Первый летний дождь.

Утро. Лето. Дождь обильно поливал всю округу на радость уставшим от недельной засухи дачникам и их любящим играться в грязи и беззаботно прыгать по лужам детям. Россия сидела на крыльце своей избы под козырьком, вслушивалась в мерный стук капель по крыше и грела слегка замёрзшие руки об кружку полную горячего малинового чая, больше походящего на какое-то ведьмино варево, как любила выражаться Экс-Пруссия. Кстати, о Юльхен. Поскольку было ещё слишком раннее утро, а следовательно до обеда времени было ещё прилично, потому немка, по мнению русской, всё так же крепко спала в их спальне, видя уже не то что десятый, а двадцатый сон. «— Хорошо ей, наверное. Не работает почти, может позволить себе спать столько, сколько вздумается. Скорей бы отпуск…» — подумалось вдруг Анне и девушка вздохнула грузно. Поправив чуть сползший с левого плеча сиреневый в клетку плед, Брагинская ещё больше разомлела и расслабилась. Очевидно, девушку клонило в сон, который она себе позволить в эту минуту не могла — скоро собираться на службу. На пару минут погрязнув в неприятных раздумьях об очередном бумажно-волокитном рабочем дне, Россия совершенно не заметила, как кое-кто ранее упомянутый и, как ей казалось, спавший сном праведника, уселся рядом, удобно так устроив свою белоснежную головушку на её правом плече. Это действительно была Байльшмидт. Сонная, а от того такая спокойная, на Анин взгляд, Байльшмидт. Юльхен первым делом по-хозяйски приобнимает свою «глупую русскую» и не раскрывая заспанных алых очей, произносит: — Опять раньше будильника подорвалась? — зевает, всем своим видом говоря о желании доспать ещё часа три. Брагинская улыбается, ставит чашку поодаль от себя и цепляется своей рукой за свободную правую ладонь своей немки, крепко сжимая. Холодная. У Ани вдруг мелькает мысль укрыться пледом и Юльхен, что девушка и делает, чуть отстранив её от себя, чтобы накинуть на плечи Экс-Пруссии клетчатую ткань. Немка не сильно возражает, а после махинаций русской вновь устраивает свою левую руку на её талии, прижимаясь плотнее. — Да, не спалось что-то. А тут вот какая красотища — первый дождь в начале лета, Юленька! — мягко молвит Анна, подмечая, что Юльхен таки открыла глаза и сейчас, видимо, пытается понять, где тут Россия красоту в добротном таком ливне находит, — Прости, ты наверное от него проснулась? Экс-Пруссия «ксекает», кутается в плед и наконец поймав взгляд девушки, произносит чуть хрипловато: — Не-а, мимо. Просто ты ушла, холодно стало и… — немка замирает, видя в чужих аметистовых очах умиление и нежность, к своему стыду подмечает, что всё ещё даёт слабину и смущается от такого совершенно невинного взгляда, потому после резкого «перерыва» отводит взор и продолжает говорить более оживлённо, — Вернее, я сама встала! Да, именно. Сама! Брагинская тихо смеётся в ответ на такую реакцию от своей благоверной. Они сидят в безмолвии ещё примерно двадцать минут, слушая, как уже стихающий дождь теперь не льёт как из ведра, а скорее моросит обрывисто, поливая Анины чайные розы, которые девушка не поливала уже дня два в силу замотанности работой и закономерной этому забывчивости. Утреннюю сырую относительную тишину теперь прерывает не только утихающий дождик, но и более-менее ободрившаяся немка: — Ты сегодня до скольки? — До семи, но постараюсь прийти пораньше. — теперь уж Анна зевает невзначай, — А что? Игнорируя уточняющий вопрос России, Экс-Пруссия тихо и обыденно хрипловато произносит: — Вот и постарайся. Брагинская внимательно смотрит на свою дорогую собеседницу, про себя отмечая, что Юльхен сейчас выглядит такой чертовски милой, домашней в этой старой чёрной майке и шортах с адиковскими белыми лампасами и такой… Слегка смущённой? Да, верно, именно слегка. Быстро поняв что к чему, Анна выдаёт чуть игривым тоном: — О-о-о, так Великая скучает по мне? Это что-то новенькое. Мне приятно. И тут же встречается с несколько нахмуренным и всё так же раскрасневшимся лицом Экс-Пруссии. Немка неожиданно притягивает русскую ближе к себе и целует куда-то в уголок губ. А после с совершенно невозмутимым видом принимает изначальное положение, вновь устроив свою голову на Анином плече. И лишь после отвечает: — Скучает, радуйся. Так что не смей заставлять Её ждать! Россия в который раз за это утро мягко улыбается, а после целует девушку в белобрысую макушку и с напускным ироничным официозом негромко произносит: — Есть, Frau Beilschmidt!