Монах

      Серафим стоял на коленях перед алтарём, когда услышал, как кто-то вошёл. Это оказался Борис, который немного улыбнулся ему и опустился рядом, тихо повторяя молитвы.       Опустив голову, Серафим наблюдал за ним. Хотелось заговорить, спросить, почему он здесь сейчас, с братом Георгием, который отбывает наказание. Но Борис молился так искренне, с таким упоением и благоговением, что парень не смог его потревожить. Оставалось только ждать и следит за движениями губ.       «Боже мой, — подумал Серафим. — Зачем я думаю о подобном сейчас? Я не должен думать о его губах…» «Не должен? Почему? — как будто нашёптывал ему другой внутренний голос. — Чего боишься, брат Георгий? Неужели кто-то действительно видит твои мысли? А если и так. Разве это так плохо?»       Серафим встряхнул головой, поднялся, встречаясь с сияющим взглядом Бориса. Они молча вышли, обуреваемые совершенно разными эмоциями.       — Брат Георгий я не могу судить тебя. Настоятель считает, что ты неправ, потому что не сдержал гнева. Но я знаю, что ты искренне хотел помочь мне. В общем, спасибо тебе.       Борис смущённо улыбнулся, опуская взгляд в землю.       — А, ерунда, — пробормотал удивлённый Серафим.       С этого дня они стали ближе. И хоть внешне ничего не изменилось: всё те же работы, молитвы, частые наказания, ибо непокорный нрав Серафима то и дело давал о себе знать. Но теперь пребывание в монастыре скрашивалось присутствием брата Бориса, который как благодетельный ангел неотступно следовал за Серафимом днём, а по ночам преследовал его в тревожных снах как самый искусный из демонов.       Часто разговаривали они во время совместных работ. Но мысли Бориса почти всегда были заняты служением и Богом.       «Давай о другом поговорим, пожалуйста. Скажи хоть что-то человеческое! — умолял Серафим его мысленно, стараясь внимать словам собеседника, но иногда испытывая откровенную скуку. — Ну не святой же ты».       Тогда же начали происходить в монастыре странные вещи. То во время служб задувались свечи, когда даже не было сквозняка, то некоторые монахи выбегали в ужасе из своих келий и утверждали, что слышали холодящий душу смех. Иногда во время молитв у послушников ужасно болела голова, хоть в обморок падай. Серафим, как и многие другие, всем своим видом показывал, что занят молитвой, хотя чувствовал себя плохо. Ещё больше ему становилось больно от того, что брату Борису должно быть тоже плохо. Вот уж кто не заслужил этого.       Настоятель говорил что это от того, что они плохо служат богу, нужно молится усерднее. Ну раз богу это не достаточно, то нужно больше. Монастырь даже несколько раз осветили, дабы изгнать призрачных бесов.       — Но можно изгнать скверну из помещения, но так тяжело изгнать грех из своих мыслей, — говорил настоятель.       Серафиму казалось в этот момент, что старик пронзительно смотрит именно на него. Хотелось спрятаться, убежать от этого взгляда. Так казалось, наверное, не только ему.       Однако на все попытки навести порядок Серафим только смеялся про себя. Никаких бесов не бывает. Он был уверен, что это шутки кого-то из обитателей монастыря. А головные боли можно было объяснить плохим сном или расстроенными нервами.       Но как объяснить кошмары которые преследовали его каждую ночь?       В основном это был длинный, тёмный коридор. Серафиму казалась что ему нужно на этот конец, что там его светлое будущее. Он шёл, всё шёл и шёл. На стены отбрасывались пугающие тени, в ушах постоянно звенело, но Серафим не доходил, он просыпался. В один из таких снов ворвался тот самый холодящий душу смех, и чья-то холодная, тяжёлая рука схватила его…       — Итак, ну а за коровами сегодня следят брат Борис и брат Георгий. Все за работу, и не халтурить.       Все послушники разошлись по своим делам, старшие остались с настоятелем Алексеем. Серафим и Борис переглянулись и молча направились к хлеву.       Маленькое и низенькое строение, которое скорее можно было коровником, чем хлевом. Других животных кроме коров там не было.       Серафим отпёр тяжёлый амбарный замок и открыл широкие ворота. Перед ними открылось тёмное помещение с ужасным запахом. Брат Георгий в очередной раз поморщился, а вот брат Борис наоборот воодушевленый, с радостной улыбкой вошёл в помещение и взял лопату.       — Здравствуй, Мурка, здравствуй, Розочка. Марьяна, доброе утро. Как вы, мои дорогие?       «Странный какой, разговаривает со скотиной, это разве нормально?» Серафим ухмыльнулся своим мыслям, но лопату взял и зашагал вслед за Борей.       — А зачем ты с коровами поздоровался, так ещё и поинтересовался как у них дела?       Брат Георгий и сам не понял с какой скоростью успел это сказать, прежде чем подумать. Борис не отрываясь от своей работы ответил.       — Как зачем, это же живые существа, их тоже Бог создал. Он велел всех любить, и животных и людей, стыдно такое не знать, брат Георгий. А вообще я всегда любил животных. Когда-то у бабушки в деревне бывал, помогал по хозяйству. Я часто вспоминаю её и молюсь за её душу…       Серафим удивлённо смотрел на него. Редко Борис делился кусочками своей прошлой жизни.       После вечерней службы они решили поболтать немного. Брат Борис долго думал, ведь это было не по правилам, но всё же не устоял перед соблазном ночной прогулки. Лёжа на свежем стогу сена, вдыхая полной грудью тёплый воздух, Серафим смотрел на первые звёзды, наслаждаясь тишиной и присутствием Бори, который с блаженной улыбкой любовался небом. Мышцы немного ныли от непривычной работы. «Но как же хорошо сейчас», — подумал Серафим.       — Кстати, а как тебя звали раньше? — вдруг спросил он.       — Сергеем, — тихо отозвался Борис.       — Хм… А ведь и правда Борис тебе больше подходит. А меня звали Серафим.       Борис долго молчал, затем выдохнул, пролепетав:       — Как красиво…       — Что именно?       — Всё красиво. Твоё имя, звёзды, вон то дерево…       — И ты тоже, — добавил Серафим, приподнявшись.       Удивлённое лицо Бориса было так близко, что юноша даже не успел спросить себя «зачем?». Поддавшись внезапному греховному порыву, Серафим накрыл чужие губы своими.       «Он такой же как я…» — пронеслось понимание.       На секунду Серафим почувствовал слабый, робкий ответ. Всё внутри вспыхнуло, как сухая трава от одной искры. А затем бессердечные, дрожащие руки с неожиданной силой оттолкнули его.       — Господи, нет!       В глаза Бориса не было злости, только ужас, боль, обида, как будто Серафим предал его, как будто он предал самого себя. Сердце юноши болезненно кольнуло.       — Борис, милый Борис… — горячо зашептал он, схватив тонкую руку. — Никто ведь не узнает от этом. Прошу тебя…       — Да в тебя демон вселился!       — Глупый, вовсе не демон. Неужели ты не понимаешь? Это страсть. Я тебя люблю. И это не так страшно, как ты думаешь.       Серафим так убеждённо говорил, что смог даже сам поверить в свои слова. Но Борис был непреклонен. Он резко отнял ладонь, зашептал со страхом, со слезами на глазах.       — Нет, мы не должны были… Нет, ты одержимый, сумасшедший! Господи, что мне теперь делать? Зачем, брат Георгий? Мы будем вечно гореть в аду! Ах, я сам виноват.       «Чёрт возьми, да у него истерика, — в замешательстве подумал Серафим. — Надо срочно успокоить. Как?»       — Успокойся, это всего лишь невинный поцелуй. Разве любить плохо? И ты не виноват, глупости это всё, — он робко протянул руки, чтобы заключить парня в объятья.       — Я не буду тебя слушать, хватит, пожалуйста. Всё, что ты говоришь, как будто паутина. Не трогай меня!       Борис отпрянул от него, как от самой смерти, вскочил со своего места и убежал прочь.