С разбега кануть в Лету

— Арс! — собственный истошный вопль оглушает, звенит колокольной тирадой в больном мозгу. — Арс, прошу! — протяжным воем в пустоту безликих неизведанных миров. — Прошу!.. — очередным криком глохнет, глушится. Чужие руки касаются плеч, рук, спины, шеи, бедер, волос. Всего, к чему способны дотянуться. Его тянут в разные стороны, одно за другим отрывают белые перья, которых у него никогда не было, и этими же вскоре окровавленными перьями ковыряют в зубах, пытаясь достать застрявший клок волос чьего-то недавно выдранного, выжранного скальпа. Демоническое имя уже не криком — мольбой вырывается из уст. Но Арсений его не слышит. Арсений канул в Лету безвозвратно. *** Сжатое сердце с трудом позволяет дышать. Антон почти задыхается, когда наконец открывает глаза, выныривая из отвратнейшего сна, в котором никогда не желал очутиться. Несколько минут на отдышку, минута на размышление, секунды на осознание. Антон все еще не привык ко снам. Особенно к кошмарам, что преследуют не первую ночь. И все они неизбежно связаны с проклятым Арсением. Сердце колотится неистово, он стирает со лба испарину и прикрывает глаза. Тяжёлые покрывала пригвоздили к постели, и вставать желанья точно нет. Этот мир тяжелым полотном накрыл все думы, он хочет домой, на небеса. Даже чистилище ему порой мерещится раем, если сравнивать его с землей. Чистилище полно несчастных и истерзанных, убитых морально существ и людей, но земля полна куда более несчастными. Если в числище тебе приносят страдания собственные поступки, то на земле — поступки других. Антон к этому привыкнуть не способен, он не мог прежде ощутить это в полной мере. Скитаясь по земле в поисках наставника, и даже будучи ребёнком под его опекой, он никогда не был способен в полной мере познать жестокость, алчность и все иные людские грехи. Доверившись лишь одному человеку на этой земле, найдя в ней родственную душу, он и подумать не мог, что однажды в нем увидят соперника и проявят такое недоверие. Он привык к Оксане и начал ей доверять сам, пока она, в свою очередь, думала о том, что Антон лишает ее жениха. И он бы понял ее, если бы сестра сама с ним это обсудила, но она решила, что мать с этим разберётся лучше. Неужели он не достоин того, чтобы с ним были честны? Неужели он дал ей повод в себе усомниться? Разве мужеложство не смертный грех? Почему же его тогда в этом грехе подозревают вроде как родные люди? Столько вопросов. И не понятно почему Оксана продолжает делать вид, будто все в порядке. Будто и не было у Антона разговора с матерью. Будто и не причастна она к тому, что Арсения от него отгородили, как от прокаженного, и вот уже пятый день он видит демона лишь мельком, перекидываясь даже не жалкими фразами, а взглядами скользь. Антон на каком-то подсознательном уровне знает, что Арсению компания Оксаны претит и вся эта ситуация его до жути раздражает, потому что мешает поискам Андрея. Но ведь демон сам на это все подписался, да и к тому же утянул за собой Антона, который и вовсе не планировал заниматься делами сбежавших ангелов. Разве найти их не первостепеннее, чем найти Андрея? Ведь их догадки о надобности архангела в каком-то неизвестном ритуале — это все ещё догадки, которые нельзя ничем подкрепить. Мысль, пришедшая из ниоткуда. Вдруг, пока они ищут архангела, шайка ангелов уже нашла способ освободить Амару и завтра их всех ждет апокалипсис, в котором Антон с Арсением становятся первыми игроками на выбывание, потому что из-за магии камня утратили свои способности? Антон, пусть и способностями этими никогда не обладал и бессмертным не был, все же имел куда большую выносливость, чем людские тела, которые способна погубить простая болезнь. О способностях Арсения ему ровным счетом ничего неизвестно, но он наслышан о том, что некоторые демоны не уступают в силе своих способностей даже высшим ангелам. Арсений, как минимум, обладал бессмертием, а в этом теле у него нет даже устойчивости к болезням, не говоря уже о том, что у обоих появилась надобность во сне, которой не было прежде. Может потому они и ищут Андрея? Потому что Арсений осознал плачевность ситуации и глупость своего поступка? А как он на самом деле сформулировал свое желание, когда использовал магический предмет? Вдруг камнем можно было воспользоваться так, чтобы он сам помог им найти Андрея? Черт, голова кипит от количества вопросов. А он ведь только проснулся! Как же сильно хочется назад, на небеса… А как там Дима? Увидит ли он его еще хоть раз, прежде чем ангел переродится? Если он не успеет попрощаться с другом, Антон готов поклясться Богом, что задушит Арсения собственными руками. Или все же скинет с того злосчастного ограждения, и уж точно позаботится о том, чтобы после падения демон не выжил, и уже будет плевать, что врата в рай ему будут закрыты навечно, потому как кроме Димы его там никогда никто не ждал. Интересует ещё один вопрос, ответ на который он бы на самом деле знать не хотел. Есть ли у этого камня побочный эффект? Разве они не должны заплатить чем-нибудь взамен на помощь этого магического камня? Это ведь предмет черной магии, а в ней ничего не бывает просто так. Что, если Арсений уже чем-то заплатил за возможность просто достать этот камень? Может, он на что-то его обменял? Антон нехотя встает с перины, откидывая все тягостные мысли небесной жизни, но волей-неволей возвращается к не менее тягостным мыслям людской. Хочет ли он сегодня увидеть Оксану? Думается ему, что нет. Он не способен так же легко отвернуться от девушки, как это сделала она, проводя прошедшие после того злополучного завтрака дни со своим глубоко обожаемым женихом. Но и видеть её становится все тяжелее, потому как ведет она себя так, будто в брате души не чает, хоть на самом деле и видит в нем угрозу своей супружеской жизни. Антон бы ни за что не стал так цепляться за Арсения, будь у него выбор. Но выбора у него нет, как и нет никого другого, кто способен его понять на земле. Никто, кроме Арсения, не сможет помочь ему. Хотя и насчет Арсения он не уверен, если уж быть честным. Но демон ведь не бросит его в беде, разве нет? Он ведь сам его в это втянул. Хотя какой ему от Антона прок? Единственное, что было нужно Арсению — спуститься на землю, и вот он уже здесь. Антон мало чем помогает в поисках, не нужен для возвращения в ад, потому что демон уже знает дорогу. Для чего тогда нужен? Уж вряд ли Арсений так спешит ему вернуть долг, найдя Андрея. Антон подходит к письменному столу и тянется рукой к перу в чернильнице, но рука вдруг замирает на половине пути. Его прошибает током от осознания. Он поднимает взгляд на широкие окна, за которыми виднеются просторы сада в их поместье, но смотрит сквозь. Избавившись от него, Арсений может в любой момент освободиться от действия камня. Рука медленно опускается, а пальцы невольно вздрагивают, будто хотят сжаться в кулак. Как же он раньше не догадался. Какой же глупец. Его ведь попросту используют. А чего же он ещё ожидал от демона? Что они с ним соратники, потому что у них вроде как общая цель? Андрея найдут и без его никчемной помощи, а вот использовать камень в одиночку уже куда сложнее, потому что тогда бы не было способа высвободиться из его чар, ведь самого себя не убьешь. Оставалось бы только дождаться истечения срока. А есть ли шанс, что Антон вообще выберется отсюда? Если он умрет в человеческом теле, ему прямая дорога в ад, откуда его уже никто не вытащит. Архангел Михаил во второй раз заступаться за него точно не станет, Андрей вовсе об этом не узнает, а Дима, даже будучи хранителем небесной канцелярии, ничего не сможет с этим сделать. Черт возьми. Глаза забегали по сторонам, словно ища ответ на вопрос «что делать?» Что ему, блять, делать? Стоит ли бежать? Или лучше пока не торопиться с выводами? Но одна мысль засела в подсознании прочно: Демонам нельзя доверять. Антон повторял себе это на протяжении долгой, мучительно долгой недели, когда взгляд его зеленых глаз неизменно пересекался со льдом Арсения. Демонам нельзя доверять. Он знал об этом всю свою жизнь. Об этом ему твердили небеса с самого рождения. Об этом твердило все его окружение, и это же безбожно доказывал Арсений. На вторую неделю стало только тяжелее, потому что Арсений снова с ним разговаривал. Он всю неделю успешно делал вид, будто вовлечен, а порой даже с головой погружен в Оксану, но на вторую уже не выдержал, понял, что матушка в особняке появляется все реже, а потому начал вылавливать Антона по углам и делиться успехами, которые на самом деле ими не являлись. Информации все ещё нет, даже малейшей. В четвертый раз столкнувшись с Арсением на лестничном пролете и выслушав его монолог, Антон даже начал думать о том, что демон соскучился по общению. Не конкретно с ним, а скорее с любым живым существом, имя которому не Оксана. Антон Арсения сторонился, во время разговора старался незаметно пятиться назад и оглядывал собеседника с ног до головы. Антон с тех пор начал запираться по ночам. Он не знает, дергал ли кто-нибудь ручку его двери хоть раз, но страх лишь об одной мысли, что демон может ночью заглянуть к нему, пробирал до костей. Ему страшно спать. Ему панически страшно спать.

***

— Есть один способ, к которому я не хотел прибегать, — говорит Арсений однажды в саду, пока дождь неспешно моросит, затекая за шиворот. Антон лишь понятливо мычит, оглядывая слегка пожухшие с приближением осени цветы. Ему особенно полюбились лилии. В последний месяц он часто прятался от демона в этом саду. Сперва весьма успешно, но недавно его излюбленное место выдал садовник, угрюмый с виду мужчина лет шестидесяти, имени которого Антон не вспомнил бы даже под страхом казни. Арсений говорит что-то о ритуале, о какой-то церкви, Антон продолжает кивать, хотя на самом деле едва ли слушает вполуха, но вскоре до затуманенного роем мыслей разума доходит одно четко произнесенное слово. Кровь. Антон притормаживает, слегка приподнимая голову, о чем тут же жалеет, потому что дождевая вода предательски стекает по ресницам в правый глаз. Он прижимает его рукой по привычке, а взгляд второго направляет на Арсения. Тот словно смотрит сквозь. — Ты, — мешкается на долю секунды Антон, неприятно проглатывая конец слова, — хочешь кого-то убить? Демон раздраженно цокает, отводя взгляд. — А ты бы позволил? В голосе провокация. Но рьяное отрицание отчего-то не рвется наружу. Антон заторможенно убирает руку от лица и впервые чувствует себя настолько беспомощным. А он бы позволил? Он так сильно желает выбраться отсюда, так яростно мечтает больше никогда не увидеть демонически-небесных глаз. Но чем он готов ради этого пожертвовать? Чьей-то жизнью готов? Чьей-то абсолютно невинной, непричастной, не заслужившей такого исхода жизнью. — Нет, — с трудом шевелит засохшими вдруг губами, — не позволил бы, — и сам себе не верит. Взгляд Арсения на секунду проясняется, он перестает смотреть сквозь, а уголок его губ едва заметно дёргается. В корке чужого льда мелькает разочарование. Неангела начинает потряхивать. — Конечно, — хмыкает демон, — ты же небесный, — протягивает руку к чужому лицу. Антон замирает от страха, ожидает неизвестно чего. Холодная демоническая рука невесомо заправляет его мокрую прядь волос за ухо и остаётся пальцами, зарытыми в волосах. Небесный тяжело сглатывает, сжимая руки в кулаки, готовый то ли кинуться в бой, то ли прочь. — Ты боишься меня? — будто вопросом, но на деле же утверждением из тонких губ. Антон делает шаг назад, в надежде избавиться от нежеланного прикосновения, но Арсений делает шаг вместе с ним. В спину упирается листва, куда-то в ногу колятся шипы. — Ты хочешь убить меня? — сдает он себя с потрохами, понимая, что бежать уже некуда. Его могут убить прямо здесь и сейчас. — Я бы хотел, если бы это было возможно. Антон хмурит брови. — Я смертный, — говорит. — Я это уже слышал, — хмыкает Арсений, улыбаясь. — Тогда почему ты не можешь? - искренним замешательством. Пальцы медленно выскользают из мокрых волос. — Потому что ты не смертный, Антон. Не может оскверненный быть смертным. Оскверненный. Антон уже слышал это прежде. Кажется, будучи ребенком, он подслушивал разговор архангелов. — Что это значит? — Мы с тобой оба оскверненные, ангел. Заблудшие и несчастные, — последнее, что он слышит, прежде чем в поле зрения мелькает отстрие кинжала. Жгучая боль в миг сковывает тело. Он руками хватается за лезвие в груди, беспомощно падая на колени. Горячую кровь смывает на землю ледяным дождем. Из уголка губ стекает алая дорожка. Он хрипит, но вместо слов жидкость лишь булькает в горле. Через пелену слез он ловит безразличный взгляд Арсения, а после наступает темнота. Всепоглощающая темнота. Быть может зря он боялся спать?