***
Князь уже научился видеть, когда новости его не обрадуют. Так и сейчас… От вызова на ковёр к шефу не веяло ничем хорошим. И в самом деле Юрий Михайлович был особенно смурной, на столе стоял початый двухсотлетний бурбон, от которого тот, завидев Андрея, щедро тому плеснул в бокал. — Что случилось? — спросил он прямо, практически не видящим взглядом разглядывая баснословно дорогое содержимое. — Андрей, я долго думал… — шеф прервался на тяжелый вздох. — Прикидывал. вертел линиями вероятности и так и эдак, но пришел к одному выводу, — Юрий Михайлович снова угрюмо замолчал, чтобы, не выдержав, приказать: — Да пей ты уже! — А вы че потравили его да? — мрачно пошутил Князь, однако напиток осушил, почти не почувствовав, наверняка, тонкого и изысканного вкуса. — Ну понятно, что чего-то с Мишкой связанное сейчас мне расскажите — давайте уже опускайте топор, коли занесли. Не тяните кота за коки! — Единственное, что может свернуть Мишу с пути достижения силы Высшего иного — это твой уход с группы. Только так мы собьем его с толку, и он протянет подольше, — рубанул-таки шеф по теперь уже далекой от тонкой шее. — Я должен уйти с группы, чтоб Горшок покоптил этот свет подольше?! — рявкнул, переспрашивая, Андрей, пустой скан со звоном расколотился о стол… Осколки поранили ему кисть, но Князю было плевать. Он смотрел на Юрия Михайловича и не мог поверить, что слышит такое. — Я понимаю, что ты чувствуешь… Но ты его любишь, и потому уйдешь. Я не говорю, что прямо сейчас, но скоро. Это я закинул ту удочку с театром и Тоддом, — наконец, совсем тихо признался тот. — Знал, что тебе эта идея по душе придется, и всё выйдет обставить, как можно более естественно. — Вы… Вы… Да знаете кто вы?! — Князь, брызжа слюной и кровь вскочил, упершись руками в столешницу, так что вышло, будто он навис угрожающе над своим шефом. Юрий Михайлович всё также был собран, печален и спокоен. В ответ на демарш Андрея он и бровью не повёл. — Знаю, — кивнул тот. — Плохой отец, и не самый лучший шеф, но я делаю, что могу. И тебя прошу о том же… Да, это я втравил тебя во всё это, но, — шеф сделал паузу, примериваясь получше куда бить. — Разве ты об этом жалеешь? В ответ на это Князь зарычал, словно это он был оборотнем или перевёртышем, и покинул кабинет… Позже он сделает всё, как велел шеф. Это будет относительно не сложно. Ведь Мишка подобрался вплотную к правде, чуял её подспудно и срывал на нём злость… Тем более было Андрею, который знал, что это их последние месяцы вместе. Впрочем, вскоре настала и очередь Горшка — это с горечью осознать. Возможно, будь тот бесчастным, весь план бы и провалился. Но Миша считался с людьми, по-прежнему, уважал и волю Князя, хоть и считал, что тот в корне не прав. Но он не стал воздействовать на него, он хотел, чтобы Андрей осознал сам, передумал, а позже, чтоб и приполз на коленях обратно… Презентация «Театра Демона» проходила в раскаленной до предела, при этом довольно зловещей атмосфере, ещё не поминки, но близко… В это самое время Агата-таки родила ему дочь-Иную. Правда, у техники было побочное действие. И платой за силу стало то, что Алиска родилась физически слабенькой, подхватывала легко любую хворь, а лечить магически ту было нельзя. Призванная Арина долго осматривала младенца, а затем заключила, что всё наладится после инициации… Беда в том, что совсем уж малых детей не инициировали — Сумрак мог легко прибрать к себе, а до более сознательного возраста надо было дотянуть. Вот и билась теперь Агата, обхаживая все обычные больнички… Те хоть немного помогали. Конечно, это и Андрея в стороне не оставило. Замечательно вообще одно к другому навалилось… У Горшка же ещё хватило наглости ему завидовать. Вслух он то не высказывал, но Князь видел это… Да, его Сашка была человеком, но человеком здоровым. При желании та получит свой укус оборотня. А вот у него всё куда сложнее. С опасными силами рискнула сыграть Агата, и неизвестно, как в дальнейшем карта ляжет. Тут либо пан или пропал. Но сделанного не воротишь, они были повязаны. Мишка ему ухода не простил. Темнел и мрачнел с каждым днём, но, по-прежнему, оставался первоуровневым Иным. Тактика шефа работала. Горшок был живым, но ужасно несчастным… Как и сам Князь. Вроде, страдали порознь, а всё равно… Какая-то связь осталась. И слова Горшёнева били особенно хлёстко и по больному. Только вот Андрей напоминал себе каждый раз, в чём его вина, и становилось чуть легче. Ибо заслужил… Но то, с какой ревностью тот его топил… Нет, так к просто коллегам по цеху не относятся. Потому Князь и не сомневался, что когда правда вырвется на свободу, она его убьёт. Вопрос одного ли Горшка или же зацепит всех причастных — его и Юрия Михайловича?! Или же и вовсе всех в радиусе пары тысяч километров, ведь Высший Тёмный — та ещё боеголовка… Больше всего он боялся, что шеф не выдержит и повторит поступок разлюбимого Мишкиного Петра Первого. Попросту убьёт, не дожидаясь прорыва плотины воспоминаний. Но что он мог сделать?! Караулить Горшка теперь было невозможно, уж больно силен стал — заметит… А убеждать Юрия Михайловича бесполезно, если тот что-то решит — его с пути не свернешь. В этом отец и сын похожи. Не вполне понятна ему была во всём этом позиция Сашки Леонтьева. Тот свои дела порешал да так громко, что едва под санкции Инквизиции не попал, но обошёлся последним китайским предупреждением. Теперь же, когда Андрей ушёл с группы, и тот вознамерился вернуться… Сказано сделано — Миша против не был… И тогда в Тодде Ренегат расцвел. Оно и понятно, тот мюзикл была чисто тема для Тёмных, но… Выходило будто ему раньше с Князем тягостно было в одной группе играть. Потому как сейчас тот активно играл в сломанный телефон, словно мало ему было просто ухода Андрея. Он хотел окончательно их с Горшком рассорить?! Зачем, почему?! Ведь наоборот же Князь видел, что тот всегда к нему так и льнул… Да, он переехал, и они не виделись, черте знает сколько, но… Не мог же вампир так измениться?! В общем, чтобы не гадать попусту, назначил он Леонтьеву очную встречу. Прозвучало, как ставку… И правильно. Когда Лось его увидел в той полуподвальной кабинке одного из кафе, где они раньше бухали, то приосанился и на распев произнес, поддевая: — Привет, нищим поэтам! Тут, пожалуй, необходимо пояснить, откуда ноги выросли. Андрей вынужден был ломать для Горшка и всего покатывающегося мира, насколько дрянно идут у него дела, но на самом деле, кроме его самолюбия, ничего больше не пострадало. На оклад Дозорного вполне можно было жить безбедно и одному и с семьей. Хотя, признаться, тратилось на группу и лечение Алисы — дохрена и больше. — И мёртвым кровопийцам не хворать! — не остался Князь в долгу. — Будет тебе, Княже, — Сашка вздохнул тяжко и приподнял пустые ладони. — Закончили на сегодня обмен любезностями, хватит. Ты же не для того, чтоб в словоблудии изощряться, меня позвал. Давай, говори, чего хотел! — В твои бесстыжие глаза посмотреть, — холодно ответил Андрей. — Ладно, я… Ты Мишку за что изводишь?! — О как ты заговорил, Светлый, — усмехнулся Сашка. — Ты — самый острый гвоздь в крышку его гроба, а не кто-то ещё… Думаешь, никто из наших не видит? Нет, и поверь далеко не добра тебе желают… Был бы Миха Светлым, давно б развоплотился, но он Тёмный и пока держится. Хотя… Более неправильного Тёмного я не видел, да. Но вот ты… Какие имеешь претензии ко мне? — Ренегат картинно развёл ручищами. — Я ведь всего-то делаю твой уход для него менее болезненным! Ведь сожалеть о сволочи сложнее… Но! Он именно это и делает! — Не смей прикрываться благом Горшка! — Андрей разозлился, и ореол силы окутал его. — Не лги мне! Я давно знаю, что на Мишку тебе чхать! Более того, ты его за что-то ненавидишь… И всё же не сказал то, что со стопроцентной вероятностью убило б его — правду обо мне. Так, почему?! — Князь вгляделся в чужие, ставшие вдруг печальными глаза. — А то ты не догадался, — мрачно ответил Ренегат. — Я всегда хотел, чтобы ты относился ко мне хоть в четверть также, как к Горшку. Но, — он криво улыбнулся. — Это не возможно, так ведь? — Так, — тихо ответил Андрей, а затем, погасив орел силы, прибавил: — Мне жаль… — а затем иссушающий свет вновь загорелся в нём. — Но если ты продолжишь в том же духе, я буду вынужден принять меры! — Развеешь, Светлый? — Лось смотрел без тени страха. — Давай лучше от твоей руки, чем от какого-нибудь чересчур ретивого солдатика Света. Я ведь Тёмная тварь — рано или поздно оступлюсь… Потому что быть человеком мне не суждено никогда. — Человеком — нет… А вот от становления первостатейной сволочью — никто из Иных не застрахован. Вам, вампирам и оборотням, приходится тяжелее всех… Но борьба у всех одна, — Князь опустил голову. — Это в твоей власти. Бывай, Сашка, — и он медленно побрёл прочь. От подобных откровений ему нисколько не полегчало. Душу всё также рвало. Его тянуло к Мишке, но приближаться было нельзя. Ренегата же напротив влекло уже к Князю, но самому Андрею тот не был интересен. И всё, что оставалось — это бессильно ждать, когда пузырь наконец-то лопнет, и уродливая правда выплывет наружу. Подготовиться к такому у Князя не выйдет никогда.***
Мишка, весь сгорбленный, курил прямо на кровати. Ему было плевать. На даче он был один. С отцом он накануне не то что поцапался, но, кажется, на этот раз всё было особенно серьёзно. Потому что в глазах у него Горшок прочёл, что дни его сочтены… Что там он ему сказал? Тебе остался один маленький шаг до обретения Высшего уровня, а это значит такой анархист, как ты, встанешь поперек глотки и у сил Света, и у сил Тьмы. А я ничем не смогу тебе помочь. А ведь Миша не хотел, чтоб так всё кончилось. Не хотел ставить отца перед таким выбором. Вчера он обнял мать, что также всё понимала и молча плакала, и отправился на их дачу. Подумать. С женой у Горшка тоже разладилось. Ольга была не довольна тем, что он снова развязал. Кажется, она впервые задумалась, а каков будет высший с наркотической зависимостью? И ушла, и Сашку забрала… С их уходом как будто толики света покинули его. Мишка остался один, совсем один, хотя на самом деле вокруг него почти всегда была толпа. Однако парни его не понимали. Удивительно, но после ухода Андрея он начал тяготиться их общества… Тьма… она душила, обвилась кольцом, и порой Горшенёву казалось, что он тонет в этом зыбком болоте… Будто все ориентиры потеряны, а мосты сожжены. Особенно вводило его в отчаяние, когда Мишка не получал желаемого удовлетворения от того, что делал. Да, Тодд был поставлен и он замахивался на Шекспира, но… Хотел ли он этого? Нет, Горшок хотел лишь одного: вернуть Князя, но этот упрямый осёл был горд и безнадежно туп. Продолжал играть в своей коммерчески провальной группе безнадежно романтичные и пронизанные тоской побасеночки. Добавляло жару в огонь, в котором горела его страдающая душа, то обстоятельство, что Оля вскоре придумало торговать встречами с Сашей посредством мелких просьб… Вмешательств 3-5 уровня, которые ей были недоступны. Ему было не сложно, но сам факт шантажа — мерзок. Всё-таки Светлые бывали весьма жестоки. Это он и по отцу знал. Терпкий дым глодал легкие, но легче не становилось. Вся эта тяжесть навалилась на него скалой. Пару недель назад он видел Князя. Тот сам подошёл к нему, не утерпел — это было видно по его лицу. В тот день они пообщались куда как лучше, чем за предыдущие годы… А ведь они всего-то красноречиво молчали. Андрей сжимал и разжимал кулаки, но так и не произнес ни слова, кроме неловкого: «Береги себя» — перед самым уходом. Мишку тоже разрывало. Он не понимал, как тот до сих пор оставался не сведующим, когда его жена и дочь — Иные. И всё же Агата, эта ведьма, просила ему не говорить, а он отчего-то её послушал… Хотя понятно «почему». Горшок не хотел, чтобы Княже видел в нём монстра… Он, по-прежнему, хотел сохранять для него иллюзию, что они на равных. И всё-таки… Нестерпимо хотелось поделиться с ним… Рассказать обо всем дерьме, что зрело на душе… О той глупости, что он совершил, проследив за вампиром и дозорным в аэропорту Алматы почти десять лет назад. Но Мишка не мог… Не имел права вывалить всё это дерьмо на Андрея. Притом, что с того самого года с ним происходило нечто странное. Порой, словно не он, а какой-то гоблин вселялся в него… Тот обвинял Княже во всех смертных грехах. Он ненавидел его столь же страстно, как и любил. Та встреча вновь всколыхнула в нём воспоминания, о том, как было хорошо раньше. Только вот последовавшие за «Окнами» телефонные звонки удовлетворения не приносили. Князь общался с ним с радостью… первые пару секунд, а затем он, словно вспоминал о чем-то, и начинал находить предлоги, чтоб окончить разговор. Мишке это разбивало сердце. И вот он здесь. Совсем один, и даже покурить нормально не может. Потому что на то и дело гаснущую зажигалку стекает очередная солёная капля… Горшок мог бы воспользоваться магией, но даже не думает об этом, сидит и щелкает, как вдруг… Уха касается тонкий перелив колокольчиков, и вот рядом садится вышедший из Сумрака шут. Впервые Миша видит его так близко, и не может отвести взгляда. Тот, словно сошёл с рисунка Андрея, только ещё и напитался Сумрака до краев. Кажется, отец говорил, что в том могут обитать свои твари… И, видимо, всё это время его преследовала одна из них. И вот догнала. Вопрос: " А дальше что?!» — Ну, что ты готов, Горшок? — весело спрашивает шут, чей колпак трясется от возбуждения. — Каков будет твой финальный аккорд? — Это всё же конец? — тихо спрашивает Мишка, прекрашая издеваться над зажигалкой, он роняет усталую лохматую голову на скрещенные бледные руки. — А может и начало, — загадочно говорит его собеседник, и рывком приподнимает его голову, а затем щелкает щелбаном в лобешник. От такого махонько толчка внутри у Горшенёва что-то запускается, и он делает этот свой шаг невозврата… Воспоминания лавиной обрушиваются на усталого путника. Сердце затопляет горечь, и оно рвётся на части. Отец и Андрей… Особенно Князь! То, что они двоё все эти годы проворачивали за его спиной… А Мишка ещё мучился, думал, что предал отца, свистнув тот волчий глаз и, как он считал, благополучно обменяв лицензию на артефакт… А, оказывается, тот вечер закончился иначе. Родной отец стёр ему память, а друг трусливо поддержал его ложь. Они боялись, что он не вынесет правды, станет опасным, и его придется ликвидировать… Что ж, они были правы. Всё его тело искрило и дрожало от гнева… Но Горшок сдержался. Нет, нельзя было показывать им, что господа Светлые здесь самые мудрые и всё просчитали… Он… он удивит их. Им не придется марать руки. — Ну, а теперь готов? — поинтересовался шут, наклоняясь к нему. — К чему? — пересохшими в миг губами вяло спрашивает Миша. — Стать Хозяином моего Леса, конечно же! — весело хлопнул в ладоши его собеседник, крутнувшись перед этим вокруг своей оси нетерпеливо. — О, тебе понравится, я обещаю! Всё, как ты любишь, Горшочек! Всё, как твой сказочник любимый описал! О, и не делай такие большие глаза — я тебя насквозь вижу! — и шут ещё раз рассмеялся безумно, отчего его колпак стал неистово раскачиваться в такт льющемуся с него смеху. — Я давно тебя присмотрел! Да! — он вновь подскочил, хлопнув себя по коленкам. — Что за Лес такой? — без особого энтузиазма спросил Горшок. — О, особенный! — шут улыбнулся мечтательно. — Он расположен на границе этого мира и шестого слоя сумрака, все, кто опускался столь низко, думают, что тот последний… А дальше снова реальность, но они ошибаются. Есть и седьмой, но туда вход строжайше ограничен! Потому что там хранится моё сердце, сердце мира! Гордись, что был избран! Старый хранитель устал, и просится на покой… А ты подойдешь идеально… Да и выбор у тебя не велик, — глаза шута зловеще сверкнули. — Поднимись-ка, друг, да сделай шаг… Мишка скептически нахмурился, но послушался. Сделал шаг и едва не споткнулся о собственное, упавшие ничком с кровати на пол тело… От лба медленно расходилась лужица крови. — Я мёртв? — чересчур спокойно поинтересовался Горшенёв. А в самом деле… Может, так лучше? Конец страданиям… Да и отцу не придется через себя перешагивать и убивать его. Одна польза. — Окончательно и бесповоротно… Моторчик крякнул, новоявленной мощи и обвалившейся правды не выдержал, — разъяснил шут, едва ли не приплясывая. — Ну как, что выберешь блуждание серой тенью по Шестому слою или работу Хранителя? Интересную работу… С некоторыми привилегиями. — Я смогу являться в мир людей? — тихо спросил Горшок, будучи не в силах оторвать взгляда от все текущего и текущего ручейка крови… А ведь не так высоко падать было… Да и сама поза, он невольно повторил ту, где он в шуточном ролике Князя изображал трупешник. Видать, есть у кого-то из них дар предсказателя… Интересно, а что тот испытает, когда узнает?! — Только во снах, — честно ответил шут, но потом поднял палец вверх. — Но учти… Твой друг — Князь… — увидив в миг поменявшиеся выражение морды лица Горшка, тот всё же продолжил: — Я понимаю, ты сейчас на него зол — это естественно! Но твой друг на самом деле тебя любит. И вообще-то хранителей всегда двое, не больше и не меньше. Тот второй тоже скоро уйдет на покой, а вам было предначертано… Ты видел меня, а Андрей, как антенна, ловил видения о моем лесу и воплощал их в ваших песнях. Потому эта разлука ненадолго. И за расставанием последует встреча. Верь мне, Горшочек! — глаза сумеречной твари задорно блестели, а кончик рта подкашивался в улыбке… Вот вечно так, и после смерти всё тоже самое: скандалы, интриги, расследования. — У меня нет времени попрощаться? — только и спросил Мишка. Отчего-то в животе все скрутило при мысли, что развернется, когда его тут таким обнаружат. Вопреки всему ему стало за них страшно и больно. — Не наглей, Горшочек, идём! — и шут поманил его навстречу утреннему рассвету… Или то был закат — Миша совсем запутался.***
Миха умер. Просто взял и тихо-мирно помер. Не заставив никого волноваться за местечковый апокалипсис или заниматься детоубийством. Он умер. А Князь за день до этого не снял трубку, когда тот звонил. Решил не рвать себе душу… Что ж, за то решение ему сегодня воздалось сторицей. Лось, что имел неосторожность заглянуть ему в лицо, когда они вместе выходили с дачи, в ужасе отшатнулся. Да, Андрей себя ненавидел, Юрия Михайловича, правда, больше, но что проку-то?! Мишку уже ничто не вернёт, а из его сознания никогда не исчезнет облик того несчастного, что распластался по полу. Шеф развёл бурное расследование, всё, как помешанный, твердил про убийство, но Андрей понимал, что оба они знают правду. Которая была в сто крат хуже любого убийства. Миха всё вспомнил и не захотел с этим жить. А может благородно решил избавить отца от муки его порешить.Однако признать такое означало расписаться в своей вине, что для Светлого было чревато… В результате в августе Юрия Михайловича не стало. Андрей тогда зябко поежился, думая о том, что сам он, наверное, большая сволочь, раз не спешит совершить свой прыжок в гроб. Но его по-прежнему держали здесь незавершенные дела. Недописанные песни, жгли пятки, а Агате всё ещё нужна была помощь с Алиской. Вот и выходило, что помирать пока было рано. Во главе дозора стал дорвавшийся наконец-таки до власти Лер Саныч, который с барского плеча разрешил ему и дальше вести светскую жизнь. Напутствуя его тот пафосно вещал: «Посылаю тебя, Андрей, присматривать за этой сворой иных на сцене да позакрывай-ка дыры в провинциальных дозорах… Покамест так, а дальше что-нибудь придумаем!» Может, и правда нужда в том была, или же понял Саныч по осунувшейся роже Князя, что он, того гляди, возьмет да и развоплотится. А ему зачем боеспособность своего отделения ещё больше снижать?! Лучше Высший в регулярных командировках, чем уже два трупа на кладбище… А было от чего, ведь на Шестом слое Мишки не оказалось, они с Юрием Михайловичем проверяли… не единожды. И звали, и молили, но бестолку… Либо тот так разобиделся на них, что и носу не показал, либо угодил черте знает куда, что ещё страшнее. Где же ты мой добрый шут? — отчаянно вопрошал в пустоту Андрей. И однажды та ответила, едва не доведя его до предела… Во сне к нему явился Горшок. В плаще и с рожей образца начала двухтысячных, злой, как черт и даже не поддатый. — Сволочь ты, Князь! — заявил он без предисловий. — Но помереть слишком рано удумал! Это дело я тебе провернуть не дам! Слышишь! — яростно насел тот на него. — Я пока на тебя слишком зол, — пояснил Миша, чуть успокаиваясь, но затем снова заводясь: — А нам, между прочим, как ты помрешь, ещё вечность вместе на Сумрак батрачить! — он остановился, тяжело дыша, сунул руку в карман плаща за зажигалкой, но не нашел ту, оттого сплюнул и продолжил: — Короче, дай время остыть, не спеши. И пара дел для тебя есть… Слышь, Князь, запоминай! На утро, едва проснувшись, ошалелый Андрей смотался на Шестой слой и слово в слово передал послание Юрию Михайловичу. Тот несказанно удивился такому отпущению грехов, но ещё больше тому, куда занесло его старшего сына, но мгновенно просветлел, воспряв духом. «Поздновато ты ему это все передал, — беззлобно думал потом Князь. — И всё-таки ему ты прощение передал… Пусть и поздновато для спасения. А меня не пустил, но и до отпущения твоего мне, кажется, как пешком до Магадана. Что ж ты творишь с нами со всеми, Миха?» Горшок же вопреки своим же словам стал являться всё чаще и чаще. Сначала ворчал и язык его поганый несло по полной, а потом… Стал всё сильнее к нему свои ласты подгребать да щенячьим, а вовсе не медвежьим взглядом в глаза заглядывать. А недавно и вовсе, не выдержав, выдал: — Че ты журналюгам врешь и не краснеешь, а, Светлый? — Насчёт чего? — удивился Андрей. Он вообще много чего представителям четвертой власти скармливал… — Что не страдаешь и не скучаешь, — пригвоздил его Миха. — Вижу, я как ты, сволочь эдакая, не страдаешь и не скучаешь, вижу, бл*дь! — Горшок начал нервно ходить, отчего полы плаща эффектно вздымались, хотя вряд он о таком задумывался. — Я тут тебе весь негатив сливаю, а ты сидишь довольненный, уши развесив… Хотя мог б давно из этого сна вырваться. Но ты не хочешь, наоборот ещё и зовёшь меня сам частенько. Думаешь, я не слышал? — остановившись прошептал он, глядя прямо в глаза из-под нахмуренных бровей. Андрей вздохнул… Приплыли. — Ну, раз ты все это знаешь… — он набрал в грудь побольше воздуха. — Тогда давай, Горшок, отпусти мне грехи и облегчи страдания! Раз уж такой добрый… — А вот хер тебе! — момент взвился Миха. — Пострадаешь ещё, сильный такой, не переломишься, — совсем глухо проворчал он. — Но ты уже так не злишься, как раньше? — тихонько уточнил Князь. — Ну, что у тебя аж пар с ушей валил… Не злюсь, — так же тихо пробормотал Горшок, а затем признался: — На тебя долго невозможно… Да и стоит отдать отцу должное, если б он мне тебя в няньки не подыскал, то ничего бы этого не было. Совсем, — он замолчал на минутку, а Князь боялся прервать это, и правильно, ведь Мишка после продолжил уже почти философски: — Так что как сделали, так сделали. Всё равно это были самые счастливые годы моей жизни, — совсем убито заключил он, глядя красными глазами на незнавшего что и сказать Андрея. А ведь, когда не знаешь, что говорить, скажи ради разнообразия правду… — И мои, — уверенно сказал тот. Когда в ответ Горшок, не выдержав, обратился в огромного медведя, Андрей прикрыл глаза. Бежать из сна он и не собирался, хотя знал, что мог, но… зверь не задрал его, а лишь обнюхал с ног до головы, словно силился почуять правду ли ему сказали. Затем Мишка, вполне удовлетворено и одновременно низко рыча что-то на мотивчик Воспоминаний, ловко подмял его своими лапами, но не взял и задушил как в старой сказке, а просто держал и не отпускал так долго; что Князь не заметил, как взял и уснул прямо во сне, от этого он и проснулся. Потянулся да и пошёл давать разгон своей теперь уж на сто процентов Светлой шайке-лейке, ведь Иные отчего-то и не приживались в его группе. Что до Горшка… Он дождётся. А простил, судя по всему, уже давно. И это главное. Так жить эту жизнь гораздо легче.