами же совершенно новое впечатление. Это не было похоже на опыт с Джинни, в котором, как ему казалось, он испытал все спектры возможных человеческих эмоций, не было похоже и на, разумеется, поцелуй с Чжоу — что-то совершенно другое, базирующееся на ином распределении волнующих внутренности вибраций, состоящих из противоречащих друг другу рвению, авантюрной игре, трепету и невероятной чувственности. Череда сменяющих одно за другим волнений заслоняло развязной дымкой оставшиеся в живых рациональные звенья глубокого аврорского ума.
И что будет позже, никого не волновало. Тишина, укрывшая каждого мягким покрывалом, не воспринималась гнетущей. Приходящий в норму рассудок не задавался адекватностью происходящего, ибо ничего более правильного и своего доселе не испытывал, наверное, никто из них.
Отрешенно отошедший к столу Поттер молча взял письма, захватив пряди, и призвал два одинаковых конверта, после чего отправился на выход, по-видимому, отправить совой то, что станет решающим шагом к началу новой жизни.
Драко же бессильно приложился к стене и пусто следил за плавно скрывающимися за окном облаками. Он понимал, что соврет самому себе, если попробует разобраться с завернувшимся во времени клубком событий. Хотелось оставить все как есть и поддаться течению, именно так, как следовало сделать с самого начала.
«А может, принятие — не такая уж и блажь?..»
***
Звонкий стук стекла отвлек Джинни от созерцания своего отражения в кривом родовом зеркале. Цепкий взгляд бросился от тесно стоящих друг к другу безвкусно оформленных баночек-скляночек по периметру обшарпанного трюмо к знакомой невзрачной коричневой сове. Поднявшееся в теле победное удовлетворение подтолкнуло девушку к пыльному подоконнику. Мерзкий скрип створок, и веснушчатые пальцы вырвали из лапки птицы белоснежный конверт. Печать Поттера, державшая тыльную сторону, треснула от ногтей Уизли и открыла взору грубый пергамент, из-под нижнего края которого выглядывали знакомые пряди ее и поттеровских волос, переплетенные шелковой ярко-алой лентой.
Дерзкая улыбка оголила ряд молочного оттенка зубов, веки мстительно прищурились. Не нужно было даже гадать: бывший супруг, как и ожидалось, приползал к ее ногам, впрочем, как было и всегда.
«Эта лента закрепила твое положение еще в момент, когда ты лишь признался мне в своей зависимости от меня»
Пробежав по тексту несколько раз и удостоверившись в подлинности исполнения, Джинни откинула пергамент на тумбу и призвала перо для написания ответного письма.
Первое, что пришло в голову — отказать. Много чести Поттеру видеться с сыном после такого выкрутаса! Она и так уже долго терпела его невежество: вместо того, чтобы подпинывать всякий раз, когда у нее неприятности, мог бы и сам подсуетиться да подсобить супруге, пусть и бывшей. Ну и что, что она постоянно просила его о помощи? Ну и что, что ее поведение вызывает ряд вопросов у общественности? Так это все проделки желтой прессы и остаточное веяние сомнительной героической славы ее муженька! Пусть спасибо скажет, что она терпела его все эти годы во имя их драгоценного сына! Что сказать, могла бы и по-другому вести переговоры, но у нее хватило «совести» сохранять относительную верность бывшему супругу и вступать в стороннюю связь исключительно ради дополнительных контрактов. Времени на размышления не было, а продажи сами собой не сдвинутся с мертвой точки, особенно тогда, когда Поттер палец о палец не ударял, зарывшись по уши в бумагах этого абсолютно пустого аврората, зная о ее весьма нестабильном положении. Альбус… Пускай только приблизится к нему, и будет иметь дело с Визенгамотом! Никто не заберет сына у матери, а компромат можно найти на любого человека, особенно на аврора.
И нет, у нее более не екало сердце от вида заплаканного лица сына, жалобных покрасневших глаз, беззащитного худого тела в обносках множества родственников. «За что боролся, на то и напоролся» — извечная «правда», которую она вынесла из собственного жизненного опыта.
Только вот, как отреагирует Поттер на отказ? Конечно, зная его, она вполне могла предположить, что письмо Рите уже наверянка отправлено, тем не менее, опять же, зная его, можно было судить и о весьма расплывчатой формулировке отправленного, что само собой подразумевает и легкий отказ от внезапно не понадобившейся услуги. Необходимо было заякорить очкарика, да основательней, в частности, сейчас, учитывая его внезапно проснувшийся, потерявшийся в далеком пубертате темперамент.
Со стороны выхода послышались звуки тихо открывающейся двери. Темная макушка выглянула из-за косяка и боязливо огляделась. Завидев сосредоточенно обсасывающую поношенное перо мать над полотном бумаги, мальчишка на одних цыпочках прошел к стулу, практически не дыша. Схватив деревянного солдатика, он ринулся прочь из комнаты, но был остановлен задумчивым голосом, сквозившим неприкрытой угрозой.
— Скажи, Ал, ты хочешь встретиться с папой? — зеленые глаза впервые за долгое время заблестели в неверующем предвкушении, и улыбка ласково тронула пухленькие губки.
— Конечно, мамочка!
— Тогда ты же понимаешь, что то, что здесь происходит, он узнать не должен? Мы с бабушкой тебя очень любим, но иногда ты сам вынуждаешь нас на такие меры, — девушка развернулась лицом к ребенку и невинно развела руками, как бы обымая все те «шалости», что вытворял ее сын исключительно по собственной, благополучно переданной Поттером по наследству глупости.
— Да, мамочка, я понимаю… — трогательные бровки сошлись у носика в приступе ядовитого укола извне внушаемой вины, а нервно переставляемые до этого ножки в крошечных облезлых туфельках встали вплотную друг к другу, как и перебирающие солдатика ручки у пояса хлопковых шорт.
— Папа очень сложный человек, и у нас с ним не особо близкие сейчас отношения, — продолжала Уизли, вставая с насиженного, выляпанного жиром от бесконтрольного поедания пирожков братьями Джинни кресла, — поэтому любое твое неосторожное слово он будет использовать против меня, против нас… — подойдя ближе, материнская рука легла на лоб мальчика, приглаживая свежий синячок и убирая в сторону непослушную челку, как бы в очередной раз напоминая о случившемся накануне и возможности повторения этого и другого сценария без толики сожаления, — В таком случае, меня заберут, и ты останешься совсем-совсем один…
Очередные непрошенные слезы встали непробиваемым занавесом перед ставшим таким размытым образом опасно нависшей над ним матери. Горло противно сжало ледяной хваткой когтистой лапы ужаса, пальцы перестали слушаться и заныли в отталкивающем оцепенении. На языке вертелась лишь одна мысль: он останется один. Один. Последний мост, соединяющий его с островком безопасной и стабильной жизни в прошлом, будет наглухо разрушен его собственным решением. И за ошибку, которую он допустил при последней встрече с отцом, ему придется так же платить самостоятельно, без возможности разделить груз боли и собственной позорной немощности с кем-либо. Да, во всем виноват он сам, ибо прояви он тогда должную осторожность и бдительность, быть может, он бы не спровоцировал гнев бабы и мамочки. Теперь же, все сделано. События, как одно, крутились вокруг него и давили разрушительной лавиной, и живот скрутило в мучительном спазме. По спине и шее скатились первые капельки холодного мерзкого пота. Волосы все так же перебирали теплые пальцы, посылая щемящие импульсы прямо к сердцу.
— Мама, я люблю тебя… — переполненная слезами душа с воем рвалась из хрупкого тела, стискивая легкие в немом крике, — Я ничего ем… у н-не скажу, чес-стно!..
И вновь перед ним предстала картинка счастливых лиц родителей. Крохотные мгновения из воспоминаний их смеха, совместных игр, сказок на ночь… Как же так могло все повернуться?
Папа…
Как же он скучал по нему. По сильным объятиям. По понятным только им одним, «мужским» шуткам. По его, таким же, как у него самого, ярко-зеленым глазам. По высокой, облаченной в форму фигуре. По звуку его шагов в доме. По голосу…
— Папочка… Милый…
Уизли вздохнула, прикрыла веки и молча отошла к тумбе. Шум шустро царапающего буквы пера приглушался тихим плачем боящегося двинуться с места ребенка. Испугался, что мама передумает? Все, на самом деле, может быть. Лишь жаль. Жаль, что увиденное им за всю его короткую жизнь в маггловском мире считалось клиникой сугубо психиатрии. И хоть тот в силу своего возраста этого знать не мог, естество вопреки логике ползло навстречу любимому человеку в порыве бескорыстной помощи. Пусть он солжет отцу, пусть пожертвует всем, что у него было до, но потерять мать он был не готов, особенно тогда, когда получал те самые мимолетные мгновения столь нужной ему родительской любви.
На грани — вот, что это было.
Коротенькие обгрызанные ноготки впивались в мягкую кожу. Из раскраневшегося носа стекали слезы. Вздувшаяся от прилива крови вена делила лоб пополам, уходя за кромку лохматой копны. О, сколько ему приходилось прикладывать сил, чтобы не закричать. Сколько энергии бурлило в нем, которую необходимо было сдерживать.
«Нет, нельзя! Делай что угодно, но не кричи!»
И он смог, смотря на сгорбленно пишущую Джиневру, как на последнюю надежду.
***
«Уж не знаю, Гарри, как мне понять тебя… Мы пережили действительно многое. Было время, когда ты был для меня центром мира, но то время прошло, тем не менее, я думала, что мы все еще близкие друг другу люди, семья, чьим плодом стал наш сын. Единственное, о чем я просила тебя — поддержка, которую ты мог бы дать мне вне зависимости от того, был ты или не был моим мужем: это был просто не мужской поступок… Несколько дней я не могла поверить, что наша встреча прошла именно так: мы пришли к тебе тебя проведать, а взамен на заботу получили удар в спину! Страшно представить, что могло тебя вообще натолкнуть на мысль о том, что я могу поднять руку на Альбуса, почему ты так завелся и… Я не знаю, что сказать: ты просто зазвездился, признай. Пойми, военное время закончилось много лет назад, не нужно играть в Героя сегодня, тем более выставлять врагом члена своей семьи. Мама была в ужасе от твоего поведения и советовала мне не давать тебе разрешения на общение с Алом, но я, так и быть, сжалюсь. У мальчика должен быть отец, хоть и такой, как ты.
Больше мне нечего сказать тебе, Гарри. Все, что произошло с тобой и с нами — исключительно твоя вина, и ты об этом прекрасно знаешь.
Джинни Уизли-Поттер»
Лицо Поттера надо было видеть. Смешение искреннего удивления, страха, отвращения, боли, отчаяния, решимости и извращенной иронии вылилось в истерический смешок и пару раз дернувшуюся бровь. Он вновь прочитал и не мог поверить самому себе, задаваясь извечным вопросом: а какого богарта он вообще на ней женился? Что его привлекло в этой стерве, возомнившей из себя генерала отряда наитупейших манипуляций? Если хорошенько подумать, то и в школьные годы она вела себя похожим образом, другой вопрос, что ставка была другая. В конце концов, не маленькие дети уже, хватит глупых игр и пустых переводов стрелок. Так или иначе, Джинерва повелась, а значит…
— Драко! — имя колдомедика прозвучало в каждом коридоре Блэк-хауса, красиво отражаясь от помнящих все стен.
