Темные души

Урашики сидел в кромешной темноте, обволакивающей его своим густым холодным нутром. Ему казалось, он погружается в черные воды, на самое дно бездны, откуда, из тьмы, к нему тянутся скользкие щупальца неведомого жуткого чудовища, готового сожрать его. Вокруг ничего не видно, даже собственных вытянутых рук, лишь черная-черная бездна с незримыми монстрами, чей мерзкий шепот сверлит голову, причиняя саднящую боль. -И кто же у нас тут такой жалкий, сидит, безутешно рыдает? -Кто здесь? – устало шепчет священник, поднимая воспаленные глаза. Ответом ему раздается очередной противный смешок. «Как темно. Безнадежно. Брат? Это ты?» Сквозь непроглядный мрак начал просвечиваться прозрачный силуэт, постепенно обрастая деталями. -Какое же ты ничтожество, – в голосе не было явной злобы, лишь веселая насмешка, и темноту прорезала кривая улыбка, сверкающая белыми зубами. -Кто...ты? – вздрогнул Урашики, вжавшись в стену. Силуэт полностью проявился, и молодой священник с ужасом уставился в безумные глаза своему двойнику. Тот медленно подошел к нему и присел на корточки, на уровне лица Урашики. Тонкая шея изогнулась к плечу, лицо еще сильнее исказилось в издевательской улыбке, один глаз прищурился на манер его брата, но слишком гротескно и неестественно. -Я – это ты, дурачок, – голос альтер-эго был чем-то средним между горловым и носовым, и совсем не походил на нежный хрустальный тембр священника; он поднял палец и неприятно ткнул Урашики в переносицу, – то, что таится в этой чудной, доброй, бесполезной головке. Тот грубо отбил протянутую руку от своего лица. -Боже, боже, – издевалось существо, – зубки показываешь? А я думал, из нас двоих яйца есть лишь у меня. -Что ты такое? Зачем пришел? – сглотнул подступившую горечь священник. -Пора бы тебе отдохнуть, божий служитель, – с лживой лаской проворковало существо, – выпусти меня, и они ответят за все. За тебя, за нашего брата, за...нашу любовь. -Любовь? – тихо прошептал Урашики, – Момо...Как же Момо? -Доверься мне, – зловещий скрипучий смех отразился от тьмы, – я тебе не враг. Священник почувствовал, как мрак окутывает его, принимает в густые горькие объятия, чувствуя, как дрема затягивает его сознание, но в последний момент отпрянул. -Нет, рано. -Что? – обозлился голос. -У меня осталось еще кое-что, что я не дам тебе испортить. А с остальными...делай что хочешь. *** -Святой Отец, – услышал Даншики сладкий зовущий голос среди деревьев густого леса. -Урашики? Это ты? – строго спросил он. Ответом ему был пошлый смешок. -Играть со мной в игры вздумал, нечестивое отродье, – хищная улыбка растянулась на лице настоятеля, – твой братец сдох, так что защитить тебя больше некому. Выходи и прими положенное тебе наказание. Он активировал бъякуган, но в ужасе вжался в толстый ствол векового дерева: сквозь лес пробивалась злющая темно-фиолетовая чакра, а до слуха Отца-настоятеля донеслось красивое, но жуткое, словно потустороннее, пение неупокоенной мертвой души. Ноги затряслись, и огромная туша грузно осела на землю. Пение ледяными шипами проникало в грудь, под кожу, его осколки разносились с кровотоком, заставляя сердце замирать в ожидании чего-то по-настоящему страшного. Наконец, из-за деревьев, словно призрак, выплыла хрупкая фигурка Урашики, облаченная в белую длинную мантию. Он плавно парил в нескольких сантиметрах над землей, фальшиво ласково и блаженно смотря на наставника, от чего дрожь в огромной туше усилилась, и Даншики еще крепче вжался в дерево, будто пытаясь слиться с ним. Прекрасное ангельское лицо священника и его мягкая улыбка сильно контрастировали с мертвыми, затуманенными глазами. Подлетев к настоятелю вплотную, он пугающе медленно опустился рядом с ним и нежно двумя пальцами поднял его за подбородок, заставляя смотреть на себя. Он буравил настоятеля изучающим неподвижным взглядом. -Нет, – пальцы наконец разжали подбородок, – не ты. И ты не знаешь, кто. -Святой Шибай, – шептал, словно в помешательстве Даншики, – не ты ли явил свой божественный лик в этом юноше? -Даншики Ооцуцуки, – голос священника был до жесткости мягок, –Я, представитель главной ветви, сын старшей семьи, Урашики Ооцуцуки, приказываю отдать мне свою силу. С этими словами священник распрямился и простер к наставнику обе руки, и Даншики почувствовал, как его тело сжимается в одну точку, а сознание, окутанное страхом и преклонением перед новым господином, которого он признал в ту же секунду, начало погружаться в небытие. -Вы – мой бог, – раздались последние слова, – отдаю вам свою жизнь без сомнений и сожалений. В ладонях священника образовался огромный жирный кровоточащий фрукт, пульсирующий от избытка чакры. Понимая, что пути назад нет, он запрокинул голову, осматривая далекие мерцающие звезды, мерно, по-родительски убаюкивающие клокочущее внутри чувство страха и возбуждения. Тихий ветер гулял в зеленых кронах деревьев, яркий спутник полным диском холодно и безучастно висел на небе, кроме шелеста листвы – ни звука. Даже сердце священника будто замерло, готовое остановиться навсегда, чтобы выпустить изнутри жестокое чудовище. Кровь и сок чакрового плода потекли по пальцам, привлекая к себе внимание, и Урашики, сделав глубокий вдох, вонзил зубы в теплую плоть, что еще несколько минут назад было Отцом-настоятелем. Рот тотчас заполнился железным соленым вкусом, чакра вместе с соками чужой жизни потекли в глотку, горячо спускаясь по пищеводу, заполоняя собой все существо Ооцуцуки. Вдруг тело скрутило дикой болью, словно все кости разом сломались, жилы растягивались, рвались, внутренности, по ощущениям, перемололо в месиво. Урашики упал на колени, схватившись за грудь и попытался сделать вдох, но ребра не хотели расправляться, сжимая, как в тисках легкие. В голове молниеносно, как в бреду, мелькали обрывки образов, чувств, фраз. «Смотри, Ура-чан, это удочка. Пошли, пока отец не видит, рыбу ловить в святом озере…» «Святой Шибай вознесся над нами, отбросив грешную плоть...» «Урашики, ты когда-нибудь научишься стоять за себя?» «Грешное отродье...» «Брат...брат...брат...» Журавль умер. Но он защищался. Даже при смерти. Вон птицы полетели, крылья расправили. И он полетел. Освободился и полетел. Смотри...смотри, какие крылья…Прекрасное существо. И шипит жутковато. Красная чакровая удочка. Ухмылка брата. «Эй, Ура-чан...» «Рожей я не вышел для такой красотки...» -А-а-а-а-а! – взревел не своим голосом Урашики, пронзив лесную тишину криком, полным нечеловеческой боли и безумия. «Чакра...» «Мы должны поглощать чакру, как это делал Бог наш Шибай...» «Чакра...» «Чакра...» «Чакра...» Он схватился руками за голову, чувствуя, как рога трансформируются в нечто иное, большое, мягкое, по ощущениям, как перья птицы. Лобная кость треснула, образуя по центру глазницу третьего глаза. Стопы удлинились, пальцы скрючило и вывернуло на манер лапы, на руках отросли длинные когти. «Когда-нибудь я превращусь в уродливое чудовище. Это будет мой конец...» «Любовь моя...» «Урашики, только живи...» Наконец, боль начала отступать, оставляя после себя горечь и пустоту. Хотелось выть, плакать, рвать и метать. Священник распластался на траве, пытаясь отдышаться от пытки трансформации, но вместо плача, он дико расхохотался, откашливая заполонившую рот слюну. Язык царапали непривычно отросшие клыки. Вдруг чувство странного экстаза захватило его также внезапно, как боль. Это было не похоже на оргазм, или что-то в этом роде. Оно было совсем новое, и приятное, и омерзительное одновременно. Он встал на четвереньки и вытянулся сначала дикой кошкой, растягивая затекшие мышцы, затем, пригнулся, сложил лопатки, встав в позу броска, оттолкнулся и взлетел на ветку дерева. Три золотых глаза осветили лесную тьму, клыки обнажились в зловещем оскале, рваная мантия развевалась при дуновениях ветра. Журавль на охоте. *** То, что Мизушики – трус, прячущий истинную личину под маской жестокости, Урашики догадывался всегда. Он нашел его вдалеке от лагеря, тщетно пытавшегося спрятаться сразу после смерти Усашики. Единственное, на что был способен этот слабак – трепаться, да петушиться перед публикой, но, почуяв опасность, старался держаться как можно дальше. Гибель Усашики не вдохновила его, а напротив, выбила из равновесия окончательно, потому что Мизушики прекрасно осознавал: он первый в списке подозреваемых. Когда же перед ним, не смотря на все попытки скрыться, предстала разъяренная гарпия, в которой он с трудом узнал своего младшего робкого беззащитного господина, слуга чуть не лишился рассудка. -Тише, тише, – насмешливо шикнул на него Урашики, – не стоит поднимать столько шума. -Ура-Урашики-сама, – подвывал загнанный в угол Ооцуцуки, – клянусь! Это был не я! Я бы...я бы никогда в жизни не осмелился поднять на Усашики-сама руку. Прошу вас, пощадите! -Успокойся, Мизушики, – когтистые пальцы вцепились в короткие волосы и задрали искаженное гримасой ужаса лицо наверх, – я тебе верю. В белесых глазах слуги сверкнул лучик надежды. -Такое тупое ничтожество, как ты, кроме как молоть языком, больше ни на что не способно, – прошипел Урашики. Мизушики, как завороженный наблюдал за тремя глазами на преображенном черно-белом лице, за размашистыми крыльями, произрастающими из головы господина, смотрел и ужасался чудовищной трансформации, тому, как злая и чрезвычайно мощная чакра потоками обволакивала тело господина. -Я даю тебе шанс быть мне полезным, – снисходительно улыбнулся священник, – ты расскажешь мне все, что знаешь о смерти моего брата. И тогда я тебя пощажу. -Мой господин, клянусь, я ничего не видел! Я убежал сразу после...после… На этом Мизушики затрясся еще сильнее, обхватил голову руками и заорал. -После того, как ты распустил слух обо мне и принце Момошики, – закончил за него Урашики. -Простите меня, господин! Пожалуйста, не убивайте! Я ничего не сделал! Признаюсь, я был глупцом, я был сволочью! Но я не заслуживаю смерти! -Прекрати орать, – глаза священника угрожающе сузились, – я не убью тебя. Скажи, у тебя есть пилюли чакры? -Нет, господин, с собой не осталось! – скулил Мизушики, в ужасе перебирая в голове, к чему этот вопрос. -Вот и славно, – как-то странно и весело улыбнулся Урашики. На минуту воцарилась абсолютная, гробовая тишина. Слуга неотрывно смотрел на улыбающегося господина, мелко потрясываясь, когда вдруг тот резко схватил его за шею и, просунув пальцы в открытый рот, подцепил острым когтем язык и одним быстрым движением вырвал его. Мизушики повалился на траву, катаясь и хватаясь за окровавленное лицо, издавая булькающие звуки. Урашики стряхнул с пальца мясистый кусок и брезгливо бросил рядом с дергающимся в конвульсиях слугой. -Перевернись на живот, – уже беззлобно посоветовал он, уходя– а то захлебнешься кровью. *** -О, ты здесь, – обратился Урашики к слуге, стоящем над телом брата в скорбном молчании, – скучаешь по нему? -Усашики-сама был для меня всем, – тихо ответил тот, не отрывая взгляда от поверженного господина. -Хех, – горько усмехнулся священник, – для меня тоже. Пусть мы иногда ссорились, он иногда обидно задевал меня, я реагировал слишком остро. Пламя свечей тускло освещало комнату покойного, отбрасывая слабую тень на посеревшее лицо. -Знаешь, – продолжил Урашики, – ведь все те обидные вещи, которые он говорил мне, были его своеобразной заботой. Видимо, по-другому он не умел. Забавно, что вообще кто-то, типа него, способен на искренние чувства и заботу. -Вы не правы, господин, – возразил слуга, – Усашики-сама был способен на очень многое. Его личность слишком многогранна, даже мы с вами его до конца не знали. Глубина его личности гораздо больше, чем он хотел казаться. Урашики слабо улыбнулся. -Ты был так предан ему. Тебе он доверял больше, чем кому-либо. Наверное, даже больше чем мне. Губы на красивом правильном лице скривились, будто глотая плач. -Скажи мне, Акашики. Белесые глаза покорно и безропотно поднялись на трехглазую черно-белую гарпию. -Я даже не буду спрашивать, за что ты его убил. Меня интересует только: как? Горькая ухмылка была ему ответом. -Как? – повторил вопрос Урашики, указывая взглядом на огромную дыру в груди старшего, – настолько сильный воин, как мой брат, мог проиграть…тебе? На чем ты его подловил? -Такое бывает, – безропотно ответил Акашики, – когда в твоем сердце зарождается слабость. -Ммм? -Слабостью Усашики-сама оказалось, как бы смешно или грустно это ни звучало, – человеческая девчонка. Мне не надо было нападать на него, чтобы убить. Достаточно было нанести удар ей, чтобы ваш брат закрыл ее своей спиной. Внутри священника все заклокотало от злости, не только на слугу, но и на брата. На кого он променял свой народ? На кого он променял свою невесту? И, главное, на кого он променял своего единственного брата. Яростная чакра снова заструилась темными потоками вокруг его тела, но ему пришлось огромным усилием взять себя в руки. Он оскалился в ехидной улыбке. -Хочешь сказать, мой брат влюбился в человека? Ты в своем уме? -Нет, он ей напрямую сказал, что любит свою невесту. -Какого хрена ты мне мозги пудришь? – начал закипать Урашики, – Любил невесту, но жизнь отдал за человека? С чего бы ему это делать? Акашики пожал плечами: - Да мне плевать, кого он и как любил.– его голос был ужасающе спокоен, – Как невесту, или как друга. Все эти чувства – лишь проклятая ересь, препятствующая нашей миссии. Уж вам ли не знать? Урашики пропустил ехидность мимо ушей. -Он вступил в контакт с местной жительницей и проникся к ней чувствами. Не важно какими: любовными, дружескими. Все это поставило под угрозу наш план, а так же славу вашего семейства. А после грязных слухов о вашей с принцем связи, боюсь, этот позор был бы последней каплей. Я оказал нам всем огромную услугу. Устранил предателя до раскрытия его мятежного плана по спасению этой планеты, или даже одного существа с нее, оставив его безупречную репутацию образцового Ооцуцуки. Это самое большее, что я мог сделать для своего господина, который был мне дороже, чем собственная жизнь. Тон Акашики говорил о том, что тот был свято уверен в своей правоте. Его голос не дрогнул ни на секунду, а в глазах была настолько непоколебимая, твердая решительность, что Урашики снова проникся к нему чувством уважения. Однако, это не означало прощения. -Ты же не сам действовал? – предположил священник, – кто стоит во главе этого убийства? -Принцесса Макия, – не стал выкручиваться слуга, – мне пришлось рассказать ей о его преступной связи. Врать не буду, некоторые факты мне пришлось утаить, дабы это не повлияло на ее решение. «Дурочка ты, Макия», – с сожалением подумал Урашики. -Ясно, – он глубоко вздохнул, – Акашики. Не смотря ни на что, я благодарен тебе за честность. Я все сделаю быстро. Тот слабо кивнул, обозначив полную готовность. Один удар в сердечную тенкецу, и в глазах молодого слуги словно погасили свет. Он сделал шаг вперед и тяжело упал плашмя прямо у смертного одра своего господина. Голубые волосы рассыпались на утонченное лицо, из уголка рта протянулась тонкая струйка крови. -Пожалуй, стоит нанести еще один визит, – задумчиво проговорил Урашики, покидая жилище. *** Диана зябко куталась в старенькое одеяло, грея ладони о чашку с горячим чаем, который она успела щедро сдобрить слезами. Перед глазами все стояла картина, как пришелец, которого она успела полюбить, возненавидеть и снова полюбить, отталкивает ее, и нечто, что ее глаз не успел заметить, пробивает ему грудь насквозь, оставляя огромную дыру. И его последний хрип: беги, дуреха! И она бежала, не чувствуя ног, однако почему-то никто за ней не гнался. Неужели, тогда пришли не за ней, а за ним? Зачем? Она не успела рассмотреть нападающего, все длилось считаные секунды, но понимала, что существу, убившему ее друга, явно не составит труда ее догнать. Ей стало по-настоящему горько. Она больше не увидит его, не поговорит с ним, не обнимет. Пусть он и любил другую, Диана привязалась к нему, словно они были знакомы всю жизнь. А еще, ему подобные создания хотят убить ее планету, высосать из нее жизнь до последней капли.И защитить теперь некому. Вдруг по ее коже пробежал холодок, карие глаза в ужасе распахнулись, а руки отпустили кружку, от чего она громко брякнулась об пол и разлетелась на осколки. На стене развернулась тень двух огромных крыльев. -Шшшш, не надо шуметь, – прозвучал незнакомый голос, с нотками фальшивой ласки. Она медленно перевела взгляд на ночного гостя, и в ужасе зажала рот ладонью, чтобы подавить рвущийся крик. Человекоподобная гарпия с черно-белой кожей и тремя золотыми глазами смотрела на нее, ухмыляясь острыми белыми клыками. -Господи, помоги, – зашевелила губами Диана, очерчивая пальцами на себе странный знак, чем-то напоминающий крест, - Отче наш… Урашики тихо, иронично засмеялся и вдруг запел: Cum dederit dilectis suis somnum Cum dederit dilectis suis somnum От этого контратенора у Дианы побежали мурашки. Он пел кантату Nisi Dominus настолько красиво и чисто, но в то же время жутко, будто с ледяной издевкой. -Откуда ты знаешь это? – пытаясь взять над собой обладание, спросила девушка. -Тот, кого любит Господь, может спать, не заботясь о завтрашнем дне. – перевел он, – Я священник. Во всяком случае, был им. Так что имел любопытство узнать о ваших песнопениях, послушав как их исполняют мои «коллеги» в этом мире. -Так ты Урашики? – подскочила Диана, недоверчиво осматривая его, – невероятно. Усашики описывал тебя совсем по-другому. Не так я тебя представляла. -Да, – оскалился гость, – как женоподобное ничтожество, вечно мямлящее что-то невразумительное и боящееся поднять глаза. Так? -Нет, – она укоризненно покачала головой, – как любимого брата, за которого он готов отдать жизнь. Урашики кое-как сдержал порыв размазать человеческое существо по деревянному полу. -Тогда как так получилось – шипела гарпия, – что отдал он ее за тебя? За тебя, ничтожная смертная! Как получилось, что старший сын лорда Дариошики, главы одного из верховных родов, презрел выбранную ему самим Императором невесту? Ради тебя? И был готов пойти против своего же народа? Теперь настал черед Дианы иронично ухмыляться. -Да не презрел он ее. Он ее любил. -Что? Тогда какого черта? -Не знаю, – пожала плечами Диана, – возможно, в последний момент что-то дрогнуло? Может, осознал что-то крайне важное? И ценность жизни? -Усашики? Осознал ценность жизни? – горько поджал губы Урашики, – не смеши меня, человек. Похоже, девица ни при чем. Чувствуя, как чакра начала стабилизироваться и постепенно утекать, он устало прижался к стене, скрестив руки. Уловив перемену в его настроении, Диана набралась смелости и подошла к нему ближе. Золотые глаза печально и пусто встретили ее. Девушка отметила про себя, как странно и чудно произрастают крылья из его головы, предположительно там, где должны были быть рога. Действительно, как ангел. Ангел печали, ангел мести, ангел смерти. -Тебе больно? – она участливо положила ладонь поверх скрещенных рук. По ее щекам снова потекли слезы, и Урашики на миг показалось, что она разделяет с ним его страдания. Но пути назад уже нет. Стоит преображению сойти, и завтра он проснется не тем, кем был раньше. Чудовище, что живет в нем, побеждает, и он не намерен больше ему сопротивляться. -Это уже не имеет значения. – он подцепил когтистым пальцем с ее щеки мутную капельку, наблюдая, как она побежала вниз по фалангам, тыльной стороне ладони, затекая под широкие рукава рваной туники. -Он так тебя любил, – плакала Диана, – хотела бы я иметь такого брата. Сердце Урашики пропустило несколько ударов. И снова…обида, злость. -Скорее всего, тебя оставили в живых, чтобы ты лицезрела смерть своей планеты. – предположил он, – А он хотел тебя избавить от этой участи. Что ж, я исполню его последнее желание. Да и ты мне нужна. -Нужна? – удивилась девушка, – зачем? -Он хотел, чтобы мы с тобой жили, – снова иронично ухмыльнулся Урашики, – а я вижу только один способ, как это можно воплотить. Внезапно позади Дианы раздался рвущий звук, и гарпия, схватив ее за руку, нырнула в него вместе с ней. Девчонка внезапно почувствовала резкий укол в ладонь. Выпрыгнули они в темном пустынном мире, и Урашики аккуратно опустил ее на холодный песок. -Посиди пока здесь, – сказал он и уже повернулся, дабы вернуться обратно, когда она закричала. -Стой! -Мм? -Как же я здесь буду? – в ужасе тряслась она, – я же умру здесь без еды и воды. Ответом ей был клыкастый оскал: -Не успеешь. Я не дам тебе умереть. Вдруг Диана почувствовала странную тяжесть и слабость в ногах. Она тяжело рухнула на песок, сворачиваясь в клубок, затуманенными глазами наблюдая, как монстроподобная фигура скрывается в черном измерении. Последнее, что она увидела – странный треугольник на ладони, за которую Урашики ее схватил.