Все дороги ведут в...

(Генрих) — Рейнхард, если ты здесь, — Генрих Гиммлер останавливается посреди пустой комнаты. Осекается. Зажмуривается и качает головой. — Если ты здесь, то отзовись. Генрих задерживает дыхание. Глупо. Ему нечего ждать. Но Генрих ждёт, пока замирает сердце. Хотя. Нет. Сердце срывается и продолжает оглушительны стучать. Ответа не следует. Ничего не происходит. Генрих качает головой и проходит дальше. Глупо. Глупая мысль, странное ощущение, наивное чувство… Он здесь один и к тому пора привыкать. Он выжил. Выбрался. — До сих пор поверить не могу, — бормочет Гиммлер себе под нос и заходит на маленькую кухонку. В этой квартирке вообще все маленькое, да и не квартирка-то в общем. Так, комнатка с кухонной стойкой и душем. Под собственной крышей, в дали от такой же маленькой деревушки, неизвестно где, не найти, как добраться… В Аргентине. Генрих пожимает плечами и достает с верхней полки пакет, чтобы сварить себе кофе. — Кофе здесь просто замечательный, — замечает Генрих зачерпывая молотый ложкой. Погнутой, старой ложкой. В квартирке, которая на самом деле такой маленький, хлипкий домик. Его, Генриха домик. В округе — только попугаи, или кто там жил? Генрих добрался сюда лишь пару дней назад, сотни попуток, десятки поездов, пароход через Атлантический океан… — Герр Гейдрих, — громко говорит Генрих, помешивая кофе, — с вашей стороны это невероятное свинство. Гиммлеру покоя не давало, что «это» у него все же получилось. Нет, легко не было. Но Генрих не верил, что человек его ранга способен убежать из Рейха, не когда война будет проиграна через пару дней, не когда Союзники окружат Берлин, не когда… да все было против него. Гиммлера искали, потому что в «несчастный случай» и обугленный труп мало кто поверил. — И всё же я здесь, — задумчиво тянет Генрих, наливая себе кофе. Ему казалось, что ему кто-то помогает, как тогда, пару раз в канцелярии. Когда… когда Рейнхарда не стало. Пару раз, пару так быстро ускользнувших моментов — Генриху казалось, как будто тот ещё здесь. — Шарлатан, — презрительно кривится Гиммлер. Но добавляет ведь, — 17 июня 1943-его. Тот самый день, когда к нему привели некого интересного человека. Тот закричал, как только увидел Генриха. «За вашей спиной тень. Тень начальника Главного управления имперской безопасности». Конечно, Гиммлер не поверил. Да и как мог этот человек Рейнхарда узнать, даже если его любовник и остался с ним в его послесмертии?.. «Предсказатель» описал Райни внешне, и сказал, что узнал погоны и ордена. Потом смутился, покосился на охрану, Генрих выгнал всех поворотом головы, как будто чуял… «Кажется,» — замялся «предсказатель», — это вам предназначалось. И повторил тот до ужаса неприличный и такой личный, интимный жест. Да. Жест точно был только для глаз Генриха. Но что-то он задумался. Последние дни на него находит, когда внезапно появилось время, ну, чисто для себя? Когда не нужно было никуда бежать, вглядываться в каждую тень и вздрагивать от каждого шороха. Из мебели в домике только какое-то подобие матраса. Собачья подстилка, презрительно морщится Генрих, но четвертый день на ней спит. И сидит. И вообще здесь делать особенно больше нечего: ходить от стены к стене, выглядывать наружу Гиммлер пока опасается. Ходит, а вот в деревню не заглядывает, разве что за едой придется, когда сухпаек закончится. – Райни, — тихо зовёт Генрих и закрывает глаза. *** 1962 — Райни, — тихо зовёт Генрих, закрывая глаза в последний раз. — Бу! — широко улыбается его любовник, зависая над его лицом. Генрих моргает. Раз. Два. И ещё раз, ну, так, для уверенности. Рейнхард выглядит так же, каким Генрих провожал его в Богемию. Только форма заляпана кровью. Странно. Он ведь не умер на месте, а чуть позже. — Ты остаешься с причиной смерти, — спешно поясняет Рейнхард, ловя его взгляд именно на форме. — А не с конкретным её моментом. Генрих моргает. Вниз он смотрит бегло, так, для полной уверенности. Его тело лежит чуть ниже, мирно уснув навсегда. Ему шестьдесят два, впрочем, для человека с его историей — очень даже неплохо. Сердце начало сдавать последние лет десять, Генрих едва ли удивлен. Разве что. — Так ты все это время был здесь?! – возмущается Генрих. Рейнхард замирает. Он давно поднял руки, развел в стороны, как будто собирался обнять, но решил сам того не делать, а ждёт, пока Генрих прильнет к нему сам. А Генрих только руки на бока ставит и поджимает губы. — Я пытался! — искренне возмущается Гейдрих. — Но ты меня не видел, и не слышал. Гиммлер не сдается. — Тебе мало, что я за тобой через полмира тащился? — щурится, но уголок губ качает ухмылка. — А для начала и через пол-Европы. Кстати, дельный парень был, зря его погубили. Генрих хмыкает. Удержаться не может. — Он предсказал падение и раздел Германии, — глаза закатывает. — Думаю, объяснять кому это так не понравилось не нужно. — А парень все равно был прав, — пожимает плечами Рейнхард. Хм. — Хайни? Хм. Генрих вздыхает и закрывает глаза, он много о чем старается не думать. Например, что обидно: Рейнхард в вечности остался в самом расцвете сил, а из Генриха дух вышел шестидесятилетний. Нет, он хорошо сохранился внешне. Ему неинтересно было, но дамы из той самой деревни ему до самой смерти улыбались… С другой стороны, Райни в вечности остался в окровавленной форме. Генрих же, ну, во вполне нейтральной рубашке и брюках. Он «чуть прилег поспать в обед», как делали местные и просто не проснулся. Без боли, без ничего. — Райни, — выдыхает и сдается Генрих. Он прижимается к чужой груди, пока Рейнхард крепко обнимает и целует в макушку. Странно: ощущения чуть менее реальные, но чужие прикосновения Генрих чувствует. Они оба полупрозрачные, бестелесные, а вот прижаться к точно такому же телу — Генрих может. И очень хочет. Поцелуй даже обжигает щеку… *** где-то 1970-е Они бредут, куда глаза глядят. Иногда встречают других, таких же, бестелесных. — То есть, — замечает Генрих и жестикулирует в попытке ситуацию осознать. — Когда ты умирал, ты думал обо мне. Рейнхард кивает и осторожно сжимает его руку. Генрих идёт рядом, держится за его локоть так, что они тесно касаются боками. – И поэтому привязался ко мне, – продолжает Гиммлер. Рейнхард снова кивает. — А я думал о тебе, и поэтому завязан на тебя? И снова кивок. — Занятно. Так разве можно? — Я не жалуюсь, – смеётся Рейнхард и разводит руками. Впрочем, какая разница: им можно. Те самые, другие духи, попадались разные. Кто-то не мог далеко уйти от места смерти. Кто-то был и вовсе заперт в радиусе трех метров от некого предмета. Кто-то преследовал своего убийцу, кто-то членов своей семьи, впрочем, последние два не всегда были разными вещами… Ахем. В любом случае. Генрих нарадоваться не мог, что они оба так свободно передвигались, куда хотели. Главное — вместе, они друг от друга отойти едва ли могли на те пресловутые три метра, как их снова стягивало вместе. У Генриха на этот счет проблем не было. До этой деревни. Потому что, если его узнать в возрасте шестидесяти всё же было чуть сложнее — то вот пост-смертный лик Рейнхарда Гейдриха… этот конкретный человек бы везде узнал. А дальше можно что-то в голове сопоставить, кто это с ним под ручку такой призрачный ходит.