***
Чимин, на удивление, сразу же согласился пойти к Мину. Один хуй, терять нечего, даже если он маньяк, убийца или ещё кто хуже. Пак сам от себя в шоке. Обычно он соображает лучше, да и не было такого никогда, чтоб он доверился левому парню с улицы. И не просто доверился, а пошёл к нему, как в бесплатный травмпункт. — Ты это, на срач не смотри, падай куда-нибудь, — махнул рукой Юнги и ушёл искать аптечку. Чимин пустым взглядом смотрит, садится в первое попавшееся кресло в гостиной, руки складывает на коленках, как примерный школьник, аж смешно. Мин матерится смачно где-то в глубине квартиры, видимо, он не часто оказывает первую помощь побитым парням, думается Чимину. Пока он ждёт, решает все-таки скользнуть взглядом по доступному пространству. И, блять, как же здесь уютно. Да, где-то разбросаны вещи, цветы засохшие в вазе стоят, но не оттого, что лень выкинуть, а наоборот, смотреть на них приятно, на журнальном столике пара тарелок, чашки, видно, торопились, не успели убрать. Стенка уставлена всяким барахлом по типу сервиза хрустального, статуэток никому ненужных, фотками в деревянных рамках, на которых Юнги, скорее всего, с мамой улыбается по-дурацки. Чимин судорожно пытается найти срач, о котором хозяин квартиры сказал, любые признаки чего-то плохого, отвратительного и мерзкого. Но кроме того, что это место можно с гордостью назвать домом, в котором люди живут, а не выживают, он ничего не видит. — Часто ты так ножки выгуливаешь? — спрашивает Юнги, когда садится на пол, чтоб начать обрабатывать ссадины на ногах гостя. — Нахуй иди, — змеей шипит Пак. Шутить он ещё над ним будет. — Ладно, малой, не кипятись. Попутал малех, — смеётся немного, чтоб обстановку разрядить, если в такой ситуации это вообще, блять, возможно. — Напомни, почему ты сидишь у меня в ногах, когда я не нуждаюсь в помощи? — вновь колючки выпускает. — Твой внешний вид говорит об обратном. Щипать пиздец сильно будет, не ори и постарайся не лягнуть меня, понял? — чётко проговаривает Мин и взгляд устремляет наверх, в почти чёрные глаза. — Ага, — и он чудом удержался, чтоб не заорать во все горло. — Показывай, где ещё синяки. На ребрах наверняка? — Юнги на самом деле пальцем в небо тычет. Ну, исходя из слов мелкого о том, что об него «ботинки вытерли», в голове только одна картинка появляется. Как парня, ребёнка, мать твою, лежащего на полу клубком, ногами нещадно бьют, куда придётся. Мин кривится, наверняка, так все и было. — Тебе не противно? — осмеливается Пак задать волнующий вопрос. Видя непонимающее выражение лица, объясняет. — Ну, раны мне обрабатывать, трогать, даже просто рядом сидеть. Я же шлюха, пидор, подстилка, отброс общества… — Нет, — перебивает его Юнги, не желая эту мерзость слушать вновь. — Я ж сам такой, братец по несчастью, — и улыбается чуть уголком губ. Чимин решает такое откровение проигнорировать и спешно перевести тему разговора. — У тебя руки холодные, — отстранённо замечает он, когда старший аккуратно его ноги просматривает в поисках синяков, чтоб мазью те помазать. — Ага, я к этой хуйне привык. Поднимешь футболку? Или сам намазюкаешь? — а Чимин, кажется, в ахуе. Он и не думал, что Юнги будет переживать о его комфорте. Настолько, что отвернуться готов, лишь бы парню комфортно было. — Ты. Ты намажь, — отрывисто проговаривает Пак, снимая этот кусок ткани, что висел на нем половой тряпкой. Мин встаёт так, что нависает над ним, потому малому невольно приходится отвернуться и смотреть в сторону, чтобы ненароком не пялиться. — Пожалуйста. — Блять, как же холодно! — Терпи, малой. Щас как новенький будешь. Закончив, Юнги наказывает сидеть смирно и вновь удаляется в другую комнату. Опять в сердцах матерится, но возвращается быстрее, чем в первый раз. — Лови. Они все чистые, считай девственные. Хотя, за штаны не ручаюсь. — Придурок. — Малой, хорош языком трепать, одевайся и грейся сиди, я чай принесу. А Чимину даже как-то стыдно стало. Он только и может, что шипы выпускать, да дерьмом поливать. Юнги, считай, левого типа домой привёл, раны обработал, шмотки свои чистые дал, да ещё и чаем угощать собрался, а Пак мнется, как девочка-целочка, и не может сказать жалкое «спасибо». — В общем, чем богаты, — поджав губы, говорит Мин. Он принёс остатки печенья, пару бутербродов сделал на скорую руку и всякого ещё наставил, по мелочи. Малой смотрит, слюной исходит. — Ешь давай, ты вон какой худой, — шею неловко чешет, как будто совсем не это сказать хотел. — Юнги… Сп-спасибо, — тихо, со всхлипами слышится. — Ну, малой, чего раскис, — похлопывает легонько по плечу, чтоб синяки не задеть. — Дрожишь ещё что ли? — спросил и молча ушёл. А вернулся с пледом, что аккуратно опустился на маленькие сгорбленные плечи. — Знаешь что говорят про людей с холодными руками? — Просвети, малой. — Что у них очень доброе сердце. — И бирка на ноге. — Что? — Ничего.***
Сидят они долго, выпив не одну чашку чая. Чимин понемногу открывается, что-то рассказывает, но по большей части, конечно, слушает Юнги, наслаждаясь его голосом. Пару раз клевал носом, но быстро будил сам себя, не позволяя наглеть. Мин смотрит на него, а тот сидит побитым котёнком, в плед кутается и нос не кажет. Старший сам еле голову держит, но видит, как тот со сном борется. — Спи, малой, — говорит он, усаживаясь вместе с ним на диван, голову его на плечо себе укладывает и обнимает двумя руками, поплотнее пледом накрывая. — Я матушку предупредил, ругаться не будет. — А если отец меня найдёт? — в страхе шепчет Чимин, пальцами хватаясь за футболку Мина и жмурясь сильно-сильно. — Не найдёт. Спи. И в этот вечер его пышущие жаром шрамы согревали холодные руки, что нежно гладили костлявые коленки.