Спи, мой зайчик маленький

      – Баю, баюшки, баю,       Баю детоньку мою       Баю, баю, баиньки,       Спи, мой зайчик маленький.              Сегодня в жизни Дмитрия Сергеевича Сеченова по его планам должно было случиться знаменательное событие: запуск Коллектива 2.0.       Сегодня в жизни Дмитрия Сергеевича Сеченова по планам ХРАЗа должно было случиться знаменательное событие: полимерное поглощение и ассимиляция сознания лучшего друга.       "Но ни одного, ни другого не произойдёт и виной или благословением тому оказался Серёжа Королёв," – подумал академик Сеченов и зажмурился.       Он открыл глаза, но картинка не изменилась. По направлению к нему, зажимая в руке бодро сокращающийся щуп ремшкафа Элеоноры, шла безумно улыбаясь Эля Ивановна Иванова. Хотя… теперь он осознал фамильное сходство.       Попасть на Предприятие 3826 было крайне непросто. Особенно если ты обычный кандидат родом из РСФСР. Чаще всего по квотам присылали граждан из союзных республик и с периферии. Имея же московскую прописку, пробиться просто было невозможно, да и бессмысленно. Мало кто знал, но всех москвичей проталкивал Сеченову исключительно Королёв. Работавший на Предприятии комплекс имени Сергея Павловича был лишь промежуточным звеном между КБ Звездный и космодромом Байконур. Сам конструктор продолжал сидеть в Подмосковье и метаться между авиационными заводом и Калининградом.       В один ничем не примечательный момент Сергей Павлович попросил перевести на Предприятие в комплекс его имени инженера Иванову. Дмитрий Сергеевич запомнил этот день очень хорошо. Королёв убедительно просил его не встречаться с новым сотрудником и особенно не знакомить с Захаровым. Что ж… Девушки часто попадали под их с Харитоном чары, и Сеченов не нашел ничего удивительного в просьбе друга, желавшего сохранить холодную голову хорошего сотрудника.       Дмитрий Сергеевич продержался год. Любопытство взяло своё. Да и невозможно укрыться друг от друга на новогоднем балу. Новый инженер была в меру миловидна, как и все сотрудники умна и слишком педантична. По крайней мере, так Сеченову показалось при первом знакомстве. Сама Эля после пяти бокалов шампанского мазнула взглядом по нему и не выпускала весь вечер и ночь из поля своего внимания Харитона. Дмитрий Сергеевич тогда принял поражение достойно. Все девушки делились или на тех, что любят его, или тех, что любят Захарова.              Эля часто занимала мысли Сеченова в минуты, когда он очищал свой разум от работы. Тренируя память, директор Предприятия скользил в воспоминаниях по лицам сотрудников, их должностям, именам, отчествам и порой задерживался на ком-то, но на Ивановой он останавливался особенно часто. Было в чертах её лица что-то такое, Дмитрий Сергеевич не понимал, что.       Инженер из товарища Ивановой оказался весьма занятный. В основном Эля Ивановна занималась делами Королёва. Сеченов позволял себе не вмешиваться в космические проекты, доверяя профессионализму Сергея Павловича, но с детским жадным трепетом изучал каждую строчку, приближающую человека к звёздам.       Далеко не все чертежи, проекты, программы исследований передавались на согласование директору. Не так. Все они, рано или поздно, ложились на стол директору Предприятия 3826, но обычно уже утверждённые Королёвым. А сколько всего проходило через Элю и не удостаивалось внимания ни Сергея Павловича, ни Дмитрия Сергеевича? Иногда любопытство и страсть к космосу брали над академиком верх, и он отправлялся с Челомея в горный космический комплекс к “глазам” обсерваторий, всматривающимся в его мечты. И там всегда была Эля. Она смотрела на него слегка отстранённо. Сеченову даже казалось, что инженер Иванова изучает его из-под полуприкрытых век, когда он не видит.       – Эля Ивановна, – решил Дмитрий Сергеевич однажды завести разговор на более личные темы. – Вы мне кого-то напоминаете? Возможно актрису или…       – Возможно, вы знакомы с моими родителями, – предложила она, и взгляд её словно прострелил его насквозь.              Несмотря на свою глубокую вовлеченность в деятельность Королёва, несколько раз Эля Ивановна выполняла задания, нацеленные исключительно на нужды Предприятия. И всегда это были лаконичные и изящные решения насущных проблем. Взять хотя бы ремшкаф "Элеанора" – удивительное, компактное, органичное и полностью соответствующее её характеру творение. Дмитрий Сергеевич раз за разом ловил себя на мысли, что только такой практичный и живой ум мог создать нечто настолько полезное и необходимое для функционирования и безопасности Предприятия.              Был в жизни академика Сеченова момент, когда он потерял из виду занятного инженера из Королёва. В то время он, кажется, потерял всё: ориентиры в пространстве, смену дня и ночи, покой. Самое тёмное время в его жизни, когда один за другим гибли близкие люди. Дмитрий Сергеевич позволил себе утонуть в работе, в Коллективе, в выматывающем беспамятстве.       – Мне кажется, – поступило ему на щебетарь голосовое сообщение со скрытым отправителем, – вы перестали интересоваться звёздами.       Дмитрий Сергеевич понимал, кому он мог отправить ответ. Однако, сам факт, что его персональный щебетарь взломали, одновременно разозлил и в кои-то веки отвлёк как от работы, так и от тяжёлых мыслей.       Оставлять такое злостное нарушение было нельзя, и Сеченов, пребывая в пограничном состоянии между хорошим начальником и справедливым руководителем, отправил Штокхаузена провести воспитательную беседу.       Михаэль вернулся в приподнятом настроении.       – Как прошла беседа? – поинтересовался Дмитрий Сергеевич.       – Просто замечательно. Товарищ Иванова чуткая и понимающая личность. Она совершенно не хотела вас беспокоить и уверила меня, что больше подобного не повторит. В четвергх, для закрепления воспитательного момента, я веду её в театр.       – Не вижу связи, – проворчал Сеченов.       – Эля Ивановна предположила, что наши культурные уровни не совпадают, и я великодушно согласился познакомить её с высоким искусством.       Под вдохновенное воркование Штокхаузена, Дмитрий Сергеевич скрипнул зубами, выдал заместителю несколько заданий на разных концах Предприятия и почувствовал себя впервые за полгода значительно лучше. Вот ведь.       В пятницу настроение директора Предприятия стало ещё благосклоннее, и Дмитрий Сергеевич, не без попыток отругать себя, признавал, что дело было в неудавшемся походе Штокхаузена в театр.       – Она сказала, что в Тульском ТЮЗе прогхрамма богхаче, а выступление насыщенней, – Михаэль изливал своё возмущение одному знакомому инженеру, но его стенания долетали до ушей начальника. – Что она понимает в искусстве?!       – Эля Ивановна росла и работала в Москве. Возможно, я только предполагаю, она посетила там достаточно театров и выставок.       Инженер Иванова знатно задела Штокхаузена. Причём, наверное, не столько его сердце, сколько эго. Михаэль регулярно выискивал контрамарки на культурные события и получал поощрение исключительно в том случае, если в событии не принимали участие роботы. При этом, выставка достижений народного машиностроения или демонстрация военной техники так же приводили к благоприятному завершению вечера.       – Я не понимаю. Все сходят с ума от наших роботов.       – Ну, может, это как в анекдоте про станки?       Приезжает мужик в Ялту на отдых. Выходит на пляж. Смотрит, а в нескольких метрах от него лежит прекраснейшая женщина. Одна лежит, никого вокруг нее нет. Мужик подходит к ней и спрашивает:       - Простите, а почему такая прекрасная женщина и одна?       - Мужик, вот ты кем работаешь?       - Токарем на заводе!       - Вот представь, приезжаешь ты на отдых, а вокруг тебя станки, станки...       Непонятный роман Михаэля занимал Предприятие несколько месяцев. Его обсуждали в столовых, о нём сплетничали в парках, про него судачили в курилках. Главными вопросами на повестке считались: есть ли собственно роман, как далеко он зашёл и позовёт ли Штокхаузен старородящую бабу замуж.       – Дима, какие твои ставки? – спросил на исходе четвёртого месяца "отношений" Вавилов.       – Коля, – угрожающе шёлкнул ручкой Дмитрий Сергеевич, – на моём Предприятии нет места тотализаторам.       – Да-да-да, ты всё равно их не найдешь, даже твой Аргентум принимает участие. Какие твои ставки?       – Я вам всем понижу социальный рейтинг.       – И будешь один есть во всех столовых с высоким социальным рейтингом? Не нуди.       Сеченов окинул старого товарища взглядом:       – А может я всё знаю из первых уст?       – Это из Штоковских-то? – рассмеялся Николай Иванович. – Его версия не верибельна.       – А если я всё уже знаю от… Элечки?       – Дима… Ты запнулся прежде чем её имя назвать. Спорим, последний раз ты её видел на завершение квартала, когда она за Серёжу отчитывалась. Не смеши.       – Я серьёзно. Она мне кого-то очень сильно напоминает…       Вавилов подозрительно сощурился и наклонился к лицу Дмитрия Сергеевича. Повисла неловкая пауза, за время которой Николай Иванович внимательно осмотрел всё лицо директора Предприятия, немного улыбнулся, поднял руку к щеке и…       – Седина в бороду, – Вавилов вырвал волосок из бороды друга и расхохотался, – бес в ребро? Жаль, Харитон не дожил, тебе бы уже и свет был не мил.       Нейрополимерная перчатка, пребывавшая на тот момент на руке академика Сеченова, неприятно защекотала, и Дмитрий Сергеевич понял, что свет ему будет не мил в ближайшее время.              Роман разрешился к новому году. Девочки бухгалтера понесли по всем отделам, дескать Шток, скотина такая, все это время манипулировал бедной заработавшейся Элечкой, пил её кровь, дабы вызвать ревность в профурсетке Филатовой, связавшейся с уголовником Петровым и так далее, и тому подобное. История эта текла и развивалась, пока к международному женскому дню не сошла на нет. Штокхаузен, к чести его, испытание выдержал стоически и на все сплетни огрызался, что это всего лишь выдумки.       – Что за кошка между вами пробежала, – поинтересовался как бы между прочим директор Предприятия.       – Дмитрий Сергхеевич?       – Не поймите меня неправильно, Михаэль, но идти моим путём холостяка не лучший выбор. Инженер Иванова хоть и эксцентричная особа, но не с её же культурными интересами вы будет жить.       – Знаете, как говорят по вашу личную жизнь на Предприятии, – неожиданно зло выпалил Штокхаузен, и Дмитрий Сергеевич понял, что зашёл далеко.       – Что я женат на науке? – ткнул в очевидный ответ Сеченов.       – Что вы овдовели после смерти профессора Захарова.       Это был единственный на памяти Дмитрия Сергеевича случай, когда он чем-то настолько сильно разозлил своего заместителя, но сам не понял, чем.              Ближе к маю Дмитрию Сергеевичу отчётливо захотелось сходить в "Королёв." Ночное небо было удивительно чистым, а мысли в преддверии запуска Коллектива 2.0 наполнились надеждами. Расстраивал, конечно, Харитон, что так упрямо отказывался выбирать себе новое тело, печалил Сергей, чья реабилитация зашла в тупик, но всё это казалось решаемым, стоит только Коллективу запуститься. Тем более, что Захаров, наконец, согласился помочь майору с реабилитацией и сейчас, судя по его сообщениям, уже сопровождал Нечаева везде.       Как и следовало ожидать, ночью в "Королёве" было тихо и безлюдно. В отличие от "Вавилова" или "Токамака," всё непрерывное производство происходило в Подмосковье, так что ночных дежурных из числа людей здесь практически не было. Только охрана, астрономы и роботы.       Обойдя кабинеты, Дмитрий Сергеевич остановится возле стола Эли. Недостойное советского гражданина любопытство побудило его изучить содержимое рабочего стола. Ящики и сами призывно были приоткрыты, представляя собой подобие своеобразной трёхступенчатой пирамиды. Что-то тянуло Сеченова приблизится к инженеру из “Королёва,” изучить, узнать, понять.       Первые два ящика ничего интересного не обнародовали: степлер, дырокол, ручки, бумага, тетрадки, чертежи, а вот третий произвёл неизгладимое впечатление. На самом виду лежал фотоснимок Харитона, сделанный в последние месяцы его жизни. Судя по кадру, запечатленный в собственной лаборатории Захаров, увлечённый расчётами, не был в курсе события.       Наклонившись к содержимому, Дмитрий Сергеевич обнаружил и другие фотографии погибшего друга одного или с директором, сделанные в самых разных местах на Предприятии: в столовой Павлова, у статуи Асклепия, в театре, на ВДНХ, на Челомее, в его, директора Предприятия, кабинете. Когда и как она их сделала?       На самом дне ящика лежала записка с одним словом "Подарок." Впрочем, на обратной стороне была приписка: "Они ждут тебя давно. Надо было приходить самому, а не посылать фрица."       "Кого ты мне прислал?" – хотел написать Королёву Дмитрий Сергеевич, вернувшись к себе в кабинет, но одёрнул себя. Истерики здесь были излишни.       Непонятная находка заставила его испытать целый спектр недостойных образцового советского гражданина эмоций: от липкой зависти к давно погибшему другу, до извивающегося склизкого страха относительно собственной беззащитности и легкодоступности.       И снова инженер из “Королёва” застряла в мыслях Дмитрия Сергеевича. Такая сводяще с ума знакомая, странная, видимо опасная и перекрывшая сейчас своим существование путь в “Королёв” к звёздам.              Сбой, устроенный предателем Петровым, академик Сеченов застал в коридоре перед своим кабинетом. Вместе с ним там находились две Екатерины, робот уборщик, лаборант ВОВ-А6 и стандартная ПЧела. Дмитрий Сергеевич не сомневался, что его постоянные спутницы без трудностей смогли бы разобраться со всеми тремя врагами, но быстрее них среагировала "Элеанора". Схватив всех трёх роботов своими щупами, она попеременно принялась бить ими об пол и стену, приговаривая, что Дмитрия Сергеевича трогать нельзя. А ещё оказалось, что её преданность не распространяется больше ни на одну живую душу. Через пару минут этот же ремшкаф чуть не оторвал голову Михаэлю, и только усилиями Левой Штокхаузен был ограждён от стремительной попытки его убить.       Спускаясь с Челомея на ВДНХ, чтобы побеседовать с Молотовым, да и двигаясь в обратном направлении, Сеченов всё время ощущал пристальный и даже заботливый, хоть и молчаливый взгляд “ремшкафа.”              Дмитрий Сергеевич очень надеялся, что Лариса с Зинаидой не смогут "запудрить" Сергею мозги, что Харитон не предаст, что Катерина выстоит. Доставая из ящика никогда не использовавшийся ПМ, академик Сеченов, не знал, что собирается сделать, да и не узнал. Стоило манипуляторам нейрополимерной перчатки вырвать из его рук пистолет, как раздался оглушающий выстрел.       Вздрогнув, Дмитрий Сергеевич понял, что пуля была выпущена совсем не из его пистолета. Кровавое, неровное пятно расползлось на груди Сергея справа на уровне сердца по наружной подмышечной линии. Изо рта потекла пенистая алая кровь.       Грузно рухнув, Нечаев открыл обзор на входную дверь. Там, медленно опуская винтовку, стояла Эля. Взгляд её горел неестественным почти сумасшедшим огнём.       Несколько металлических щупов выросли за спиной королёвского инженера, и, убрав за спину оружие, Эля двинулась в сторону Дмитрия Сергеевича.       – Баю, баюшки, баю,       Баю детоньку мою       Баю, баю, баиньки,       Спи, мой зайчик маленький, – пела она, сопровождаемая постепенно удлиняющимися гофрированными трубами ремшкафа.       Эля Ивановна Иванова. Хотя… теперь он осознал фамильное сходство. Элеонора Харитоновна Захарова. Так бы звали дочь Харитона, если бы она выжила после вспышки тифа в далёкую гражданскую войну. Глава нейробиологии Павлова редко вспоминал о своём семейном прошлом, искренне считая, что врачи ему сказали правду, и дочь погибла. А что если…       Серёжа Королёв всегда вроде как без причины недолюбливал Харитона…       Эля совсем неграциозно наклонилась и прицепила один из щупов "Элеаноры" к шивороту майора Нечаева. Закладная гофра, соединяющая щуп с основным терминалом, натянулась, потащив майора к себе:       – Милый, твоё полимерное лёгкое мне не нравится, давай избавимся от него и поставим новую модель! – приговаривал “возбуждённый” ремшкаф. – Эта перчатка, – "Элеанора" сорвала нейрополимерный носитель с ХРАЗом и отправила его своему создателю, – совсем о тебе не заботилась.       – Дмитрий Сергеевич, я так долго ждала, когда смогу доказать вам свою любовь – примерив высокотехнологичный “аксессуар”, нараспев продекламировала Эля, – как вы думаете, всё готово для нашей свадьбы?       Сеченов непонимающе сглотнул и вжался в стол:       – В смысле?       – Ну как же. Как там говорится у англичан. Something old and something new, something borrowed and something blue. Старый хмырь внутри новенькой одолженной у майора перчатки, светящий синенькими огоньками у меня уже есть. А кольца… – Эля обернулась, – Нора, когда починишь любимого майора Дмитрия Сергеевича сделай мне по чертежам “кольца всевластия” – два. Спасибо.       Баю-баюшки-баю       Не ложися на краю       Придёт серенький волчок       И укусит за бочок       Он укусит за бочок       И потащит во лесок       Он потащит во лесок       Под ракитовый кусток