Откровение

      Лена, уже переступая порог квартиры, понимает, что Блю так и не позвонила их домработнице и никто не убирался в их квартире. За последнюю неделю бардак достиг своей высшей точки. Лена даже перестала разуваться, когда заходила домой, потому что противно ступать по пыли, крошкам и по чему-то липкому. Она снимает с плеч пальто и вешает его в платяной шкаф. Там было почти пусто, но зато на диване в гостиной валялась гора вещей. Какая ирония. За последние пару дней башня из посуды на журнальном столике только увеличилась, Лене страшно подумать, какой хаос устроила Блю на кухне. Или, возможно, она там сегодня не сидела и ела в постели? Она вообще хоть что-то ела?       Блю уже два года перебывает в таком состоянии. Был даже период, когда она стабильно принимала антидепрессанты. Счастливые четыре месяца, во время которых к ней вернулось желание ухаживать за собой и поддерживать нормальный быт. Лене даже казалось, что всё идёт на поправку и в скором будущем придет счастливое исцеление, которое сотрёт из воспоминаний смерть их общего ребенка. Но так, конечно, не бывает. И вот месяц назад она замечает, что количество таблеток в баночке не уменьшается, а Блю снова лежит целыми днями в кровати. Лена скандалит по этому поводу, это не даёт никакого результата: жена не желает больше принимать антидепрессанты, ссылаясь на то, что от них она располнела ужасно, да и либидо на нуле. Боже, какой же это бред. Они и без того не занимались сексом так давно, что Лена едва может вспомнить когда был последний раз. А что до полноты… лучше ведь целыми днями лежать как овощ, нежели немного потолстеть, не так ли?       Когда Лена заходит в их общую спальню, первое, что бросается в глаза, это одежда, точнее, какой-то клубок из неё, за которым Лена еле угадывает силуэт жены.       — Я сегодня пораньше, привет.       Ответа не последовало. Лена видела, что Блю не спала, только лежала на боку, уставившись в стену. Она даже не приподняла голову, чтобы встретиться с женой взглядом. Впрочем, такое случалось часто. Блю могла весь день провести в кровати, но под вечер ощущала такую усталость, что всё ещё не могла ничего делать.       В сорок три Блю выглядела гораздо старше Лены. Всё дело в седине. У нее и до смерти Пинк волосы седели, а после и вовсе ни одного темного волоска не осталось. Под глазами пролегли темные пятна, щеки впали — она очень плохо ела, уговаривать и скандалить по этому поводу было бесполезно.       — Ты так и не позвонила домработнице. — Лена устало трет переносицу и садится на край кровати. — Запрещала мне это делать, велела подождать, говорила, что сама её вызовешь. Но ты не делаешь это. Долго мы будем жить в бараках, милая женушка?       Блю кривится и ничего не отвечает. Она ненавидит, когда Лена говорит к ней таким тоном. Столько претензий! А та, не получив ответ, продолжила сетовать на бардак. Жалуется, что после работы не может сесть за чистый стол, насыпать себе еду в чистую тарелку. Неужели, столько работая, она не заслужила возвращаться в чистый дом? Или ей нужно самой позаботится об уборке, потому что кто-то упрямится? Все свои слова она присовокупляла действиями и бросала в шкаф все вещи без разбора, грязные и чистые, лишь бы только освободить место на кровати.       Блю смотрит на неё устало, но спокойно, даже как-то удивлённо, словно Лена говорит сейчас что-то, совершенно не имеющее смысла.       — Ты же знаешь, я не могу ни с кем общаться. Не могу никого встречать. Куда мне деться, когда прийдет домработница? Пусть наблюдает, как я здесь в постели валяюсь?       Лена замолкает и ничего не говорит, но внутри кипит от злости. Значит, Блю не хочет ни с кем общаться. Как досадно. Видимо, жену тоже уже еле терпит. Ей требуется приложить много усилий, чтобы не продолжить ругаться. В последнее время она начала ощущать, что выходки Блю оказывается терпеть всё сложнее. Всё дело в том, что она просто не понимала её депрессии. Вся её солидарность держалась лишь на надежде, что всё это пройдет и они смогут жить с Блю как прежде. Они ведь были так счастливы вместе, когда познакомились в университете и впервые съехались, когда столько лет жили вместе, удочерили ребёнка… Господи, бедная Пинк! От злости, которая посещает её при мысли о смерти дочери, Лена сжимает кулаки. Чтобы успокоиться, она отходит к окну и смотрит на огни города, на светящие фары проезжающих мимо машин. Спустя пару минут её гнев немного притих и она обернулась к Блю с желанием продолжить диалог.       — Я вчера ночью искала тебе нового психотерапевта… некоторые готовы приезжать на дом, представляешь? Настоящая находка для тебя.       Говорить о терапии им всегда было тяжело. Блю не выносила этого в главной степени из-за того, что свято верила в неэффективность подобного. Она была слишком глубока в своей бесконечной скорби. Вот и на этот раз она медленно ворочается в постели и тихо, но твердо произносит:       — Мне не нужна психотерапия.       — Да что ты?       — Правда. Мне кажется, это не помогает.       — Просто попробуй.       — Снова? Сколько у меня было психотерапевтов? Четыре уже. Слушай, а почему ты не обратишься за такими услугами?       Лена не уверена, что Блю серьёзно метила задеть её этим вопросом. Тем не менее это у неё получилось.       — Мне это не нужно. Я в отличие от тебя могу нормально функционировать. — Лена хочет ещё добавить что-то о том, что у неё с работой ни на что времени не хватает, но не решается. В конце концов она же и загружает себя сама постоянно.       На самом деле тоска за Пинк душит её, но характер Лены не позволяет так сильно горевать. Она сознательно уходит от скорби и грусти. Имея работу, которая и раньше забирала достаточно много времени, делать это несложно. Достаточно лишь загрузить себя делами настолько, чтобы иметь возможность доделать их только поздно ночью, когда все нормальные сотрудники ушли домой ещё несколько часов назад. Она работала так много, что по возвращении домой мало что соображала, иногда даже не ужинала, а просто шла в душ и потом падала на кровать, залезая под одеяло и прижимаясь щекой к плечу Блю. Они часто и парой слов не перекидывались по вечерам из-за работы Лены. Благодаря этому разговоры о Пинк были сокращены до минимума. Её как будто всё устраивало, слишком много боли приносили с собой воспоминания о том, как нашли тело зверски убитой шестнадцатилетней девочки, сбежавшей из дома неделей ранее из-за ссоры с родителями.       А вот Блю постоянно думала о Пинк. Единственное место, ради которого она могла подняться с кровати — было городским кладбищем, где у надгробья их дочери всегда лежал свежий букетик розовых цветочков.       — Возможно, тебе стало бы лучше, пей ты эти антидепрессанты каждый день, не пропуская нарочно время их принятия. — Лена вновь садится подле неё, касается руки Блю и пытается заглянуть ей в глаза. — Я не могу заставить насильно тебя пить таблетки, как бы велико ни было моё желание. Может, от них у тебя появятся силы на новое хобби? Может, захочешь вновь пойти на работу? Или, если хочешь, слетаем в отпуск. Сто лет уже нигде не были.       Блю старательно отводит взгляд, не желая встречаться с ней глазами.       — Мне тяжело, очень. Ничего не хочется.       Лена сжимает ей руку:       — Я не могу терпеть это, Блю! Мне невыносимо смотреть, как ты убиваешься. Я хочу тебе помочь, но ты не позволяешь мне! Ты сама не желаешь избавиться от этой тоски, не желаешь отвлечься, поэтому я бессильна. А прошло уже два года. Что дальше будет? Намечается ли хоть приблизительно концовка у этой тоски?       Глаза Блю наполняются слезами. Она всхлипывает, а уже через минуту чуть ли не захлёбывается от подступивших рыданий. Лена всегда, когда она плакала, чувствовала, как сама сейчас разрыдается. Это было слишком жалобное зрелище, чтобы отнестись к нему равнодушно. Лену трясёт, глаза жгут слёзы, и она тут же бросается к Блю, чтобы утешить, извиниться за грубость.       Сквозь рыдания она едва разбирает слова Блю:       — Ты хочешь развестись со мной, наверное. У тебя всё так легко. Можно уйти на работу и просидеть там весь день. Можно просто зарыться документами, задержаться вне дома до самой ночи, а затем прийти и рассказывать мне, как нужно себя вести. Мне, которая осталась наедине с этой проблемой! А у меня дочь умерла! Не понимаю, как ты можешь спокойно работать, зная, что Пинк лежит закопанная в земле!       — Мне тоже тяжело! — Голос Лены дрожит, она прикрывает лицо рукой, потому что по её щекам текут теплые слёзы. — Я ежедневно пытаюсь мириться с её смертью. Делаю всё, что могу, чтобы наша жизнь не пришла в упадок. Не упрекай меня. Я лишь хочу, чтобы всё оставалось как прежде. Хочу, чтобы наши обычные будни вернулись и ты снова улыбнулась мне.       — Но ничто уже никогда не сможет быть прежним. Я не буду такой, какой была до смерти Пинк. Я её очень любила…       — Я знаю. А меня ты любишь? Если любишь, прошу, прислушайся ко мне хоть раз.       — Не смей ставить это в условное предложение. Я люблю тебя, но любить её — это совсем другое. Она словно была частью меня, а теперь её нет. Как будто душу вырвали. Ты понимаешь меня?       Лена не понимает. Ребенок никогда не был её частью, каким-то жизненно необходимым органом, без которого она бы начала медленно умирать. Это не означало, что она не горюет после смерти Пинк, но значит, что ей хочется жить дальше рядом с Блю.       — Пинк уже нет с нами. — Лена всхлипывает, вытирает слезы рукой. — Она тоже была моей дочерью. Я так же, как и ты, ухаживала за ней маленькой, я возила её на кружки и в школу. Я тоже строила планы, представляла, с какой гордостью буду говорить о том, какой колледж она закончила и где сейчас работает. А теперь этого всего нет. Блю, я в растерянности… нет, скорее в бешенстве. Я тоже за ней скучаю. А ещё знаешь за кем?       — Кем?       — За тобой. Потому что ты мне нужна. И я с тобой не собираюсь разводится, как ты подумала.       Блю смотрит на Лену как-то совсем ошарашенно, как будто не верит своим ушам. Впервые за разговор она встретилась с ней взглядом и словно увидела в её глазах отражение той же боли, с которой сталкивалась она сама ежедневно. Лена так хочет ей помочь, придумывает столько способов, как вытащить её из депрессии, но лучше любой поддержки на Блю действует мысль, что она разделяет с ней одни и те же чувства. Обиду, гнев и грусть, в конце концов.       — Пожалуйста, постарайся, сделай хоть что-то. Что угодно будет лучше, чем ничего, — предлагает Лена.       Блю обнимает жену, гладит её короткие волосы, а потом тянется к баночке с антидепрессантами, стоящей на тумбочке возле кровати.