Ритм внутри

      Боян увлекся клинической психиатрией и, в частности, расстройствами восприятия, еще будучи школьником. Он с жадностью поглощал контент, вдохновляясь гениальными врачами, которые работали с самой загадочной частью человеческого тела — мозгом. Точнее, с отклонениями в его функционировании. Истории казались Бояну интереснее любого фантастического триллера: в голове пациента мог существовать отдельный мир, не имеющий ничего общего с реальностью. При этом он жил относительно нормальной жизнью, а мозг «сглаживал» все несоответствия, и логически, очень складно дорисовывал для него картину. В период профориентации, Бояну удалось попасть в психиатрическую клинику, где он увидел пациентов с такими мечтательными, но печальными глазами. И это стало точкой невозврата. Он захотел помочь. Он будет врачом. С азартом игрока, он мечтал, что разработает методику, по которой сможет привести мир пациентов в соответствие с реальностью, и подарить им полноценную жизнь, а не царство грёз в застенках клиник. Впрочем, многие его старшие товарищи утверждали, что помочь «больным на голову» невозможно, и это самая безнадежная категория пациентов. Мама настаивала, чтобы он выбрал что-то более прикладное и полезное, например, стоматологию. Но разубедить целеустремленного сына у нее не получилось.       В студенчестве у Бояна появилось хобби — своя музыкальная группа. У него был талант к музыке, хотя он никогда не относился к ней серьезно. Его одногруппник, Филип играл на клавишах, а еще один парень — Крис, учившийся на курс младше — на гитаре. Без ударных и баса музыка получалась акустической, но Бояну все равно нравилось. На репетиционной точке он быстро забывал о проблемах дома, и о предубеждениях знакомых о его профессии. Забывал о разбитом сердце из-за неудачных первых отношений. И из этой инициативы родилась теория о том, что музыка может лечить душевные раны, а может и душевные болезни. Филип и Крис поддержали его, хотя и не знали, как именно их музыка может кому-то помочь. Но Боян знал. Он потратил стипендию и много сил, чтобы привезти их инструменты в больницу, и поиграть для пациентов. Сначала ему казалось, что они слишком увлечены своими собственными мыслями, но потом стал ловить заинтересованные взгляды. Кто-то подпевал или в такт топал ногой. Боян был счастлив. Он своими глазами видел, как эти люди буквально выходят к нему из своих внутренних миров.       И он стал работать над этой теорией, о том, что музыка лечит. Конечно, концертами тут невозможно было ничего решить на глобальном уровне: нужна была более фундаментальная система. Терапия и полное погружение. Но нужен был человек. Музыкант. Из-за особенностей восприятия, найти того, кого можно было бы обучить игре на чем-то или пению, было практически нереально. К тому же в клиниках почти ничего нельзя иметь в палате. Любой музыкальный инструмент может представлять опасность. Задача была не из простых.       Шли годы, Боян получил диплом и даже ученую степень, не переставая заниматься музыкой. Крис и Филип все еще были с ним, но последний работал над экспериментальным проектом по терапии с животными, и уже успел запустить комнату с котами в одной из бюджетных городских клиник. Крис стал ассистентом для Бояна. Сам Боян считался светилом и новатором своего института клинической психиатрии, и под его проект даже было выделено крыло в одном из корпусов. Именно в нем он оборудовал студию, несколько жилых комнат, библиотеку, и даже переселился сам. Время от времени на его музыкальную терапию попадали пациенты разных клиник, но правда была в том, что они могли только слушать музыку, и поэтому все не работало так, как хотел Боян. Хотя прогресс определенно был, и даже его наработки считались передовыми.       Сообщество специалистов в психиатрии очень тепло приняло его доклад на конференции в Осло. Он получил такую поддержку. И еще то, чего совсем не планировал — страстный роман с финским врачом. Доктор Йере Пёйхонен был очень вдохновлен идеями Бояна. Сам он практиковал творческую терапию, работая в тандеме с художником, и заставляя пациентов рисовать свои миры. Чувства между ними вспыхнули как пожар, и две недели конференции они не могли выпустить друг друга из объятий. Один из двух снятых в гостинице номеров быстро стал ненужным. Но, будучи человеком науки, даже объятый любовной горячкой, Боян понимал, что Словения и Финляндия — это две разные части Европы, а отношения на расстоянии — полный бред. Ни один из них не бросит свою карьеру, даже если их чувства достаточно сильны. И он попросил Йере отпустить его. Было больно, но Йере согласился с ним.       Когда он вернулся в Любляну, ему позвонил Филип и сказал, что возможно, ему стоит посмотреть на одного из его пациентов. Боян примчался в тот же день. Юре Мачек, парень с густыми пшеничными волосами и голубыми глазами, выглядел максимально ангельски. Сначала Боян просто наблюдал. Парень обнимал и гладил обитательниц кошачьего уголка Филипа, будто в его жизни не было ничего интереснее и приятнее. А может и не было?       Боян заметил, что парень неосознанно отбивает ритм то кончиками пальцев, то ступнями, то просто покачивает головой. Он пришел в другой раз, чтобы убедиться в своих догадках. На встречу он принес силиконовые барабанные палочки. Юре с радостью пошел на контакт. Палочки тоже понравились ему, и он достаточно профессионально «сыграл» ими партию на диванных подушках. Боян ликовал: музыкант, какая удача! Он запросил его личное дело под предлогом исследований. Парню было 24 года, из которых последние пять лет он был пациентом этой клиники. Довольно бедной, к слову: питание тут было скудное, палаты давно без ремонта. Клиника была закрытого типа, и к пациентам не допускались посетители. Из разговора с лечащим врачом Юре, Боян узнал, что парень страдает шизофренией, и очень маловероятно, что он однажды покинет эти стены. Его семья — мать, двое братьев и сестра — не обладали достатком, чтобы передавать Юре что-то, не получая взамен даже общения, и вскоре отказались от попыток снова встретиться. Семье явно было легче просто смириться с тем, что Юре больше не может быть их частью. А сам Юре теперь считал родной матерью ухаживающую за ним медсестру Мари. От того же врача Боян узнал, что Юре себя считает абсолютно здоровым, и его сознание фильтрует всё, что связано с неприятными для него процедурами, заполняя недостающие пробелы другой информацией. Это было идеально. И Боян решил действовать.       ***       — Здравствуйте, могу я увидеться с Анной Мачек?       — Мам!       Он приехал в старый типовой дом на окраине столицы, и поднялся на второй этаж. Дверь ему открыла маленькая девочка лет десяти. На его просьбу позвать мать, она привела худую белокурую женщину с толстой косой. На вид ей было около пятидесяти, но может возраста ей прибавляла неухоженность и куча детей. Черты Юре прослеживались в её лице. Ошибки не было. Это была его мать.       — Вы — Боян? — она спросила прокуренным голосом. Таким же, как ответила на его телефонный звонок накануне.       — Да, добрый день.       — Проходите. Не разувайтесь, у нас грязные полы. — она впустила его внутрь и сама пошла вперед по захламленному коридору. — Залка, прибери свои игрушки! Ходить негде.       В комнате, которая служила гостиной и спальней для двоих детей, также было грязно. Боян сел на край засаленного дивана, и подождал, пока хозяйка к нему присоединится. Он еще никогда не делал того, что собрался, и немного нервничал.       — Всё, мы можем поговорить. Извините за это. — она села рядом, пылая румянцем. Должно быть, ей тоже было не слишком комфортно принимать гостя в своем доме.              — Все в порядке. Я пришел поговорить о Юре.       Анна тяжело вздохнула и кивнула. В телефонном разговоре Боян уже сообщил, что ему нужно её разрешение на перевод в другую клинику.       — Скажите хоть, как он там? Наверное, повзрослел. — она сказала печально, опустив глаза. — Семь лет не видела его.       — Семь? Я думал он содержится в клинике пять.       — До этого он был жил с моей матерью в деревне. Это в пяти часах езды отсюда. Не наездишься. — их взгляды на мгновение пересеклись, и Анна покраснела сильнее. — Ох, Боян. Не смотрите на меня так. Мне было 16, когда я его родила. Мне нужно было строить жизнь, и чем-то кормить других детей. Их отцы — пропащие люди. Как и отец Юре тоже.       — Анна, я вас не осуждаю, не подумайте. — осторожно сказал Боян. Он вытащил бумагу из папки и протянул ей с ручкой. — Это ваша жизнь. А мне нужно только ваше разрешение на перевод Юре под моё наблюдение. Подпишите, пожалуйста. Анна смотрела в листок, но её глаза не двигались. Она не читала.       — Ваша клиника в Любляне? Я смогу к нему приезжать? — сказала она, уже заранее зная ответ.       — Я понимаю, вас это ранит, но Юре привык жить другой жизнью. Возможно, он не вспомнит вас. Для его состояния будет лучше, если вы ограничите общение с ним.       Она молча кивнула и поставила росчерк на бумаге. Боян снова залез в папку.       — У меня есть еще одна просьба к вам. — он постарался чтобы его голос не дал петуха, когда он задавал вопрос. Женщина посмотрела на него, будто сил у нее уже не было. Она теперь была особенно похожа на сына. — Передайте мне опеку над ним.       Он достал другой документ и положил перед ней. Губы Анны дрогнули. Его предложение означало, что больше никому не нужно будет спрашивать ее о том, куда переводят Юре, и что с ним делают.       — Я знаю, это сложное решение. — Боян кивнул в знак поддержки. — Но так будет легче для вас, и для него. Я обещаю позаботиться о нем. И… если мне удастся вылечить его разум, то вы обязательно еще увидитесь.       — Двадцать тысяч евро. — тихо, но уверенно сказала Анна. — И я подпишу это.       Боян был разочарован. Не то, чтобы он совсем не ожидал такого варианта событий — пятнадцать тысяч прямо сейчас лежали в его внутреннем кармане. Но всё же он подумал об Анне лучше несколько минут назад. Он вздохнул, достал конверт, полный купюр и отдал ей. В конце концов, их семья нуждалась в поддержке, а мораль… Он был врачом, и мораль всегда была условным понятием в его профессии.       — Здесь пятнадцать тысяч. Я переведу вам еще пять на счет.              — Скажите Юре… — начала она, когда конверт перекочевал в её карман, но сама себя остановила. Не дрогнув, она подписала документ и отдала ему. — Нет. Ничего.       ***       Боян смотрел, как Юре собирает свои вещи из палаты. Комната выглядела ужасно: стены неприятного голубого оттенка, и краска облупилась кое-где; грязные окна с решетками, за которыми не было видно ничего; узкая железная кровать с просевшим матрацем. Для вещей в комнате имелся шкаф без дверей. Дверцы, наверное, были когда-то, но теперь парень пользовался только полками. На одной стоял видавший виды кассетный магнитофон, несколько кассет. Такой же был у Бояна, когда ему было лет семь. Кассетник работал от батареек, потому что розеток в палате не было. На этой же полке было несколько потрепанных книг. Откуда у Юре были эти богатства — сложно было сказать. Барабанные палочки, подаренные Бояном, Юре достал из-под подушки. Прятал, или просто держал поближе. Сердце Бояна потеплело. Было так странно думать, что для Юре это ужасное, скорбное место было настоящим домом.       — Будешь скучать по своей комнате? — спросил он, забирая пару едва наполненных пакетов с вещами парня.       — Наверное. Но мама же сохранит тут все для меня? Я ведь вернусь однажды. — улыбнулся Юре.       — Она обязательно сохранит.       Боян подождал, пока Мари обнимет Юре на прощание. Интересно, как скоро он забудет и её тоже?       ***       Он привез Юре в институт, где жил и работал вместе с Крисом, и где уже побывало с десяток пациентов. Здание института было огромным и занимало целый квартал, на воротах красовалась яркая табличка с названием «Институт клинической психиатрии и патологий восприятия», но всё это Юре не заметил. Он видел только то, что хотел видеть: набережную за высоким забором, цветы на свежей клумбе, красивую машину Бояна. Но не те важные и очевидные вещи, которые были чуть дальше этого.       Боян привел Юре в его комнату. Комнату, а не палату — это было важно. Здесь было светло и приятно пахло. Обстановку составляла кровать, стол, стул и несколько полок. Юре сразу сложил на них свои сокровища. Для одежды имелась ниша в стене. И все же пакет с одеждой Боян забрал, оставив Юре осваиваться. В своем кабинете он осмотрел содержимое пакета. Выглядело это печально. Все вещи Юре были из того же времени, что и его магнитофон. Они были чистыми, аккуратно заштопанными, и даже выглаженными, — спасибо Мари, — но от времени потеряли и форму, и цвет. Боян оставил по одной вещи каждого вида, а остальное без зазрения совести выбросил. Вряд ли Юре заметит, если он купит что-нибудь новое для него, но всё же, качество его жизни должно стать лучше в этих стенах. В комнату вошел Крис.       — Я видел, у нас новый питомец. — он поставил обед для Бояна на стол.       — Криско, пожалуйста. — Боян потер переносицу. — Его зовут Юре. И. он тот самый. — он равнодушно глянул на еду. — Давай снова заведем традицию обедать вместе?       — Ладно. Я тогда унесу в столовую. — Крис подошел к нему ближе. — Все в порядке?       — Да-да. — он кивнул. — Я был в его палате, встречался с его матерью. Я понимаю, почему он придумывает себе другой мир.       — Постарайся всё же относиться к нему, как к пациенту.              — Ты прав. Я врач, он — пациент. А, Крис. Можешь заказать пару комплектов мужской одежды размера «m»?       — Да, без проблем. Что именно?       — Все. И еще обувь.              ***       Их студия была прекрасно оборудована, и вполне бы подошла действительно профессиональной группе. Но Боян никогда не планировал выводит музыку на другой уровень. У него был в наличии только Крис, который играл на гитаре, а он сам мог петь. Филип оставил их бэнд для своего нового кошачьего проекта. Остальные партии — ударные, бас и электро-гитара — были прописаны его приятелями и запускались с пульта. Юре играл на барабанах, поэтому Боян отключил эту дорожку. Когда они впервые стали играть, он подтвердил для себя, что в Юре он не ошибся: за ударными у этого милого парня появлялся такой азартный блеск в глазах. Он играл эмоционально и получалось на самом деле круто. Боян сам получал огромное удовольствие от процесса. До тех пор, пока Юре не потерял сознание прямо за инструментом.       Боян остановил музыку, они с Крисом взяли худого парня на руки и унесли в его постель.       ***       Понемногу у Бояна складывалась полная картина о его пациенте. Несмотря на худобу, которую он планировал исправить обильным питанием, физически Юре был почти в норме. Его анализы показывали низкий уровень тестостерона и гемоглобина, но в остальном ничего, о чем стоило бы беспокоиться. У препаратов, которые Боян планировал включить в курс лечения, были возможности выровнять гормональный фон. Немного свежего воздуха и физической нагрузки тоже не помешает. И, конечно, музыка.       ***       Юре на глазах менялся, приобретая здоровый оттенок кожи, и нездоровую тягу нарушать правила. Боян заменил его устаревший магнитофон на айпод, и Юре перестал выходить в столовую и нормально спать. Пришлось впервые немного побыть строгим опекуном. Боян не хотел, чтобы Юре от него закрылся, поэтому говорил с ним мягко. Это все еще был просто другой дом для парня, а не клетка.       Повод для беспокойства появился однажды ночью, когда Крис разбудил его, и сказал что Юре один пошел в студию. Боян вошел в комнату, откуда велось видеонаблюдение, и посмотрел на экраны. Юре сидел за барабанами, тихонько трогал их, а его губы шевелились, будто он говорил с кем-то.       — Ходит во сне? — предположил Крис.       — Не уверен. Надо будет посмотреть за ним.       ***       На другой день Юре попросился в комнату с кошками Филипа. Пока они ехали, Боян решил поинтересоваться, как Юре чувствует себя. И тогда впервые услышал о двух неизвестных ему парнях: Яне и Наце. Кроме них с Крисом, и самого Юре, в этом крыле института никого не было. Он постарался ничем не выдать себя, когда задавал вопросы. Кажется, ему стоит добавить в ежедневные лекарства Юре что-то от галлюцинаций.       ***       Прошло больше двух месяцев, прежде чем Боян решился оставить Юре с Крисом больше, чем на пару дней. С его пациентом все было в порядке, состояние здоровья не вызывало опасений, но только он не прекращал говорить о Яне и Наце, и Боян пока не мог подобрать ключи к этому замку. Он взял небольшой отпуск, чтобы уехать в Италию и немного развеяться.       Оставшись наедине с собой, когда больше не нужно было думать о работе, он почувствовал, что маленький шрам в его сердце от так глупо завершенного романа, болит почти как свежий. За чашкой кофе в уличном кафе, он открыл галерею телефона и пролистал её вверх на несколько экранов. Горестный вздох о том, что он фотографирует только документы и показания Юре, вырвался из его груди. Но в архиве нашлись и другие фото: они с Йере в гостинице Осло, одетые, обнаженные, романтичные, веселые. Фото было немного, но каждое из них отдавало одиночеством. Боян почувствовал горечь в горле. После Йере у него никого не было. Сколько уже прошло? Должно быть, четыре месяца. Может, ему стоит встретиться с кем-то? Просто… позаботиться о себе. Дать кому-то прикоснуться, обнять. Здесь в Италии все дышало любовью. Пока он шел от своей гостиницы до кафе, он встретил два свадебных кортежа. Он снова перевел взгляд на лицо улыбающегося во весь рот финна, поджал губы, а потом открыл их переписку. С удивлением он увидел много непрочитанных сообщений. В какой-то момент он, видимо, отключил уведомление этого чата, защищая себя от боли. О, нет, Йере совсем не успокоился, когда они приняли решение не продолжать отношения. Он писал регулярно, спрашивал о делах, о самочувствии, поздравлял с праздниками. Еще были голосовые сообщения. Наушник уже был в его ухе, а кнопка «play» — прямо под пальцем. И он включил воспроизведение.       — Привет, великий музыкальный врач Словении! — торжествующе и смешливо вещал голос Йере. Боян улыбнулся. — Я знаю, что ты не ждешь, но я помню, что сегодня твой день рождения, и я так рад поздравить тебя! Мне все еще нельзя пить, но сегодня я пью немного Баккарди за твоё здоровье. Будь счастлив, Боян!       Его день рождения — 6 января. Это было почти сразу после их расставания. Он не остановил запись, и следующая воспроизвелась автоматически.       — Я прочитал твою статью для «European health». — Уже более серьезным тоном говорил Йере. — Это правда очень талантливо, Боян. Твои методики. Я надеюсь, что они понимают, кого имеют в твоем этом институте психопатологий. Я думаю написать рецензию. Ты же не против?       Конец января. Боян на самом деле видел эту рецензию. Йере рекомендовал всему сообществу прислушаться к его наработкам. Это было приятно с позиции профессионала, но немного некомфортно для бывшего любовника. Под этим голосовым была ссылка на рецензию, но чат вновь прокрутился, воспроизводя следующее голосовое. Прямо над ним светилась дата — 14 февраля.       — Привет, Бойчи. Ахаха. Или мне теперь нельзя тебя так называть? — голос друга был пьяным и развязным. Смех был ненастоящим. Боян чувствовал, что человеку на записи до боли плохо. — Помнишь, как ты просил называть тебя так, когда я был так глубоко внутри тебя. А ты был тесный и горячий. Мой….Блять. — на фоне послышался звук разбитого стекла. — Извини.       — Я возможно сейчас уеду в больницу. Я… короче, я перебрал. А ты же знаешь, что мне нельзя ничего крепче пива. Поганый колит. Я пил водку. Ватафак. Я идиот. Который, — говорящий смачно шмыгнул носом. — так скучает по тебе. А ты, такая тварь бессердечная, даже не читаешь этот гребаный чат.       — С днем Святого Валентина. — последнее сообщение за этот день было через два часа после предыдущего, и звук был такой, будто Йере отключался.       Только потому, что в чате были еще сообщения, Боян знал, что тот вечер закончился оптимистично.       Он остановил запись, и стал листать то, что осталось вручную. Йере ездил в отпуск, и слал ему фотографии со смешным надувным фламинго. Он был таким соблазнительно загорелым на фото, что Боян невольно залюбовался. Все это было очень несправедливо. То, что у них ничего не вышло, и еще то, что Боян читал и слушал все эти сообщения только теперь, когда уже прошло столько времени. Он боялся, что там, ниже, Йере скажет ему, что у него теперь кто-то появился, и он справился. Это было бы больно, потому что… Пора это признать: Боян не остыл. Любовь еще тлела в его сердце, и будто бы хватило этих нескольких фото и звука голоса, чтобы огонек пламени вспыхнул вновь.       Боян пролистал чат на несколько экранов вниз. Там были уведомления об удаленных сообщениях. Йере слал ему что-то, а потом жалел об этом. Это были сообщения всего месячной давности. Последним снова было голосовое.       — Привет. Я знаю, что тебе больше не интересно, но, скоро будет конференция в Ливерпуле. Ты же приедешь? Я планировал представить свой новый проект. Думаю, тебе было бы интересно. И, Боян. Мы могли бы быть друзьями, правда. И коллегами. Если мы могли бы… просто общаться иногда, я был бы рад.       Боян вздохнул и написал короткое сообщение: «Привет, Йере. Прости, что долго не отвечал. Можешь позвонить мне, когда будешь свободен?»       Для звонка Йере понадобилось десять минут. Они проговорили так долго. Стараясь сохранять границы друг друга, но все же, эмоционально. Боян рассказал, что нашел Юре, и что все идет, как он планировал. Йере за него порадовался. В голосе друга была тоска и поддержка. Напоследок Боян сказал:       — Я еще не слышал о конференции, но я приеду. С Юре. Знаешь, мир должен увидеть это.       — Хорошо. А я буду рад снова увидеть тебя.       Боян подал заявку тем же вечером.       ***       — Знаешь, кое-что произошло.       Крис был немного обеспокоенным, когда встречал его из отпуска.       — Ему хуже? — Боян предполагал плохие варианты, но Крис помотал головой.       — Наверное, можно сказать, что лучше. Он… мм.- Крис замялся, подбирая термин. — В общем, у него возросло либидо. Я думал, наш парень — асексуал.       Боян не то, чтобы очень удивился новостям. Он улыбнулся.       — Наверное, тестостерон пришел в норму.       — У нас же нет запретов на мастурбацию?              — Конечно нет.       ***       Разговор с Юре его немного шокировал. По мнению его пациента, этой ночью с ним был один из двух парней — Ян. Значит, галлюцинации перешли в наступление, и приняли тактильный характер. Юре сказал, что Ян только прикоснулся к нему руками. По мнению Бояна это было связано с тем, что никаких других способов интимного контакта Юре не знал. Ради научного интереса, он провел для парня урок полового воспитания, визуально продемонстрировав разнообразия секса. Ожидания Бояна лежали в плоскости широты и гибкости мира Юре: возьмет ли «Ян» новые знания в оборот, чтобы удовлетворить проснувшееся либидо?       Однако с наступлением лета, Юре стал чувствовать себя хуже, и больше ни о каких контактах с воображаемыми мужчинами или женщинами не говорил. Боян занимал его музыкой, но чувствовал, что его подопечный стал ранимым и тревожным. Они стали разговаривать гораздо реже — это была инициатива Юре. На прямые вопросы парень отвечал односложно, и Боян всерьез заволновался. В разговоре с Крисом, они приняли решение попробовать радикально другой препарат, чтобы вывести Юре из этого состояния. Чтобы он не изменил своего отношения к Бояну, они пригласили другого врача из института — Мартина.       К сожалению, капельница дала не тот эффект, что ожидал Боян. Он совершенно случайно ночью заглянул к нему, возвращаясь из ванной в свою комнату. Его привлек шум. Приоткрыв дверь, он увидел Юре в горячке, мечущегося по своей постели. Его пижама была изорвана, а кусками ткани он обмотал свои запястья, и, случайно или нарочно запутался в изголовье кровати. Руки были в крови, потому что, пытаясь освободиться, он сильно содрал кожу на запястьях и ломал ногти. Кусок пижамной куртки был у него во рту. Боян похолодел, увидев Юре таким. В том, что Юре сделал это всё с собой сам — не было сомнений. Крис вошел в комнату двумя минутами позже, значит Юре был здесь один. Лекарство не работало.       ***       — Йере. — Боян шептал срывающимся голосом. — Я знаю, конференция через пару дней, но мы могли бы… Ты мог прилететь в Ливерпуль сейчас?       — Что произошло? — Финн звучал сонным. Была глубокая ночь.       -Я дурак, вот что произошло. — сказал он раздраженно. — Я должен был позвонить тебе и спросить совета, но я принял решение сам, и теперь. Юре. Ему хуже. Мы ввели его в медикаментозную кому, но ему нужно что-то другое. Мой метод не работает.       — Ладно. Я смогу вылететь утром, если будут билеты. — он ответил так мягко, будто вины Бояна не было.       — Я пришлю тебе адрес. Спасибо!       ***       Квартира, что он снял в Ливерпуле, предназначалась для него, Криса и Юре. Три комнаты, ванная и кухня. Они должны были быть здесь победителями. Он должен был рассказывать научному сообществу, как здорово работает его метод, и вот он — пациент, которому он помог. Но утром он снял свою заявку. Доставить Юре в коматозном состоянии было сложно, но у него хватило на это ресурсов. Криса пришлось оставить дома. Если Йере согласится, он бы хотел, чтобы тот забрал Юре в Хельсинки, в свою клинику, и попробовал сделать то, чего Боян не смог — вылечить его. Юре лежал в комнате, с дыхательной трубкой во рту и катетером в бледной руке. Боян сидел рядом, не в силах отойти. Он не верил, что все испортил. Конечно, Юре его пациент, но он также и его подопечный. И Боян обещал заботиться о нем. А теперь он сидел здесь и слушал мерный писк в приборах. Он облажался.       Йере приехал к вечеру того же дня. В дверях они долго смотрели друг на друга, а потом просто прижались в объятиях. Сколько они так стояли — неизвестно. Потом, позже, финн вошел к Юре, чтобы начать другую схему препаратов. Боян не мог смотреть.       — У него небольшой жар, но, я думаю, что к утру все будет в порядке. И ему лучше еще побыть в этом состоянии несколько дней. — сказал Йере, входя в кухню. Боян курил в окно. Финн приблизился. — Ты закурил? Я не видел раньше.       — Только в последние дни. Не курил со школы. — сказал Боян, не поворачиваясь. Йере прикоснулся к его плечу рукой, и тот не отпрянул. — Прости меня.       — У меня не было срочных дел. — поспешил он ответить. — Никто не пострадает из-за того, что я здесь на пару дней раньше.       — Нет. — Боян затушил бычок, развернулся к нему, сглотнул горечь от сигареты и посмотрел в глаза, цвета северного льда. — Я прошу у тебя прощения за всё. За то, что эти месяцы прошли так паршиво. И я был ужасным, что не выходил на связь. Нам действительно стоило общаться, хотя бы как друзьям, как коллегам. Этого бы не случилось, Юре бы…       — С ним все будет хорошо, Боян.       — Ты заберешь его в Хельсинки? — спросил он тем же голосом, что однажды Анна Мачек спрашивала его о сыне.       — Мы поедем все вместе.       ***       Дни шли. Боян дежурил у постели Юре, отказывался есть и совсем мало спал. В день конференции, от которой он отказался, он смотрел прямую трансляцию с ноутбука, и так сильно гордился быть знакомым с финским врачом. А вечером, когда тот пришел обратно в квартиру, поддался эмоциям и поцеловал его прямо в комнате Юре. Финн не стал возражать, когда поцелуй закончился, и никакого продолжения не последовало.       — Я… не могу. — прошептал Боян виновато.              — Я знаю. Все нормально.       ***       Юре пришел в себя спустя еще четыре дня. Боян был так счастлив. За эту неделю он поспал суммарно часов десять, и осунулся, зная, что выглядит ужасно, хотя всё еще ловил на себе обожающий взгляд финна. Йере. Он всё-таки сделал невозможное, и вернул Юре к жизни. Теперь всё будет хорошо.       — Боян. — позвал Йере, когда Юре заснул. — тебе нужно немного отдохнуть.       Сил спорить не было. Он чувствовал благодарность. И, может, любовь? От усталости было так сложно понять разницу. Но у них ведь будет еще немного времени, чтобы разобраться, поговорить… Он позволил Йере уложить себя на постель и провалился в сон.       ***       Когда они ужинали китайской едой на кухне, Юре еще спал. Бояну нестерпимо хотелось прикасаться к чудесному мужчине, сидящему рядом. Он отставил коробку с торчащими палочками, и подпер голову рукой.       — Что ты так смотришь? — Йере не выдержал его взгляда. впервые за долгое время он видел светило финской медицины смущенным.       — Я еще нравлюсь тебе? — спросил Боян. Он видел, как на руке у его ви-за-ви выступили мурашки.       — О чем ты говоришь… — тихий ответ. Вторая коробка с едой оказалась рядом с первой.       — О нас. Если ответ да, я могу сходить в душ, и потом, если мои синяки под глазами не пугают тебя, то, мы могли бы немного расслабиться. Вместе. Это была сложная неделя. — пальцы Бояна отправились к руке Йере. Прикосновение было приятным.       — Поцелуй был хорош. — сказал Йере, смотря на их руки. — Но это не значит, что ты должен…       — Что, если я хочу? — перебил Боян. Йере накрыл его руку своей теплой. — Я тоже скучал по тебе, так сильно. Просто тщательнее скрывал это. Но я знаю, что выгляжу плачевно…       — Ты всё еще самый красивый мужчина в моей жизни, Бойчи. — сказал Йере и осмелился поднять глаза.       ***       Соединение было потрясающим. Йере чувствовался таким узким внутри. Упругие стенки тугого канала сжимали каждый сантиметр члена Бояна. Это было немного больно вначале, но с первыми толчками стало хорошо. Йере запустил пальцы в его волосы, которые всегда были его тайным фетишем, и притянул для поцелуя.       — У тебя был кто-нибудь за это время? — шептал он, прерывающимся, бархатным голосом. Бояну пришлось постараться, чтобы это не способствовало слишком быстрому финалу.       — Нет… — он выдохнул в целующие губы. — А у тебя?       — Я хотел тебя одного. Слал тебе видео, как трогаю себя, фото. — Йере запрокинул голову, заходясь в сдавленном стоне, — а потом…. Потом все удалял. Пожалуйста, Бойчи!       И Боян задвигался быстрее, сжимая в руках желанное тело. Он должен помнить о Юре, и быть достаточно тихим. Но нарастающая волна удовольствия накрывала так неотвратимо… Йере снова застонал протяжно.       Раздался хлопок двери. Парни замерли.       — Блять. Это… Это Юре!       ***       В Хельсинки они добрались обычным самолетом. Боян переживал, но Юре понравился полет. Он был веселым, и просил фотографировать небо на телефон Бояна. Тот с улыбкой повиновался.       Клиника Йере была частной. Визуально она напоминала стеклянный многоугольник, и к ней прилегал красивый сад. Но внутри было совсем не так уютно, как в его, Бояна, институте. Это действительно была клиника, с кабинетами, палатами и процедурными. И хотя Боян беспокоился, что интерьер напугает Юре, тот ничего необычного не замечал. Его палата была с мягкими стенами, и кроватью без спинок, с круглыми углами. Вместо окна был большой экран, устойчивый к повреждениям, реалистично имитирующий вид на сад. Финн сказал, что это палата только на первое время, пока у их парня не появится устойчивой связи с реальностью, а потом они переселят его в более приятное место.       Боян наблюдал из кабинета Йере, как тот беседует с Юре, сидя на кровати. Он с трепетом ждал его назад.       — Напомни, как зовут твоего ассистента? — спросил Йере, входя в кабинет. — Наце?       — Нет, Крис. Но я знаю, кто такой Наце, и еще Ян.       — И кто же? — Йере сел в кресло.       — Его галлюцинации. Нас в группе трое, но он думает, что пятеро. Ян… приставал к нему.              — Твой парень чувствует себя изнасилованным, ты знаешь? Он говорит, что Наце сделал это с ним.       — Йере, он был один. — Боян потер лицо. — Я застал его. И смотрел по камерам. Так сработало лекарство. Черт, наверное, всё наложилось… Он думал что его… Это ужасно.       — Эти парни, Наце и Ян — какие-то реальные чуваки?       — Не думаю. Он стал говорить о них, когда переехал ко мне, значит их не было раньше. — Боян кусал губу. — У нас он мог видеть только двоих мужчин. Меня и Криса. Может, конечно, какие-то старые знакомые. Я не знаю. Мог он просто… сгенерировать их?       — Почти уверен, что да. В любом случае, мы их проработаем. И, я надеюсь скоро увидим.       ***       Пять портретов лежали перед ними на столе. Хаарья нарисовал их группу так, как видел её Юре. Троё реальных парней, и еще двое — нет. Под каждым портретом были написаны имена, а наверху — «Joker out». Йере взял в руки рисунок, изображающий Яна.       — Значит это — мужчина мечты нашего Юре. — проговорил он, рассматривая мужественные черты. — Видел его раньше?              — Не знаю, он похож на многих моих знакомых. — неуверенно сказал Боян. –Ты в курсе, что говоришь о Юре, как о нашем с тобой ребенке?       — Ну, я думаю, у него роскошные волосы и щетина, потому что это то, что нравится ему в тебе. — проигнорировав вопрос, отозвался Йере.       — Что? Во мне? — Боян распахнул глаза.       — Я бы тоже выбрал это для своего секс-идола. — финн рассмеялся, и слегка потрепал его по макушке. — Это набор его потаенных желаний. Может что-то есть от Криса, или от других мужчин, но основа — ты. Даже если ваши отношения больше похожи на братские или…папа-сын, Юре точно находит тебя сексуальным. Господи, Боян. Да его буквально зовут половиной твоего имени!       Боян был ошарашен и смущен этой информацией. Да уж, Йере был лучшим специалистом в их сфере, чем он. Пальцы взяли второй портрет. Наце.       — Если это не реальный человек, который до чертиков пугал Юре когда-то в жизни, то это тоже химера. Наце — звучит как что-то жесткое. Хотя он…красивый.       — Нужно попросить у Анны фотографии его отца или отчима. Я думаю, он будет похож. — Боян вздохнул. Анне звонить совсем не хотелось.       Портреты страха и желания Юре были такими же реальными, как и его собственное лицо. Он взял свой портрет.       — А что такое «Joker out»? Джокер вышел? Написано на каждом рисунке.       — Не знаю, может это какой-то музыкальный термин? Тебе лучше знать. Хотя больше похоже на карточный.       — Звучит как бессмыслица. — пожал плечами Боян. Но в целом, вроде все немного прояснилось.       Йере обнял его за плечи, мягко прижимая к себе.       — Боян. Я думаю, что знаю, как помочь Юре. Но ты должен понимать, что в его случае все будет непросто. У него есть галлюцинации, как живые люди, преследующие его, делающие ему больно. Он всерьез думает, что солнце на экране — настоящее. Процесс лечения будет долгим. Тебе может быть тяжело видеть его таким. Слабым.       — Я тоже врач. — нахмурился парень. — Нет ничего шокирующего для меня в душевно больных людях.              — Ты ведь не относишься к нему только как к пациенту, да?       Боян поджал губы. Это была правда.       — Я тебя не гоню, Боян. Просто предупреждаю тебя, что это будет тяжело видеть.       ***              Лечение длилось второй месяц, и Юре почти не приходил в себя от препаратов. Горячка сменялась беспокойным сном. Йере говорил, что всё идет по плану. Он разрешал Бояну навещать парня, и одобрял то, что тот пел для него и играл на гитаре. Боян теперь сомневался, что это помогает, но делал это просто потому что хотел.       Они с Йере стали так близки, разделяя постель в холодные осенние ночи. Боян думал, что сбежать от этих чувств, как в прошлый раз, у него точно не выйдет. Утомленные любовью, они лежали рядом. Пальцы Йере гладили шелковые волосы словенца.       — Что он сейчас чувствует? — тихо спросил Боян.       — Думаю, он видит хорошие, реалистичные сны. — ответил Йере. — Ему точно не больно и не страшно. Мы бы увидели по показателям. Значит, Наце не мучает его.       — Хорошо. — печальный голос. — Ты хороший врач.              — Ты тоже. Тоже!       — Мне казалось, что все работает, но он стал вести себя замкнуто, и я сменил схему. Это привело к таким ужасным последствиям. — сокрушенно прошептал Боян.        — Ты зря это сделал, но твоя первая методика действительно была рабочей. Он ведь придумал себе Яна. Сексуальное желание — верный признак выздоровления. Тебе просто нужно было продолжать.       — Тогда почему он так сильно захандрил с прежней схемой лечения? — он поднял лицо.       — Ян — его желание. Но не любовь, понимаешь? — Йере заглянул в его глаза. — Когда ты уехал в тот раз, мне тоже было плохо. Я понимаю Юре.       В палате Юре сработал датчик движения. Оба мужчины встали, чтобы посмотреть по камерам, что происходит. Юре метался по кровати, совершенно обнаженный, одной рукой лаская себя, в другой пытаясь протолкнуть в анус сразу четыре пальца. Боян чувствовал волнение.       — Мы должны вмешаться в это? — спросил он у голого Йере, который усмехался рядом с ним.       Финн открыл ящик своего стола, достал оттуда небольшой силиконовый член и тюбик смазки.       — Только как врачи. — кивнул он, натягивая трусы. — Сексуальное желание — путь к выздоровлению.       ***       Йере ехал нарочно медленно, но чертов аэропорт уже был так близко. Боян рядом с ним отворачивал лицо к окну, стараясь не показывать накатывающие эмоции. Навигатор сообщил на финском, что пункт назначения достигнут.       — Как ты думаешь, он будет скучать? — тихо спросил Боян.       — Я не знаю, милый. Но я буду. И тебе правда не обязательно уезжать. Я уже говорил тебе, что тут тоже найдется работа для крутого специалиста по музыкальной терапии.       Он вздохнул тяжело и медленно, а потом взял Йере за руку. Улыбка тронула его губы.       — Я обязательно рассмотрю твое предложение. Только решу свои дела. Там мой институт, и еще Крис.       — Место для ассистента также найдется.       Боян фыркнул. Этот разговор между ними происходил уже в третий раз, и с каждым разом соблазн просто сказать ему «да» все приближался. Но, он всё же должен всё хорошенько обдумать.       Сегодня утром Юре был в полном порядке. Они поговорили, сидя на его постели в новой палате, теперь с настоящим окошком и твердыми стенами.       — Мне нужно вернуться в Словению, Юрчек. — сказал Боян, держа его руку. — И я просто должен спросить, не хочешь ли ты вернуться домой?       — Но мне так хорошо здесь. — белокурый парень улыбался так искренне. — Хаарья учит меня рисовать. И я уже знаю, как ругаться по-фински. — он рассмеялся и у Бояна кольнуло сердце. — А ты надолго уезжаешь? Йере сказал, что если я буду в норме, то мы поедем на море втроем, и будем встречать новый год под пальмой! А я буду в норме, обещаю!       — Ну раз Йере так сказал, значит так и будет. — Боян проглотил ком в горле и прижал Юре к себе. Он чертовски не хотел уезжать. — Я хотел кое-что спросить.       — Мм?       — Что такое «Joker out»?       — Наша группа. — просто ответил Юре и кивнул на стену. Там на всё еще безопасной высоте висели пять портретов. Боян не нашел в себе силы спросить, актуален ли этот состав.

FIN