После дождичка в четверг

                              ***       Обычно Чонгук свой день начинал с раннего подъёма. Где-то около семи утра.       Кто-то может быть скажет, что «Кто рано встаёт, тому Бог даёт»? Может быть и так, но для него семь часов это самое оно.       Он тихо выходил и́з дому, вдыхал свежий утренний воздух и слушал лес...       Как он живёт своей жизнью, как поёт по-своему, перекликаясь го́моном птиц то тут, то там.       Альфа любил слушать утреннюю трель соседства, прислушиваться, сколько раз прокукует кукушка, обещая ему долгие-долгие годы. Потом он слушал, как упёртый дятел колотил по засохшему стволу, пытаясь отыскать жучков-червячков на пропитание вечно голодным отпрыскам.       Его верный двухколёсный товарищ стоял в гараже, на готове ринуться в бой, с накаченными шинами.       Альфа ехал по лестным тропам, разглядывая красо́ты, не вникая ни во что, отбросив все мысли на потом.       На его поляне его уже ждал привычный набор – подвешенная груша с песком, а в кустах гиря и гантели.       И так несколько раз в неделю, для поддержания формы. Занятия на свежем воздухе не заменить ничем! Небольшой пруд, в нескольких десятках метров от поляны, заменял ему водные процедуры и бассейн.       Ничто не могло заметить ему неугомонное кваканье лягушек и лёгкий всплеск по воде, когда они ныряли со своих кувшинок в воду, спасаясь от вторжения в их спокойную жизнь.       Чонгук возвращался домой, когда там была ещё тишина...       И лишь где-то, на крыше, листва шуршала, когда скатывалась с черепицы или шишка падала, и с тихим шорохом валилась вниз, на коротко стриженный газон.       Или аист своим длинным клювом тарахтел, закидывая голову назад, словно шея у него из пластилина.       Аист, спросите Вы?       Да-да! Настоящий аист! Белый, большой, на длинных ногах! И топчется он в своём гнезде слишком громко, но и к этому можно привыкнуть.       Так откуда аист?       Ой, молчите...       Это его омега! Как побирушка, домой всё тянет! Или, как сорока — всё, что блестит, так в своё гнёздышко. Или как Плюшкин! Это уж, как хотите!       То ему собачку жалко, прибился, говорит, щенок к воротам.       То птичку какую выцепит, она свалилась ему, прям на́ голову, говорит, а сам головой своей машет, как заведённый! Ну чем ни три орешка для омежки?       Потом он нашёл суриката, но тот, слава Богу, избежал участи, быть зацелованным в жопку! А потом кто-то подкинул им котёнка.       — Он намок! Он голодный! Он может умереть..! Он несчастный..! Он ма-а-аленький..! — и тыкал альфе под самый нос это крохотное недоразумение, вонючее и блохастое.       Потом он с ним возился, как с лялькой, хотя он и есть лялька, только кошачья, и покупал в магазине всё, что нужно для нового жителя.       И всё ходил и сюсюкался с ним, с этим, как он его назвал, Пирожочком.       А потом этот Пирожочек вырос и превратился в холёного хама.       И Пирогом его стал кликать, бо тот взрослый стал и слишком нежный! Хотя это не нежность вовсе! Это просто прихуешество такое, когда он даже и хвоста своего с дороги не уберёт!       А если хоть и волосинки на его хвосте коснуться, эти холопы кожаные, так сразу царапается и орать, будто из него масло жмут или кишки тянут!       Вот сколько альфа просил мужа, чтобы тот подстриг ему когти, так этот в крик!       — Ты что, дурак?? — и пальцем у виска крутит, — А как он будет по деревьям лазать, если я ему когти состригу?? — и такими огромными глазищами смотрит, прям ковыряет мозг кофейной ложкой!       — Кто лазать будет? Он? — и альфа смотрел на этого жирдяя, как он харю свою мыл, а до жопы и добраться не мог, бо жиром весь покрылся, — Так он и срацю свою помыть не может, а ты «дерево», «лазать», — и мужик цыкает и руками машет, как мельница.       — А может, ему захочется, вот он и полезет! — кричит вдогонку омежка, а сам смотрит на котика, на своего Пирога Тэхёныча, как его курдючок с каждым днём всё больше и больше становится, — А вдруг он падать будет оттуда, так когтями и не зацепится?? Он же всё таки, котик домашний! Нежный! — пытается он уверить мужа, что и Пирог Тэхёныч способен на подвиги.       — Ну да, а вдруг он упадёт, — соглашается альфа и зыркает в сторону этого хама, как тот рожу свою косит, пока лежит на его, между прочим, подушке!       И вот уже и омежка и соглашается с ним, когда альфа добавляет,       — Ага, ещё свалится оттуда, потом по больницам его таскать придётся, — и тогда в него и тапочка может прилететь!       — Вот чего ты такой злой, а?? — вопит омега, защитник всех бедных и обездоленных, братьев наших меньших.       — Я злой? Да я сама доброта!!! — и альфа тикает, когда в него, действительно, тапочка вдогонку летит.       А потом омега ёжика домой приволок! Ну, как приволок... Не за лапки же! Снял с себя маечку, полуголый через весь сад бежал, криком орал, мол, колется чего-то ему!       И вроде, как должно быть больно, но хохо-о-очет! Там радости – полные штаны и ещё три кармана!       И давай и с ним возиться! И купать и кормить и читать, чего они, эти ёжики, любят! И его детская мечта, поди и сбылась! Через сколько-то лет!!       — Я, — говорит, — Всегда хотел иметь ёжика! Они же такие милые, — твердил он на каждом шагу!       На детских картинках нарисовано, что? Ёжик! Правильно! А что у ёжика на спине? Правильно! Яблоки!       И вот эта прелесть двадцати семи лет от роду, натыкает ему яблок на колючки, а тот всрётся от страха, клубком свернётся и валяется, как придурошный, а этот и фоткает его со всех ракурсов!       А потом в родительскую ленту выставит и ох, нахватается лайков, да милоты всякой, ходит потом довольный, как слон!       А ему кто-то посоветует, что с таким грузом, как яблоки, мол, ему тяжко, оттого и падает ёжик на бочок и валяется полудохликом!       Так яблоки, типа, нарезать нужно на кусочки! И он режет ведь! Чё не сделаешь для доброго дела? Ну, или чтобы тебя захвалили?       И он его украсит этими яблоками, кусочками вернее, а тот и ходит потом, как ёлка новогодняя, и цокотит лапками по паркету, а омега хохотом заходится, ползает с ним рядышком и всё норовит на пузико глянуть. И бросается к мужу в кабинет, оттуда его тащит, глянуть на чудо это! А альфа смотрит и так говорит,       — И шо?       — Ну как «шо»?? Ёжик! — и омега ждёт реакции, — Красиво?       — Ну как? — альфа и так глянет и эдак, потом цыкнет так, однобоко ухмыльнётся и плечами пожмёт, а потом бровями так заиграет, а омежка весь в огромный вопрос превращается.       — Чё..?       — А как они трахаются? — и хихикает, — Там же всё колется!!       — Фу, ты дурак! — омежка аж давится воздухом, — Ты только об этом и думаешь, да?       — Не, ну а шо я должен думать? – и правда, пытается перебрать в мозгу информацию о ежах и переключается на более солидную информацию, — Так они ж вроде как хищники... Они ж мышей жрут и гусениц там всяких и слизняков... — и замирает, наблюдая, как у омежки новая идея созревает, как лампочка во лбу загорается!       Глаза снова распахиваются, как окна, и рот туда же!       — Нет, Зая... Нет!!! — и альфа в охапку его хватает, а того уже и попёрло!       А поздно, батенька!!!       Надо было раньше...       — Зай нет, ну Заинька..! Ну Зай, ну пожалуйста!!! — и ведь понимает, что этот притянет в хату и мышей и змей, только бы его Толян, уж такое имя дал этому колючему, кушал всё, что ему по природе положено! — Не надо мне мышей в доме, ну пожалуйста!!       — Так ты же сам сказал, что он хищник!! — вопит омежка и ручки на груди в дули крутит.       — Так я может быть просто предположил! Ну За-а-ай!!! — и смотрит, как этот полоумный уже и в интернете копается, на Озоне, чтобы мышек заказать этому Толяну!       — Ну хорошо, — взвинчивается этот Зая, в стойку становится, ручки на груди комкает, мнёт себя за подмышки и губы кусает, — И что ты предлагаешь, чтобы он с голоду умер? Что он будет кушать, по-твоему? — и так взглядом буравчит супруга, к совести, якобы, призывает.       — То, что поймает, то и съест! — выдаёт истину альфа.       — Так вот я и хочу, чтобы он это ловил! — и опять эти глазища, и эта моська с выпяченым подбородком, — Я закажу их, а он будет их ловить! По дому!       — Ну так на улице пусть и ловит! — альфа на суженого и кричать не хочет, но само как-то получается, вот правда!       — А когда зима придёт? — и о, ужас! — Что он будет делать, когда зима придёт, ты не подумал?? — ну очевидно же, товарищи!       Зимой, что?       Правильно — жопа замёрзнет!       — Так он же хищник, Зай! Он же вырос в природе, За-ай!       — Вырос он там, а жить будет здесь! — и ножкой топ! — Он же потеря-я-ялся! Как ты не понимаешь?? Он там возле забора потерялся! — и кивает головой в ту сторону.       — Так там его дом наверное! А ты его украл! А вдруг у него там семья?? Предки рыдают по сыночку!? — и что-то вдруг надломилось в душе ангельской, глаза опять нараспашку, личико в ужасе.       — Да..? — и опять это хлоп-хлоп, реснично-глазной тандем!       И хватает Толяна и бросается туда, в тот самый уголок, где и нашёл его, тыкнул прям мордой в землю, типа нюхай, это ж твоё, да?       А где хатка Толяна, а?       А тот опять в клубок скрутится и сидит, а омежка наблюдает и потом слышит за спиной шаги.       — Ну шо там? — спрашивает альфа, — Где он?       — Тише ты, — цыкает на него омежка, — Он вспоминает...— а сам сидит на корточках и пялится на животинку.       — Чё он вспоминает? — тот тоже на шёпот переходит, на его манер и ждёт.       — Ну не знаю, — омега задумался и прям в мозгу и заскрипело, — Где его дом, наверное, вспоминает, — и пожимает плечами, а сам косится на альфу, — Ты иди, а я подожду, вдруг он не найдёт, так я его опять домой заберу!       — Идём, Заинька! — он его под мышки хватает, домой отнести пытается, а тому ему — нет, ему нужно сидеть и бдеть! — Да найдёт он свой дом, Господи! Пойдём уже, — и альфа хмурится, глядя на своё чудесное чудо.       — Ладно, ты иди, а я просто подожду, — а сам сидит над душой ёжиковой и ждёт, когда он домой пойдёт.       Или куда-нибудь пойдёт, или хотя бы носик высунет, бо лежит колючками наружу и не жу-жу.       — Он стесняется тебя! — кидает ему альфа через плечо, а сам смеётся и потирает ладони, — Так... От этого избавились и слава Богу! — и выдыхает и дёргается, когда вперёд вырывается самая милая обижулька!       Идёт, ногами топ-топ-топ, ну прям не идёт, а сва́и вколачивает! И так грозно оглядывается на мужа, что у-у-ух!       А тот бы и засмеялся, но понимает, что для омеги это очень важно.       Важно ему спасать всех, кого только можно спасти, даже если они этого не просят! Но долг перед братьями нашими меньшими велик и очень даже!       И даже любимое изречение Антуана де Сент-Экзюпери,       «Мы в ответе за тех, кого приручили!», лозунгом возле доски в классе висит.       Ну, приручили, это голословно, конечно, сказано!       В их случае – это притащили, нашли, выкопали, откопали, с дерева сняли, с гнезда спёрли, потом вернули обратно, потом три дня следили, чё там и как...       А похороны живности всякой.... Ба-атюшки-и...       Это траур на неделю и тогда ходи, передёргивай в ду́ше, дорогой, пока омежка, свой платочек чёрненький, сам не снимет.       Лозунги лозунгами, но нежный пол сейчас злой-презлой, не по его пошло́ дело, ему зубочистку в колёсико вогнали, вот он на какашку и исходит!       Теперь его слышно будет везде, это уж, как пить дать!       Посуду помыть – да пожалуйста!       Он будет ею жонглировать, аж на «ура», раскидывать её будет, пока альфа на подхвате, прыгает сзади, ловит её и складывает на другом столе, пока у этого человечка пар не выкипит весь.       А потом он пылесосит, как бульдозер, и вот такой вот агрегат ходит по дому, полы трёт, хотя чего их тереть-то? Они ж чистые, но гадость мужу сделать, это ж конфетки слаще будет!       Ходит, моська обиженная, и прям за мужем пылесосит, а тот только и успевает отскакивать с места на место, как козёлик, и перечить ему не будет, хай Бог милуе!       Этот Зая сейчас и не Зая вообще-то, там Змей Горыныч сидит внутри него, огнём дышит! Там такая тучка над его головой повисла, молнии над этой головой испускает, вот он, мудрый мужик, и ждёт!       И знает ведь, когда нужно подловить момент, когда можно будет эту часовую бомбу разминировать. Да... Вот такая они пара... Чудесная-расчудесная...             А раньше ведь жили в квартире, в многоэтажке. А там вроде и было место, но омежка тянулся на природу. Город – это город. Это бетон, это мало воздуха, это испа́рина. А тут... Лепота́-а-а....       Воздуха — видимо-невидимо, дыши, хоть задышись! И просторно и садик-огородик есть, он там копается, штаны пачкает, ногти ломает, но лыбится! Дово-о-ольный!       Помидорку вырастит, что больше на паслён походит и ходит с ним, как со знаменем агронома, да по всем соседям! Улыбается, светится, будто лампочку проглотил, а разве альфе что-то ещё нужно? Он смотрит со своего кабинета, как тот гоняет по двору и сам радуется.       Вот такой вот у него супруг любвеобильный и вся его любовь не только мужу принадлежит, но и всяким там усатым полосатым, а ещё пернатым, а ещё склизким всяким тварям господним, что ползают по огромному аквариуму.       — Вот зачем ему такой аквариум? — как-то спросил он у супруга, а сам смотрит, как огромная улитка прилипла к стеклу и вот уже, как полдня, так и не двигается, — Слушай-ка, — и он внимательно присматриваться через стекло, — Оно там не сдохло, а? — и зачем он это сказал??       Всё!       Дела́ бросаются, тетрадки и ручки на́ пол летят, очки на ходу́ на носик цепляются, и чуть ли не вопли на весь дом!       — Гарри!! Мальчик мой!! — и вот и слёзы прям наворачиваются на глазах.       — Это чё, мужик, что ли?       — Не, ну если для тебя Гарри звучит не по-мужски, то ладно! — и обеспокоенные глаза рассматривают огромную улитку, тыкают в неё пальчики и, — Ну слава, тебе Господи... — и выдыхаем, товарищи, вы-ды-ха-ем, — Всё хорошо, просто он уснул! — а тот прям показательно так рожки втянул, весь так сжался и ме-е-едленно так переполз на полсантиметра в другую сторону, оставляя на стекле след, будто там кто-то смачно высморкался, — Не пугай меня так больше, малыш, ладно..?       — Вот ты мне скажи, — альфа смотрит на мужа скептически, — Вот зачем ему такой большой аквариум нужен?       — Как зачем? — и во взгляде омежки такое непонимание, — А вдруг ему побегать захочется? Разве непонятно? — и он так театрально ручки расставляет, поверх очков на мужа смотрит, глазками и ресничками, так, хлоп-хлоп и уходит дальше рисовать свои тучки с солнышками и напоследок бросает, — И ничего не говори...       — Та я шо... Я молчу...       И каждый расходится по своим делам, закапываясь в рутину.       Омега тетрадки проверять, где детской рукой выведены каракули по типу, «Ма-ма мы-ла ра-му» и, улыбаясь, рисует солнышко с лучиками и улыбкой, что в детском мире обозначает «5+++».       А альфа уходит в свой кабинет, тоже выставлять оценки... Кому двоечку поставит, кому пятёрочку, а кому и десяточку... Да, у каждого свои тараканы и приоритеты.       Кто-то на школьной скамье зарабатывает оценки, а кто-то на скамье подсудимых. И сразу в мозгу всплывает знакомый шансон всех стиляг и преступников.             «А на чёрной скамье,             На скамье подсудимых...             Там сидит его дочь             И какой-то Жиган...»       И, надев очки, помощник прокурора, Чон Чонгук, превращается в серьёзного человека, в трусах правда и тапках на босу ногу, но с позолоченной ручкой, подарок, между прочим, на минуточку так, от самого господина Президента!       А его драгоценный супруг, и не для сладкоречия, а действительно, любимый и обожаемый, Чон Тэхён, учитель начальных классов в самой обычной школе, уже какую стопку тетрадок проверяет, выставляя оценки первоклашкам.       И только старший Ким, грозный прокурор, смеётся над своими омегами, да и вообще, рофлит над своей семьёй, говоря им, что смену они готовят, а он потом их, тёпленьких и упаковывает, куда нужно, в края не столь отдалённые!                               ***             — Капец, выходные!       Вот уже, полчаса, как Чонгук наблюдает, как его омега, на его глазах, вот ей-богу, без стеснения и зазрения совести, милу́ется с ним, распевая ему дифирамбы о его красоте.       — Та ты его ещё в жопу поцелуй!       — Не слушай его, — шепчет Тэхён в чужое ушко и продолжает покусывать туда же, пока его обладатель, растянувшись, возлежит на диване.       — Он, сука, моё, вообще-то место занял, если что!       — Не слушай его, малыш, — снова шёпот в ушко и альфа уже на говно исходит, — Я люблю тебя и ты это знаешь, — и ему подтверждают о взаимной любви и симпатии нежным касанием в щёчку.       Альфа недовольно фыркает, нос морщит и встаёт с удобного офисного кресла, потягивая спину.       – Устал я дома сидеть...       И кому он сказал? На него никто не обращает внимания.       А погода на улице – дрянь! Вот дрянная дрянь!       Дождь льёт, как из ведра, вот уж неделю. Сыростью пропахло всё и капли шуршат по черепице. А в доме тепло-о-о... Уютно-о...       Отопление включено, а для общего настроя и, так сказать, чтобы глаз радовался, стои́т огромный камин из белого, чего-то там, какого-то материала, и внутри, по периметру, камушки лежат и сухое горючее, и оно-то и играет огнём, настоящим.       А тепла-то от него особого и нет, но мозг штука такая, что и визуально его можно обмануть.       — Есть чё пожрать? — спросил альфа у тишины и вздохнул глубоко.       А ели ведь в обед, вон, по дому ещё запах курочки витает, но пожевать чё-то хочется.       — Ага, в этом доме и пожрать не дают и потрахаться не дают, — бурчит, как дед старый.       – Не слушай его, — снова отзывается омега, проводя рукой по обожаемому животику, — Я люблю тебя, — шепчет тихо и нежно, пока глаза, терракотового цвета пристально смотрят и зрачки, с каждым разом меняют свою величину.       — Я гляну, как ты меня будешь любить, когда он слиняет!       — Он знает, где я живу и мои двери для него открыты, — отрешённо отвечает омега и сам ложится на спину, растягиваясь, подобно своему соседу по дивану.       — Когда дождь прекратится? — спрашивает альфа, медленно шаркая по дорогому паркету, — Чё там синоптик говорит?       — Не знаю, он мне ничего не сказал, — зевая отвечает омега, жмуря глазки, — Сам глянь, — и снова сладко зевает, — А мне нравится такая погода, — и продолжает своё чудесное дело, ножки и ручки в разные стороны тянуть и пищать, как котёнок, — Никуда идти не нужно, можно дремать весь день...       — Вот нахуя он там лежит, а? — опять его попёрло, как питбуля!       — Ой, блядь...— уже и омеге нудно, что тот без у́стали канючит, — Иди дров, что ли, наколи! — а сам пальчиками шагает по мягкому животику.       — А зачем нам дрова? — альфа захлопал глазищами, точь-в-точь, как и драгоценный его, — И куда я с ними..? — а сам уже и по дому прошарился, куда с дровами-то? — И чё мне с ними делать?       — Как чё? — омега поворачивается к нему, — Челентано ж рубил дрова, когда ему заняться нечем было!       — А-а-а, ты это, — и Чонгук улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой, — Так это он по-другому поводу их рубил... Когда ему... Это... Ну, хотелось...       — Чего хотелось? — не может Тэхён с одной темы на другую так быстро переключиться, тем более, что погодка так и шепчет, «Баю баюшки-баю, глазки закрываем и баюшкаем», а дождик за окном свой асмр ведёт, прямую, так сказать, трансляцию и глазки омежьи закрываются сами, будто ве́ки у него свинцовые.       — Потрахаться, чего-чего, — перешёл на обычный язык Чонгук, а сам уже под маечку полез, ощущая ладонью мягенькую кожу.       — Да-да-да, ещё пожалуйста, повыше...— застонал омежка и заохал, распаляя либидо супруга, — Ну повыше, ну, ещё немножечко, — и томно так загудел, когда альфа по шее начал массировать, нежно переходя пальцами по всей спинке.       — Так может быть... — и Чонгук заиграл бровями, правда Тэхён не видел его играющего взгляда, он прибалдел так, что аж слюнки потекли от удовольствия, а альфа уже и к попе мягенькой спустился, там шухер наводит, но...       Видимо, погода сильнее будет, раз тот лежит тряпочкой и не жу-жу... Как в той детской шуточке,

«Мёртвые пчёлки не гудят, а если и гудят, то тихо-тихо...»

      — Тэ... — а альфа кажется, настроен на эти покаталочки и пофиг ему на погоду!       — Угомонись, — бурчит омега в подушку и аж бульбы булькают, — Пойди побей свою грушу, пока мы тут полежим, — и его последние слова перешли на неразборчивое мурлыканье.       — Так есть у меня чё побить, — а сам Чонгук уж и на абордаж полез, штанишки спускает.       — Ну отцепись, а, — ноет Тэхён, а сам попку приподнимает, — Иди побегай, спесь и сойдёт!       — Не сойдёт, — альфа уж и ушко покусывать начал и пальцами по ложбинке водит туда-сюда, и слушает, как и омега распаляется и выпячивает попу ему навстречу, но противности ради, выводит его на нервы, бо нравится ему, когда муж берёт его со злостью, со страстью...       — Иди побегай, или попрыгай... — и уже и глазки прикрывает и голос вдруг стал хриплым, ножки ему уж и раздвинули поди и вниз стекли, меж длинных ножек укладываясь.       — Там же до-ождь! —отвечает Чонгук, глядя, как его небольшой член дёрнулся и маленькие яички поджались, — Там мокро и противно, а здесь... — и он лизнул меж ягодичек, когда омежка вздрогнул всем телом, сильнее раскидывая ноги.       — А ты одень накидку и не ной! — промурлыкал Тэхён и кажется первый стон из него вылетел, отчего он дёрнулся, но как-то быстро ему стало жарко!       — Я лучше тебя раздену и сделаю слишком мокрым, — и он впился в тонкую кожу, всасывая её ртом, пока омежка под ним растекался мокрым и пахучим пятном.       Уж слишком мягкая подушка, слишком пахнет его альфа, слишком горячий его рот и слишком язык наглый и такой напористый... И слишком красиво спит чужая подлюка на их диване, или прикидывается, что спит и вообще...       Дождь лупит по крышам, шелестит по е́лям в их саду и разве охота куда-то идти, если тут такая идилия?       Кроме одного...       — Хули ты, сука, смотришь, а? — шепчет тихонечко мужчина, а омега кажется уже в нирване, как минутки три, пока он медленно входит в него, слушая, как муж стонет тихонечко, царапая ему спину, — Иди отсюда, это моё, — и так по-свойски, жадно и собственнически, двигает от него размягшего супруга, и омега тянется к нему, зарывается в тёплое тело, что-то там такое пробулькал и в губы впился альфе, громко выстанывая что-то непонятное ему в рот...       А альфа, не переставая любить своего мальчика, смотрит на охреневшего фраера и показывает ему фак.       Да-да!       Ему тридцатка, но он показывает средний палец коту сомалийцу! Вот представьте себе!       А тот лежит, как ни в чём не бывало, свою длинную, тёмно-рыжую, почти медную шерсть, раскидал по дивану, и выпускает когти, мурлычет, падло, по хо́ду.       — Э-ээ, блядь, — потянул он, недовольно глядя, как кот уже и хвостом лупит по дивану и взгляда не отводит от действий этих гладкокожих, — Иди отсюда! — рычит ему альфа и смотрит, как это хамло уже зевает и так показательно, на зло словно, и продолжает смотреть на жаркое соитие людей, прилипших друг к другу, как липучки, и облизывается, — Чё, сука, слюнки текут, да? — взрослый человек, да? — Нехуй на моего омегу смотреть, — и сам прячет под пледом тонкие ножки супруга, пока тот после оргазма совсем разомлел и вот-вот и заснёт, — Иди своих еби, всяких там... — а сам и скорость набирает и глаза сами закрываются, теряется в нём, в омеге своём, что лежит под ним, источает умопомрачительный запах и смотрит заплывшими глазами, как его муж кончает ему на животик.       И кот, досмотрев что-то непонятное для своего мозга, потягивается и зыркает на кожаного раба, прям взглядом высказывая всё своё презрение и еще такое впридачу,       «Подумаешь, очень надо прям!»       И он, подобно ртути, стекает с дивана на пол, и так вальяжно протянул своё тело, изгибаясь в спине и, прошествовав несколько шагов, свалился со всех лап перед камином и притворился дохлым.       И за всем этим действием наблюдал альфа, моля всех Богов, чтобы хозяева этого хама побыстрее вернулись из путешествия, и дай Бог, чтобы живыми и невредимыми, иначе его оставят здесь.       Хотя ему, коту в смысле, как-то насрать, где он будет жить! Тут или там, ему, кажется, до лампочки! Кормят, по́ят, леле́ют, пылинки сдувают, спинку чешут, в жопку целуют!       Ну что ещё нужно для счастья??                    Соседи как-то уезжали в отпуск, немолодая пара, и попросили их присмотреть за котиком и принесли это нечто, этого жирдяя, с глазами, как два фонаря! И как эти фонари так и плевались петардами, когда на этой морде было написано жирным шрифтом,       — Ну суки! Предатели вы и суки!       Ох и наплакался ж тогда тот омега, прощаясь со своим питомцем, аж на три недели, ёпта! И пока они будут в отпуске, на каком-то лайнере расплывать по всей земле, он приготовил ему целый рацион питания!       И пока сосед держал на руках это чудище, целовал его в затылок, меж ушек, Тэхён свои ушки растопырил и головой кивал и так послушно читал его, этот список, блядь, распорядок дня, куда ни нахуй!       Когда мы какаем, когда мы кушаем, когда мы спим и, конечно же, купаемся!       Бо бояться будет он шибко, что котик стресс получит, бо хозяев нет и обстановка чужая. И за котика переживать! А вдруг он испугается?       Кто?? Он??       Ха-ха-ха!!!       Да плевать он хотел, если бы умел, что его из одной хаты в другую перенесли! Ну, как обычно бывает — животинка теряется, орёт из-под дивана, голосит по-своему, мол, сволочи вы все!       И ещё, я вам всем отомщу, тапки мокрые будут и бла-бла-бла! Потом от голода вылезет, чё то поест и обратно тикать!       А этот??       Он, не долго думая, сразу занял место альфы, будто знал, что борьба двух самцов, однозначно будет в его пользу!       И он же и победил, падло!!!       Тэхён ему и косички заплетал бы, было бы из чего!! А вот кое-кому было, так сказать, совсем не до смеха! Да-да, и такое бывает и такое возможно!       И, пока они бегали с воплями по хатам, принимая нового сожителя, кто-то уже готовил план по отмщению! А Чонгук, как-то прочитав его рацион, бегал с этой бумажкой и вопил, типа,       — Нихуясе! Он чё, блядь, всё это жрёт?? — а сам читает по списку, — Кролика? — и глазища свои топорщит на омегу, — Он не охуел ли, кролика жрать-то, а? — и находил глазами уже привычную серо-белую массу, — Этот хавает, шо дали и ничё, не сдох! — а омега на его возмущение только глазки и закатывал.       — Ну откуда я знаю любимый, — так нежно отвечал ему Тэхён, — Охуел он или нет, я не знаю, но кролика он будет есть! – и нежно так касался к косматому хвостику, — И Пирожочек с ним покушает, — и смотрел на своего ди́тятку, как любил его называть.       А Пирог Тэхёныч, по ходу, обиделся!       Вот так запросто!       И устроил голодовку и ещё кажется саботаж, а потом и ультиматум, мол не буду я жрать его хавку и свою не буду, и баста! Хоть вы что делайте со мной, но жрать я не бу-уду-у!       И ведь правда!       Жрать, сука, перестал!       Общаться перестал!       Сядет, жопой ко всем повернётся, чтобы по нему рыдали и в лапки кланялись, а он и не ел! И худел на глазах, чтобы всем стыдно было!! Взревновал он, видать, крепко! Но делать-то нечего!       Этого Самсунга, уж так котика звали-величали, к ним в дом приволокли в огромной переноске, с горшком умным впридачу, чтобы ему там сралось, сука, комфортно!!!       А родненького, любименького Пирожочка, пришлось к родителям отнести, ибо нешуточная там ревность образовалась!       Да что там – ревность!?       Там война и полная жопа!       Ох и драка ж была, матерь Божья! Как два фраера сцепились, так пух и перья летели!! Как Тэхён визжал, кричал и молил мужа пойти и разобраться с ними! Типа, конфликт разрешить! Ну он же помощник прокурора, как никак! Что он, не найдёт компромисс для двух сторон, что ли??       А тот сам на диван залез, пока эти два потрошителя на полу не на жизнь, а на́ смерть бились! Там два пятна, медное и серое, в одном клубке сплелись, и пойди типа, разберись с ними?? Как??? А что ему, мужику, делать-то?       Его омега в воплях и слезах заходится, эти двое на полу рвут друг дружку, клоки шерсти вокруг них валяются, хоть валенки собирай! А нечего делать! Через диван сиганул и принёс воды в тазу, так окатил их водой и только тогда была ничья!       Разбежались в разные стороны, рычали друг на друга, как придурки, мокрые, облезлые, злые! Ну, пришлось на уступки идти, и Пирог Тэхёныч был сослан в ссылку, так сказать, за нарушение гостеприимства. А перед этим подарков им наоставлял повсюду, где только получилось и хватило! Сука!       Вонь в доме стояла, пиздец!       И Тэхён мыл и нюхал, но и горевал долго тогда, ночь целую не спал, всё папеньке звонил, вопросами его закидывал, чё да как?       — А поел..? А покакал..? А как покакал..? Жиденько.?? Ай-ай-ай... Ну папочка прости, у него стресс.... — а там на фоне отец буянил и матюгами поливал всё и всех и грозился этого серуна вышвырнуть, если не прекратит углы обсирать!       — Ему вообще-то рожать бы уже пора, а не с этими долбоёбами таскаться, — орал на заднем фоне господин прокурор, пока папочка меж двух огней стоял, как переговорщик.       — Ты думаешь тебе внук срать не будет? — кинул он мужу и сразу в трубку, — Ой, прости сы́ночка, родной, папочка не то хотел сказать!       Старший омега, как преподаватель корейского языка, уж очень любил жонглировать всякими словами, антонимы-синонимы-паронимы, и ох, как любил говорить о себе в третьем лице.       Да-да, Тэхён пошёл именно по стопам папочки, учить с нуля новое, так сказать, поколение, в чём, кстати, преуспевал и души в своей работе не чаял.       И да...       Кошачья обида, она, товарищи...       Вонючая, пипец!       Отец как-то написал сыну смс, видать, чтобы папенька не заругался, да всё большими буквами написал, видать злой был дюже!       «ЭТОТ СУКИН СЫН ОБОСРАЛ       МОЙ КАБИНЕТ.       СПАСИБО СЫН»       И сидел Тэхён и молился, как бы вину загладить? Стресс и у омежки и у отца...       А у этого медного Самсунга, у которого нихера нема стресса, он видимо стрессоустойчивый, сука, так прям корону на голову и одел, и обходил свои хоромы новые, пока Тэхён за ним следовал, да всё приговаривал,       — Нравится ли барину? Всё ли устраивает его Величество?       Но однажды, когда Тэхён мимо него проходил, и так случайно, наступил на его хвостик, тот таки цапнул омегу за щиколотку! Больно так, глубоко! А кошачья царапина, как известно, заживает долго, там иногда и антибиотики в ход идут!             Вот именно с этого, с царапины этой, и началась эта история... А хотите, я вам расскажу? Так вот... Усаживайтесь поудобнее... Мы начинаем... 🤗🤗🤗