Пой мне ещё.

Голос дрожит. Хлопнула дверь — это ветер. Держась за края, До размеров Вселенной Сужая зрачки. На рубеже этих сумрачных тысячелетий, По горло в воде На дрейфующей льдине ждут рыбаки. Холодные подъездные ступени тихо разделяли тревожное ощущение, витающее в воздухе. Едкое, гадкое. Дима смотрит перед собой, прожигая глазами стену. Его сердце сдавливают неясные, незнакомые чувства. Он переводит взгляд на парня, сидящего рядом. Кажется, ещё совсем школьник. В этом взгляде мальчик видит суровость, но старается смотреть так же, назло выдерживая взгляд, стараясь буравить им. Диму это не смешит — ни капли. Он расслабляется, и мальчик отворачивается, хмуро глядя на ступеньки ниже. Днепровский смотрит с хорошо скрываемой жалостью. Он словно видит в двенадцатилетнем соседе запуганного зверька, что на любое действие готов грызться, рычать и лаять. Что чувствуя угрозу, старается напасть первым, успеть, чтобы ему не делали больно. Его нелепая чёлка и странные глаза. Взгляд полный недоверия, подозрения. Всё заставляло насторожиться, напрячься, и мальчик, словно чувствуя это, немного отодвинулся. Дима не смог сдержать колкости. —Опять грызутся? - мальчик глянул на него, не поворачивая головы. —Сколько можно у меня за стенкой собачиться? —А я тут причём? - он говорил сдерженно, но Дима всеми частицами тела чувствовал его гнетущее раздражение, сочившееся из пауз, разделяющих его слова. Он хмыкнул, опуская голову. Рыжие волосы осторожно упали на лицо. —Мне прям в кайф здесь сидеть. - Дима уже ненавидел себя за то, что начал это. —Ты тоже у меня за стенкой брынчишь постоянно. Слушать противно. - будто за ударом удар он не переставал нападать, защищаясь. —Эй, полегче. - одёрнул, и мальчик, словно по команде, замолчал, чаще моргая. Дима чувствовал его страх, пришедший на замену дерзости. —Я просто спросил. Разве ты сам не ждёшь этого? - сосед, будто пристыженный, отвернулся, но всё же нахмурился. —Ладно, прости, - бросил мальчик, словно выплевывая. —Хочу. - Дима вскинул брови, но лица не изменил, продолжая прожигать того взглядом, удивляясь, что мальчик неуверенно пошёл навстречу. —И что с того? - грубо, словно он всё это время жевал грязь и не зная, куда её девать, начал плеваться ей, не подпуская никого к себе. —Ничего, - Дима пожал плечами. —И не груби взрослым. - он лишь повернул голову, раздражённо поднимая верхнюю губу. —В детдоме с тобой никто сюсюкаться не будет. За твоё поведение и выпороть могут. - Дима не смотрел на него принципиально, но точно знал что увидит на том лице. Животный страх. Яростный, с которым мальчик совершенно не знал что делать. Он не старался защититься, понимая, что не сможет. —Что ты несёшь? —Звать то как хоть? —Что ты имел ввиду? - он не отступал, панически бегая серыми глазами по уставшему лицу. —Зовут как? - строже, тяжелей. И мальчик поджал губы. —Женя. —Так вот, Женя, - он повернул к нему не только голову, но и корпус, опираясь ногой на ступень ниже. —Правда не знаешь? Весь дом понимает куда тебе дорога с такой семьёй. - он сбавил тон, говорил тише, боясь спугнуть. —Нет, - он качнул головой, уверенно глядя, снова готовый напасть. Оскалить зубы и грубить. Дима только тяжело выдохнул. Зачем он вообще сюда вышел? Связываться с детьми из проблемных семей — связываться с проблемой. Замер. В груди что-то кольнуло и он повернулся на мальчика. Ещё не рослого, но с такими умными глазами. Конечно, он прекрасно всё понимал. Но Дима смотрел на этого Женю так, словно это он сказал ему всё то, о чем Днепровский же и подумал. Женя хотел что-то сказать, но замолчал, как-то расстроенно отведя глаза. Не успел Дима ничего сказать, как дверь на лестничной клетке открылась, и Женя вскочил, быстро поправив одежду, но обернувшись расслабился. И Дима улыбнулся, увидев, что эта дверь его. На пороге стоял Родя, пропуская тёплый свет коридора в холод подъезда. Он замер, немного растерянно глядя на них, переводя взгляд на одного Женю. —Привет, - нежно, ласково, но мальчик не грубил в ответ, а только смотрел. Без злобы и обиды. Словно в Родионе было что-то особенное. И Дима знал, что правда было. Он добрый и им выглядел. Он любил детей и природу, да и у самого есть сестричка Таня, что не старше этого Жени. Но потом посмотрел на Днепровского. Немного взволнованно. —Мить, - старался тихо, но эхо подъезда не давало никаким секретам скрыться. —Вы сейчас себе что-нибудь отстудите. Поговорите в доме? - Женя смотрел то на него, то на Диму, и тот уже думал, что сейчас начнётся шоу и мальчик начнёт ругаться. Ведь ему не нужны няньки! Не нужно, чтобы кто-то волновался! Чтобы выходил поговорить специально! Но, на Димино удивление, лишь спросил. —Митя? - хитро, с издевкой. И Родя метнул взгляд на Диму, как бы спрашивая: не испортил ли? Тот лишь махнул рукой, другой проходя другой по волосам. Днепровский перевёл взгляд на мальчика, когда тот с мелкой, но первой, увиденной им улыбкой, сказал. —Ну, пойдём поговорим, Митя. Чаем угостите? - Родя пропустил их в квартиру, улыбчиво кивая.

***

Дима прикрывает глаза, по инерции перебирая пальцы по клавишам, чувствуя, как чужие руки осторожно опускаются на плечи. А после расслабляется, но спину держит ровной. Ладони Родиона тёплые. Они массажируют плечи, осторожно прокрадываясь к шее. Дима давно не садился за инструмент, морщился, когда лажал, и хмурился, не понимая. А Родион слушал. Всегда и с нескрываемым удовольствием. С последней нотой в комнате повисла тишина, но почувствовав, как чужие руки медленно соскальзывают, и слышатся одинокие, жалкие аплодисменты, Дима открывает глаза, оборачиваясь к Роде. Его взгляд тёплый — сияет, глядя с необычайной гордостью, которую Митя не ловил даже во взгляде матери. Родион притихает и Дима пододвигается, приглашая сесть рядом. Неудобно, тесно, но Родя с нежной детской улыбкой проходит пальцем по клавишам. Совсем легко, будто вытирая с них пыль. Настенные часы неприятно идут стрелкой. —Я так хотел бы слушать тебя на сцене. - начинает неуверенно, ласково. —Так, - отрезает, вставая, и Родион занимает весь стул. Митя не уходит, а опираясь на рояль, смотрит устало, как-то неживо. —Родь, я говорил. —Я понимаю. - его голос резко стал чуть выше, и он хотел уже оправдываться, но замолчал, услышав Диму. —Я долго не протяну. Я просто играю. Тебе. Кто мне ещё нужен? —Я понимаю. - повторил упадчески, отведя взгляд на клавиши. —Я просто, - Дима глядел внимательно, без злобы, без обиды, только тягостно. —Тяжело смотреть, как твой талант гниёт в четырёх стенах. - от Роди не было больно это слышать. Такое от Роди не задевало. От него это звучало как правда. Гнустная, печальная, но правда. Дима кивнул, как-бы принимая к сведению, но ничего не сказал. —Это эгоистично звучит? Играй, потому что я так хочу? - Родион поник, невесело хмыкнул, тяжело отведя взгляд. —Нет, - старался нежней и ласковей. Так, как умеет. —Нет, совсем нет. - Родя смотрел пристально и Дима чувствовал его взгляд — цепляющийся за любую частицу, неряшливо бегающий глазами. —Поиграть тебе ещё? - улыбается, уже готовясь сесть обратно, но замирает когда Родион встаёт. —Нет. Иди отдохни. - приглаживает чужие волосы — быстро, как-бы невзначай и уходит в сторону кухни. Митя остаётся стоять в тишине комнаты, где местится громоздкий рояль и где стрелка настенных часов гулко бьётся секундами.

***

Родя никогда не любил гнетущее напряжение, рваную боль и тоску по кому-либо. Сейчас Митя мешает всё, чего тот избегал. В углах пряталась пыль, а в раковине копилась посуда. В обычное время Митя подобного не терпел, сейчас — уже не знал. В душном воздухе теплилась тревога, холодком пробегая по спине. Дима боялся шевелиться в этой квартире, что не ощущалась прежней. Словно из неё выбили все годы, разговоры, мелодичную музыку, и главное — Родиона. Воспоминания отдавались колким ударом в груди, но чётким пониманием, что сам уже не сможет взглянуть ему в глаза. Что Родя не мотыляет ногами, глядя на закат, не проходит рукой по глади воды, не пытается найти общий язык с новым маленьким знакомым и с ним же не учится доверять, и что он — не прячется. Его просто нет. За отрицанием, истериками, пришло понимание. Смутное, но понимание. И Дима старался торопливо бегать глазами по тексту, сминать листы, кривиться, черкать, словно Родя сам прочтёт или услышит. В замке поворачивается ключ, а Дима поворачивает голову на шум. Слышит возню в коридоре, осторожные шаги, и шум пакетов где-то в стороне кухни, и наконец-то, постучав по дверному проему, на котором нет ни петель, ни двери, показывается голова, а потом и совсем худое тело. Женя и с детства, сколько Дима себя помнил, выделялся худобой. Порой, как казалось, нездоровой, но тот никогда не жаловался. Но если раньше грязные родители со своими обносками и вонючая квартира добавляли этой худобе жалости, то сейчас Женя был совсем другим — взрослым, понимающим больше, чем мог бы, и сейчас он казался эстетически красивым. Дима, наверное, им гордился. А Родя наверняка. Митя молчал, но Женя знал всё без слов. Им давно не нужно было говорить, чтобы понимать. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, Женя прошёл к окну и балкону, раскрывая, пуская в отчаювшеюся квартиру воздуха. —Ну и духота у тебя. - нет никаких «вас», теперь только «тебя», но Дима морщится, не отнимая взгляд с листов, сжимая ручку. Он сбился. Сейчас Женя напрягал. Сейчас напрягало всё. —Я продуктов привёз. Ты не писал что купить, я взял наугад. Может, попал. - вернувшись взглядом в комнату Женя прошёлся им по тетрадям, ручкам, и в конец, по сидящему на полу Диме. —Ну, Мить, вставай с пола. За стол хотя-бы сядь что-ли. Щас скривишь себе позвоночник — врачей оббегаешься. Тебе оно надо? Давай, давай. Ещё и спину продуешь. - Дима не скрывая кривился от жалких попыток закрыть глаза на всё, что происходит. Невзначай говорить о чём-то, шутить — он даже слушать не хотел. Не видел смысла. Женя замолчал, чувствуя чужое раздражение, понимая всё, о чём Митя думал, видел бездействие и отвёл взгляд. —Дим. Я всё понимаю. Но он не только у тебя умер. - Митя замер, поднимая голову. Сейчас он снова увидел мальчика, но не загнанного, а совсем пустого, больного. —Тяжело, но, а мне-то? Поэтому, пожалуйста вставай. - даже не надеется, что Митя послушает. —Умер же он. Не ты. - Дима молчит, сдавливая ручку, сдерживаясь от того, чтобы запустить её в стену, или чего хуже, в Женю. Парень не сдаётся, но от балкона не отходит. —Я кстати ездил недавно, - замолкает. —Не надо. Мне неинтересно. - одергивает, выставляя руку. —А ты... Когда поедешь? - Женя настаивает, не отступает. А Митя не знает. Дима не хочет приезжать на кладбище, не хочет и не поедет. Для Мити Родя в музыке, в общих альбомах, а не в фотографии на могильной плите. Или кресте. Что у него там? А может, всё таки, и поедет. —Когда поеду, всё равно не скажу. - Женя кивает. Другого и не ожидал, но в последний раз пытается подступиться. —Пишешь? - Дима замирает, поднимая голову. —Записываться будешь? - с интересом, точно маленький ребёнок, но напрягается снова, когда Митя опускает голову обратно на текст, не удосуживая его ответа. —Спасибо за продукты. Я потом возмещу. - не отрываясь, бросая, как-бы к случаю. —Забей. - фыркает, наконец-то отходя от окна, но рядом не останавливается, выходя из комнаты. —Я поехал. - Митя старается не поднимать головы, и поворачивается только тогда, когда входная дверь закрывается. Дима выдыхает. В голову ничего не идёт. Он привстаёт, рассеянно перебирая рукописи на стол. Всё же идёт разбирать пакеты.

***

—Мить! - Дима поднимает голову на балкон, и теперь уже козырёк кепки не спасает от солнца. Он щурится, махая Родиону в ответ. Весна пробирается в квартиры, и Митя шарит по карманам. —Я ключи забыл! - кричит, прикрывая глаза тыльной стороной ладони. —Или потерял. - добавляет тише, но его всё равно слышат. —Я сейчас спущусь. - секунда, и чёрная макушка исчезает с балкона. Митя поправляет кепку. Слегка отпрянывает, когда голень что-то неожиданно щекочет. Опуская голову замечает ласкового, нежного котика. Черненького, совсем нефтяного. Он мелодично трётся о ноги, помахивая хвостом. Но только Дима присаживается на корточки, кот ловко проныривает через ногу. Парень оборачивается, но никого не замечает. Оглядывается по сторонам, но найти Пушистого так и не может. Звонит домофон и Дима тут же отвлекается от поисков, но краем глаза видит, как через щелку закрывающейся двери озорной котик проскакивает в подъезд.