Драгоценный

В полутьме огромного зала на полу легко различалось нечто яркое, огненное, красно-оранжевое. Словно кто-то мазнул краской, пытаясь преукрасить черноту. Берен принюхался — за время путишествия в волчьем обличии он научился различать по запаху малейшие изменения. Пахло потом, кровью и пеплом, почти как в пыточной. Кого Моргот истязал здесь, пока они не вторглись? Берен лег на живот и медленно по-щенячьи пополз к трону, стараясь не поднимать глаз на исполинскую фигуру. Раздался громогласный смешок, впрочем, скорее добродушный. Темного Властелина, похоже, забавляло, что грозные оборотни присмыкаются перед ним, как ручные шавки. Кстати, о шавках… Пламенные мазки на полу оказались копной густых рыжих волос. Из-под нее выглядывало длинное бледное ухо, обагренное на самом кончике кровью. Можно было бы принять несчастного за эльфа, но Берен даже не видя лица сразу признал своего мучителя из Тол-Сириона. — Позволь я спою для тебя, владыка Мелькор! Мелькор? Что ж, Лутиэн лучше знать, как обращаться к этому чудовищу, чтоб его не разгневать. Голос, похожий на рокот рушащихся скал прокатился над залом: — Ну что же, пой, раз пришла. Нечасто меня радуют визитом эльфийские принцессы. — Учитель… Берен прижал уши к голове и низко зарычал, невольно прикидывая, как лучше откусить Саурону ухо. Похоже, прихвостень Моргота недавно получил свое наказание и сейчас не упустил бы возможность вернуть благосклонность господина.Тоненький голосок Лутиэн зазвенел у него за спиной, немного успокоив. Но Саурон, наверняка узнавший свою победительницу, негромко застонал и медленно, с усилием приподнял голову. Словно это на нем была корона с сильмарилями, давившая на его темный разум невыносимой тяжестью. О Валар, это отродье Тьмы сейчас все испортит! Недолго думая, Берен схватил бывшего тюремщика зубами за лодыжку и потянул под огромный каменный трон — единственное укрытие в этом проклятом месте. Майа захрипел, слабо дергаясь, но, видимо, от хозяйской порки ещё не отошёл. Эта мысль вызвала какое-то особо сладостное животное удовлетворение. — Мелькор… Вышло тихо, даже жалко. Моргот или не услышал или не посчитал нужным вмешаться. Может, идея отдать нерадивого ученика на растерзание зверю показалась ему занимательной. Затолкав непослушное, но на удивление лёгкое тело под каменную громаду, Берен навалился на жертву, стараясь обезвредить врага хотя бы на время. Саурон под ним слабо дёрнулся, зашелся рваным кашлем, но спихнуть тяжёлую волчью тушу не смог. Выглядел он, признаться, отвратительно. Лицо и волосы перемазаны в крови, вычурные черные одежды порваны у ворота и на рукавах, тонкую бледную шею окольцововали жирные темно-багровые синяки, а поверх — массивный позолоченный ошейник, покрытый незнакомыми витьеватыми письменами. Да и дышал бывший владыка Тол-ин-Гаурхота словно с усилием, выталкивая из груди вместе с воздухом протяжные вымученные хрипы. Уже можно было бы скинуть с себя омерзительную личину, но Берен не хотел терять пусть и слабую, но маскировку. Поэтому осматривать врага он принялся по-волчьи. Ткнулся сначала в пропахшие копотью и кузницей волосы, потом прошёлся носом по лицу и уткнулся в шею, вдыхая запах валинорской, пусть и провонявшей Тьмой, крови. Саурон под ним снова дернулся, но не от боли. Тонкие губы непроизвольно расплылись в улыбке — мокрый нос щекотал шею. — Что-то… — говорить ему было ещё тяжелее чем дышать, но смерить свой поганый язык проклятый майа не смог, — что-то я тебя не узнаю. Думал, опять эта проклятая псина. Будь хорошим мальчиком, дай я тебя рассмотрю. От такого обращения шерсть на холке встала дыбом. Сразу вспомнились темные подземелья, ухмыляющийся рожи орков, держащих пленников и вот это обманчиво-ласковое: «Дай я тебя рассмотрю». Непроизвольный рык вырвался из горла. Берен стремительно одернул себя, боясь отвлечь Моргота. Но завораживающая песня Лутиэн продолжала звенеть над ними, и внимание темного властелина сосредоточилось на ней. — Неужели? — прохрипел Саурон, снова ухмыляясь. — Берен, сын Барахира, да? Вот уж не думал, что ты оклемаешься. Опять новая шкура? И опять кто-то из моих подданных. Уж не знак ли это, а? Может, ты мне и Фелагунда специально привел? А я, дурак, не распознал благих намерений? Берен взревел и так сдавил тонкую грудную клетку, что захрустели ребра. Этот ублюдок как всегда бил по самому больному. Перед глазами сразу встало изуродованное мукой прекрасное лицо Финрода, обрамленное потемневшими от крови и грязи светлыми волосами. И над ним тоже нависал огромный волк, которому полагалось бы сожрать Берена, но… Но сейчас все изменилось! Задыхаясь от боли и злости, он открыл свою полную зубов пасть и сомкнул челюсти на бледной шее. Пусть, пусть это отродье почувствует какого это, когда на тебя наваливается огромная кровожадная тварь, а ты не можешь даже двинуться с места! — Аааха! — Саурон как-то странно взбрыкнулся, неуклюже дёрнув ногами. Что ж такого Моргот с ним сотворил, раз он даже отпихнуть не может? — Давай! — подначивал враг, давясь то смешками, то хрипами. — Давай, Берен, убей меня! Отомсти за короля, друга людей и своего дорогого друга! Может, папаша твоей красавицы смилостивится, если ты притащишь ему мою голову! Эру, это было так легко! Перегрызть горло обессиленному врагу и вручить Тинголу сразу два трофея. Даже если они не добудут сильмарил и сгинут в подземельях Моргота, одним ценным союзником у него будет меньше. Просто стиснуть чуть сильнее зубы, как он делал множество раз, наблюдая гибель своих товарищей. Мысль о простоте этого решения его и остановила. Слишком заманчиво. Да и разве смог Хуан убить эту тварь, повредив ей горло? Ну конечно! Этот скользкий лжец не боялся умереть. Он стал бы бесплотным духом и воззвал бы к своему учителю, вырвав того из-под чар Лутиэн! Новое тело не проблема, ему важнее достучаться до Мелькора-Моргота сейчас, заслужив себе прощение за катастрофу в Тол-ин-Гаурхоте. Раскусив замысел Саурона, Берен сильнее притиснул того к полу, наваливаясь всем телом. Рыжий майа, поняв, что трюк не прошел, злобно скривился и попытался сдавить локтями волчью шею, но сил не достало. Он рванулся в бессильной злобе, но толком сдвинуться даже не смог. И только тут Берен наконец ощутил что-то, чего в такой ситуации явно не должен был ощущать. Потому что не может ни одно живое существо, попавшее в руки врага, избитое и униженное, испытывать… В голове щелкнуло. Приподнявшись на лапах, оборотень чуть отстранился, и майа под ним наконец сделал вдох полной грудью, не сдержав чуть слышного, но явного стона разочарования. Берен окинул взглядом звериных глаз распростертое на каменном полу тело и снова принюхался, чтоб окончательно убедиться. Синяки на шее и запястьях ещё можно было принять за следы пыток. Но только сейчас он заметил, что ткань на бедрах Саурона прожжена, а кожа под ней покрыта синевато-красными пятнами, похожими на сильное обморожение. А среди запаха крови, металла и сажи витает тонкий запашок семени. Одновременно боясь и желая подтвердить свою догадку, волк толкнул головой под коленями длинные ноги и ощутил, как по спине пробегает дрожь. Между ног не осталось ткани. Только влажная теплая мягкость, свидетельствующая о недавних утехах и уже снова стоящий член. О Валар, ему все мало?! — Чему, — насмешливая интонация не уходила, хотя положение Саурона продолжало стремительно ухудшаться, — чему ты удивляешься, волчонок? Крошке-принцессе стоит преподать тебе пару уроков, чтоб ты не робел с ней в постели? Растерянный, Берен отступил ещё немного, и его противник невольно расслабил плечи, откинувшись на спину с явным облегчением. Даже если Саурон действительно получал удовольствие от недавнего соития, оно его истощило. Не сказать, чтоб Берен был потрясен. Он провел много лет скитаясь по лесу в компании отца и его друзей и союзников. И рано или поздно даже самый наивный и неопытный человек в изолированной мужской компании начинал познавать прелести так сказать, взаимопомощи. Нет, многие из них любили женщин и искренне скучали и горевали по невестам и женам. Но тех давно не было в живых, а капризное тело и желание близости и человеческого тепла оставались всегда. Об этом редко говорили вслух, ограничиваясь полунамеками и молчаливыми кивками. И как назвать толком не знали, едва ли это было из дружбы или любви, как принято понимать ее между мужчиной и женщиной, но как какая-то форма привязанности, иногда даже переходящая в заботу или обоюдную нежность… Что ж, похоже, валар и майа не чуждо ничто человеческое. Эта мысль одновременно и рассмешила, и возмутила, и вернула к реальности. Саурон, отдышавшись, уже приподнялся на лопатках и пытался повернуться на живот, чтоб выбраться наконец из темного пространства. Тихо зарычав, Берен схватил его зубами за шкирку и оттащил от тонкой полоски бледного света. Нет уж, куда это ты собрался?! — Сгинь, мерзкое животное! Волк в ответ с силой приложил его головой об пол. Послышался слабый сцеженый стон. Что, не получается соловьём заливаться, да? Вот значит, какие у Моргота наказания подготовлены для нерадивого ученика! Эффективно, должно быть, раз тот даже петь не может. Интересно, когда он восстановится? Понадобятся часы? Дни? Недели? — Мне надо было обратить тебя ещё там! — шипел Саурон, снова задыхаясь под массивной тушей. — И натравить на твоих эльфов-дружков. Уверен, Фелагунд был очень нежным на вкус, наш маленький музыкант, любитель водить дружбу с эдайн. Согласен, я упустил возможность. Дать ему умереть от зубов друга — вот это было бы зрелище! Желание вцепиться в горло вернулось, но так же быстро исчезло. Теперь, понимая замысел противника Берен не клюнул на провокацию. Даже такую болезненную. И стараясь остудить собственный пыл, он яростно подумал о том, что сам Саурон теперь в ситуации, которую так старательно ему рисует. Такой же сломленный, истощенный и беспомощный как Финрод, захлебывающийся кровью под зубами огромного волка. И ведь спасение было совсем рядом! Ощущение собственной силы ударило в голову как хорошее крепкое вино. Видит Эру, Берен не любил смотреть на чужие мучения. Обрекать кого-то на страдания ради страданий было чудовищно. Но вот после того, как он бессильно смотрел на медленное уничтожение своего отряда, после смерти самого мудрого и прекрасного из эльфов, которого он только встречал, их палач и убийца у его в руках! Наказанный своим же господином и отчаянно жаждущий нового наказания. И пусть проклятые сильмарили расплавят корону Моргота если это не так! Неожиданно для себя Берен вдруг низко протяжно зарычал. Животные инстинкты, привитые новым обличием, подсказывали ему, что делать дальше. Протяжно урча он потерся головой о затылок майа, вдыхая запах сажи и кузницы. Саурон от такого протяжно резко выдохнул и втянул голову в плечи, весь словно подобравшись. От резкого движения с задней части шеи упали волосы, открывая влажную от пота светлую кожу. Берен лизнул вдоль позвонков. Соленая. Надо же, как у обычного человека. — Что ты делаешь? Волк лизнул снова. Из-под порваного ворота выглядывали края лопаток. -Ты что, зализываешь мне раны? «Может и залижу» — шально подумал вдруг Берен. Какова на вкус валинорская кровь? Тоже соленая? Саурон вдруг с силой рванулся под ним и почти высвободился, но не смог. Берен рывком повернул его на спину и ещё раз окинул звериным взглядом изувеченную шею, где к синякам добавились следы его клыков. Если это своенравное чудовище хочет грубости, оно ее получит. Человек в нем ещё понимал, что делает что-то неправильное. Что-то звериное. Жестокое. Человек внутри пытался вслушиваться не в хриплые смешки, а в песню Лутиэн, что переливалась на краю сознания как солнечные блики. Но здесь не было солнца. Только тьма, боль и Саурон со своими волосами, насмешками, ожогами и больным, но таким сильным влечением. Он никогда не обращался так с другим человеком. Ни с мужчиной, ни с женщиной. Тем более с Тинувиэль. Ее он вообще сначала боялся касаться. Такой она казалась тонкой и нежной, словно рассыпется от одного прикосновения. Уже в темнице он узнал, сколько могут выдержать хрупкие с виду эльфы. И никогда не посмел бы он причинить им боль. Но с Сауроном… Тот почти что смеялся ему в лицо. Хрипел, задыхался, пинался, подначивал, и вместе с тем как бы невзначай тёрся пахом о покрытый шерстью волчий живот. Да о чем можно говорить, если Моргот буквально только что делал с ним вещи явно хуже тех, что мог даже представить Берен! — Ну чего же ты ждёшь, собачка? Наверное, это было извращённой формой согласия. Или руководства к действию. Берен, чувствуя, как наливается тяжесть внизу живота, снова навалился на майа и стиснул челюсти у него на шее. Саурон застонал, сильнее запрокинул голову, открывая горло, то ли пытаясь усилить ощущения, то ли наконец разорвать себе трахею и расстаться с телом. Какова бы не была его цель, его член, пачкавший смазкой жёсткую шерсть в паху Берена, кое-что да говорил. Но как же мешалась одежда! Отпустив многострадальную шею, оборотень склонился между раскинутыми ногами майа и подцепил зубами разорванные штаны. Громко треснула ткань. — Похотливое животное! Вот кто бы говорил! Он лизнул на пробу. Тело под ним выгнулось в спине, касаясь пола только затылком и пятками. Берену не хотелось быть нежным. Хотелось сразу войти и двигаться. Как раньше он не делал никогда и как наверняка всегда делал Моргот. Но плоть под ним поддавалась с трудом, да и размеры и габариты самого Берена сейчас были несколько иными. В итоге продвигался он медленно, с трудом, чтобы свести к минимуму собственный дискомфорт. Сначала было неприятно, почти больно. Задние лапы он согнул, отчего начало неприятно сводить бедра. Передние тоже ныли от напряжения — пришлось привстать, иначе майа под ним, наверное, задохнулся бы. Но постепенно дело пошло лучше. Саурон не помогал, но и не сопротивлялся, то ли отстранившись, то ли потеряв сознание. Сияющие глаза его были закрыты, дыхание глубоким и частым, как у человека, выполняющего тяжёлую работу. И вдруг он разлепил тонкие почти белые губы и выдохнул… Что? Берен наклонил голову ближе, почти касаясь мордой красивого лица. Что ты шепчешь? — Мелькор! Ну конечно! Не понимая толком, злость он чувствует или ликование, Берен толкнулся сильнее, потом подался назад и снова толкнулся. По позвоночнику пробежала дрожь, от хвоста до кончиков ушей. Заурчав от удовольствия волк толкнулся снова. И почувствовал, как его поясницу обхватили длинные крепкие ноги. — Учитель! Прошу! Мелькор! Прошу тебя, Мелькор! Сильные руки — руки воина, кузнеца, любовника — впились ему в спину сминая жёсткую шерсть и царапая кожу. Саурон не был нежным и не хотел, чтобы нежничали с ним. Как хорошо, что тут они сошлись во мнениях! — Мелькор! Да, пожалуйста, да! Крепче вцепившись в холку Саурон двинулся сам — тяжело, с трудом, как старый механизм, не используемый годами. Руки его тряслись (сколько, сколько раз брали его сегодня и сколько взяли бы ещё, не явись они в Ангбад?) и казалось, что вот-вот он выпустит и рухнет, расшибив полную коварных замыслов голову о каменные плиты. Но избавиться от правой руки владыки Ангбада было не так просто. По гибкому телу прошла судорога, он снова выгнулся как большая рыжая кошка и плавно опустился на пол, размеренный, обсесиленный, но довольный. Берен почти сразу последовал за ним, не без злого умысла снова придавив партнёра к полу своим тяжёлым звериным телом.Около минуты они молча лежали в темноте, восстанавливая дыхание. А потом Саурон захихикал. Слабо, словно тратя на этот смех последние силы, но искренне и злорадно, как делают злодеи в сказках. — Ты же понимаешь, что он все слышал? Его голос был даже не хрипом, почти шипением. Но Берена пробрала холодная крупная дрожь. Он прислушался и с ужасом понял, что не слышит больше голос Лутиэн. Ее схватили, понял он с горечью. Всё-таки он сгубил их обоих! И сидя в темноте под ехидный смех врага он с ужасом представил, что сделают с ней, такой прекрасной и нежной в самых глубоких подземельях Ангбада. И уже хотел отыскать тут же в темноте Ангрист, чтобы из последних сил рвануть к ней и избавить от унижения… Раздался тяжёлый хлопок. Словно огромный валун рухнул на каменную кладку пола. И тут в узкую щель, в которую он забился и утащил ослабленного врага хлынул свет. И Эру, что это был за свет! Словно в мрачный тронный зал сошло крохотное солнце и улеглось на темный мрамор, украшая, подсветляя даже его, холодный и мрачный. И нет, это не одно солнце, а целых три! Потрясенный и очарованный, Берен выбрался из-под трона и узрел удивительную картину. Тиран Арды, враг валар, первородных и эдайн, Моргот Бауглир, лежал на полу своего тронного зала и спал крепким тяжёлым сном, опустив увенчанную короной голову на обожжённые черные руки. И сияли на его челе три прекраснейших в мире камня, вставленные в уродливую гротескную конструкцию из черных металлических шипов. — Берен! Ты в порядке?! Тинувиэль была тут же, жива и здорова. Может, чуть бледнее чем обычно, но не более того. У ее ног грязной тряпкой валялось крылатое одеяние летучей мыши. -Здесь есть кто-то ещё, да? Он попытался объяснить, но вышло только ворчание. Тогда оборотень сунул нос в ту треклятую щель и выволок на свет главного помощника чудовища, спящего сейчас между ними на голом полу. Лучиэнь опасливо шагнула к Саурону, но испуг и напряжение быстро ушли с ее прекрасного лица. — Ох, Эру. Он не опасен, в таком-то состоянии. Кто его… — Моргот. — Берен встряхнулся, не без труда скидывая волчью шкуру прямо на растянувшегося на полу майа. Нечего девушке на это смотреть. — Скажи лучше, как ты с ним управилась? Не отрывая глаз от Саурона Лучиэнь повела плечами. — Нелегко постоянно держать в себе столько зла. Даже валар нужен отдых. Берен невесело хмыкнул. Да уж, теперь темный властелин отдохнёт и продолжит войну с новыми силами. Да ещё и новый повод для гнева найдет. Эру, дались же всем эти камни! Вытащив кинджал, он несмело опустился рядом со спящим врагом на колени. Бледную, веками не видевшую света кожу прочерчивали ровные тонкие шрамы — следы от когтей. Но лицо Мелькора было расслабленным. Не снились ему ни бесчисленные сгублиные жизни, ни уничтоженные Древа Валинора, ни даже искаженное в сладостной неге лицо ученика, который из кожи вон лез, чтобы заслужить его прощение и внимание. Металл венца расскался легко, словно плоть или масло. И вот сильмарилл хрустальной слезой упал ему в ладонь. Он был совсем не горячий, даже прохладный — приятно было держать его. Невольно Берен так и замер: с клинком в одной руке и сильмарилем в другой, любуясь на валинорское чудо в ладони. — Возьми остальные. Сначала ему показалось, что это говорит Лутиэн. Но лишь на мгновение. Конечно, это был Саурон. Почти серый от усталости, обессиленый, в лохмотьях, покрытый кровью и семенем, он выглядел теперь как насмешка над темной империей Моргота. Только его глаза, горячие, какие-то золотисто-янтарные все так же ярко и живо горели на красивом лице. Только сейчас Берен заметил россыпь бледных, почти сошедших веснушек на щеках и переносице. Мама когда-то говорила, что таких людей целует солнце. Кто же целовал это существо, рождённое до солнца, до луны и до Великих Древ? — Чего же ты ждёшь, Берен, сын Барахира? Возьми все три. Отнеси их Элу Тинголу и тогда-то ему точно не отвертеться от данного тебе обещания. И это звучало разумно. Честно. Справедливо, если уж на то пошло. За прихоть Тингола Финрод оставил свое королевство и сгинул в подземельях Тол-ин-Гаурхота. За эти камни столько выстрадала и Лутиэн, которую король Дориата почитал за свое самое большое сокровище. Так почему бы не взять все три? Разве не подорвет он тем самым легенды о непобедимости Моргота, украв самое ценное у него из-под носа? Он взглянул на возлюбленную, ожидая найти одобрение, но наткнулся лишь на испуг и печаль. И вспомнил королеву Мелиан, чье лицо омрачилось, стоило Тинголу заговорить про сильмарилли. Может, он не полностью осознавал весь ужас и суть клятвы Феанора, но этого хватило, чтоб понять: его сыновья придут за камнями. И Лутиэн, которая провела недели у них в плену, не хотела сталкиваться с этими мерзавцами снова. Он и сам не хотел, памятуя стрелу, подло выпущенную в спину. Конечно, они могут прийти и за одним. Но может их уязвит то, что смертному удалось такое, что сами они сделать или не смогли, или не захотели? Тогда пусть пытаются добыть оставшихся два. Ему, Берену, сыну Барахира, не надо чужого — он возьмёт лишь того, что достаточно.С лёгким сердцем он сунул кинджал в ножны и вдруг подумал… Он унесет отсюда кое-что более ценное. Для войны, для мира, для самолюбия тирана, возомнившего, что вся Арда подчинена ему. — Что ты делаешь, человек? Связать руки. Вложить сильмарилл между туго стянутыми ладнями чтоб не мог его уронить или отшвырнуть. Завернуть в волчью шкуру — не вести же правую руку Мелькора в Дориат совсем голышом. Подхватить на руки — он лёгкий, изящный, как девица, не тяжелее Тинувиэль. -Да как ты смеешь! Кривится. Шипит. Свет давно убитых Древ жжёт его, не давай отдыхать, не давая копить даже жалкие силы. Это больно. Это унизительно. Но это именно то, к чему приучил его Мелькор, заставляя любить и терпеть боль и принимать наказание почти как награду. -Я тебя уничтожу! Я испепелю тебя, и твою дурочку, и весь твой народ, а земли выжгу и запыплю солью, чтоб ничего и никогда… Они уходят, заберая из Ангбада сияющий камень Валинора и черный алмаз Дор-Даэдлота. Самый дерзкий. Самый прекрасный. С его рыжыми волосами и веснушками, никогда не знавшими солнца.