Звуки вокруг оглушают. Крики, вопли, мольба. Рыдания. Собственные мысли, расплавленным металлом вливающиеся в уши; грохот рассыпающихся в одну секунду зданий. Мэрил Страйф что-то кричит, срывая голос, — в укрытие, спрячьтесь, не высовывайтесь, — будто кто-то и вправду услышит предупреждение в какофонии звуков паникующей толпы города транжир, пока её собственную тушу спасает Вульфвуд, как какую-нибудь даму в беде.
Мэрил, кажется, была свидетелем рагнарёка наяву.
Это бьет под дых.
Это оставляет в ее черепной коробке триггеры, за которые будет слишком легко цепляться.
Она садится за руль внедорожника, ставшим ностальгическим, принадлежащим «Бернаделли». Девушка прощается с Николасом, что несёт свой крест в совсем другом направлении. Она вцепляется в руль машины. Отмеченное паникой, запястье как в тисках. Едва хватает сил сжать трясущиеся руки покрепче и вдавить педаль газа.
Полоска бензина опасливо тикает. Ничего, не в первой.
Пан или пропал. Фестиваль смерти закончен, и усталой Мэрил требуется перерыв после долгого танца рядом с костлявой. Может, час, может секунда. Может, года. А может, навсегда.
Журналистка бежит, бежит от того, кого могла назвать другом за те их лихие рандеву с опасностью. Тонкой, тягучей нитью, они заполнили ту самую пустоту всеобъемлющего любопытства. Почти детского, опасного, бунтующего.
И Вэш Ураган переполнил это — Мэрил не ожидала того, что встретится с кем-то, кто Выше Людского Понимания, кто может с легкостью растоптать планету-не-для-людей, — и лопнул ее сосуд инфантильности.
Мэрил Страйф проклинает, что готова бросить Вэша там, даже не проверяя, поверив в мысль «в этом аду нельзя выжить», но… Отгоняет вину. Статья — то была ее цель. Ради нее и её амбиций умер наставник. И она обязательно оставит приписку «Роберто Де Ниро» в авторах, коль то разрешит компания «Бернаделли».
События, которые окрестили лаконичным «Пропавший Июль», совсем не выходят из головы.
Она спокойно ехала по пустошам, чтобы вернуться в офис Декабря, но на полпути обороты поднялись до небывалых чисел, а машина, как сайгак, на любой неровности стала скакать вверх-вниз. Смотрит в зеркало заднего вида, но видит вместо лица — кто выбрал его? — паршивую шкуру пса-бедолаги. Страйф успела доехать до заправки около Ферналя.
— Чертова железяка! — в сердцах восклицает Мэрил, пиная переднюю панель авто. Солнца нещадно палят, глаза щиплет от пота и слез, а хрупкая девушка пытается попробовать подтолкнуть внедорожник с прицепом к навесу. Бензобак наполнен, но следом возникла новая проблема: транспорт перегревается. Из-под крышки капота клубится удушливая гарь. Конечно, ничего из попытки не вышло и вместо машины Мэрил сама сдвинулась, поскользнулась и упала наземь, нахватавшись песка в ботинки.
Она поднялась, отряхнулась. Заглянула внутрь внедорожника: приборка сходит с ума.
Чертов амортизатор!
Дело не только в нем, но это самое плачевное для Мэрил. Конечно, в продаже его хрен где найдешь, а если и найдешь, то цены задирают до потолка, если не выше. Хотя, казалось бы: даже нагружать живые агрегаты не нужно, возьми и переплавь металлолом, дай отдыху плантам, но нет. И не купить в Фернале — в городе, на обочине которого она откровенно встряла. Оставалось надеяться, что либо через бюро, либо в каком-нибудь крупном Декабре с явно бо́льшими поставками всякой всячины удастся хоть как-то обрадовать свою «ласточку». Мысль об этом грела. Суматоха больших городов Мэрил всегда нравилась чуть больше, чем уютный быт небольших поселений. Может быть, играли роль воспоминания, связанные с отчим домом и Июлем, когда совсем малышкой девчушка нервозно держала за руку отца, сурового, но доброго дядьку, чтобы не теряться в толпе и оставаться рядом с родным ориентиром. И все равно терялась: с детства у нее любовь сунуть нос, куда не надо, и изведать неизведанное. А потом получала ремнем под зад, наказания и домашний арест, чтобы неповадно было лезть к бандитам в Салуне с просьбами подержать в руках большую пушку, когда семья просто собиралась по-человечески сходить на рынок, который был вообще в другом направлении от бара и от сомнительных приключений. На что не без причины обижалась, а в последствии сепарировалась с помощью университета.
Теперь же ориентира особо и не было, и не кому было подбежать и взять ее за руку, чтобы уволочь в нужном направлении. Чертов амортизатор. Чертова железка на колесах. Чертова оторопь и потерянность.
Шлёп!
Мэрил хлопнула себя по щекам, что сразу налились красным румянцем и оставили отпечаток ладошек, когда почувствовала приближающиеся слезы. Никаких истерик, «все решаемо»: так говорила матушка до кончины, так говорил Роберто и так говорит она сама себе.
Повторяет вслух:
— Я все смогу, все решаемо, — и упрямо открывает капот, откуда дымится смог и капает масло. Бежит вынимать ключ зажигания, выключая работающий на износ генератор, а после семенит ножками к прицепу. Мэрил рыщет что-нибудь, что спасет ее в этой неприятной ситуации. Но нет. Ничто не спасает.
— Серьезно, — бурчит она вполголоса, глядя на внедорожник, как на врага рода человеческого. Но поиски не оставила, скидывая вещи на землю из свалки, образовавшейся за время путешествия с Человеком-Тайфуном. Веревки, огрызки проводов; кто-то закинул в прицеп фантики и бумажки; коробка с шурупами, болтами, винтиками и пустыми гильзами; спальные мешки и принадлежности для лагеря… что тут делает надувная секс-игрушка? Мэрил покраснела и, повертев смущающую находку с ценником, на котором было написано «Анжелина», засунула куклу обратно, а после, поняв, что здесь вообще-то нужна капитальная уборка, закатала рукава по плечи и залезла в прицеп с головой.
Огнетушитель нашелся в самом углу, накрытый курткой Роберто, рядом с которым также стоял серый, потертый походный рюкзак. Схватив первое, Мэрил подняла пыль, которая защекотала нос. Шустро выскочив из прицепа, она чихнула и почесала переносицу.
— Мамочка родная, — ворчит девушка, с кряхтением таща огнетушитель к открытому капоту авто, который к этому времени успешно разгорался. Практически пылал огнем: пару искр солнц зажгли маленький пожар. «Машина безнадежно мертва»: проносится в голове неутешительно, когда она выдергивает чеку и заливает механизм пеной.
Вернув на место огнетушитель, Мэрил закрывает капот и машину, ломано перекрещивает авто — как научил дурацкий могильщик, что приелось, — и, надеясь на отсутствие грабителей в округе, идет пешком в офис, волоча за собой сумку с самыми важными вещами и с наработками статьи.
* * *
«Бедный бернаделльский внедорожник, повидавший жизнь — бедная моя ласточка»: думает Мэрил, закуривая сигарету и смотря, как ранним утром следующего дня эвакуатор забирает машину.
На штрафстоянку, едрить всё за ногу.
— А вы сегодня не дремлете, господин, — немного нервно хмыкает журналистка, переводя взгляд на жандарма. Шериф в ответ осмотрел ее ленно, нерасторопно. Оценивающе. Этот амбал был в два раза больше Мэрил и девушке становилось некомфортно, но попытка повоевать за «ласточку» была важнее — первостепенной. Она почесала голову и махнула рукой в сторону внедорожника, который уже увозят на спец-площадку. Говорит, делая вторую попытку:
— На каких основаниях забирают тачку, прошу прощения?
Мэрил закусила язык: нахваталась, блин, выражений в дурацкой компании трех таких же дурацких мужчин.
— Милочка, на камерах видно, что она у вас
горела рядом с
бензоколонкой. Нарушение требований пожарной безопасности и санитарных правил, мадам, — из главы дорожного патруля так и сочится язвительность с пренебрежением.
Журналистка тяжело вздохнула и покачала головой.
— …какой штраф? — понуро сдалась она. Спорить было не о чем, но неожиданно появившаяся педантичность жандармерии удивляла: часто они молчат, когда начинается феерическая перестрелка, а тут… всего лишь угроза взрыва, подумаешь. Нашли проблему, чтобы вытрясти денег с наверняка добропорядочной гражданинки.
Мужчина протянул бумагу-квитанцию Мэрил, и у нее отвисла челюсть. Следом за шоком пришло ощущение дежавю, и она невесело засмеялась. Рука потянулась за пачкой сигарет, но Страйф одернула свой порыв.
— А тысяча баксов не слишком много за такое… нарушение, господин? Как ваша фамилия? — ей хотелось убедиться в догадке. Мэрил давно сделала себе мысленную пометку: узнать, что такое этот ваш «Николас Д Вульфвуд», что за лекарства он принимал и как он был связан с тем чокнутым братцем Вэша…
— Машину отдадут после полной выплаты штрафа. Шериф Генез, мадам, — мужчина развернулся на пятках, цокнул себе под нос и ушел к мотоциклу, где его дожидался коллега. Мэрил неловко побежала за ним, когда транспорт с ревом подорвался с места:
— Подождите, Генез!!! А какая стоян… — она не успела уточнить, где потом найти автомобиль: шериф уже уехал. Девушка яростным порывом бросила квитанцию на землю и втоптала каблуком в песок. — Да блять!
Выплеснув гнев, Мэрил перевела дыхание и подняла бумагу, отряхнула рукой от пыли и сунула в карман. И что ей говорить шефу? Стыд и безвыходность мазнула по груди, растеклась по всему телу. Журналистка шмыгнула носом, вызвала местное подобие дешевого такси в виде повозки, запряженной тома, и вернулась в здание «ТОО Бернаделли».
Но ее прощают за порчу имущества бюро и даже за то, что она вляпалась в штрафы, потому что те новости, что журналистка принесла с марш-броска от Дженеоры до Июля, — в особенности детали гибели столицы, — становятся хитом, золотой жилой. Они даже с поверхностным редактированием и без цензурирования взрывают все все топы.
Мэрил честно гордилась бы собой за повышение, не будь цена столь высока. Гордость за себя омрачается тяжелой, грузной скорбью.
Держа на руках вещи Роберто из прицепа: сменная одежда и коллекционный портсигар, которым он не пользовался, но хранил; наработки статей в виде множества исписанных блокнотов, тетрадей. Среди них была стопка нетронутых писем, скреплённых тоненькой бечёвкой. Из особо ценного же оказались охотничье ружье и неожиданное для Мэрил: магнитофон, отдельно проигрыватель и несколько поцарапанных пластинок — раритет.
Ей не нужны были эти вещи, от Роберто ей досталось более важное душе: коротенький дерринджер. Девушка не планировала быть как дракон и чахнуть над златом.
Мэрил набрала номер начальства, вращая в руке одно из писем. Адрес и имя отправителя были жирно перечеркнуты ручкой, ни слова не разобрать. Вскрывать и изучать содержимое казалось кощунством.
«
Слушаю»: раздается хрипло-рокочущее, раздражённое и спешащее вместо приветствия ровно спустя три гудка.
— Добрый вечер, шеф, мне нужен адрес… семьи Де Ниро. Хочется отдать его вещи его родне…
«
Отсюда недалеко, » — отвечает он, — «
Сейчас найду в архиве. Готовь, на чем записывать.»
— Спасибо, — тянет Мэрил, доставая рабочий блокнот и щёлкает ручкой. Другие слова сгорают на покусанных губах.
* * *
Журналистка выскакивает из внедорожника, обходит его и достает с переднего сидения скудно заполненную коробку. Осматривая дорожку и потертый указатель к населенному пункту, где разобрать можно лишь две буквы «А́…
р..», Мэрил пружинисто идет вперёд. Взгляд мазнул выше и от удивления девушка едва ли не выронила вещи.
Червь застыл в воздухе, глянец его панциря сверкает в предзакатных лучах. Множество омматидий поблескивают в склерах нехорошим огоньком, внимание их устремлено только на стремительно бледнеющую Мэрил Страйф. Они внемлют. Передают информацию разуму роя. Забытое междометие, заживо расцветшее вязким безмолвием на языке и в вибрирующих сткрекозьих крылышках.
Мэрил неловко машет рукой, приветствуя. Показывает пальцами «пис» и, нервно хихикая, убегает прочь.
Глаз Зази будто бы насмешливо следует по пятам, жужжа, но совсем вскоре глас червей, крутанувшись в воздухе, присоединяется к косяку тысяч сородичей в небе. Напуганная девушка точно остается в их памяти анахронизмом знаний — это тревожит журналистку.
От бега в коробке что-то опасливо звяк-звяк, и ей приходится шалью опустить на себя напускное спокойствие — хотя бы в движениях тела. В ушах писк иной частоты, специально для Мэрил, — окрик стаи червей, — то она как бы слышит обещание, что Зази еще вернется. Каждая встреча с
Ними, такими солнцекрылыми, напоминает, что из «малого» на этой планете — наибольшая малость —
мы.
Журналистка перехватывает груз удобнее и подходит к жилому району с едва подкашивающимися ногами. На ровных, крашенных в ярко-бирюзовый досках забора виднеется рисунок подсолнуха с подписью «Улица Цветочная». Вот оно! Участок первый, второй, третий… Девятый дом.
Каменистый тротуар плавно исчез, но казалось, что протоптанная дорожка выглажена настолько, что каждая песчинка к песчинке прилегает идеальным пазлом. Не будь так жарко, захотелось бы снять обувь и пройтись по желтой пыли, почувствовать фактуру босыми ногами.
Мэрил осматривает калитку на наличие звонка и, не найдя, мягко толкает ее вовнутрь. Дверца забора поддается и с мягким скрипом пропускает журналистку ближе к накренённому слегка вбок трехэтажному дому. На участке был бардак: около времянки нагромоздились контейнеры и баки, инструменты для починки дома и вспахивания благословенной земли, лопаты, грабли и мотыги всех мастей. Где-то с обратной стороны дома визжит тонкий детский голосок.
Она приподнимает ногу вверх, помещая на нее часть веса коробки, упирая уголком в коленку, и освободившейся на миг рукой громко стучит во внешне тяжёлую дверь, что своим видом подкидывает ассоциации с строго охраняемыми станционными. Метал отдает антрацитово-голубым. Это красиво и смотрится на удивление дорого, не вяжется с остальной атмосферой явно деревенского домишки в явно довольно нищем районе. Девушка застыла с рукой на отливающей алебастром ручке.
Дверь резко и уверенно распахивается, снося ничего не подозревающую журналистку с ног!
— Ой, мама! — мрявкает она, хватаясь крепче за коробку двумя руками, спасая от свободного полета хотя бы ее, и падает на спину. Почти сразу ношу выхватывают и отставляют в сторону, а после берут Мэрил за запястье и рывком поднимают на ноги.
— Прошу прощения, мисс! — сокрушительно раскаиваясь, высокая дама кланяется перед ней едва ли не на идеальные девяносто градусов. Одета она была в чрезмерно короткие шорты с нашитыми розовыми нитками мелкими сердечками и в серую, растянутую майку, замаранную в районе декольте чем-то кислотно зелёным. — Я не «мама», я Милли, средняя Томпсоновская дочь, — зачем-то уточняет она.
— Эм… Все в порядке, не нужно так, — переживает Мэрил, переминаясь с ноги на ногу и размахивая ручками. Милли только после ответа выпрямилась.
— Не ушиблись?! — теперь же прекрасная шатенка беспокойно бегает вокруг журналистки. Она по-свойски стала отряхивать ее плащ, и Мэрил отпрянула ближе к стене дома, отвечая:
— Да н…
—
Точно не ушиблись?! У вас пола порвалась, заходите в дом!
Милли взяла коробку, закинула ее на плечо, придерживаясь одной рукой, а второй толкнула Мэрил в помещение. Поставив вещи в угол коридора и закрыв дверь, она сняла с журналистки верхнюю одежду столь быстро и деликатно, что она и опомниться не успела. Осознав, что, вообще-то, что-то происходит явно не по ее внутреннему плану, Мэрил прочистила горло.
— Вы родственница Роберто Де Ниро? У меня… плохая новость о его кончине. Я… мгм. Его коллега и тоже скорблю, передаю сочувствие… — запланированные слова путались в мешанину, как часто бывало с журналисткой в ее первые дни стажировки.
Незнакомка понуро покачала головой и задушено-сипло вдохнула воздух. Милли села на тумбочку и вытянула длинные ноги, слушая дальше. Мэрил стало неуютно и стыдно, а также жаль ее, такую грустную... Она положила руку на чужое плечо и мягко сжала, чувствуя пальцами даже таким легким контактом через ткань мышцы.
— В служебной машине остались его вещи. Тут есть Шарла Томпсон?
— Шарла моя мать, — она закивала головой, — ее дома сейчас нет… а вы? С кем имею честь?
— Мэрил. Мэрил Страйф.
Милли поднялась и снова глубоко поклонилась.
— Приятно познакомиться, госпожа.
— Просто «Мэрил»!
— Мисс…
Перебивая, в глубине дома кричит громогласный мужской тон: «Милли, помоги с малым!». Девушка, прося остаться Мэрил хотя бы на ужин или даже на ночь, — в благодарность, да и поздно, вообще-то, чтобы гулять даме одной-одинёхоньке в этом районе, — уходит в спальную детскую комнату.
— Золотко, — отчего-то тяжелым тоном говорит она, переворачивая розового и пухлого ребенка. Милли обрядила младшенького, младенец ее тетушки, и положила в резную колыбельку-качалку, стоявшую рядом на закругленных полозьях. Смотрит одновременно и с восторгом перед молодой жизнью, и сочувствующе-грустно.
Страйф затащили на кухню.
Мэрил неловко, но отказать не может — это некультурно. Вместе с отцом Милли, — Эдуардом Томпсоном, — она сидит за длинным столом в гостиной и дожидается, пока девушка накроет и поухаживает за ними. Попытки помочь пресекались строгим:
— Вы — гостья!
Журналистка глядит в распахнутое настежь окно, улыбается собирающейся линьке полного червей неба, кольцо горизонта заполняла тусклое сияние танцующего роя. Сияние это падало на вымощенный бревнами пол. Плыло облако пара со стороны кухни, прогревая и так душное помещение, разнося запахи еды.
О стену гостиной, рядом с длинной софой, опирается большой станган, словно напоминание о том, где они живут. Мэрил повернула голову, когда перед ней почти на угол стола поставили миску. В центр стола — чайник.
— Спасибо, — смущенно пробормотала она, живот ее шумно заурчал.
— Приятного аппетита, — Милли уселась рядом с Мэрил и перегляделась со своим отцом. Томпсоны сложили руки в молитвенном жесте на долгие секунды. Журналистка была почти без движения, плечи поникли, и она со скрипом задумчиво провела вилкой по дну тарелки.
Да окружат тебя лилиями венчанные сонмы исповедников веры, и хоры ликующих дев да возрадуются тебе: желает ядовито вмешаться в акт молитвы незваная, но тепло принятая гостья, но Мэрил не хочется оскорбить память о Де Ниро.
Овощи в тарелке были
незаконно свежими. Переговоры между членами семьи Роберто —
незаконно гостеприимны. Гостиная пропахла молоком и надушена мускусом, запахом воска.
— Спасибо, — говорит Эдуард, обращаясь к Мэрил, — Шерил похоронит Роберто правильно. Вещи его, то бишь.
Мэрил глотает зависть вместе с теплым жаревом, оставляя скорбные думы. Она потянулась к чайнику и налила себе напиток. Какой же он был темный в белом фарфоре кружки! Точно бензиновая лужа. И на запах — странный.
— Всегда пожалуйста. Это же нормальное, человеческое дело, — смущенно отмахнулась девушка. Милли подала ей сахар. Понюхав и глотнув на пробу напиток, она закашлялась и добавила в него сразу четыре кубика. — Хороший у вас чай… крепкий.
— С благословенных земель, — кичился мужчина.
Чай также оказался
незаконно вкусным, как бы он не выглядел. Он словно является чем-то большим, чем рудимент — Атавизм, а нахождение в этом месте кажется слишком правильным. Человечный дом для планеты-не-для-людей. Странные мысли кутали Мэрил, как пелена, и на лице расплылась благодарная улыбка. Но внутри журналистка недоверчиво надеялась, что в напиток и еду не подмешали что-нибудь ужасное, но все равно… Пьет. И с языка срывается простое, будничное:
— А каким был Роберто?
Милли отвечает:
— Нелюдимым.
Эдуард сплевывает в салфетку:
— Алкаш и прохиндяй.
— Прохиндей, — поправляет по наитию Мэрил, хихикая и закусывая. Не дожевав, соглашается с набитым ртом: — Да, он был таким.
«Хороший человек».
— Постоянно письма писал! Он ценит родственников… правда-правда! Не семьянин, конечно, но все же не бездушный. Зря вы так! — не соглашается Милли, ворча ласковым тоном, ложка в ее руке возмущенно описывает круги. Шум и крики детворы, доносящиеся с открытого окна, заполнили гостиную вместе с звучным чавканьем и отрыжкой томпсоновского отца. Журналистка постаралась не скривиться — на это потратилась вся сила воли.
— Он мне так и не вернул долг в триста пенни, — шмыгает носом мужчина, наигранно протирая сложенной вдвое салфеткой уголок глаза.
— Ох, знакомо! Семпай прожёг обивку сидения, а платила я, — подхватывает Мэрил.
* * *
После ужина Мэрил тепло распрощалась с Томпсонами. Пожала руку Эдуарду, рассказала о содержимом коробки. Дверцу и калитку пошла закрывать Милли, выходя в тапочках с половником под мышкой на участок. Журналистка шла позади, пока высокая девушка придерживала для нее воротца. Взгляд ее неизменно останавливался и сосредоточивал внимание на маленькой, но заметной дырке на левой ягодице ее шорт… или трусов мужского кроя.
Мэрил прочистила горло. Ее уши покалывало, они покраснели. Девушка старательно смотрела в глаза Милли, но лучше не стало: уверенность испарялась, как ртуть тяжелой сорбцией, и разгоняла смущение по венам.
— Спасибо за ужин, — говорит она задушенным голосом, — рада была провести в вами этот вечер…
— Взаимно! — Милли счастливо улыбнулась и вдруг поддалась вперед, отпустила калитку и крепко-крепко обняла Мэрил. Затвор с шумным «хлоп!» закрылся. — Обязательно приходите к нам еще, мисс Страйф.
Журналистка отпрянула и почесала свою макушку. Она ответила:
— …если звезды сойдутся.
