Дай мне повод

— Хотя знаешь, — начал Дилюк, — пока что можешь и не говорить. Мне все равно хочется сейчас слышать только твои вопли и хрипы, пока я буду творить с твоим телом все, что мне сможет прийти в голову. Не смотри на меня с таким ужасом, Кэйа.       Последней фразой Рагнвиндр передразнил Кэйю, который еще совсем недавно, как казалось, владел положением, а сейчас был вынужден смириться с участью марионетки. И только от благого настроения кукловода зависел дальнейший исход представления. — Я не знаю как, но предполагаю что делает эта штуковина, — Дилюк сжал левой рукой глотку Альбериха. — Ей нужно насилие. Нужна кровь, нужна боль. Если не получается вытянуть из других, то она станет пожирать хозяина. Мой отец знал, что ты подсунул ему дремлющую змею, готовую в любой момент запустить ядовитые клыки в руку кормящую?       Рагнвиндр не ждал ответа от Кэйи, сжимая пальцы на его шее все сильнее. Ярость, и без того всегда так легко овладевавшая Дилюком, теперь искушала возможностью выплеснуть это все на Альбериха, доведя их обоих до самого края. Кэйа сам распалил эту ярость, опоив Рагнвиндра. То, что Дилюк творил с телом Альбериха, выбивая с каждым новым порывистым движением его судорожный вдох сквозь сжатые зубы, являлось актом чистой и неприкрытой ненависти. Ненависти к себе. Ведь Рагнвиндру, в каком-то извращенном смысле, нравилось то, как упорно Кэйа подводил его к проявлению именно таких эмоций. — Убей меня, — просипел Альберих, внезапно прикрыв глаза и полностью расслабившись. — Хочешь умереть моим? — Дилюк даже не удивился подобной просьбе, давным-давно привыкнув к безграничности чужого безумия. — Я не доставлю тебе такого удовольствия.       Красный камень на перчатке светился, но Рагнвиндр на сей раз не особо хорошо понимал, чьими именно страданиями он насыщался — плотской болью Кэйи, либо же его собственными душевными метаниями. А может, этой дряни нужно было и то, и другое. Дилюку резко стало все равно на какие бы то ни было причины и последствия всего происходящего, когда его губы соприкоснулись с губами Альбериха, и тот ответил так трепетно, безропотно и нежно, что внутри расцвело буйным цветом странное чувство. Полузабытое, а скорее даже толком никогда и не распробованное, покрытое липкой мерзостью стыда, вызывающее отторжение при одной только мысли.       Сейчас Кэйа был очень нужен Рагнвиндру. Без всех их обоюдных игр на грани, без боли от прошлых взаимных ошибок, без вины друг перед другом. Дилюк убрал руку с глотки, а затем и вовсе освободил Альбериха от веревок. Если бы Рагнвиндр только мог с такой же легкостью освободить свою душу от чувств к Кэйе… им обоим было бы намного легче. Жить друг без друга было бы намного легче. Теряясь в Альберихе еще больше с каждым новым толчком, Дилюк понимал, что ни время, ни расстояние не могут оборвать их ненормальную и запутанную связь.       Руки Кэйи ласкали, даруя фантомные ледяные ожоги, губы травили сладким ядом похоти, а сам он льнул ближе так обманчиво открыто, что у Рагнвиндра не было ни сил, ни желания сопротивляться этому грехопадению. Правда заключалась в том, что Дилюк просто не мог убить Альбериха, даже если бы страстно этого захотел. Он уже попытался однажды, поддавшись своей слепой ярости. И не смог. Никогда не сможет. Чертов Кэйа был тысячу раз прав, говоря, что больше чем убить его, Рагнвиндру хочется в нем раствориться. — Люк, Люк… — звал Альберих, словно в бреду, запрокинув голову и подставив шею под нетерпеливые поцелуи. — Замолчи, — взмолился Дилюк, прикусив смуглую кожу под челюстью.       Только бы не слышать то, что хотел услышать уже очень давно. Только бы не сорваться в пропасть, имеющую такой знакомый человеческий облик. Кэйа послушно примолк на несколько блаженно долгих мгновений, но потом, вознесясь на пик, издал такой стон, что Рагнвиндр постыдно излился, едва он достиг его ушей. Действие афродизиака, казалось, уже почти сошло на нет, награждая свинцовой тяжестью каждую мышцу в теле.       Дилюк загнанно дышал Альбериху куда-то в плечо, когда до его слуха донеслось: — Дай нам шанс, прошу.       Рагнвиндру не осталось ничего иного, кроме как приподняться немного на локтях, чтобы заглянуть Кэйе в глаза. Вновь зацепиться взглядом за шрам. — Дай мне повод тебе доверять, — спустя какое-то время молчаливых переглядываний произнес Дилюк.       Альберих неожиданно заворочался, выбираясь из-под тела, накрывшего его сверху, сел на край кровати. Рагнвиндр бездумно провел левой рукой по смуглой спине, но эту руку тут же перехватил Кэйа: — Камню нужно не насилие, — он аккуратно стянул перчатку и отшвырнул подальше, будто даже прикасаться к ней было омерзительно. — Ему нужен порок. Грех. — Тогда зачем ты отдал эту дрянь моему отцу? — Я не отдавал! — Тогда как?.. — Ты хочешь знать правду? — Альберих повернулся к Дилюку в легком раздражении. — Я любил тебя — вот в чем правда. Это знал ты, это знал твой отец. Это знали все! — Это не ответ, — Рагнвиндр вздохнул, притягивая Кэйю обратно к себе. — Я устал бороться. Мое сопротивление не привело ни к чему дельному. Расскажи мне все. Без утайки.       Долгие секунды молчания текли вязкой жижей, нагнетая напряжение. Альберих порывисто дернулся ближе, припав поцелуем, словно проверяя — оттолкнул бы его Дилюк или нет. Но он не оттолкнул. Рагнвиндр был честен в своих словах про усталость. Кэйа оторвался, кивнув каким-то своим мыслям: — Я никогда не хотел того, чтобы эта проклятая штуковина как-то запятнала тебя. Не думай об отце плохо, он действительно пытался мне помочь и защитить тебя. Он ни к чему меня не принуждал. Знаю, как все это отвратительно звучит, но это не его вина, а моя. Это все моя вина. Когда он спросил меня, что ему сделать, чтобы я перестал тебя губить, я сначала растерялся. Потом пришла злость, а следом за ней отчаянье. Я все рассказал ему. Я доверился тогда ему, а не тебе. Это все моя вина.       Сам того не заметив, Альберих начал рыдать. Дилюк чувствовал себя ужасно нелепым, успокаивая того, кто протащил его через Бездну, заставляя то пылать от ярости, то изнывать от желания, то хотеть уберечь от всяческих невзгод. — Почему ты говоришь, что это твоя вина? — спросил Рагнвиндр, уже зная ответ. — Потому что вместо тебя я избрал для камня другую жертву. Она нужна ему, и ею не хотел становиться я сам. Я так и сказал мастеру Крепусу. Никто тогда даже и не думал про… ту связь, в которую это все в итоге вылилось. Это вышло совершенно случайно. Я был не в себе от одиночества и отсутствия взаимности, твой отец был под разлагающим влиянием камня уже продолжительное время, но даже так он не позволял себе сорваться. Это с ним сделал я. Я окунул во грех его, потому что не хотел сотворить подобное с тобой. Только не так. Но… вот эта дрянь у тебя и, как я вижу, неплохо прижилась. И жертва мастера Крепуса теперь выглядит такой бессмысленной. А все потому, что я слишком боялся за свою шкуру. Не нашел в себе силы поговорить с тобой в нужное время. — Но ты никак не мог повлиять на выбор моего отца, — возразил Дилюк. — Почему ты взваливаешь на себя ответственность не за свои решения? — Потому что я этим решениям поспособствовал. И такому трагичному исходу… — Кэйа поднял заплаканное лицо с тяжелым взглядом, — я тоже поспособствовал. — Это я убил его, не ты. — Но я причастен. Я причастен ко множеству событий, принесших тебе горе, Люк. — Слишком много на себя берешь, — едва слышно прошептал Рагнвиндр.       Своей откровенностью Альберих выбил Дилюка из колеи. Сколько в его словах было правды? Мог ли Кэйа быть настолько искренним в своей лжи? Могла ли это быть очередная уловка? Почему Рагнвиндр чувствовал себя таким разбитым после этого небольшого разговора? — Мы сможем с этим жить? — голос Альбериха вывел из раздумий. — Нам придется, — отозвался Дилюк. — Ты дашь нам шанс? — Если ты дашь мне повод доверять.

***

— Это глупо, — Кэйа нервно дернул рукой, в который раз поправляя ленточку на букете. — Это важно для меня, — ответил Рагнвиндр, слегка пожав плечами. — И ты кое-что задолжал. — Да, я помню, — глухо отозвался Альберих. — Я наговорил гадостей, о которых жалею. — Скажешь это не мне, а ей, — Дилюк кивнул головой в нужную сторону. — И ему тоже. — Вот поэтому я и говорю, что это глупо, — вздохнул Кэйа. — Могила твоего отца все равно пуста, ты же сжег его тело. — Могила — это всего лишь символ. И прах его все равно здесь. Я хотел, чтобы они с матерью воссоединились хотя бы так. — Я здесь лишний, — Альбериха начало знобить, ведь он собирался навестить могилу женщины, вдовца которой он соблазнил и развратил, чтобы не делать этого с ее сыном. — Ты пытаешься заслужить мое доверие, помнишь? — хмыкнул Рагнвиндр. — Попробуй покаяться для начала. — Почему не в исповедальне собора? — Потому что ты провинился не перед богами, а перед людьми. И людям решать — отпускать ли эти грехи. — Но твои родители мертвы, — осторожно произнес Кэйа. — А с чего ты взял, что я о них? — удивился Дилюк. — Я о нас с тобой. — Но… — начал было Альберих, но на его уста легли чужие пальцы, прерывая. — Я рассказывал тебе, что сад, где росли эти сессилии, — Рагнвиндр взглядом указал на букет в руках Кэйи, — заложила моя мать?