Дети революции

Чтобы упрочить Советскую власть, нужно было разрушить старый, буржуазный государственный аппарат, распустить буржуазное Учредительное собрание. В целях окончательной ликвидации остатков феодализма, сословности и неравноправия во всех областях общественной жизни были изданы декреты об отмене сословий, об уничтожении национальных и вероисповедных ограничений, об отделении церкви от государства и от школы, о равноправии женщин, о равноправии национальностей России. Наконец, нужно было вслед за национализацией земли национализировать также всю крупную промышленность и затем — выйти из состояния войны. Все контрреволюционеры, начиная от меньшевиков и эсеров и кончая самыми отъявленными белогвардейцами, вели бешеную агитацию против подписания мира. Но и в самой партии большевиков были серьёзные разногласия, связанные с появлением внутрипартийной оппозиции. Тем не менее мир был подписан. Ленин писал на другой день после принятия Брестского мира: «Невыносимо тяжелы условия мира. А все же история возьмет свое… Будущее, несмотря ни на какие испытания — за нами» А испытания на 1918 год выпали серьёзнейшие. Контрреволюция поднимала голову всё выше, крестьянство было либо недовольно продовольственной политикой большевиков, либо колебалось. Особенно обострилась обстановка после восстания Чехословацкого корпуса, была объявлена мобилизация. Но Саша отправился на фронт несколько раньше. *** Крош и Ёжик сидели на скамейке в скверике Петрограда и вспоминали первые дни Октября. Они с матерью ходили утром в революционный Петроград, видели занятый Зимний дворец. Город был заполнен солдатами и вооруженными рабочими. И ребятам казалось, что пахнет Петроград не так, как обычно. В воздухе витал запах чего-то нового, неизведанного. — Столько всего происходит, а мы в стороне! Давай сбежим из дома — с места в карьер сказал Крош. — Куда? — Куда-нибудь помогать красным! Папа ведь тоже собирается. — Он нас не возьмёт. — А мы нарочно в другую сторону поедем! И я даже знаю с кем! — С Сашей Скворцовым? — Угадал! Но мы на всякий случай ему тоже не скажем — вдруг не согласится. Сейчас сходим и осторожно выясним всё. — Тогда надо поторопиться, чтобы туда-назад к вечеру успеть. Часа через полтора ребята стояли у небольшого аккуратного домика. Они были уже здесь однажды перед новым годом. Пересеклись как-то со Скворцовым в городе, и ему пришла идея устроить ёлку. Крош, Ежик и их знакомые мальчишки и девчонки с радостью приняли приглашение, забыв о том, что считали себя взрослыми. Празднование было более чем скромным, но весёлым, а такой нарядной ёлки им никогда видеть не приходилось. За невысоким забором мальчишки увидели Софию. — Здравствуйте, тётя Соня! — Здравствуйте-здравствуйте! — женщина улыбнулась и подошла ближе. — Как дела у Саши? Он уехал на фронт? — спросил Крош. — Он ещё здесь, но собирается уходить добровольцем с товарищами с завода во вторник — немного грустным голосом сказала София. — Значит, во вторник — заговорищецки переглянулись мальчишки. Ребята попрощались и пошли в обратный путь. И вот в ночь с понедельника на вторник донельзя взволнованные Крош и Ёжик, неслышно ступая, выбрались на улицу. Оглянулись на родной дом. — Как думаешь, мама расстроится? — этот вопрос уже приходил в голову обоим, и Крош решился его озвучить. — Наверняка — вздохнул Ёжик — Но потом отойдёт. Мы же не просто так, а для дела. А ещё ей больше пайка будет доставаться. Они с отцом постоянно всё нам отдают, а сами полуголодные. — Не повезло, что картошка в этом году так быстро закончилась… Голод для простого народа не был чем-то из ряда вон выходящим. Мало какой рабочий стабильно хорошо питался. А в 1911-1912 так вообще был масштабный голод по всей империи. И уверенно зашагали прочь. Оба были уверены, что вернутся с победой, в которую внесут свой вклад. С первыми лучами солнца они уже были у дома Саши. — Теперь нужно ждать — сказал Крош и уселся, прислонившись к забору — Будем дежурить по очереди. — А если дежурный уснёт? — Я? Да никогда в жизни! — У тебя уже сейчас глаза слипаются! — А вот и нет! Мне солнце в глаза светит. — Всё равно вернее дежурить вдвоём! Попрепиравшись ещё немного, ребята всё же стали дежурить вместе. Ждали долго, но Сашу не упустили. Увидели, как открылась дверь, из дома вышел Скворцов, одетый в гимнастерку, с вещевым мешком через плечо. Он обнял мать, негромко что-то сказал, пожал руку Кар-Карычу и пошёл по просёлочной дороге. Мальчишки, выдерживая дистанцию, двинулись следом. До вокзала, куда направлялся Скворцов, было ближе, чем до дома Кроша и Ёжика. В знании было людно. Мальчики вдоль стены незаметно прошли на перрон, где уже стоял паровоз. Крош и Ёжик нашли, где спрятаться, и наконец расслабились: терпеть Саша никуда от них не денется. Скворцов, встретившись с товарищами, встал в длинную очередь. Волнительно отчего-то было, и момент, когда он представился человеку в серой шинели за столиком, промелькнул очень быстро. Вот новоявленные красноармейцы рассчитываются: — Первый!.. Второй!.. Восемьдесят четвёртый!.. Вот и железная дорога, и запах поездов, а вот и сам паровоз. Друзья уже поднимались в вагон, на котором был нарисованы рабочие с красным флагом. Поезд медленно набирал ход. В открытых дверях всё ещё стояли красноармейцы и пели Интернационал. И Саша чувствовал себя на одной волне с рабочими. Будто не был никогда сыном капиталиста, едет на войну за освобождение трудящихся. Скворцов широко улыбнулся и ещё громче запел: Это есть наш последний И решительный бой С Интернационалом Воспрянет род людской!