──────── • ✤ • ────────
Остаток дня ушел на то, чтобы уговорить Яблочко спуститься с одной горы и подняться на другую, в прохладную дымку Облачных Глубин. Вэй Усянь провел это время, рассказывая Лань Чжаню обо всём, что он делал последние десять месяцев: о городах и деревнях, через которые проезжал, о бесчисленных ночных охотах, привидениях, монстрах. О мерзких демонятах-наперстянках в Тяньбэйване, о женщине в Шанфэне, которая умоляла его остаться на ужин, потому что он играл на дицзы, как ее покойный сын. Покойный сын, мерцающий серебристо-голубым огоньком в углу комнаты. С ним было легко, сказал Вэй Усянь Лань Чжаню. Он просто хотел сыграть последнюю песню для своей мамы. И все же в тот момент я очень хотел, чтобы ты был… В тот момент я очень хотел бы знать Сопереживание. Он рассказал Лань Чжаню о том, как ехал на запад, повернувшись спиной к восходящему солнцу. Деревня, терроризируемая имитацией Сянлю, который оказался вовсе не девятиглавым змеиным монстром, а обычной старой травяной змеей с символом иллюзии, выжженным на её белом брюхе — шутка юного заклинателя не удалась. Деревня Мэйхуа — скопление домов на острове посреди широкой реки, названная так потому, что на острове было больше сливовых деревьев, чем людей. Лань Чжань, сначала я подумал, что мне померещилось. Весь остров был ярко-розовым! — Лань Чжань, тебе совершенно точно не следует позволять мне говорить так много, — сказал он, когда они пересекали неглубокий ручей. Лань Чжань осторожно переступал с камня на камень; Вэй Усянь предпочел пробираться босиком рядом со своим чудовищно глупым ослом. Последние лучи заходящего солнца пробивались сквозь туман, окрашивая все вокруг в мягкий золотистый цвет. — Прошло много месяцев с тех пор, как я разговаривал с кем-то, кто действительно меня слушал. Если ты не будешь осторожен, я буду говорить всю ночь. Я никогда больше не замолчу! Лань Чжань перебрался на другой берег и обернулся, взгляд его был тёплым и внимательным. Никто не смотрит на меня так, как ты, не сказал Вэй Усянь. Вместо этого он произнес: — Лань Чжань… — и тут Яблочко поскользнулся на камне и чуть не утащил его за собой. К тому моменту, как ему удалось устоять на скользком дне ручья, изо всех сил цепляясь за уздечку Яблочка, он уже смеялся. Его голос разносился среди деревьев, достаточно громкий, чтобы спугнуть нескольких птиц, взлетевших над головой. Недалеко раздалось хлопанье крыльев и шелест листьев. Одежда Вэй Усяня промокла до бёдер от ледяного горного потока. Он вздрогнул, всё ещё смеясь, и, подняв глаза, увидел, что Лань Чжань наблюдает за ним. Лицо Лань Чжаня сделалось мягким. Это была относительно новая эмоция. Вэй Усянь вспомнил, что видел это мягкое выражение, может быть, три или четыре раза в своей прошлой жизни. Самый последний раз — в тот прекрасный солнечный день в Илине, перед тем как они помчались обратно на Луаньцзан. До того, как Лань Чжань вернулся в Гусу; до того, как разум Вэй Усяня раскололся и в его глазах поселилась тьма; до того, как все хорошее рухнуло и разбилось вдребезги. Ну, нет. Не всё, что разбилось, было хорошим, и не всё хорошее было утеряно. Доказательство прямо сейчас стояло перед Вэй Усянем на берегу неглубокого ручья. Доказательство сияло даже в лучах заходящего солнца. Ханьгуан-цзюнь, несущий свет. Не было никого более достойного внимания. Что ж, насчёт мягкости. За те первые несколько месяцев после воскрешения Вэй Усяня, он стал замечать это выражение всё чаще и чаще: глаза Лань Чжаня становились такими тёмными и нежными, уголки губ поднимались в едва заметной улыбке. Каждый раз это убивало его. Вэй Усянь понятия не имел, что делать с такой улыбкой, не говоря уже об улыбке, адресованной лично ему. Казалось, что единственной подходящей реакцией будет свернуться калачиком, или завизжать во всю глотку, или залезть на дерево, чтобы потом сигануть вниз. Единственная причина, по которой он не умер снова в первую же неделю после воскрешения, заключалась в том, что у него больше не было золотого ядра, и поэтому он физически не мог получить искажение Ци. Лань Чжань не улыбался, когда Вэй Усянь вытаскивал Яблочко из ручья на горную тропу, но взгляд его был теплым. Если Цзян Чэн был вспышкой селитры, а Шицзе фонарем, освещающим путь домой, то Лань Чжань… Лань Чжань был… — Лань Чжань, ты скучал по мне? — спросил Вэй Усянь. — Я даже не хочу представлять, как же чудовищно скучно в Облачных Глубинах, когда меня нет рядом, чтобы влипать в неприятности. Хотя нет, я шучу, держу пари, тебе нравилась тишина и покой. Тебе ведь приходилось организовывать множество встреч? Сколько бумажной работы вынужден делать Верховный Заклинатель каждый день? Ай-я, бедный Лань Чжань, какой кошмар! Тебе повезло, что я вернулся. Я позволю тебе работать… по семь часов в день. Да, семь часов и ни минутой больше! — Да, — ответил Лань Чжань. Вэй Усянь пробежался по всему, что только что сказал. — Понравилась тишина и покой? Ну, разумеется. Как ты думаешь, почему я ждал десять месяцев, прежде чем вернуться? — он пихнул Яблочко, подгоняя его вперед. Они наконец достигли главной тропы, ведущей к белоснежным воротам Облачных Глубин. Внезапно Вэй Усяню нестерпимо захотелось поскорее добраться до них, и пусть ужасная еда и четыре тысячи правил идут к черту. — По правде говоря, — произнес он, — Я планировал путешествовать и дальше, может быть всю зиму, или по крайней мере, до солнцестояния, но… — тут он вспомнил, что ни в коем случае не должен упоминать о Ядовитых Птицах, иначе Лань Чжань снова зря будет волноваться. — Ах, в любом случае, это уже не имеет значения. Скажем так, десяти месяцев было вполне достаточно. — Я получил твои письма, — сказал Лань Чжань. — Ты…? — Вэй Усянь на секунду запаниковал, но тут же вспомнил, что действительно отправил некоторые из написанных писем. — Ах, верно-верно. Извини за мой почерк, я пытался писать аккуратно, но это было так долго, что я подумал — всё в порядке, Лань Чжань и так поймёт, о чём я говорю. В любом случае, моя каллиграфия никогда и в подметки твоей не годилась. Ты получил то письмо про голодного призрака на горе Югу? — Да. — Лань Чжань, пройдя несколько шагов, вдруг оглянулся. — Ты был безрассуден. — Вовсе нет! — Ты всегда безрассуден. — Я делаю то, что должен, — возразил Вэй Усянь. И это было абсолютной правдой в отношении того призрака. Привязанный к местному храму, он нападал на всех, кто приходил с фруктами и благовониями. Вообще-то это должна была быть легкая охота… Однако дух был призраком недавно женившегося мужчины, и когда его молодая вдова узнала, что заклинатель уже в пути, она заперла двери храма и закрылась с ним внутри. Ее покойный муж погиб во время пожара, так что к тому времени, как прибыл Вэй Усянь, весь храм уже полыхал зеленоватым призрачным пламенем. Хоть ему и удалось спасти вдову и освободить призрака, однако оказалось, что фантомное пламя сжигало душу вместо тела, так что Вей Усяню потребовалось целых три дня постельного режима, прежде чем он смог совладать хотя бы с бумажным человечком. — Что из данного случая показалось тебе безрассудным? — спросил он, пытаясь вспомнить, о чем же он говорил в том письме. Он точно не мог рассказать Лань Чжаню всю правду. — Это все из-за того пожара? Лань Чжань внезапно остановился. — Какого пожара? Ох. — Никакого! — воскликнул Вэй Усянь. — Абсолютно никакого пожара. Даже если что-то такое и было, это ведь было почти три месяца назад, и со мной уже всё в порядке. — Но Лань Чжань все еще продолжал стоять на месте, — Лань Чжань. Ты слишком много беспокоишься. Я вернулся целым и невредимым, верно? Посмотри на меня. Может, у меня и нет меча, но я далеко не беспомощен! — Я это знаю, — сказал Лань Чжань. — Вот и хорошо, — улыбнулся Вэй Усянь, и начал новую историю.──────── • ✤ • ────────
Достигнув Облачных Глубин, Лань Чжань передал Яблочко несчастному адепту и повёл Вэй Усяня мимо всех гостевых домиков по направлению к Цзинши. Что ж, хорошо, подумал Вэй Усянь. Он не то, чтобы ожидал, что Лань Чжань поселит его в гостевых комнатах — в конце концов, он и раньше останавливался в Цзинши. Но это было тогда, когда они прятались от Цзинь Гуанъяо, когда Старейшина Илин и Ханьгуан-цзюнь противостояли всему миру совершенствующихся. В тот момент для них обоих имело смысл скрываться в цзинши. Теперь же они ни от кого не прятались, и Вэй Усянь планировал остаться в Облачных Глубинах надолго. Конечно, с учётом частых путешествий, чтобы не потерять рассудок. Значит ли это, что он останется в Цзинши только на сегодня, потому что уже слишком поздно? Прогонит ли его Лань Чжань в гостевые комнаты утром? Заметит ли он, если Вэй Усянь притворится, что спит там, а на самом деле каждую ночь будет пробираться в Цзинши, чтобы послушать дыхание Лань Чжаня? Все эти вопросы очень его беспокоили. Должно быть, Лань Чжань, заметил колебания Вэй Усяня у порога, потому уточнил. — Ты хочешь остановиться где-то ещё? — Нет! — громко воскликнул Вэй Усянь. — Нет, все замечательно. Просто отлично, — скинув сапоги, он проскочил мимо Лань Чжаня в Цзинши, затем застенчиво подобрал и аккуратно поставил их рядом с ботинками Лань Чжаня. Внутри цзинши совсем не изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз. Лунный свет просачивался сквозь шелковые панели стен, у окна, выходящего на бамбуковую рощу, стояла гостевая кровать; гуцинь Лань Чжаня покоился на низком столике, всюду ощущался запах сандаловых благовоний, древесного дыма и мускуса. Здесь даже был кувшин Улыбки Императора — на столе в главной комнате, рядом с чайником, двумя керамическими чашками и подносом с накрытым горшочком, из которого валил пар. — Ты ел? — спросил Лань Чжань, проследив за взглядом Вэй Усяня. — Есть суп. — Какого он цвета? — подозрительно уточнил Вэй Усянь. — Красного, — ответил Лань Чжань. Выходи за меня, почти сказал Вэй Усянь своим чёртовым ртом. Боги, он был один слишком долго. Он почти постоянно разговаривал сам с собой и поэтому привык говорить всё, что вздумается, будучи уверенным, что никто его не слушает. Но теперь кое-кто слушал очень внимательно, и ему срочно нужно было скорректировать свое поведение. Вместо того, чтобы сделать предложение Ханьгуан-цзюню, он воскликнул. — Слава небесам! — затем подошёл и плюхнулся за стол. Прежде чем он успел наполнить свою миску, Лань Чжань сел напротив него. Грациозно придерживая одной рукой свой белоснежный рукав, чтобы тот не волочился по столу, он снял крышку с горшочка и отложил её в сторону. Взял белую фарфоровую ложку и налил суп в тарелку. Закрыл горшочек крышкой, затем откупорил кувшин с Улыбкой Императора и налил полную чашку, и каким-то образом даже разливание вина в его исполнении было прекрасно. Каждое движение было взвешенным и обдуманным, как будто это была официальная церемония, а не просто ужин Вэй Усяня. Только после того, как он закончил сервировать стол для Вэй Усяня, он потянулся за чайником. — Ах! — воскликнул Вэй Усянь, отталкивая руку Лань Чжаня. Он налил тому чай в чашку. Зная Ланей, этот чай был белым, цветочным и таким вяжущим, что от него мгновенно пересыхало во рту, как от незрелой хурмы. Но Лань Чжаню это нравилось, а Вэй Усянь целых десять месяцев не видел, как тот пил отвратительный чай, так что он даже не стал подшучивать над этим. Он просто поставил чашку перед Лань Чжанем и улыбнулся ему, чувствуя тепло в своей груди. — Знаешь, Лань Чжань, кажется, по этому я скучал больше всего, — сказал он, приступая к супу. На самом деле получилось неплохо, даже без какого-либо намека на мясо, — Я думал, что больше всего я буду скучать по совместным путешествиям или музицированию у холодных источников. И я, конечно, скучал по всему этому. Но чего мне действительно не хватало, так это сидеть с тобой за одним столом и просто принимать пищу. — Ты никогда просто не принимаешь пищу, — произнес Лань Чжань. — Так как я не родился в этом ордене, «Молчание во время приема пищи» ко мне не относится, — сообщил ему Вэй Усянь, — Другие четыре тысячи правил я буду рассматривать в каждом конкретном случае, но именно это я не приму, и тебе давно пора с этим смириться. — Хм, — сказал Лань Чжань в свою чашу. — Знаешь, слишком много тишины и покоя вредны для тебя. Это плохо для твоей Ци. — Разве? — Кроме того, ты ужасный актер, и я уверен, что тебе втайне нравится, когда я болтаю с тобой. Иногда. — Хм. — Ты скучал по мне, — сказал Вэй Усянь, в основном ради шутки, поэтому был ошеломлен, когда Лань Чжань посмотрел на него и ответил: «Да». Взволнованный, Вэй Усянь опрокинул целую чашку вина, но Лань Чжань немедленно налил ему ещё одну, это взволновало его ещё больше. Он не привык к тому, чтобы кто-то обращал на него внимание, предугадывая то, чего он хочет, и давая ему это только потому, что он этого хотел. Он медленно выпил вторую чашку, наслаждаясь вкусом, холодным и чистым, как свежий талый снег. Когда Вэй Усянь доел суп, Лань Чжань поднялся и сказал: — Пойдем. Вэй Усянь встал и с любопытством последовал за ним. В северо-восточном углу главной комнаты была дверь, ведущая в небольшой двор позади цзинши. Лань Чжань остановился перед ней, и Вэй Усянь впервые заметил сцену, причудливо изображенную на шелковых панелях: чернильное море, золотое небо, а в центре — алый феникс и сверкающий белый журавль встречаются у поверхности воды, тела их образуют инь-ян. — Работа моей матери, — пробормотал Лань Чжань. — Так вот почему твоя каллиграфия такая красивая! — воскликнул Вэй Усянь, мягко подталкивая его локтем. — Это у тебя в крови. — Вэй Ин хорошо рисует. — А? — сказал Вэй Усянь. — Ты льстишь мне, Лань Чжань. Хочешь, я нарисую ещё один твой портрет? Всё, что тебе нужно сделать, это попросить. Ты идеальный объект для рисования, ты сидишь так неподвижно. — Рисуй все, что захочешь, — сказал Лань Чжань. — Тогда я нарисую тебя. Лань Чжань моргнул, глядя на него. Потом толкнул дверь. Ночной воздух был прохладным и влажным, наполненным кваканьем лягушек и глухим шорохом бамбуковой рощи. Стоило Вэй Усяню выйти во двор, как белая галька и ракушки захрустели у него под ногами, — Лань Чжань, на улице холодно, — пожаловался он. — Почему мы?.. Ох. У Вэй Усяня перехватило дыхание. Ох, Лань Чжань. В центре двора расположился пруд с лотосами. Он был небольшим — примерно такого же размера, как тот, который он и Вэни выкопали в твердой почве Погребальных Холмов целую жизнь назад. Вода была усеяна широкими плоскими листьями, нераспустившиеся коробочки лотосов качались над ними, как колокольчики. Вэй Усянь подошел к пруду почти с опаской. Какая-то часть его боялась, что все это ненастоящее, что он уже отправился спать и видит сон. Но сны его никогда не были такими прекрасными. Он встал на колени у кромки воды и провёл пальцами по поверхности — лунный свет задрожал от его прикосновения. Летом лотосы расцветут, распустятся нежные розовые бутоны, открывая желтое сердце — каждый цветок как маленький восход солнца. Вэй Усянь вспомнил… Вэй Усянь вспомнил, как слишком сильно перегнулся через борт лодки, протягивая руку к особенно яркому цветку, Шицзе, ты можешь носить его в волосах! потеряв равновесие, он рухнул в воду с головой. Когда он с громким вдохом вынырнул на поверхность, Цзян Чэн хохотал над ним с лодки, Цзян Яньли скрывала улыбку. Глупый Сянь-Сянь, хорошо что вода теплая! Глаза начало печь. Пруд с лотосами в Облачных Глубинах. Он оглянулся через плечо. Силуэт Лань Чжаня вырисовывался в дверях цзинши. Высокий, молчаливый, выбеленный лунным светом, он просто наблюдал. Вэй Усянь вытер мокрые руки об одежды и встал, пытаясь собраться. Но Лань Чжань знал его, и то, что он увидел на его лице, заставило Лань Чжаня сделать шаг вперед. — Вэй Ин? — сказал он, колеблясь. Что-то горячее и сияющее поселилось в груди Вэй Усяня. Несколько дюймов ниже, и он бы подумал, что это золотое ядро. — Лань Чжань, — сказал он, и горящее нечто переполнило его. Он преодолел несколько шагов между ними и обхватил руками талию Лань Чжаня, уткнувшись лицом в теплый изгиб его шеи. Как и ожидалось, Лань Чжань остался абсолютно неподвижен, с руками, неловко опущенными по бокам. Он не дышал, и Вэй Усянь внезапно понял, что они никогда раньше не обнимались. Какой абсурд — они знали друг друга с шестнадцати лет, они сражались, путешествовали и спали бок о бок; Лань Чжань два раза буквально пронес бессознательное тело Вэй Усяня через полстраны, и они ни разу, черт возьми, не обнялись? — Лань Чжань, — прошептал Вэй Усянь. За последние десять месяцев у него было достаточно времени, чтобы изучить свои самые ранние воспоминания об Облачных Глубинах. Они всегда были слишком яркими и расплывчатыми, будто его мысленный взор щурился от слепящего зимнего солнца, но он помнил, как дразнил этого юного сияющего Лань Чжаня. Он вспомнил, что в то время думал, будто желание вывести Лань Чжаня из себя было рождено из того же побуждения, что и бросание камней в спокойное озеро — только для того, чтобы посмотреть, как на воде появляется рябь. Вэй Усяню потребовалось почти два десятилетия, чтобы понять, что это была не единственная причина, по которой он хотел, чтобы Второй Нефрит ордена Лань посмотрел на него. Он вспомнил, как лежа без сна на своей узкой неудобной кровати в Облачных Глубинах, размышлял о возможности, что Лань Ванцзи, невзирая на все правила и ограничения, был совсем слегка очаровательным. И гораздо менее холодным, чем все предпочитали думать. Он ошибся во многих вещах, но не в этой. Мальчик, который стоял на коленях в снегу, пока не заснул, ожидая, когда его давно умершая мать откроет дверь. Человек, который провел тринадцать лет, оплакивая кого-то, кто не заслуживал его горя. Тринадцать лет, изучая каждый след тьмы и хаоса, играя Сопереживание в абсолютной тишине. Лань Сичэнь сказал, что это упрямство, но это было не так. Вэй Усянь закрыл глаза, вцепившись пальцами в одежды на спине Лань Чжаня, и подумал, Ты просто любишь всем своим чертовым сердцем. Своим сердцем, своей душой, всем, что внутри тебя. Мало кто удостаивается твоей любви, но если это случается, глубина ее сравнится с океаном. Ты любишь так сильно, не так ли, Лань Чжань? Так сильно, что это причиняет боль. Ты не умеешь по-другому. Пруд с лотосами в Облачных Глубинах, надежно спрятанный позади цзинши. Вэй Усянь в последний раз стиснул Лань Чжаня и уже собирался отстраниться, когда тот вдруг зашевелился, и его руки легли по обе стороны спины Вэй Усяня. Лань Чжань был таким надежным. Его сердцебиение было быстрым и легким, как стук капель по черепичной крыше. Вэй Усянь почти поддразнил его по этому поводу — ты нервничаешь, Лань-эр-гэгэ? — но удержал язык за зубами. Лань Чжань никогда не прикасался к другим людям, уж точно не так. Конечно он нервничал. Пруд не цвел, но Вэй Усянь мог поклясться, что чувствовал запах свежераспустившихся цветов лотоса — нежные цветочные ноты, наслоившиеся на затхлую землистость водорослей. Запах дома. Больше не его дома. Он резко выдохнул в шею Лань Чжаня, то ли смеясь, то ли плача, и по какой-то причине это заставило Лань Чжаня вздрогнуть и оттаять окончательно — лед треснул на замерзшем озере. Он полностью обхватил руками спину Вэй Усяня и прижал его ближе, еще ближе, сжимая так крепко, что стало трудно дышать. Уткнулся лицом в волосы Вэй Усяня и сделал глубокий вдох. Призрачный аромат Пристани Лотоса уступил место реальному, знакомому запаху Лань Чжаня — дыму сандалового и миндального дерева, запаху орхидейного масла для волос. Лань Чжань был таким теплым. Если он будет обнимать Вэй Усяня достаточно долго, передастся ли частичка этого тепла? Наполнит ли Вэй Усяня, как наполняет его хорошее вино? Внезапно всего стало слишком много. — Так, ладно, — сказал Вэй Усянь, отступая назад. Руки Лань Чжаня упали, и ему снова стало холодно; в эти дни ему всегда было холодно. — Лань Чжань, ах Лань Чжань, я не могу поверить! — воскликнул он. — Пруд с лотосами в Облачных Глубинах! Только не говори мне, что твой дядя действительно это одобрил? Лань Чжань прочистил горло: — У дяди не было выбора, — сказал он. — Я сказал ему уже после. — Ха! — воскликнул Вэй Усянь. — Только посмотри на себя, славный мятежник Гусу! Ах, Ханьгуан-цзюнь, тебе лучше быть осторожнее. Твоя репутация только начала восстанавливаться. — Меня это не волнует, — странно напряженно сказал Лань Чжань. — В таком случае я позабочусь о нас обоих. — Ты никогда не заботился о репутации. — Поправка, — сказал Вэй Усянь, подняв палец. — Я никогда не заботился о своей репутации. Лань Чжань вдохнул, словно собираясь что-то возразить, помолчал и наконец просто сказал: — В постель. Эта фраза, произнесенная таким голосом, казалась бесчестной. — Угу, — выдохнул Вэй Усянь. Следуя за Лань Чжанем обратно в цзинши, застигнутый врасплох, он не мог не чувствовать себя лунным светом на поверхности пруда с лотосами: иллюзорным и легко потревоженным, временным проблеском чего-то спокойного, совершенного и полного жизни.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, У меня всегда была плохая память, но я думаю, что смерть сделала все только хуже.──────── • ✤ • ────────
В течение следующих нескольких дней они вошли в ритм. Облачные Глубины были даже более безлюдными, чем обычно. Цзэу-цзюнь был в уединении, Лань Цижэнь отбыл с визитом в Ланьлин Цзинь, готовясь к предстоящему совету заклинателей. Сычжуй, Вэнь Нин и другие младшие члены ордена отправились на ночную охоту на запад, недалеко от границ Гусу и Молин. Вэй Усянь скучал по Сычжую, Вэнь Нину и даже по этому маленькому негоднику Лань Цзинъи, но все равно было приятно, что теперь у него было место, где он мог обосноваться. Десять месяцев он провел в путешествиях, редко задерживаясь где-либо дольше, чем на одну ночь. Было странно наконец остановиться. Захотеть остановиться. — Лань Чжань, — сказал он на пятое утро после пробуждения в цзинши. — Слышал ли ты о храме Инхэ? Лань Чжань некоторое время не отвечал. Он как раз был на середине написания очередного письма. Одной из его обязанностей как Верховного Заклинателя было налаживание взаимоотношений между большими и малыми орденами, к чему он относился со всей серьезностью, потому что он был Лань Чжанем и относился со всей серьезностью ко всему. Это, без сомнения, было достойно восхищения, за исключением тех случаев, когда это означало, что Вэй Усянь не мог поговорить с ним, пока он не закончит писать очередной миллион писем в ответ на различные мелкие жалобы и склоки между главами мелких орденов. Вэй Усянь читал некоторые письма Лань Чжаня. В значительной степени они походили на очень формальные, вежливые версии «Разберитесь между собой и перестаньте уже тратить мое время, тупицы». До сих пор их дни проходили примерно так: Лань Чжань просыпался в пять, медитировал в течении часа и принимался за работу. Вэй Усянь обычно просыпался около восьми или девяти, пятнадцать минут медитировал, завтракал, одновременно донимая Лань Чжаня. Потом ему становилось скучно, и он отправлялся бродить в поисках какого-нибудь занятия. Прогулки по горам в эти дни доставляли ему удовольствие, в отличие от тех времен, когда он был моложе, еще до того, как он потерял себя; до того, как его разум наполнился черной водой, и, слишком измученный, чтобы держаться на поверхности, он скользнул в глубину. Медитация проходила нормально, но Вэй Усянь находил гораздо больше умиротворения в пении птиц, в толстом ковре сосновых иголок под сапогами, в шуме водопадов, впадающих в горную реку. Ему нравилось проводить пальцами по шероховатой древесной коре, вброд пересекать холодные источники, окунать немеющие руки в ледяную воду и отогревать их на выжженных солнцем камнях. Физические ощущения. Реальные вещи, которые он мог чувствовать и переживать, потому что он сам был реальным и живым в этом мире. Лань Чжань наконец закончил свое письмо, сложил его и запечатал гербом ордена Лань. После чего обратил свое внимание на Вэй Усяня. — Храм Иньхэ? — Это примерно так далеко на запад, как ты только можешь себе представить, — сказал Вэй Усянь, потягиваясь как кошка. Он сидел в позе лотоса, казалось, уже несколько часов. Лучи утреннего солнца струились в цзинши, освещая бумаги Лань Чжаня, белизну его одежд, серебряное украшение в волосах. — В предгорьях Великой пустыни. На мечах путешествие заняло бы неделю, но… ну, ты знаешь. Пешком, наверное, все три. Когда я проезжал через территории Мэйшань, я встретил девушку. Она была родом с предгорий, и Лань Чжань, она сказала, что каждое лето в храме Иньхэ проводится фестиваль Циси. Он длится семь дней и семь ночей! И это не типичные фестивальные празднества. Самое занимательное то, что монахи храма проводят все семь дней и ночей, лепя массивный мост из песка пустыни. Та молодая госпожа сказала, что он длинный и широкий, как река, и люди приезжают со всей страны только для того, чтобы пройти по нему пешком. Я сказал ей, что обязательно постараюсь пройтись по нему в этом году. Он ждал реакции Лань Чжаня, но Лань Чжань выглядел еще напряжённее, чем обычно. Вэй Усяню следовало бы отругать его за то, что тот слишком много работает. Бедные его кости. — Лань Чжань, разве это звучит не потрясающе? — подсказал он. — Я бы очень хотел пойти. — Мм, — ответил Лань Чжань. И снова ничего не сделал, только молча уставился на зеленую нефритовую столешницу. — Лань Чжань, — заскулил Вэй Усянь. — Ну же, по крайней мере подумай об этом. Разве Цзэу-цзюнь не может выйти из уединения и побыть Верховным Заклинателем хотя бы несколько недель? Война закончилась, все спокойно. Ты можешь совершить одно маленькое путешествие. Услышав это, Лань Чжань поднял голову. — Ты… хочешь, чтобы я пошел с тобой? Что. Вэй Усянь фыркнул. — Ээ, да? Очевидно, ты бы пошел со мной. Во-первых, я уже говорил тебе, что десяти месяцев было достаточно. Во-вторых, ты сумасшедший, если думаешь, что Яблочко покинет эту гору без тебя. — Когда Лань Чжань не ответил, Вэй Усянь отказался от позы лотоса и поднялся, чтобы присоединиться к нему за низким столом. Это было еще одной частью их рутины: сидеть вместе по вечерам, Вэй Усянь с вином, Лань Чжань с чашкой чая, пар клубится вокруг его красивого лица. — Лань Чжань, пойдем со мной на запад, — сказал Вэй Усянь, улыбаясь как можно очаровательнее. — Я никогда раньше не видел пустыню, я хочу увидеть ее с тобой. Губы Лань Чжаня приоткрылись. Не сводя с Вэй Усяня взгляда, он слегка кивнул. — Отлично, — сказал Вэй Усянь, расплывшись в улыбке. — Замечательно! Мы можем поохотиться ночью по пути, как тебе это? Я скучаю по охоте с партнером, в одиночку мне было не так весело. — Слишком поздно он понял, что находится в опасной близости от темы партнеров по совершенствованию. — Ах, я имею в виду… просто приятно знать, что кто-то прикроет твою спину. Я могу постоять за себя, ты же знаешь. — Мм. — Лань Чжань достал новую чернильную палочку и налил еще воды на точильный камень — Ты упомянул пожар. На горе Югу. — Разве? Это на меня не похоже. — Вэй Ин. — Ничего особенного, — рассеянно сказал Вэй Усянь. Он наблюдал за рукой Лань Чжаня, когда тот водил чернильной палочкой по точильному камню и чернила стекали в воду. — Все было, ах… Все было замечательно. Всего лишь небольшое осложнение с изгнанием призрака, но в конце концов все же обошлось. Лань Чжань, не стоит так сильно волноваться. Лань Чжань аккуратно отложил чернильную палочку, стирая сажу с пальцев белым шелковым платком. — Ты постоянно это делаешь, — сказал он. — Делаю что? — То же, что и когда ты забрал проклятую метку у Цзинь Лина. То же, что и когда носил следы проклятья Мо Сюаньюя. То же, что случилось с твоим ядром. Ты страдаешь и никому не рассказываешь. Настала очередь Вэй Усяня молчать. — Когда дело касалось меня, — произнес Лань Чжань, — ты сказал мне перестать притворяться, будто со мной все в порядке. — Югу был несколько месяцев назад, — пробормотал Вэй Усянь. Он чувствовал, как Лань Чжань наблюдает за ним. — Правда, Лань Чжань. Конечно, мне нравится, когда Ханьгуан-цзюнь защищает меня, но я не настолько слаб. — Вэй Ин. — Ай-я, почему ты так много говоришь только когда нужно меня ругать? Где-то за стенами цзинши завел свою высокую, похожую на флейту песню, синий дрозд. Лань Чжань никак не отреагировал на ворчание Вэй Усяня. Он просто сидел, скульптура из белого нефрита, ожидая какого-то ответа или объяснения. Вэй Усянь даже не был уверен, в чем именно заключался вопрос. — Ладно, послушай, — сказал он наконец. — Просто… все по-другому, когда дело касается меня, понимаешь? — Почему? — Потому что… — Черт, он никогда по-настоящему не думал об этом, не говоря уже о том, чтобы попытаться озвучить это вслух. На то была тысяча разных причин. Причин, которых хватило бы на целую жизнь. Причина для каждого дня, когда он пробегал по залам Пристани Лотоса, для каждого зёрнышка риса, которое он ел под этой крышей, для каждого наказания от мадам Юй, для каждого раза, когда Цзян Фэнмянь хвалил его, пока Цзян Чэн с несчастным видом сидел встороне. Причина для каждого Вэня, которого он пытался спасти, но не спас. Для Вэнь Цин, которая умерла, чтобы он мог жить. Для Цзинь Цзысюаня. Для Шицзе, которая любила его до самого конца. Имя Вэй Усяня было очищено от многих преступлений, но эта смерть на самом деле была его смертью. Этот меч предназначался ему. Для него не было ни отпущения грехов, ни прощения. Именно эта смерть, а не его собственная, стала причиной того, что жизнь Вэй Усяня раскололась пополам. Причина для каждого шрама на спине Лань Чжаня. Он вздохнул. — Иногда я думаю, что мне суждено было умереть ребенком вместе с моими родителями, — сказал он, вглядываясь в свежие чернила на точильном камне, такие черные, что они не отражали солнечный свет, а просто поглощали его. — Или позже, растерзанным на улицах дикими собаками. Не пойми меня неправильно, Лань Чжань, я не пытаюсь казаться неблагодарным. Не то чтобы я сижу и думаю: «О, горе мне, каким чудовищем я стал, если бы только я умер до того, как все это произошло». Бесполезно так думать. Но я не знаю. Если и существует такая вещь, как судьба, я думаю, она ошиблась со мной. Думаю, мне суждено было умереть, но дядя Цзян… глава Цзян нашел меня. И клан Цзян дал мне все: они дали мне жизнь, дом и золотое ядро, а взамен я нарушил все обещания, которые когда-либо давал. — Он тихо рассмеялся, качая головой. — Знаешь, я не люблю зацикливаться на прошлом, но это правда, что я всегда был немного обузой. Я и так доставил Лань Чжаню немало неприятностей и хлопот, верно? Так какое право я имею жаловаться на заклинания или парочку проклятых меток, а? Когда он поднял глаза, то был ошеломлен напряжением в глазах Лань Чжаня. — Ты не обуза, — сказал Лань Чжань. — Ты не доставляешь неудобств. — Что ж, это мило, — сказал Вэй Усянь. — Но в этой второй жизни я видел, как уважаемый Ханьгуан-цзюнь бросал вызов своей семье, своему ордену, миру совершенствования и всем незыблемым законам, просто чтобы встать на мою сторону… — Это был правильный поступок. Единственный правильный выбор. — Ты очень умен — я уверен, ты смог бы разоблачить Цзинь Гуанъяо, не прибегая к публичной связи со Старейшиной Илин. Лань Чжань покачал головой: — Я имею в виду не расследование в отношении Цзинь Гуанъяо, — сказал он. — Выбором, который я сделал, был Вэй Ин. Ох. Вэй Усянь старался выглядеть спокойным и собранным, совсем не так, будто Лань Чжань только что произнес именно те слова, которые он жаждал услышать с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. — Ха, — тихо произнес он. Лань Чжань снова взял свою бамбуковую кисть, обмакнул ее в чернила и начал новый иероглиф. Даже просто отвечая на чьи-то мелкие жалобы, его почерк оставался образцом безупречной каллиграфии, а каждый штрих — крошечным, точным движением запястья. Это увлекало Вэй Усяня особенно сильно. Сам он хорошо умел писать картины и создавать талисманы, но его почерк однажды был назван Лань Цижэнем «полным позором». Лань Чжань не был живописцем, но художником все же был. — Ну, в любом случае, — сказал Вэй Усянь, подвинувшись вперед. — Теперь, когда я вернулся, я хотел бы отправиться с тобой на ночную охоту. Подумай об этом, Лань Чжань! Мы могли бы путешествовать из деревни в деревню, и с вашей казной Гусу Лань нам бы даже не пришлось спать под открытым небом. А если бы у нас вдруг закончилось серебро, мы могли бы просто сидеть на рынке и играть на гуцине. Я заработал на этом довольно приличные деньги, и это были только я и Чэнцин. Представь, что мы могли бы сделать с таким лицом, как у Ханьгуан-цзюня. Пауза. — Тогда на запад, — сказал Лань Чжань. — Ты действительно согласен? К Циси? Правда? — Да, — сказал Лань Чжань. Вэй Усянь просиял.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, У меня всегда была плохая память, но я думаю, что смерть сделала все только хуже. Теперь я не просто забываю лица. Из моей памяти выпали целые отрезки времени. Позднее я узнал из рассказов других людей, что в прошлой жизни Вэй Усянь посещал Пристань Лотоса, Цайи, Цинхэ, побывал на горе Байфань, но я мало что помню из этого. Большая часть моего детства все еще со мной, и я благодарен богам за это. Я действительно благодарен, я не хочу забывать озера с лотосами, солнечные лучи на искристой глади воды и лодки, разбросанные по поверхности, как в той детской игре, ты же знаешь. Знаешь же? Может и нет, учитывая то, что я помню о твоем дяде. Игра, в которой вы складываете небольшую кучку палочек для благовоний и по очереди убираете по одной, и правило таково: если вы потревожите любую из других палочек, вы проиграете. Вы должны сидеть неподвижно, двигаться медленно и очень сильно концентрироваться. Лань Чжань ах, тебя не удивит, если ты узнаешь, что у меня это ужасно получалось! Шицзе каждый раз выигрывала. Я не беспокоился по этому поводу, потому что всегда проигрывал в первом же раунде, но Цзян Чэн… о, его лицо становилось таким красным. Как бы то ни было, длинные лодки были разбросаны прямо как в той игре, и когда я был маленьким, я всегда представлял, как гигантская рука опускается, чтобы вытащить одну из них из воды. Я до сих пор это помню. Так что все в порядке. Если это та цена, которую я плачу, я с радостью отдам все воспоминания о кампании Аннигиляции Солнца за одно мгновение с Шицзе. Разбросанные палочки благовоний — вот что творится у меня в голове в эти дни! Обрывки воспоминаний повсюду, и я не уверен, как они сочетаются друг с другом, сколько из них настоящие, как прикоснуться к одному, не потревожив другое и, возможно, потеряв его навсегда. Но если я буду очень осторожен, я смогу выхватить одно с верха кучки, и угадай что, Лань Чжань? Это ты. Практически всегда. Ты в холодных источниках, ты в залитых солнцем лесах, под дождем из цветочных лепестков, в темной пещере, твоя одежда в крови. Ты в Библиотечном павильоне, юный и яростный. Это моя вина! Каким невыносимым я был. Я ничего не мог с собой поделать, Лань Чжань. Я просто хотел, чтобы ты посмотрел на меня.──────── • ✤ • ────────
Младшие члены ордена вернулись на следующий день, Вэнь Нин шагал за ними как гусыня за гусятами. Первое, что сделали Сычжуй и Цзинъи, благослови их господь, — это отчитались Лань Чжаню, так что Вэй Усянь был разбужен сразу после рассвета двумя звонкими голосами, кричащими Ханьгуан-цзюнь! Ханьгуан-цзюнь! из-за пределов цзинши. — Громкий шум в Облачных Глубинах запрещен! — крикнул он в ответ. На мгновение стало тихо. Затем раздался неуверенный голос Сычжуя: — Господин Вэй? Лань Чжань вздохнул и встал, чтобы открыть дверь. Цзинъи тут же засунул голову внутрь, просияв, стоило ему увидеть Вэй Усяня. На самом деле это было довольно мило; может быть, Вэй Усянь все-таки не стал бы его душить. — Господин Вэй! — сказал Цзинъи, потом опомнился и поприветствовал Лань Чжаня поклоном и очаровательно почтительным: «Ханьгуан-цзюнь». Затем обратился к Вэй Усяню: — Господин Вэй! Ты вернулся! — Я вернулся, — сказал Вэй Усянь, смиряясь с ранним утром. В цзинши была только одна спальня, поэтому Вэй Усянь спал в главной комнате, где работал Лань Чжань. Лань Чжань все пытался уступить ему свою спальню, но Вэй Усянь продолжал отказываться. Ему нравилось, что первым, что он слышал утром, еще не успев открыть глаза, был шорох кисти по бумаге. Ему нравилось, что он открывал свои глаза и видел Лань Чжаня. — Господин Вэй! — сказал Сычжуй, появившись за плечом Цзинъи. Он по всем правилам поклонился и Лань Чжаню, и Вэй Усяню, затем выпрямился и одарил Вэй Усяня зубастой улыбкой, потому что был самым милым ребенком на свете. — Как долго вы здесь пробудете? — спросил он. Вэй Усянь колебался. Он знал, что хотел бы ответить, но… — Столько, сколько позволит Лань Чжань, — сказал он. — Столько, сколько пожелает Вэй Ин, — одновременно сказал Лань Чжань. Они посмотрели друг на друга. Цзинъи фыркнул, затем изобразил самый фальшивый кашель, который Вэй Усянь когда-либо слышал. Сычжуй прочистил горло. — Хм, итак… Ханьгуан-цзюнь, Господин Вэй! Мы охотились на Короля Шакалов! Шакалов…? — Ай-яй-яй! — громко воскликнул Вэй Усянь, стараясь не вздрогнуть. — Нет! Если это что-то вроде шакала, я ничего не хочу об этом слышать. Просто скажи мне, смог ли ты защитить прославленное имя Лань, и тогда я уйду, а ты сможешь поделиться всеми кровавыми подробностями с Ханьгуан-цзюнем. — Мы победили его с минимальными материальными потерями и без жертв среди гражданского населения, — отчеканил Сычжуй. — У него было восемь ног, — добавил Цзинъи. Вэй Усянь, как раз надевавший носки, чуть не упал. — Я же сказал, что ничего не хочу знать! — пронзительно закричал он. — Сколько раз я спасал тебе жизнь, а ты вот так мне отплатил? Вызывая у меня кошмары об ужасных восьминогих собаках-монстрах? Ханьгуан-цзюнь! Изгони его из ордена! — Чт… ты не можешь этого сделать! — сказал Цзинъи. — Посмотри на меня! Цзинъи повернулся к Лань Чжаню. — Ханьгуан-цзюнь! — О, теперь ты кричишь на его превосходительство Верховного Заклинателя? — Вэй Усянь покачал головой. — Точно изгнание. — Вэй Ин, — мягко сказал Лань Чжань.— Нет никакой необходимости враждовать с младшими членами ордена. — Это точно! — подтвердил Цзинъи, высунув язык. — Какое неуважение, — сказал Вэй Усянь. — Неужели звание Старейшины Илин больше ничего не значит? Разве я не вселяю страх в ваши крошечные детские сердечки? Я чувствую, что должен вселять больше страха, чем сейчас. — Они видели тебя с кроликами, — серьезно сказал Лань Чжань. Вэй Усянь закрыл лицо руками. — Лань Чжань, ах Лань Чжань… Это ужасно, я больше не страшный… Может, мне стоит пуститься в криминальный загул? — Да! — воскликнул Цзинъи. — Нет. — сказал Лань Чжань. — Мы можем войти? — спросил Цзинъи. Сычжуй выглядел встревоженным. — Возможно. — произнес Вэй Усянь. — Нет, — сказал Лань Чжань. — К сожалению, нет, — поправился Вэй Усянь. Плечи Цзинъи поникли. Сычжуй с явным облегчением похлопал его по плечу, утешая. — Пойдемте, — обратился Лань Чжань к юношам. — Вы можете предоставить полный отчет в Павильоне Изящности. — Да, Ханьгуан-цзюнь! — сказали они одновременно, вытянувшись по стойке смирно. Это было так чертовски мило, как сильно они уважали его. Как сильно они его любили. Лань Цижэнь внушал смирение и уважение, но ничего подобного этому. Бросив последний взгляд на Вэй Усяня, Лань Чжань вывел юношей обратно на улицу и закрыл за ними дверь. Потом снова стало тихо. Свет утренней зари заливал пол. Снаружи ласточки приветствовали грядущий день. Вэй Усянь судорожно вздохнул. Это было нелепо — быть настолько тронутым улыбкой. Даже не улыбкой. Только этим мягким взглядом темных глаз.──────── • ✤ • ────────
Позже в тот же день Вэй Усянь нашел Лань Чжаня во внутреннем дворике, разговаривающего с Вэнь Нином. — Господин Вэй! — крикнул Вэнь Нин, размахивая рукой словно утопающий, окликающий корабль. Словно опасаясь, что Вэй Усянь каким-то образом пропустит его. — Господин Вэй! Вы вернулись! — Как и ты, — сказал Вэй Усянь, подходя к ним. Он улыбнулся Лань Чжаню, а затем взъерошил волосы Вэнь Нина, как раньше делал с Цзян Чэном. Безусловно, Цзян Чэн ненавидел это; Вэнь Нин же выглядел смущенно радостным. — Как прошло ваше путешествие? Только не рассказывай мне про Короля Шакалов, я и так услышал более чем достаточно. — Все прошло хорошо, господин Вэй, — сказал Вэнь Нин. — Я… я люблю ночные охоты с орденом Лань. — Они очень искусны, правда? — сказал Вэй Усянь. — Вэнь Нин, поужинай с нами сегодня вечером в цзинши. Я хочу услышать все о твоем последнем грандиозном приключении. Глаза Вэнь Нина расширились. — Господин Вэй, вы уверены? Ханьгуан-цзюнь? — Конечно, я уверен. И Лань Чжань совсем не против. Правда, Лань Чжань? — Вэнь Нин, видимо, не осознавал этого, но он точно заслужил место в списке одобренных Лань Чжанем людей, мест и вещей. В категориях «Люди, которым Лань Чжань доверяет благополучие Вэй Ина и Сычжуя», «Люди, которых Цзян Ваньинь ненавидит» и «Люди, которые не создают лишнего шума». Лань Чжань кивнул. — Мм. — Вот видишь! — О-ладно, — сказал Вэнь Нин, застенчиво опустив голову. — Спасибо вам, господин Вэй, Ханьгуан-цзюнь. После того как Вэнь Нин откланялся, чтобы пойти отдохнуть в гостевом домике, Вэй Усянь повернулся к Лань Чжаню. — Как там отчет Сычжуя? Как прошла его охота? Лань Чжань никогда не упускал возможности похвалить своего сына. — Он хорошо справился, — сказал он, что означало, что Сычжуй справился просто фантастически, а Лань Чжань был преисполнен гордости. — Остальные и Вэнь Цюнлинь тоже. — Я возлагаю большие надежды на новое поколение. — Вэй Усянь взял Лань Чжаня за руку и потащил его за собой, ведя обратно через главный двор, мимо ханьши Цзэу-цзюня и их цзинши на пологом холме. Все дальше, к горной тропе, ведущей к холодным источникам. На самом деле он вовсе не планировал купаться в источниках, просто был хороший день, а Лань Чжань все утро был занят важными делами, и Вэй Усянь хотел присвоить его себе по крайней мере, на пару часов. В лесу было прохладно и светло, бамбуковая роща постепенно редела и переходила в лес из елей и красных сосен. Ласточки пели вокруг, порхая над головой всполохами лазури. Через некоторое время Лань Чжань удобнее перехватил руку Вэй Усяня, переплетая их пальцы. Его рука была большой, теплой и сухой. Край его рукава щекотал запястье Вэй Усяня. Если бы кто-нибудь увидел, как они вот так идут рядом, держась за руки, он, вероятно, подумал бы, что… ну… Вэй Усянь улыбнулся, глядя себе под ноги, и подумал о песне, которую сочинил Лань Чжань. Он все еще не знал ее названия. — Если бы я вдруг решил написать песню, — небрежно сказал он, размахивая их сцепленными руками, — я бы назвал ее «Ода Пруду с Лотосами Высоко в Облаках». — Хорошее название. — Может быть, я действительно ее напишу. Может быть, я напишу целый сборник, и он будет настолько хорош, что твой бедный дядя будет вынужден поместить его в Библиотечном Павильоне, и я навсегда оставлю свой след в Облачных Глубинах. — Ты уже это сделал, — сказал Лань Чжань. — Шестьсот семьдесят три раза подряд. — Подожди минутку, ты хочешь сказать, что только шестьсот семьдесят три новых правила введены из-за меня? — встревоженно уточнил Вэй Усянь. — Неужели не полная тысяча? Кто же тогда стал причиной остальных? — Некоторые были написаны уже после войны, — сказал Лань Чжань. — Некоторые возникли естественным образом: новые поколения всегда порождают новые правила. — Он сделал паузу. — Многим послужил Лань Цзинъи. — Люблю этого ребенка. — Два были введены из-за Сычжуя. У Вэй Усяня отвисла челюсть. — Что, правда? Какие из них? — Запрещено проносить яйца цикад в помещение. И строжайше запрещено прятать яйца цикад среди постельного белья. — О мой бог! — Это была необычайно холодная весна. Он беспокоился, что цикады могут замерзнуть. Половина ордена была разбужена ползающими личинками. — Сколько ему было? — Шесть. — Обожаю этого ребенка. — Многие появились из-за меня, — сказал Лань Чжань. Вэй Усянь остановился. Они давно миновали холодные источники и теперь спускались по склону горы, ориентировочно вдоль одного из бурлящих горных потоков — на заднем плане слышался низкий рокот падающей воды, заглушаемый пением птиц и шелестом листьев. — Это глупо, — сказал Вэй Усянь. Гнев разгорался в его груди, совсем как тогда, когда он впервые увидел шрамы от кнута на спине Лань Чжаня. — Это глупо. Ты безупречен. — Я совершал свои ошибки. Слышать подобное было больно, и Вэй Усянь не успел скрыть это достаточно быстро. Он сглотнул и попытался отпустить руку Лань Чжаня, но Лань Чжань только крепче ее сжал. — Ты не был одной из них, — сказал он. У Вэй Усяня перехватило дыхание. Он так многого хотел. Большинство его желаний были связаны с поцелуями Лань Чжаня. Определенно были причины не делать этого, но помнить о них становилось все труднее и труднее. Особенно когда Лань Чжань смотрел на него вот так, серьезно, но настороженно и робко. Солнечный свет подчеркивал темные, землисто-коричневые оттенки его черных волос и необычное золото глаз. Он был ледяным нефритом в лунном свете, но мягким и человечным на солнце. Сияющим, где бы ни оказался. Я твой, Вэй Усянь попытался общаться телепатически. Я твой, я твой, просто возьми меня. Перед его смертью так много людей хотели заполучить его для себя, хотели, чтобы он был безмозглым слугой, секретным оружием, козырем, разменной монетой. Лицемерие вызывало у него отвращение тогда; оно вызывает отвращение и сейчас. Он был сам по себе. Но он также принадлежал Лань Чжаню. — Со мной ты ни разу не ошибся, — сказал Вэй Усянь, встретившись взглядом с Лань Чжанем. — Ты сделал все, что мог. Просто я никогда не слушал. Понятно? Ни в чем из этого не было твоей вины, ясно? Лань Чжань не ответил. — Упрямец, — мягко пожурил его Вэй Усянь, а затем, поскольку теперь они занимались объятиями, отпустил руку Лань Чжаня только для того, чтобы шагнуть к нему вплотную и прижаться щекой к плечу. На этот раз Лань Чжань мгновенно растаял и обхватил Вэй Усяня руками. Одной рукой он провел по изгибу его спины. Вэй Усянь закрыл глаза и позволил себя обнять. Он чувствовал дыхание Лань Чжаня на своих волосах, тепло около уха. — Мне это нравится, — пробормотал он, обнаружив, что ему легче быть честным, если не нужно смотреть в глаза. — Почему мы никогда не делали этого раньше? Мы должны делать это постоянно. Руки Лань Чжаня крепче сжали его. Он кивнул над головой Вэй Усяня. — Когда мы отправимся на запад, я думаю, тебе придется часто меня обнимать, — сказал Вэй Усянь. — Я слышал, что ночью Великая Пустыня замерзает, даже притом, что днём невыносимо жарко. А я сейчас так легко замерзаю, я и правда очень чувствительный. Лань Чжань должен будет согревать меня, чтобы я не замерз, хорошо? Он ожидал веселого фырканья или упрекающего «Вэй Ин», но Лань Чжань просто снова кивнул. — Ах, ты… на самом деле тебе вовсе не нужно этого делать, — сказал Вэй Усянь, чувствуя, как в животе у него скручивается чувство вины. Он чертовски хорошо знал, что у Лань Чжаня был комплекс по поводу того, что Вэй Усянь испытывает какой бы то ни было дискомфорт, и было нечестно так играть на этом. — Я пошутил, ты не обязан. — Я так и сделаю, — сказал Лань Чжань, еще крепче прижимая его к себе. — О, — слабым голосом сказал Вэй Усянь. — Хорошо. — Мм. Так они долго простояли в объятиях друг друга, в окружении живого и дышащего леса, пока солнечный свет из бледного не превратился в медово-золотой. Затем пришло время возвращаться в горы, обратно в Облачные Глубины, на ужин с Вэнь Нином и всем, что последует за этим. Лань Чжань, казалось, так же неохотно расцепил объятия, как и Вэй Усянь, но они продолжили держаться за руки всю обратную дорогу. И почему-то это было так же хорошо.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, Как забавно — я знал, что буду скучать по тебе, но «скучать» — неподходящее слово для этого. Я скучаю по горячим ваннам и хорошему алкоголю. Я скучаю по пробуждению под музыку гуциня. Я скучаю по твоим рукам, словно золотистым птицам, прыгающим со струны на струну. Я не скучаю по тишине, кроме тишины с тобой; я скучаю по аромату сандалового дерева и орхидеи и даже по твоим пресным блюдам. В самом деле, сколько тофу может съесть один человек? Ну, я скучаю по этим вещам только иногда, когда мне напоминают о них, и я скучаю по тебе всегда, и я всегда вспоминаю о тебе — ты живешь внутри меня. Ах! Это так драматично! Ты никогда не прочтешь это, но если бы прочел, я думаю, ты бы это осудил. Есть ли в Облачных Глубинах правило, запрещающее чрезмерное проявление эмоций? Я уверен почти наверняка. Теперь там более четырех тысяч правил, так? Сколько из них было изобретено в ответ на действия этого возмутителя спокойствия Вэй Усяня? Некоторые люди вдохновляют на поэзию, я вдохновляю на новые правила. Но ты довольно хорошо умеешь их нарушать, не так ли? Если бы я сказал это вслух, думаю, тебе было бы больно. Я думаю ты слышал это в высказываниях своего дяди. Но это я, Лань Чжань, и ты должен знать, что я не имею в виду ошибки, я имею в виду, что ты лучший, ты просто лучший, ты такой замечательный. Милый Лань Чжань в лунном свете с двумя белыми кувшинами. Я бы вернулся из мертвых только ради этого. Когда я говорю тебе, что смотреть, как ты разливаешь вино, для меня откровение, пожалуйста, знай, что это не имеет никакого отношения к тому, что ты нарушаешь правила.──────── • ✤ • ────────
Тринадцать лет спустя городок Цайи почти не изменился. В доках было шумно и оживленно, на рынке все еще стояли ряды прилавков, торгующих детскими игрушками, бумажными фонариками и зверушками из дутого сахара, луковыми блинчиками, жареными лесными орехами, паровыми и запечёнными булочками, корзинками с хурмой цвета закатного солнца — в это время года никакой локвы. И конечно же, Улыбкой Императора. Вэй Усянь подтолкнул Лань Чжаня локтем, кивнув на ряды белых фарфоровых кувшинов. — Можно мне? Губы Лань Чжаня дрогнули. — Тебе нужно разрешение? — Что ж, теперь ты Верховный Заклинатель, — пафосно сказал Вэй Усянь. — Кто знает, может быть, ты стал еще строже, чем раньше. Может ты заставишь меня переписывать правила ордена Лань еще тысячу раз. — Не думаю, что смогу заставить тебя сделать что-либо, — ответил Лань Чжань. Вэй Усянь рассмеялся: — На самом деле, как раз наоборот. Ты, возможно, единственный человек, который смог бы. — Я бы не стал. — Именно поэтому. Они прогуливались вдоль одного из извилистых каналов, прорезающих город насквозь, никуда конкретно не направляясь, просто наслаждаясь солнечными лучами. Здесь, у подножия гор, было теплее, чем наверху в Облачных Глубинах, и небо было совершенно голубым, как незабудка. Зима завладеет долиной только через месяц, однако холмы были белоснежными от цветущих деревьев локвы. Ранней весной крошечные цветы в форме звезд приносили свои золотые плоды. — Хурма! — крикнул один из торговцев. — Спелая хурма! Первая в этом сезоне! — Свежие креветки! Свежие креветки, пойманные только сегодня утром! — Молодая госпожа, разве вы не хотите новую ленту для волос? Здесь было красиво, но наблюдая за рынком в Цайи, Вэй Усянь скучал по прибрежным рынкам Юньмэна. Он скучал по острым булочкам со свининой и корзинкам с лотосовым корнем, рыбным пирожкам в форме цветков лотоса. Он скучал по дымящимся чашкам с лапшой, посыпанным белым мясом раков, политым маслом чили. Он скучал по мужчинам, которые сновали туда-сюда с привязанными к спине связками толстого красного перца, по женам рыбаков, которые сидели на корточках над корзинами с утренним уловом, громко сплетничали и бросали испепеляющий взгляд на любого, кто осмеливался их прервать. Вэй Усянь скучал по девушкам, чистящим моллюсков. Груды сушеных речных креветок и блестящих черных грязевых улиток. Вездесущий запах рыбы и речной тины. Хаос — жены, слуги и повара толпятся вокруг соломенных птичьих клеток, указывая на самых жирных цыплят и крича на владельца лавки, чтобы тот сжал их шею, в качестве доказательства, что тот не запихивал им в глотки камешки, чтобы сделать тяжелее, а затем крича на него уже из-за цены. Там всегда было шумно, ошеломляюще и хаотично, как раз как и любил Вэй Усянь. Он скучал по Юньмэну. Ему всегда будет его не хватать. Но он давно уже не был его домом. Лань Чжань выжидающе смотрел на него. Вэй Усянь попытался вспомнить, о чем, черт возьми, они только что говорили. Тогда Лань Чжань сказал: — Ты можешь покупать все, что захочешь. Ты можешь делать все, что захочешь. Сердце Вэй Усяня застучало подобно летнему ливню. Если бы кто-то вроде Цзян Чэна сказал ему: «Ты можешь делать все, что захочешь», он имел бы в виду примерно следующее: «Делай, что хочешь, мне плевать». Совсем не так, как сказал это Лань Чжань. Он сказал это так, будто это была фундаментальная истина, неопровержимый закон. Он сказал это как: «В прошлом ты не мог делать все, что хотел, но сейчас все по-другому». Это было странно, потому что, с точки зрения Вэй Усяня, он провел большую часть своей жизни, будучи эгоистом и делая все, что ему заблагорассудится, и именно поэтому стал объектом всеобщего порицания и погиб в двадцать один год. Но если Лань Чжань хотел его побаловать, спорить он точно не собирался. — Смелое заявление, Ханьгуан-цзюнь, — сказал он, приподняв брови. — Что, если я захочу… — Тебя. Тебя. Только тебя. В солнечных лучах. Ранней весной, когда отцветают локвы. В цзинши. В моей постели. В твоей. — По драгоценному камню на каждый палец и… и набор ханьфу из настоящего шелка на каждый день недели, чтобы они никогда не повторялись, и… эм… — Диван из цельного золота, — предложил Лань Чжань. — Верно! Диван из… прости, что? — Вэй Усянь уставился на него. — Диван из цельного золота? Ты это только что сам придумал? — Согласно имеющимся данным, один такой был найден среди вещей бывшего главы Цзинь Цзинь Цзиньхая после его смерти. Три поколения назад. — Это отвратительно, — сказал Вэй Усянь. — Это ведь даже не удобно! — Безусловно. — Боги, конечно же это были Цзинь. — Вэй Усянь скорчил гримасу, затем подумал о Цзинь Цзысюане и подавил ее. — Ну, как бы то ни было, не беспокойся о том, чтобы достать для меня что-то из этого. — Ясно. А что насчет драгоценностей? Вэй Усянь махнул рукой. — Забудь об этом. Просто наливай мне вино вечно, и я буду совершенно счастлив, как тебе это? Лань Чжань моргнул, затем кивнул. — Вот и молодец, — сказал Вэй Усянь и снова двинулся в путь. Впереди стоял прилавок, торгующий каштановыми пирожными, в воздухе витал сладкий аромат сахара и меда. — Лань Чжань! Я сто лет ничего подобного не пробовал! Он как раз подошел к прилавку с пирожными, когда женский голос произнес: — Эй! Прекрасный господин! Подходите купить гребень для своей жены! Это была тетушка из соседней лавки, примостившаяся на табурете за прилавком, заваленным множеством гребней, лент, заколок для волос и других мелких украшений. В тот момент, когда Вэй Усянь поймал ее взгляд, она начала неистово манить его поближе. — Подходите сюда, господин, нет на свете ни одной девушки, которая не хотела бы получить гребень от своего молодого человека! — сказала она. — У меня есть все, от бамбука до тончайшего нефрита, так что не говорите мне, что не можете себе позволить немного ее побаловать! Вы должны показывать своей жене, что ее ценят, понимаете? Вы не можете позволить романтике умереть только потому, что женаты! — Ох… — придвигаясь ближе, просто чтобы понизить голос. Он чувствовал Лань Чжаня у себя за спиной. — Спасибо, но у меня нет жены. Она выглядела ошарашенной. — Но вы такой красавец! — А? — Он неловко засмеялся и в отчаянии, спаси меня!, попытался встретиться взглядом с Лань Чжанем, который, конечно же, выбрал именно этот момент, чтобы полностью сосредоточиться на гребне из белого нефрита — бессмысленной безделушке. — Спасибо, мне очень… — Конечно, вы должны хотеть жениться! — сказала тетушка. — Сколько вам лет, двадцать пять? Оба моих сына были женаты и имели собственных сыновей в вашем возрасте! Только не говорите мне, что у вас даже нет любимой? На самом деле, скорее тридцать пять, но Вэй Усянь не собиралась вдаваться с ней в семантику странного старения заклинателей. Кроме того, тринадцать из этих лет он был мертв. Так что, кто знает, что из этого считается, а что нет. А так же, — Меня действительно это не интересует, — сказал он с вежливой улыбкой. — Значит, у вас все-таки есть любимая! — Должно быть, она что-то уловила в выражении его лица, потому расплылась в улыбке и воскликнула: — Ха! Я так и знала! Женщины всегда видят такие вещи. — Нет, — сказал Вэй Усянь, слегка запаниковав, остро ощущая присутствие Лань Чжаня менее чем в пяти футах от себя. — Нет, извините, никаких любимых! Ее глаза просияли. — Ну что ж, если это так, вы можете спросить кого угодно, и они скажут вам, что моя племянница Кан Куэйфэй — самая красивая девушка в Цайи! Ладно, этого было уже достаточно. — Большое спасибо, я буду иметь в виду, — сказал Вэй Усянь. Он сделал большой шаг в сторону, слепо протягивая руку, пока его пальцы не нащупали мягкую, струящуюся ткань рукава Лань Чжаня. — Прошу прощения, нам с другом пора идти. Он очень важный человек, очень занятой. — Вы уверены, что вам не нужна расческа? Просто на всякий случай? Это вложение в ваше будущее! — Абсолютно уверен, большое спасибо, — сказал Вэй Усянь и потащил Лань Чжаня прочь от прилавка, за угол, на более узкую улочку, где вместо булыжника дорога была из утрамбованной земли. Наконец он отпустил рукав Лань Чжаня и повернулся к нему. — Лань Чжань! Ты действительно просто взял и бросил меня там на произвол судьбы! — Госпожа продавец гребней не представляла угрозы. — Я бы предпочел как-нибудь столкнуться с ордой свирепых мертвецов, чем остаться один на один с настырной тетушкой-свахой, — сказал Вэй Усянь. — Это был настоящий кошмар. Я даже пирожное не получил за свои страдания! Вместо ответа Лань Чжань протянул маленький бумажный сверток. Вэй Усянь потерял дар речи, все обиды были позабыты. Каков хитрец! Он даже не заметил, когда Лань Чжань его купил. — Лань Чжань, — радостно сказал он, принимая пирожное. Оно было слишком красивым, чтобы его есть, теплое, рассыпчатое, желтое, как пчелиный воск, с изображением цветка с четырьмя лепестками. Вэй Усянь сделал мысленную пометку провести небольшое исследование: изобрести заклинание, благодаря которому он всю жизнь будет пахнуть медом, сахарной пудрой и каштановой пастой. Исключительно во имя научного прогресса. Он лучезарно улыбнулся Лань Чжаню, сощурив глаза. — Спасибо, ты самый лучший, ты мой фаворит. Уши Лань Чжаня были очаровательно розовыми. — Мм, — сказал он. Вэй Усянь запихнул половину пирожного себе в рот, просто чтобы не совершить чего-нибудь безумного, например, не попросить Лань Чжаня поцеловать его. Это было бы уже слишком. Казалось невероятным, что у него было даже это. Что он мог стоять здесь, на пыльной улице в Цайи, со своим самым любимым человеком на свете. С этим бесконечно добрым человеком, который покупал ему сладости, вино и все другие вещи, которых он желал, но в которых не нуждался. Который защищал его и позволял ему высыпаться, говорил нелепые вещи вроде «ты можешь делать все, что захочешь» и действительно имел это в виду. И каким-то образом, каким-то невероятным образом, все это было реальностью. Не было ни временных лимитов, ни войны на горизонте, ни награды за голову Вэй Усяня. Не было никаких видимых причин положить этому конец. Эту часть, больше чем какую-либо другую, Вэй Усянь никак не мог осмыслить. Потому что все это должно было когда-нибудь закончиться, верно? Это было так хорошо, все это действительно было так хорошо, что просто не могло продолжаться вечно. Он никогда не видел ничего яркого, что не погасло бы. Он хотел остаться рядом с Лань Чжанем навсегда, но не надоест ли он Лань Чжаню в конце концов? Что ж… До тех пор Вэй Усянь будет принимать все, что Лань Чжань готов ему дать, как бы долго он ни был готов это делать, и не будет просить ничего большего. А до тех пор — безграничное голубое небо. Отсутствие страха. Лань Чжань. Вэй Усянь протянул Лань Чжаню вторую половину каштанового пирожного. — Вот, попробуй. Лань Чжань покачал головой. — Оно для Вэй Ина. — Но я хочу поделиться им. Нечасто мне есть чем поделиться. — Он попытался скопировать Сычжуя, изо всех сил изображая надежду в оленьих глазах. — Пожалуйста, Лань Чжань? Кажется, я никогда не видел, чтобы ты ел что-либо сладкое, не отказывай мне в удовольствии. Лань Чжань вздохнул. Вэй Усянь ожидал, что он возьмет бумажный сверток, поэтому, когда Лань Чжань просто наклонился и аккуратно откусил кусок пирожного, почти коснувшись губами пальцев Вэй Усяня, ему пришлось сдержаться изо всех сил, чтобы не запищать. — Хм, — сказал Лань Чжань, выпрямляясь, как будто ничего необычного не произошло, и он всю жизнь ел из рук Вэй Усяня. Боги, Вэй Усянь был чертовски счастлив. — Вкусно. — Отлично. — Вэй Усянь прочистил горло. — Ты хочешь еще? — Нет. Это для Вэй Ина. — Ладно, ладно. — Он доел пирожное, слизывая мед с пальцев и размышляя о том, что им делать дальше. Они уже обошли весь рынок, но ему пока не хотелось возвращаться в Облачные Глубины. — Эй, не хочешь пойти выпить? — …Хм? — сказал Лань Чжань. — Выпить, — повторил Вэй Усянь. — Знаешь, ты действительно выглядишь немного раскрасневшимся, Лань Чжань. Давай найдем местечко, где можно присесть, хорошо? Я куплю тебе столько роскошного безвкусного чая, сколько твоя душа пожелает. — Ты не взял с собой денег, — заметил Лань Чжань. Вэй Усянь недовольно надулся. — Ты моя родственная душа, что мое — то твое. И наоборот. — Так и есть. — Что ж, правда? — …Да, — сказал Лань Чжань. — Вот и отлично, — произнес Вэй Усянь, улыбаясь ему. — Тогда давай уберем тебя подальше от солнца. Они нашли хороший ресторан недалеко от доков. Хозяин узнал Лань Чжаня и поклонился около дюжины раз, бормоча о том, какая это честь для него — служить уважаемому Ханьгуан-цзюню и его, э-э, спутнику. Он разместил их в задней части ресторана за ширмой, и тут же появились два официанта с мисочками инжира и маринованных овощей, кувшинами Улыбки Императора и чайником, по-видимому, лучшего улуна в Гусу сорокалетней выдержки. — Я мог бы привыкнуть к такому сервису! — сказал Вэй Усянь, когда официанты ушли, перегибаясь через стол, чтобы налить Лань Чжаню чай. — Забавно, я заметил, что они не называли тебя Его Превосходительством. Всегда приятно помнить, что простым людям плевать на политику заклинателей. Они просто знают, что Ханьгуан-цзюнь защищает их от зла. — Он подмигнул. — Ну, большинство из них. Лань Чжань бросил на него нечитаемый взгляд. Он взял свою чашку с чаем, но пить не стал, что было необычно, поскольку Лань Чжань никогда не суетился и не совершал других беспричинных движений. — Лань Чжань? Он долго молчал. Затем почти нерешительно: — Торговка гребнями. Вэй Усянь ждал продолжения, которого не последовало. — …Ээ, да? Что насчет нее? — Ты… ты этого хочешь? — Что, гребень? — Жену. Вэй Усянь потрясенно расхохотался. Но Лань Чжань не отрывал глаз от своего чая, и теперь, когда Вэй Усянь присмотрелся, он точно мог сказать, что плечи Лань Чжаня были напряжены даже больше, чем обычно. Боже правый, да он не шутил. — Какого черта, — слабо произнес Вэй Усянь. — То, что она сказала, не было неверным, — ответил Лань Чжань. — Ты… достиг надлежащего возраста. — Ты тоже, но ты не женат, — заметил Вэй Усянь. — Ты хочешь иметь жену? Об этом речь? Лань Чжань уставился на него. — Нет, — сказал он. — Вот и хорошо, — ответил Вэй Усянь, затем понял, как это прозвучало, и попытался спасти ситуацию. — Потому что… потому что, если бы ты действительно нашел жену, Сычжую пришлось бы привыкать к третьему роди… к третьему, э-э, взрослому человеку, околачивающемуся поблизости, и это бы слишком сильно сбивало его с толку. — О, твою мать, это прозвучало в миллион раз хуже. — Но с другой стороны, он лучший ребенок в мире, так что я уверен, что все было бы хорошо, и он был бы очень рад за тебя. Если бы ты женился, я имею в виду. Потому что ему небезразлично твое счастье. Как и мне. — Вэй Ин, — сказал Лань Чжань. — Мне не нужна жена. — Хорошо, — беспомощно пробормотал Вэй Усянь, недоумевая, почему монстры и голодные призраки никогда не нападают, когда это так необходимо. — Спасибо за информацию. — А тебе? — Хм? — А тебе? — повторил Лань Чжань. — А-а… нет, — сказал Вэй Усянь. Он делал эту сексуальную штуку, где он не лгал Лань Чжаню, но, боги, этот разговор был кошмаром. — Нет, я… я не думаю, что это возможно. — Лань Чжань слегка нахмурился, и Вэй Усянь понял, что на самом деле не ответил на вопрос, он просто кружил вокруг. Это было несправедливо с его стороны, особенно если учесть, что Лань Чжань явно исчерпал все свои запасы «словесной близости» и собирался позволить ему уйти от ответа. В этом не было ничего хорошего. Вэй Усянь сделал глубокий вдох и сказал: — Нет, мне не нужна жена. Я никогда не захочу иметь жену. Последовала мучительная пауза, затем Лань Чжань кивнул. Он сделал глоток чая. Его лицо было совершенно непроницаемым даже для Вэй Усяня. — Хорошо, — сказал Вэй Усянь, наливая себе еще чашку. — Отлично поговорили.──────── • ✤ • ────────
Вэй Усянь не был пьян, просто мир раскачивался. Он цеплялся за Лань Чжаня уже больше часа — сначала во время обратного пути через Цайи к докам, затем во время полета на мечах обратно в Облачные Глубины. Лань Чжань хотел просто снять комнату в городе на ночь, сомневаясь в способности Вэй Усяня держаться за него, если они полетят на Бичэне. Это было очень глупо с его стороны, поскольку в эти дни Вэй Усянь не делал ничего лучше, чем держался за Лань Чжаня, и не было ничего, что ему нравилось бы делать больше. Хватило совсем немного уговоров, прежде чем Лань Чжань уступил, и Вэй Усяню представился фантастический опыт: взобраться на Бичэнь и обнять Лань Чжаня так крепко, насколько это было возможно. Одна рука Лань Чжаня надежно поддерживала его спину на протяжении всего обратного пути на гору. Менее фантастической была та часть, где меч поднялся достаточно высоко, чтобы воздух стал прохладным и влажным от плывущих облаков, и сердце Вэй Усяня сжалось от нахлынувших воспоминаний о том, как он в последний раз так парил в воздухе и чем все это закончилось. Он закрыл глаза, прижался лицом к шее Лань Чжаня и глубоко вдохнул запах сандала и миндаля. Стало намного легче. Вскоре они уже спускались в Облачные Глубины, как лист, медленно погружающийся в воду. Лань Чжань сошел с меча, Вэй Усянь, спотыкаясь, последовал за ним, и они, тихо похрустывая белыми ракушками под ногами, направились в сторону цзинши. И вот они здесь, и Вэй Усянь вовсе не был пьян, просто потерял равновесие. — Такое ощущение, будто я потерял много крови, но вроде как в хорошем смысле, — размышлял он вслух, пока Лань Чжань открывал дверь цзинши и помогал ему зайти внутрь. Вэй Усянь споткнулся о порог и не упал только потому, что Лань Чжань успел его подхватить. — У тебя это хорошо получается, — сказал он и фыркнул собственной шутке, посмеиваясь в плечо Лань Чжаня. — Лань Чжань, ах Лань Чжань… Помнишь, как мы встретились в первый раз? Ну, технически во второй. Когда я пробрался в Облачные Глубины. Было полнолуние — точно как сегодня. Помнишь? — Мм. — Ты был таким забавным, — продолжил Вэй Усянь, пока Лань Чжань подводил его к кровати. Он тяжело плюхнулся на нее и схватил кусок одежды Лань Чжаня, когда тот начал отходить. — Неееет, не уходи, я рассказываю тебе, каким забавным ты был. Есть. Знаешь ли, Лань Чжань, я думаю, что ты самый забавный человек, которого я когда-либо встречал. Никто не знает, какой ты забавный! Люди такие тупицы — ай-яй-яй, Лань Чжань! Не уходи! — Я не уйду, — сказал Лань Чжань. Он опустился на колени у ног Вэй Усяня. — Никакой обуви в постели. — А? Немного ошеломленный, Вэй Усянь уставился на него сверху вниз, на этого коленопреклоненного Лань Чжаня. Он был так грациозен даже здесь — стягивая сапоги с Вэй Усяня. Он ненадолго исчез, чтобы поставить их к другой обуви, стоящей в ряд у двери. И Вэй Усянь воспользовался моментом, чтобы расчувствоваться по этому поводу: его черные сапоги заняли постоянное место рядом с красивыми белыми сапогами Лань Чжаня, потому что он жил здесь, а не был гостем. Лань Чжань вернулся и снова опустился на колени, чтобы снять носки с Вэй Усяня, он обхватил его лодыжку большой теплой рукой. При слабом освещении Лань Чжань казался не белым нефритом, а чистым золотом. Его волосы были глубокого черного цвета, глаза темнее обычного — прекрасного, изменчивого цвета, как осенние листья, колеблемые легким ветерком. Вэй Усянь попытался выглядеть возмущенным, но его рот вытворял что-то нежное. Вэй Усянь был недостаточно пьян, чтобы сказать: «Ты потрясающий», но он очень серьезно об этом задумался. — Ханьгуан-цзюнь, — сказал он и дважды погладил Лань Чжаня по щеке словно кролика. — Для меня было большой честью познакомиться с тобой. — …Вода, — сказал Лань Чжань. — А? Лань Чжань снова поднялся на ноги, не обращая внимания на протестующий возглас Вэй Усяня. Он потратил тысячу лет, чтобы пройти весь путь до стола, налить чашку воды из медного чайника и проделать весь этот путь обратно. Как будто нарочно двигался медленно! Будь проклята эта Ланьская элегантность! Вэй Усянь хотел Лань Чжаня и воды, именно в таком порядке, и он никогда не отличался терпением. — Пей, — сказал Лань Чжань, протягивая чашку. Вэй Усянь не смог не подразнить его. — Только если ты посидишь со мной. — Вэй Ин. — Лань Чжань. — Вэй Усянь подвинулся и похлопал по месту рядом с собой. — Посиди со мной. Они уставились друг на друга. Вэй Усянь постарался принять самый безобидный вид. Он был абсолютно безобиден. Ему просто было очень тепло, он плыл по волнам и хотел, чтобы Лань Чжань был ближе, вот и все. Лань Чжань вздохнул и сел на край кровати, намеренно оставив между ними расстояние в ладонь. Он повернулся лицом к Вэй Усяню, выпрямив спину и расправив плечи, и снова протянул чашку. На мгновение Вэй Усянь увидел двух Лань Чжаней: нынешнего и того Лань Чжаня, который предложил ему украденную коробочку лотоса — неловкого и прекрасного посреди туманного озера. — Так-то лучше, — сказал Вэй Усянь. Он небрежно осушил чашку, вода потекла по подбородку и шее. — Взгляни на себя, ты заботишься обо мне. В прошлый раз все было наоборот, помнишь? — Он цокая покачал головой. — Не бери в голову, я думаю, ты не помнишь этого. Ты опасен, когда пьян, Лань Чжань. Глаза Лань Чжаня расширились. — Ты сказал, что я ничего не сделал. — Нет, не переживай, ты ничего такого не сделал. Но я спросил, любишь ли ты кроликов, и ты ответил «Дааааа» — и это была самая милая вещь, которую я когда-либо слышал за всю свою жизнь. Это было так забавно. — Забавно, — с сомнением повторил Лань Чжань. — Ты всегда забавный. Я не знаю, как другие люди могут этого не замечать. — Вэй Усянь отставил чашку в сторону и придвинулся ближе, изучая лицо Лань Чжаня в свете свечи. — Взгляни на себя, — сказал он снова, уже мягче. — Другие люди не делают этого, — сказал Лань Чжань. — Чего? — Не смотрят на меня, — выражение его лица сменилось чем-то почти смущенным. — Вэй Ин должен поспать. Вэй Усянь проигнорировал его. — Все они дураки, — объявил он, чинно жестикулируя. — Все должны смотреть на тебя не отрываясь. О нет, я беру свои слова назад, тебе бы такое точно не понравилось. Как тебе это: я буду смотреть на тебя в два раза чаще, чтобы компенсировать то, что все остальные отлынивают, — он потер нос, погруженный в свои мысли. — Ах, сколько же я выпил… Здесь было слишком светло. Вэй Усянь махнул рукой, и все свечи в комнате разом погасли, девять струек дыма поднялись вверх, словно хвосты демона-лисицы. Теплый желтый свет сменился голубоватым лунным, просачивающимся сквозь шелковые стены. Он моргнул, чувствуя себя так, словно ушел под воду — все вокруг было замедленным, темным и спокойным. Он потянулся, чтобы взять запястье Лань Чжаня. — Лань Чжань, — прошептал он. — Могу я тебе кое-что сказать? Лань Чжань кивнул. В синеватой тьме его глаза не отрывались от лица Вэй Усяня. Все в нем было непоколебимо. — Когда я впервые очнулся в той комнате, — сказал Вэй Усянь, — в окружении талисманов и крови, я увидел следы проклятия на своей руке и понял, что сделал Мо Сюаньюй, для того чтобы призвать меня… — он фыркнул, качая головой. — Я подумал: «Чертов ублюдок! Хотел бы я, чтобы он просто оставил меня в покое. Лучше бы я все еще был мертв». Лань Чжань молчал. — Это самая ужасная вещь, которую только может сказать человек, — произнес Вэй Усянь. — Это жестоко, но это было правдой. Тогда я еще не встретил тебя. Я не знал, что ты оплакиваешь меня. Я действительно не думал, что кто-нибудь будет оплакивать меня, Лань Чжань. Это не печально, просто так и есть. Кто будет оплакивать Старейшину Илин? Он умер, и мир возрадовался. — Я не оплакивал Старейшину Илин, — сказал Лань Чжань тихо, но жестко. — Я оплакивал Вэй Ина из Юньмэна. Вэй Усянь кивнул. — Я знаю, знаю. Но когда я впервые очнулся… Это правда, что я ничего не помню из тех тринадцати лет. Но Лань Чжань, я думаю… может быть, я обитал где-то в тихом месте — просто спал. Я никогда не говорил тебе этого, но за последние несколько месяцев, предшествовавших… ну, ты знаешь… я практически перестал спать. Я чувствовал, что схожу с ума. Наверное, так оно и было. Как бы то ни было, тогда у меня наконец-то появилась возможность поспать. А потом Мо Сюаньюю хватило наглости разбудить меня! Ах, я был так взбешен. Я не хотел снова оказаться в этом мире, — он скривился. — Здесь я всегда ощущаю холод. Не «здесь» — в Облачных Глубинах, а повсюду. Мир страдает. — Вэй Ин, — прошептал Лань Чжань. — Вэй Ин. — Нет, все в порядке, — сказал Вэй Усянь, проводя большим пальцем по внутренней стороне запястья Лань Чжаня. — Лань Чжань. Я хотел сказать, что теперь все по-другому, я больше этого не чувствую. Я хочу быть здесь. Я хочу быть живым. Может быть, я не заслуживаю этого второго шанса, но я хочу его. Лань Чжань взял руку Вэй Усяня в свои и сжал. — Будь здесь, — прохрипел он. — Будь живым, Вэй Ин. — Да, — Вэй Усянь наклонился вперед, пока его лоб не уперся в плечо Лань Чжаня. — Да, любимый. Звучит неплохо.──────── • ✤ • ────────
Вэй Усянь проснулся в предрассветных сумерках, чувствуя себя более согретым, чем когда-либо за долгое время. Спиной он уперся в край кровати. На другой стороне, между ним и остальным миром, лежало еще одно тело. Вэй Усянь мог бы запаниковать, если бы не запах сандалового дерева, пропитавший все вокруг — одеяло, подушку и человека рядом с ним. — Лань Чжань, — прошептал он и придвинулся ближе, обнимая Лань Чжаня за талию. Лань Чжань спал на спине, как настоящий Лань, сложив руки на животе. В определенный момент он снял украшение для волос и ленту со лба. Но все еще был одет в свое повседневное ханьфу, а не в одеяния для сна. Это была вина Вэй Усяня — он смутно помнил, как обвился вокруг Лань Чжаня и не позволил ему встать с кровати даже на мгновение. И Лань Чжань, странно снисходительный к глупостям Вэй Усяня, этого не сделал. Полусонный и исполненный любви Вэй Усянь прижался губами к плечу Лань Чжаня. Он замер, размышляя о том, как хорошо было бы иметь это каждую ночь — Лань Чжань в его постели, на расстоянии вытянутой руки. Даже если Вэй Усянь проснется посреди ночи, как он часто это делал, задыхаясь, с пылающим мозгом, он открыл бы глаза и увидел Лань Чжаня. Это того стоило. Он еще раз поцеловал Лань Чжаня в плечо и уснул. На этот раз ему ничего не снилось.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, Я немного пьян и очень одинок, так что вот.
──────── • ✤ • ────────
— Вэй Ин. Он был под водой. — Вэй Ин. Глубоко на дне озера. Был ли это Бездонный Омут? Неужели он все-таки поймал его, утащил вниз, вниз, вниз, в ледяные черные глубины озера Билин? Неужели все, что случилось с тех пор, было сном? Кошмаром? — Вэй Ин. Свет пронзил воду. Вэй Усянь открыл глаза. Он был… не на дне озера. Он прищурился, осматриваясь по сторонам, мысли после сна были вязкими как медовые капли. Вечер еще не наступил. Полдень, может быть? Сквозь окна, закрытые шелковыми ставнями, лился сероватый солнечный свет. Он был в Библиотечном Павильоне. Верно. Все верно, этим утром он проснулся в пустой постели, голова раскалывалась от редкого похмелья. Лань Чжань уже ушел на очередную встречу, но попросил принести Вэй Усяню поднос с завтраком. Вэй Усянь поел в одиночестве, а затем забрел сюда в поисках материалов для исследования древних талисманов. Он сидел в центральном зале библиотеки, где целую жизнь назад проводил часы, копируя правила ордена Лань и стараясь не смотреть на Второго Нефрита больше пятидесяти раз за час. Вдоль стен тянулись полки и висели свитки, а Вэй Усянь склонился над одним из низких письменных столов со стопкой книг у локтя. Сборник Спокойствия. Сборник Симметрии и Баланса Чувств. Сборник Грезящего Разума. Очевидно, он использовал Коллекцию Укрощения Чудовищ в качестве подушки. Лань Чжань склонился над ним, одна рука зависла над плечом Вэй Усяня, словно готовясь разбудить его. Вэй Усянь сел прямо, поморщившись. — Неужели я уснул? — Мм. Он надулся. — Зачем ты меня разбудил? — Ты выглядел встревоженным, — произнес Лань Чжань. В бледном свете он был великолепен. Сияющий, будто его душа просвечивала сквозь кожу. — Тогда отнеси меня обратно в цзинши и уложи в постель. Лань Чжань бросил на него не впечатленный взгляд, затем: — Ты… что-то говорил. Ах. — Да, я делаю так иногда, — осторожно сказал Вэй Усянь. — Однако все в порядке. В большинстве случаев я не помню, что мне снилось. Рука Лань Чжаня все еще была рядом, а Вэй Усянь все еще был сонным и ласковым, поэтому он схватил ее и положил себе на макушку, запустив пальцы Лань Чжаня в свои распущенные, нагретые солнцем волосы. Он позволил своим глазам снова закрыться, вжимаясь в это прикосновение. — Приятно, — пробормотал он. — Так приятно, Лань Чжань, ах. Он отпустил запястье Лань Чжаня, но Лань Чжань не прекратил гладить его. Он провел пальцами по волосам Вэй Усяня, стараясь не зацепить ни один маленький колтун. Вэй Усянь хотел, чтобы Лань Чжань делал так постоянно. Он хотел делать это в постели, он хотел свернуться калачиком в кровати с Лань Чжанем и гладить его по волосам, он хотел запустить свои собственные руки в волосы Лань Чжаня, притянуть его к себе и поцеловать в лоб, в скулы и в прелестный рот. Он хотел снова заснуть вместе с ним и проснуться не одному. Или вообще забыть о пробуждениях в одиночестве, потому что они спали бы вместе каждую ночь, а не только, когда Вэй Усянь был пьян и приставуч. — Над чем ты работаешь? — спросил Лань Чжань. — О, много над чем, — сказал Вэй Усянь, просматривая свои беспорядочные записи. — Сначала я искал общую информацию о работе с древними талисманами, например, об изобретении и разработке самых первых талисманов. Я ожидал, что это будет похоже на то, чем мы пользуемся сегодня. Ну, знаешь, какая-нибудь поверхность для письма и киноварь, ну или кровь, если ты ужасный демон в обличье человека. — Не демон, — сказал Лань Чжань, как и предполагал Вэй Усянь. — Однако ужасный? Лань Чжань сделал задумчивое лицо. — Для других. Когда ты сам этого захочешь. — Рад слышать, что я все еще хорош, — сказал Вэй Усянь. Рука Лань Чжаня замерла в его волосах, поэтому Вэй Усянь потерся о нее, как кошка, и Лань Чжань снова начал его гладить. — В любом случае, я ожидал, что использование талисманов будет соответствовать ведению записей, сообразно тому, как до бумаги и дерева люди писали на шелке, шкуре животных или бамбуковых дощечках. Но я наткнулся на этот отрывок… Тебе понравится, это даже не исторический учебник, это книга любовных стихов от почтенного Гао Ли к его партнеру по совершенствованию. Здесь, в Размышлениях о расставании со старым другом в Янчжоу, послушай: «У бамбуковых зарослей в серебряном омуте, оставленном летней бурей, здесь я наблюдаю, как мой любимый освобождается, и перьями феникса окрашивает воду… бла-бла-бла… Красный карп превращается в жидкое пламя. Когда белая луна взойдет над горой Чу, вместе с Сюэу во вспышке света мы оставим Даньян позади» — Вэй Усянь забарабанил пальцами по столу, снова оживляясь. — Это кровь — вся эта история с «перьями феникса». Партнер по совершенствованию Гао Ли пролил свою кровь в эту воду, но не так, как при обычном заклинании крови, понимаешь? Потому что потом он бросает свой кинжал Сюэу в воду, и каким-то образом та становится талисманом — талисманом-порталом, с его помощью они покинули город Даньян, об этом позже будет целый стих. Я пытаюсь разобраться в этом. Как добиться хоть какой-то точности, если ты просто бросаешь пустой талисман в лужу окровавленной воды? Я предполагаю, что сначала он заколдовал кровь, а вода подействовала как своего рода механизм активации, но… — Он покосился на свои записи. — Очевидно, что в стоячей воде есть энергия Инь, а в металлическом клинке — Ян, но по своей сути она недостаточно мощная, чтобы транспортировать двух человек, и непохоже, что он написал заклинания на самом клинке… — Ты полностью прочел эту книгу стихов? — спросил Лань Чжань. — Нет, — вздохнул Вэй Усянь. — Следующие сто стихов — это просто рассказ Гао Ли о том, как здорово заниматься любовью на покрывале из лепестков персика, и на вершине горы, и на берегу реки Хуай и так далее, и тому подобное. Мне стало скучно. — Такое с тобой впервые. — Что, впервые мне не нравится порно? Это не порно, Лань Чжань, это сексуально только для любителей поэзии вроде тебя, — сказал Вэй Усянь, махнув рукой. Затем: — Подожди. Подожди, только не говори мне, что подростком ты читал подобные вещи? — Лань Чжань промолчал, и Вэй Усянь прыснул со смеху. — Лань Ванцзи, бесстыдник, неудивительно, что ты так много времени проводил в библиотеке! А я-то думал, что у тебя никогда в жизни не было ни одной порочной мысли! — Это, безусловно, только предположение, — сказал Лань Чжань. Смех Вэй Усяня оборвался. Он моргнул, и внезапный румянец выступил у него под воротником. — Ну, я… наверное, да, — сказал он и быстро вернулся к своим записям. Как оказалось, концепция «Лань Чжаня с порочными мыслями» — это то, о чем он не должен был думать, пока Лань Чжань держал руку у него в волосах. Лань Чжань остался и еще немного его погладил, пока желтый солнечный свет скользил по полу. Затем ему нужно было встретиться с приезжим главой мелкого ордена на юге, но прежде чем уйти, он сказал: — Увидимся сегодня за ужином. — Вэй Усянь подумал, что это одна из самых любимых вещей, которую он когда-либо слышал.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, Я бы хотел сказать, что никогда ничего не забывал о тебе, ни одного мгновения, проведенного с тобой, но мы оба знаем, что это было бы ложью. У меня всегда была плохая память. Смерть сделала все только хуже. Знаешь, что меня бесит больше всего, Лань Чжань? У меня никогда не будет новых воспоминаний о Шицзе. Как так получается, что тот, кого я бесконечно любил, может вот так просто стать конечным? Для Цзян Чэна и Цзинь Лина прошло уже тринадцать лет. Конечно, нельзя сказать, что когда-нибудь болеть станет меньше, но они прожили тринадцать лет без нее, а для меня она только что была здесь. Она только что была здесь, куда она ушла? Я не был ни на свадьбе своей сестры, ни на ее похоронах. Лань Чжань, я больше никогда не хочу ничего о тебе забывать. И я не стану. Однажды я сказал тебе отпустить меня — я беру свои слова назад. Держи меня рядом как можно дольше, ладно? Я пишу это по дороге в Гусу, и всякий раз, когда я думаю о том, что снова увижу тебя, мне нечем дышать — правда нечем. Огромный океанический прилив разрастается внутри меня, из-за него я не могу вдохнуть. Я, честно говоря, немного беспокоюсь о том, что мои ребра треснут. Ах! Лань Чжань! Лань Чжань, мне нравится писать твоё имя. Ты заметил, что в письмах, которые я посылаю тебе, оно всегда такое красивое, даже когда в остальном почерке у меня царит хаос? Чтобы стать великим каллиграфом, ты должен полностью понять и пробудить в себе дух каждого символа и полностью отдаться ему — вот когда письмо превращается в искусство. Когда ты знаешь что-то до мозга костей и любишь это каждым своим движением, каждым вдохом, и ты можешь отпустить это и позволить этому направлять тебя, и знать, что то, что ты создаешь, будет прекрасно. Лань Чжань, мой почерк — абсолютное дерьмо, если только я не пишу твое имя — тогда я величайший каллиграф из всех. Я снова не могу дышать! Будем надеяться я доберусь до Гусу! Этого никогда не произойдет, но я хочу, чтобы ты поцеловал меня, когда увидишь. Я бы точно погиб на месте, но… это был бы мой собственный путь расстаться с жизнью. Намного лучший, чем в первый раз. (Я бы не стал так шутить при тебе. Я знаю, тебе бы это не понравилось, у тебя мягкое сердце). Ты не собираешься меня целовать. Я даже не знаю, захочешь ли ты этого. Но я бы хотел, чтобы ты это сделал. Я надеюсь, что ты это сделаешь.──────── • ✤ • ────────
Вэй Усянь вышел из Библиотечного Павильона на закате, разминая затекшие, ноющие конечности, и направился к цзинши. Слуга принес ужин ровно в шесть, как раз тогда, когда он проголодался. Забавно, как быстро он приспособился к распорядку Облачных Глубин — все его внутренние паттерны и ритмы изменились в соответствии с этим новым образом жизни. Он снял верхнюю одежду и повесил ее в шкаф рядом с одеждой Лань Чжаня. Затем сел за стол и разложил множество чистых талисманов, расписывая их водой и ожидая, пока Лань Чжань выберется со своей дурацкой встречи. Иероглиф Фу испарялся почти так же быстро, как он его рисовал. Наконец он услышал характерный хруст ботинок по белым ракушкам, затем шаги по крыльцу. Вэй Усянь усмехнулся про себя, сердце трепетало, как капля масла в горячем воске. Мгновение спустя дверь в цзинши скользнула в сторону, и показалась высокая, любимая фигура —белоснежная тень на фоне лиловых сумерек снаружи. — Лань Чжань! — засветился Вэй Усянь. — Ты дома! Лань Чжань замер на пороге. — Ужин уже тут, — продолжил Вэй Усянь, отодвигая свои талисманы, чтобы освободить место на столе. — Ах, не обращай внимания на беспорядок, у меня была другая идея об использовании крови для управления уже существующей энергией из мира природы. Например, черпать ее из рек, родников или других мест с бесконечным источником, или даже из целого леса или горы, чтобы ты мог получить доступ к духовной силе, даже если твоя собственная энергия была истощена. Я просто пытаюсь понять, как это сделать, не нанося вреда источнику. Или не используя слишком много крови. Это определенно возможно! В любом случае, это просто вопрос поиска правильного подхода. Садись, давай ужинать. — С помощью ложки он принялся накладывать просо в одну миску, а отварной гай лан — в другую. В отличие от Вэй Усяня, который любил все смешивать в одной миске, Лань Чжань предпочитал разделять каждое блюдо. Он слышал, как Лань Чжань ходит кругами по цзинши, кладет Бичэнь на стойку для мечей, снимает свою причудливую заколку, вешает верхнюю одежду. К тому времени, как он присоединился к Вэй Усяню за столом, он уже не был Его Превосходительством, он был Лань Чжанем Вэй Усяня. — Я рад, что ты вернулся домой как раз к ужину. Я скучал по тебе сегодня, — продолжил Вэй Усянь, наливая две чашки воды. — Завтра ты должен сказать всем главам орденов, чтобы они шли к черту и вместо этого целый день провести со мной. Когда мы в последний раз навещали твоих кроликов? Молчание. Вэй Усянь поставил чайник и глянул вверх. Глаза Лань Чжаня были опущены. Выражение его лица было… Вэй Усяню потребовалось несколько секунд, чтобы разобрать его, потому что такое он видел нечасто, к тому же Лань Чжань специально его скрывал. Но в этом и заключался ответ: обычно лицо Лань Чжаня было пустым, потому что он не был физически выразительным человеком; прямо сейчас оно было пустым, потому что он чувствовал себя уязвимым, распахнутым и пытался восстановить хоть какое-то подобие контроля. Поэтому возникал следующий вопрос: почему он чувствовал себя уязвимым? Или смущенным? Может и то и то? — Ладно, я знаю, что ты действительно не можешь сказать главам орденов, чтобы они шли к черту, — сказал Вэй Усянь, решив, что лучшим вариантом действий будет дать Лань Чжаню время собраться с мыслями. — Но я все еще думаю, что пришло время для Цзэу-цзюня выйти из уединения и взять на себя эти обязанности. Я устал делить тебя с каждым бездельником в мире совершенствования. — Он вылил масло чили на свой гай лан. — Глава Яо и глава Оуян в особенности не заслуживают того, чтобы смотреть на твое красивое лицо весь день. — Вэй Ин, — тихо произнес Лань Чжань. — А? Он одарил Вэй Усяня легкой, мягкой улыбкой. — Спасибо за ужин. Я рад, что я дома. — Аи, — сказал Вэй Усянь, взволнованный двойным ударом обворожительной улыбки и ужасающей искренности Лань. — Не благодари меня, не я готовил это! Зачем ты пытаешься довести меня до сердечного приступа, а? Благодаришь меня ни с того ни с сего вот так? Нет, категорически нет. Молчи и ешь свои овощи, ты ужасный, ужасный человек. Тишина во время приема пищи! — Хм, — сказал Лань Чжань. Его застенчивость сменилась весельем. — Хм! — ответил Вэй Усянь, сморщив нос, а затем занялся своим ужином. Он продержался очень впечатляющие две минуты, прежде чем пустился в более подробное объяснение талисманов, с которыми возился весь день, потому что в 95% случаев все, что требовалось для решения проблемы, — это поделиться ей с Лань Чжанем. К тому времени, как они закончили есть и перешли к чаепитию-с-Улыбкой-Императора, ему в голову пришли по меньшей мере три новые идеи, с которыми можно было поэкспериментировать утром. После Лань Чжань устроился перед гуцинем, а Вэй Усянь гармонично встроился в его мелодию, и вдвоем они плавно переходили от одной композиции к другой. Вэй Усянь любил музыку, которую они создавали вместе — высокие, скачущие ноты Чэньцин наслаивались на низкие, ровные вибрации гуциня. Ему нравилось, как Лань Чжань поднимал глаза, чтобы встретиться с ним взглядом каждые пару минут. Вэй Усянь всегда улыбался ему на следующей ноте, и Лань Чжань всегда улыбался в ответ, даже если только глазами. Это был такой хороший вечер. Это была такая хорошая жизнь. У Вэй Усяня был небольшой опыт «хорошего», но это было в его прошлой жизни. Он надеялся, что в этой жизни все будет хорошо.──────── • ✤ • ────────
Той ночью Вэй Усянь проснулся в темноте, и на этот раз он не знал причины. Ему стало настолько тревожно, что он встал с кровати и бесшумно прошел к дверному проему второй комнаты, где спал Лань Чжань. Отчасти чтобы убедиться, что с ним все в порядке, а отчасти потому, что наблюдение за дыханием Лань Чжаня всегда успокаивало его. Потом он услышал резкий вдох и наконец понял, что же его разбудило. Вэй Усянь в одно мгновение оказался у постели Лань Чжаня. — Лань Чжань, — сказал он, тряся Лань Чжаня за плечо. — Лань Чжань. Лань Ванцзи. Проснись. Он понял, что Лань Чжань проснулся, когда все его тело застыло, превращаясь в статую, завернутую в одеяло. Долгое время ни один из них не двигался, только дышал. Затем Лань Чжань открыл глаза. — …Вэй Ин? — Лань Чжань. Я здесь. Лань Чжань потянулся к нему. Его рука скользнула вверх по руке Вэй Усяня к плечу, утягивая его вниз и к себе, очень тактильно и бесстыдно, как он никогда не делал при дневном свете. Вэй Усянь оказался прижатым щекой к груди Лань Чжаня, прямо над его сердцем, бьющим в боевой барабан. Нет, не боевой барабан, не жангу — барабан войны. Яогу — танцующий барабан. Ничто в Лань Чжане не было войной. Все в нем было музыкой. Это было немного неудобно: Лань Чжань лежал на спине, Вэй Усянь склонился над ним, все еще полусидя, одна рука упиралась в матрац у бедра Лань Чжаня. Было бы проще, если бы он просто забрался на кровать. Если бы он прижался к теплому боку Лань Чжаня, свернулся вокруг него калачиком как лиса, чтобы их тела стали единым целым. Обычно были причины не делать этого, но сейчас он не мог думать ни о чем более важном, чем о напуганном и печальном Лань Чжане, поэтому Вэй Усянь просто решился. Он взобрался на кровать и втиснулся в узкое пространство между Лань Чжанем и окном, сворачиваясь под одеялом и обнимая Лань Чжаня за талию. Лань Чжань провел дрожащей рукой по волосам Вэй Усяня. — Все в порядке, — прошептал Вэй Усянь, отвечая на прикосновение. Он обнял его еще крепче, прижимаясь щекой к плечу Лань Чжаня. — Ты в порядке, ты в порядке. — Лань Чжань молчал. Вэй Усянь пытался вспомнить, что ему шептала Шицзе, когда они были детьми, и Вэй Усянь регулярно просыпался с криком. — Это был просто кошмар. Что бы ты там ни увидел, оно нереально. — Это уже случилось, — глухо произнес Лань Чжань. Может быть, ему приснились горящие Облачные Глубины. — Что ж, теперь все кончено, — пробормотал Вэй Усянь, проведя пальцами по щеке Лань Чжаня. — Это произошло, и ты пережил это, и теперь все кончено, и ты здесь, со мной, и все уже хорошо. Лань Чжань повернул голову, чтобы посмотреть на Вэй Усяня. Их лица внезапно оказались очень близко друг к другу, носы почти соприкасались. Вэй Усяню захотелось поцеловать его. Если бы они были… если бы между ними было что-то еще, именно здесь он поцеловал бы Лань Чжаня. Именно здесь он нашел бы в темноте губы Лань Чжаня и целовал его, тепло и долго; именно здесь он бы запустил руку в волосы Лань Чжаня и вкладывал любовь во все места, где был страх. Они были так близко. Он чувствовал тихий выдох Лань Чжаня на своих губах. — Что тебя напугало? — прошептал он. — Скажи мне, чтобы я мог уничтожить это. Он получил чуть менее тихий выдох. Практически смех. — Я вовсе не шучу! Я Старейшина Илин. Демоны трепещут у моих ног. Когда я пересекаю реку, она окрашивается в красный. Однажды я вырезал целую деревню только для того, чтобы высосать мозг из костей ее жителей. — Хм, — произнес Лань Чжань. — Может быть, я ем младенцев? Противоречивые сведения по этому поводу. Определенно, нет единого мнения относительно того, ем ли я их сырыми или превращаю во вкусное рагу. Что там ещё… Я переспал и с Сянлю, и с Йерен. Не спрашивай меня о физической возможности этого, я действительно не могу рассказать. Я вызвал четыре засухи и один или три голода, в зависимости от того, у кого ты будешь спрашивать. Я бродил по деревням, сея хаос ради развлечения. — Это правда. — Ах, Лань Чжань, — захныкал Вэй Усянь. — Это совсем неправда, я очень хорошо вел себя эти десять месяцев. — Вэй Ин плохо себя ведет. Вэй Усянь надулся на него в темноте. — Ну вот поэтому я тебе и нравлюсь. — Хммм. — Нравлюсь. Я уверен, что нравлюсь. — Нравишься, — прошептал Лань Чжань, и это слово упало в желудок Вэй Усяня, как монета в глубокий омут, поблескивая золотом на самом дне. Ему едва удалось не вздрогнуть. — Мне нравится Вэй Ин. — Ты мне тоже нравишься, — произнес он. Это было уже слишком — говорить такие вещи под пристальным, темным взглядом Лань Чжаня, поэтому он заерзал, пока рука Лань Чжаня не обняла его, а лицо не спряталось в изгибе шеи Лань Чжаня. Он вздохнул, уткнувшись в волосы Лань Чжаня, чувствуя себя более комфортно, чем когда-либо за… он не знал, какой срок. Когда в последний раз он вот так, полностью расслаблялся, когда даже самые параноидальные, животные части его мозга успокаивались и шерсть на загривке опускалась? Определенно еще до того, как он умер. Перед дезертирством. Перед Погребальными Холмами. До падения Пристани Лотоса, до того, как он вытащил темный меч из фальшивого панциря Сюаньу, до отъезда в Цишань, до того, как его вышвырнули из Облачных Глубин. Было ли это в Облачных Глубинах? Раньше? Он положил руку на грудь Лань Чжаня, пальцы свободно сжались на его сердце. — Лань Чжань, — сказал он через мгновение. — Твое сердце бьется так быстро. Лань Чжань над ним молчал. Вэй Усянь придвинулся еще ближе. — Бедный Лань Чжань. Больше никаких кошмаров, хорошо? Это помогает? — Ему пришла в голову какая-то мысль, и он слегка фыркнул, беззвучно рассмеявшись в шею Лань Чжаня. — Мне просто спать с тобой каждую ночь? Это то, что тебе требуется? — Не шути так. — Я и не шучу, — сказал Вэй Усянь, поняв, что это на самом деле не шутка. Он перестал смеяться. — Я не шучу. Я бы не стал. — Ты… — Лань Чжань замолчал. — В этом нет необходимости. — Я спросил не об этом. Последовала долгая пауза. Вэй Усянь почувствовал, как его собственное сердцебиение запнулось и участилось. Он был примерно в двух секундах от того, чтобы притвориться, будто все-таки пошутил, когда Лань Чжань произнес: — Да. — А? Его пальцы дрогнули на бедре Вэй Усяня. — Да, — сказал он снова, и в его голосе была странная нотка — то ли тоска, то ли смирение. — Если Вэй Ин желает. — Вэй Ин желает, — мягко сказал Вэй Усянь. — А Лань Чжань желает? Это заставило того сделать еще более длинную паузу. Вэй Усянь лежал, спрятав лицо, вдыхая аромат древесного дыма от волос Лань Чжаня и запах мыла от его кожи, и думал о том, как будет целовать его, будет целовать его и будет поцелован в ответ. Думал о том, как Лань Чжань переворачивается и взбирается на него сверху, его волосы черной ширмой укрывают их лица, тяжесть его тела такая теплая и совершенная, вдавливающая Вэй Усяня в матрас, удерживающая его на месте. — Да, — прошептал Лань Чжань. — Тогда я так и сделаю, — немедленно произнес Вэй Усянь, касаясь губами шеи Лань Чжаня, пока говорил. — Я так и сделаю, я буду спать здесь каждую ночь. Ты понял? Если Лань Чжань пожелает, я так и сделаю. Если Лань Чжань пожелает, чтобы я был в его постели, то я буду там. Если Лань Чжань пожелает, чтобы я ушел, то я уйду. — Никогда, — сказал Лань Чжань и перевернулся, хотя и не стал взбираться на Вэй Усяня, а просто повернулся к нему лицом в темноте. Он обнял Вэй Усяня другой рукой и прижал к груди, вжимаясь губами в линию роста волос Вэй Усяня. — Нет, никогда. Никогда не уходи. Всегда оставайся здесь. Вэй Усянь крепко зажмурился. Его еще никогда так не обнимали. — Тогда я всегда буду здесь, мой Лань Чжань, — сказал он. — Всегда. Лань Чжань ничего не сказал. Он только кивнул и притянул Вэй Усяня еще ближе, его сердце билось, как морской прибой о скалы.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, Я немного пьян и очень одинок, так что вот. Очень хорошо, что ты никогда этого не прочтешь, потому что я знаю, что это расстроит тебя. Однако я знал, что умру задолго до того, как это произошло на самом деле. Я не глупец, Лань Чжань, я знал, что не могу просто уйти на Погребальные Холмы и жить там вечно в мире и покое; не с Вэнями, когда на них велась такая охота, и не со мной, когда я был так опасен. Я просто оттягивал неизбежное, выгрызая нам по одному дню за раз. И вот что странно — так много из тех дней были хорошими. Объективно это было худшее время в моей жизни — я сходил с ума, я чувствовал, как тьма поглощает меня, словно пламя, пожирающее бумагу. Я ощущал, как края моей души чернеют, будто сажа, и скручиваются. Я скучал по Шицзе, и по тебе, и даже по Цзян Чэну, и по многим другим вещам. И вначале мы все умирали с голоду и не знали, что можем пойти в Илин за припасами; мы думали, что как только выйдем за пределы Дворца, мы сразу умрем, а на Холмах все еще не было никаких животных; те пришли позже. Однажды госпожа Вэнь велела мне называть ее Бабушкой, а на следующий день она сказала, что если до этого дойдет и мы действительно будем голодать, я должен взять А-Юаня и бежать. Она сказала, что Вэнь Цин не оставит Вэнь Нина, и остальные вместе встретят свою судьбу, но А-Юань должен жить, и его лучший шанс выжить был со мной. И я сказал «хорошо», но позже той ночью я подумал об этом и пришел к мысли: «Все таки это неправда. Это правда, что я бы убил за него, но это неправда, что я выживу». И тогда я подумал: «Ладно, как насчет такого. Я отвезу его в Гусу. Все, что мне нужно сделать, это доставить его в Гусу и отправить сообщение Лань Чжаню. Это его лучший шанс на выживание». И я представил его в маленьком белом одеянии с белой лентой на голове. Я думаю, что это был последний раз, когда я чувствовал себя умиротворенным. Во всяком случае, я знал, что мне конец. Я не особо задумывался об этом, потому что мне и без того было чем заняться. И, конечно, нет смысла думать о подобных вещах и впадать в уныние, не тогда, когда нужно собрать так много репы! Знаешь, Лань Чжань, когда Цзян Чэн однажды пришел к нам в гости, он увидел, как все собирают репу, картофель и прочее, и сказал: «Как вы можете есть пищу, выращенную на этой земле? Разве она не ядовита?» И самое смешное, что это было не так. Она действительно не была ядовита. Это была обычная репа. Так что объективно, это было худшее время в моей жизни, и я признаю, что вначале я был огорчен тем, кем я не мог больше стать. Я ни о чем не жалею с Вэнями, кроме того, как все закончилось. Просто, понимаешь, у меня всегда был подробный план на жизнь. Я бы был правой рукой Цзян Чэна, как мой отец был правой рукой Цзян Фэнмяня. Я собирался провести свои дни в Юньмэне, в Пристани Лотоса. Я бы коротал свое свободное время на ночных охотах и изобретал разные штуки, и посещал Шицзе в Ланьлине, и, возможно, однажды взял бы учеников. Я знаю, твой дядя был бы вне себя от ярости, если бы когда-нибудь услышал, как я это говорю, но я действительно хотел быть учителем. Это была бы моя жизнь — она была бы совершенно обычной, солнечной и прекрасной. Я знаю — многие люди думают, будто я очень высокомерный. И это правда — я действительно могу быть таким. Но я никогда не заботился о том, чтобы быть «Кем-то великим или печально известным», я просто хотел быть Вэй Усянем, чье имя говорит само за себя. Ну, в любом случае, потом Цзян Чэн потерял свое золотое ядро, на этом все и закончилось. В первые дни на Погребальных Холмах у меня были мысли вроде: «Я никогда не смогу вернуться, вот и все, теперь это моя жизнь». Но ты меня знаешь, Лань Чжань — как только я принял какое-то решение, я его принял, и я не отступлюсь от своего слова. И, кроме того, Вэнь Нин нуждался в помощи, и мысль о том, чтобы вернуться в Башню Кои и пресмыкаться перед Цзинь Гуаншанем, вызывала у меня тошноту. Ах… Я говорю все это только для того, чтобы сказать — вначале я и подумать не мог, что там мне будет хорошо; это всего-лишь был самый приемлемый выбор. Но Лань Чжань, мне было хорошо. Не все время. Конечно, были ужасные дни, особенно ближе к концу. Но было так много хороших дней. Хотел бы я, чтобы ты это увидел. У нас был пруд с лотосами. Они были моей семьей. Когда мы впервые добрались до того места, там все время было тихо, мертвый воздух, плоское небо, ни ветерка в мертвых деревьях; только призраки могли обитать там. Может быть, поэтому оно и позволило нам остаться. Может быть оно уже было на грани принадлежности, просто нужно было дать ему несколько месяцев. Так что было тихо, но утром шестидесятого дня я проснулся в слезах. Четвертый Дядя ворвался в мой Дворец Усмирения Демонов и тоже плакал, и я понял: тот странный шум снаружи был соловьем. Там было так много певчих птиц, Лань Чжань. И цикады, и зверюшки, шныряющие в опавших листьях, и однажды прямо к нашему костру во время обеда подошел оленёнок! Я не знаю, откуда он взялся, но, думаю, раньше он не видел людей; он совсем не был напуган. И мы не стали его есть, хотя в тот вечер у нас было совсем мало еды — но он был таким забавным! Он просто подошел вплотную, как будто искал чем бы перекусить! Ах, мы хохотали всю ночь. Мы выращивали репу и лотосы. Они были моей семьей. Живя там, я стал мечтать о всяком. Я мечтал о ферме, о настоящей ферме в долине между двумя горами, со свиньями, курами и маленьким толстым осликом. Мне снилось, что я просыпаюсь на рассвете (ха!) и весь день работаю в поле, прихожу домой голодный и ем горячую еду, потом немного читаю, а затем ложусь спать. Я подумал о чопорных главах орденов, которые смотрят свысока на всех, кто не занимается совершенствованием. Которые смеются над космической ничтожностью простых людей. Над тем, как они живут и умирают так тихо, не совершив ничего достойного упоминания в анналах истории. Я подумал о том, что неизвестный фермер, который вырастил рис в миске Цзинь Гуаншаня, уже внес в этот мир больше, чем Цзинь Гуаншань когда-либо мог. Я подумал: «Я уже не выберусь отсюда, но, если бы я смог, это была бы прекрасная жизнь». Иногда ты был там — в моих снах. Большую часть времени тебя там не было. Видишь ли, в самом конце все, чего я хотел, — это чтобы меня наконец оставили в покое и забыли, но я не мог так поступить с тобой. Только не с тобой, Лань Чжань. Ты был единственным из этих ублюдков, кого стоило помнить.──────── • ✤ • ────────
Следующая неделя прошла спокойно. Сначала Вэй Усянь спал в постели Лань Чжаня, но потом настоял на том, чтобы они оба вернулись на кровать в главной комнате. Все для того, чтобы он имел счастье просыпаться и видеть, как Лань Чжань работает за столом. В первую ночь они улеглись по разным сторонам кровати и продержались почти до рассвета, прежде чем прижаться друг к другу, переплетая пальцы на животе Лань Чжаня. На вторую ночь они начали с соприкосновения рук. К пятой ночи Лань Чжань лег спать в девять, прижимая к себе Вэй Усяня, хотя, конечно, Вэй Усянь планировал бодрствовать еще несколько часов, потому что ему еще нужно было почитать, и ему было не сто лет и он даже не Лань. Шестая и седьмая ночи прошли так же. Во второй половине восьмого дня Вэй Усянь вернулся со своей ежедневной прогулки и увидел Лань Чжаня и Сычжуя, стоящих у порога цзинши. — Привет, любимый. Привет, сынок, — сказал Вэй Усянь, запрыгивая на крыльцо и немедленно беря Лань Чжаня за руку, переплетая их пальцы. — Что случилось? Глаза Сычжуя засияли, когда он перевел взгляд с Вэй Усяня на Лань Чжаня, но он ничего не сказал, благослови боги его драгоценное маленькое сердечко. Вэй Усянь не осознавал, что собирается назвать Лань Чжаня «любимым», пока слово не сорвалось с его губ, и теперь он очень старался не волноваться и/или не следить за реакцией Лань Чжаня. — Добрый день, господин Вэй, — сказал Сычжуй. — Сегодня утром мы получили сообщение из деревни Гоян на юге. Они уже некоторое время имеют дело с мстительным духом, и в последнее время нападения участились. — О? — произнес Вэй Усянь. — Как так? — Это призрак женщины, которая утонула прошлой весной, — сказал Лань Чжань. Голос его звучал нормально, поэтому Вэй Усянь осмелился бросить на него быстрый взгляд. Выражение его лица было безмятежным. Его уши были ярко-алыми. — Она продолжает заманивать деревенских детей в реку, где утонула. — Пока все ее попытки не принесли плодов, — сказал Сычжуй. — Или… у нее все-таки получалось, но детей всегда успевали спасти. Смертельных случаев не было. Однако еще месяц назад она напала всего на пятерых детей, а теперь только за последние две недели было совершено одиннадцать нападений. — По-прежнему без смертельных исходов? — Верно. Просто много случаев почти-утопления. — Таким образом, нападения стали более частыми, но не более серьезными. — Вэй Усянь наклонился к Лань Чжаню. — Хммм. Возникает вопрос. Почему эти дети продолжают играть возле смертоносной реки с призраками? — Они этого не делают, — ответил Лань Чжань. — Призрак не может покинуть реку, но каким-то образом он может управлять детьми на расстоянии более мили. — Что ж, а вот это, — сказал Вэй Усянь, — уже интересно. — Ханьгуан-цзюнь, вы позвали меня сюда, потому что хотите, чтобы я и остальные разобрались с этим делом? — спросил Сычжуй. Лань Чжань покачал головой. — Я возьму его на себя, — сказал он. — Вместе с Вэй Ином. — Ты? — сказал Вэй Усянь. — Мы? — Мы. Вэй Усянь просиял, глядя на него снизу вверх. — Да, мы. Обращаясь к Сычжую, Лань Чжань произнес: — Я ожидаю, что это займет не более трех дней. Если возникнут проблемы, пришлите бабочку и мы немедленно вернемся. — Да, Ханьгуан-цзюнь, — сказал Сычжуй. — Не волнуйтесь, у нас здесь все будет хорошо! Вы с господином Вэем просто сосредоточитесь на… гм, деле. Вэй Усянь, прищурившись, посмотрел на него. Сычжуй невинно улыбнулся в ответ. — Хм, — сказал Лань Чжань. Деревня Гоян находилась в полудне пути пешком. Они упаковали в мешочки цянькунь одежду на три дня и сразу же двинулись в путь, попрощавшись с Сычжуем у главных ворот. Вэй Усянь сидел верхом на Яблочке, а Лань Чжань шел рядом, держась за его уздечку. Они спустились с горы в долину, направляясь прямо на юг. Шли часы, и горы превратились в холмы, похожие на складки зеленой ткани с желтыми пятнами там, где первые зимние заморозки уже начали убивать траву. В пути Вэй Усянь играл на Чэньцин каждую песню, которая приходила ему в голову, и вдобавок те, что придумывал на ходу. Он действительно собирался сочинить «Оду Пруду с Лотосами Высоко в Облаках». Также он экспериментировал с мелодией, которую в настоящий момент называл «Руки». Однако та пока не готова была быть услышанной. Гоян была небольшой деревенькой на границе между Гусу и Юэлин, приютившейся у излучины реки Инву. Здесь торговали в основном гончарными изделиями из речной глины — во всех магазинах вдоль главной улицы перед дверьми, как маленькие часовые, стояли пузатые глиняные горшки, изысканно расписанные речными пейзажами и поэтичными строками. Вэй Усянь с Лань Чжанем остановились в первой попавшейся гостинице. Лань Чжань заплатил за их комнату, в то время как Вэй Усянь потащил Яблочко в конюшню, подкармливая его сеном с пола. Он погладил того по бархатистому нежному носу, почесал за большими ушами и сказал: — Я вернусь утром. Постарайся, чтобы тебя не вышвырнули до этого времени, ты, гадкий червяк. После очередного подергивания уха он вернулся в гостиницу. Лань Чжань снял для них комнату на втором этаже с окном, выходившим на главную улицу. В этот час на ней было темно, если не считать нескольких фонарей и черную реку, пестревшую золотыми рыбками. Когда вошел Вэй Усянь, он склонился над огнем в очаге, расположенным на низком каменном возвышении у кровати. Свечи в комнате уже догорали. — Мне сказать, чтобы приготовили ванну? — спросил Лань Чжань, выпрямляясь. — Нет, я слишком устал, — сказал Вэй Усянь. В носках он прошлепал к шкафу, разматывая бинты на запястьях. — Извини, я могу поспать на полу, если ты не захочешь делить постель со мной — я весь грязный. Лань Чжань подошел к нему у шкафа, вторгшись прямо в личное пространство Вэй Усяня. Он наклонился, и Вэй Усянь истерично подумал: «Он собирается, черт возьми, меня поцеловать», а потом Лань Чжань… понюхал его. — Не грязный, — решил он. — Это здорово, — сказал Вэй Усянь. Лань Чжань отодвинулся, олицетворяя спокойствие, и начал перетряхивать простыни, чтобы проверить их на наличие мышей. Вэй Усянь прочистил горло: — Ах, я ничего не могу поделать, но мне немного жаль Сычжуя и Вэнь Нина — мы ведь украли их охоту. Похоже, из них получилась довольно хорошая команда. — Они оба весьма искусны. — Особенно Сычжуй! Особенно учитывая, как он молод. Я уверен, ты это и так знаешь, но он такой одаренный ребенок. Он изумительный, — он многозначительно посмотрел на Лань Чжаня. — Твой сын весь в тебя. — Наш сын, — произнес Лань Чжань. — Хм? — Наш сын, — очень серьезно сказал Лань Чжань. — Не мой. Наш. До того, как он появился у меня, он принадлежал Вэй Ину. Он жив благодаря Вэй Ину. — Нет, — сказал Вэй Усянь. — Да. — Нет, — произнес Вэй Усянь, внезапно оказавшись на грани слез. Наш сын. Наш сын. — Нет, он жив благодаря тебе, — сказал он. — Ты был тем, кто нашел его, ты был тем, кто забрал его обратно в Облачные Глубины и спрятал там. Ты был тем, кто растил его тринадцать лет, я никогда… я никогда не благодарил тебя за это, я не могу поверить, что ты это сделал, я имею в виду… я могу… конечно, я могу, ты — это ты, но… — он отвернулся, прижимая руку ко рту. — Лань Чжань. Мне удавалось не убить этого ребенка целый год. Это не… — Ты забываешь, что я навещал вас. — Ну, я стараюсь, черт возьми, не думать об этом, — произнес Вэй Усянь. Выражение лица Лань Чжаня стало пустым, болезненным. — Нет, нет, не из-за тебя, просто… Черт возьми, Лань Чжань, я сходил с ума. Я знал, что мир совершенствования не оставит меня в покое. Я знал, что это всего лишь вопрос времени. И выражение твоего лица в тот день. Ты был напуган. — Не напуган, — сказал Лань Чжань. — В ужасе. Вэй Усянь нахмурился. — Что ж…? Лань Чжань подошел на шаг ближе. — Тогда я не смог сказать тебе об этом, — произнес он. — Меня испугал не ты. Я был в ужасе за тебя. Вэй Ин, для меня… ты никогда не был Старейшиной Илин. Ты всегда был Вэй Ином. Ты был гениальным и добрым. Ты вдохнул жизнь в Погребальные Холмы. Твои цветы лотоса... — Как… Пруд с лотосами появился уже после твоего визита, как ты…? — Я видел его руины. Верно. — Хорошо, но все же ничего из этого я не совершил один. — И я вырастил Сычжуя не один. — Цзеу-цзюнь помог? — сказал Вэй Усянь. — Другие члены ордена? Господи, наверняка не только твой дядя, верно? — Мой дядя. Мой брат. Ты. У Вэй Усяня перехватило дыхание. — Я бы не хотел, чтобы мой сын вырос таким, как я, — сказал Лань Чжань. Его тело звенело от напряжения, все струны были туго натянуты. Он явно сражался с каким-то внутренним барьером, чтобы сказать это. — Скучным. Одиноким. Видя мир только в черно-белом цвете. Я бы не хотел, чтобы он провел свои дни в одиночестве, ожидая, пока кто-нибудь… распахнет дверь. — Лань Чжань… — Он твой сын, — снова сказал Лань Чжань. — Вэй Ин. Тела не нашли. Ты не оставил после себя никаких вещей. Этот ребенок был… — он замолчал, закрыв глаза и сделав глубокий, успокаивающий вдох. Когда он вновь заговорил, его голос звучал таким надломленным, каким Вэй Усянь никогда раньше его не слышал. — Он говорил о тебе. Лихорадка повлияла на его воспоминания, но когда он был еще маленьким… Он говорил о тебе. Он называл тебя «Сянь-гэгэ». Он обожал тебя. Он был еще одним человеком, который… Последняя нить самоконтроля Вэй Усяня не выдержала и оборвалась. Он в два шага пересек комнату, притянул Лань Чжаня за воротник его ханьфу и поцеловал. Он представлял это тысячу раз, как до своей смерти, так и после. Но чего он никогда не представлял, так это того, как Лань Чжань сначала мгновенно застынет и тут же оттает, обхватит Вэй Усяня за талию, рот его откроется в резком, прерывистом вдохе — его версии рыданий. Поцелуй был жестким и горячим и длился всего несколько секунд, прежде чем Вэй Усянь отстранился, задыхаясь. Его пульс стучал в ушах, как бурлящий поток. На его губах уже наливались синяки. Он и Лань Чжань все еще были достаточно близко, чтобы делить дыхание на двоих. Руки Вэй Усяня обосновались на белом шелке одеяний Лань Чжаня. Они смотрели друг на друга, одинаково ошеломленные. Глаза Лань Чжаня были такими большими и темными, скользя по лицу Вэй Усяня. Губы его были шокировано приоткрыты. — Л-Лань Чжань, — сказал Вэй Усянь. Горло Лань Чжаня дернулось, когда он сглотнул. — Лань Чжань. Еще. Медленно, словно ожидая, что Вэй Усянь в любой момент остановит его, Лань Чжань отпустил ягодицы Вэй Усяня. Он потянулся, чтобы заправить прядь волос за ухо Вэй Усяня. Его руки дрожали. — Лань Чжань, поцелуй меня. Ты ведь хочешь этого, верно? Ты выглядишь так, будто хочешь этого. Лань Чжань едва заметно кивнул. — Так сделай это, — сказал Вэй Усянь. — Сделай это. Я хочу, чтобы ты сделал это. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Лань Чжань, поцелуй меня. Еще один кивок. Лань Чжань обхватил лицо Вэй Усяня руками и наклонился вперед. Он остановился в последний момент, когда их губы уже почти соприкоснулись, и сделал вдох, как будто собирался медленно погрузиться под воду. Не глубокий вдох как перед падением, а тихий, спокойный и уверенный. Затем он устремился вперед. Этот поцелуй, как и первый, был коротким. У Вэй Усяня как раз было достаточно времени, чтобы подумать: «Лань Чжань целует меня», прежде чем все закончилось. Однако Лань Чжань почти сразу снова подался вперед, на этот раз сильнее. Вэй Усянь отпустил его воротник только для того, чтобы обхватить руками запястья Лань Чжаня, удерживая их на месте, и подумал о том, что никогда не делал этого раньше, потому что в своей первой жизни он умер так ни разу и не поцеловавшись. По какой-то причине именно эта мысль, вместо буквально всего остального, внезапно заставила его глаза наполниться слезами. Он мог так и остаться мертвым. Не Хуайсан и Мо Сюаньюй могли легко вытащить какую-нибудь другую душу из ада или где бы он там ни был. Вэй Усянь мог умереть навсегда, так и не узнав, каково это — целовать Лань Ванцзи. Он внезапно устал от самого себя. Они снова расстались, раздался едва уловимый звук, и Вэй Усянь прошептал: — Ты мне так сильно нравишься. Лань Чжань замер. Его нос все еще касался щеки Вэй Усяня. Его руки были такими теплыми на лице Вэй Усяня, большой палец поглаживал мягкую кожу около уха. Люди никогда не прикасались к Вэй Усяню подобным образом. Бережно и с такой заботой. — Ты мне нравишься, — сказал Вэй Усянь и снова поцеловал его. Они были так близко, что ему почти не пришлось двигаться. Он поцеловал Лань Чжаня в губы и задержался там, позволив их губам соприкасаться, пока говорил. — Лань Чжань такой хороший, он действительно мой любимый. Я люблю спать с ним. Я люблю делать с ним все, что угодно. Если бы он позволил, я бы остался рядом с ним навсегда, и я бы спал с ним каждую ночь и странствовал с ним каждый день, и я был бы так счастлив, потому что он всегда делает меня счастливым, мой Лань Чжань. — Вэй Ин, — выдавил Лань Чжань. — Вэй Ин. — Он запустил пальцы в волосы Вэй Усяня и прижал их лбы друг к другу. Его дыхание было быстрым и резким на губах Вэй Усяня. — Тебе можно все, — сказал он. — Я же говорил тебе. Все. — Ох, — сказал Вэй Усянь, пораженный. — Ох, хорошо. — Все это. Я хочу всего этого с Вэй Ином. Каждый день. Да, подумал Вэй Усянь, о боги, да, но… его шальная улыбка исчезла, когда реальность просочилась внутрь. — Лань Чжань, — сказал он. — Для большей части мира совершенствования я все еще Старейшина Илин. Было бы более менее приемлемо, если бы мы были просто старыми друзьями, но если… — Мне все равно, — твердо сказал Лань Чжань. — Меня не волнует, что думают эти люди. — Но ты Верховный Заклинатель. — Нет. Брат скоро выйдет из уединения. Он займет пост Верховного Заклинателя. Все уже решено. — Что… подожди, что? — Ненавижу эту работу, — сказал Лань Чжань, слегка отклоняясь назад, чтобы встретиться взглядом с Вэй Усянем. Его щеки пылали, уши порозовели — он никогда не был красивее. — Ненавижу весь день иметь дело с дураками. Я хочу отправиться на ночную охоту с Вэй Ином. — Вэй Ин тоже дурак, — заметил Вэй Усянь. — Мм. Хороший дурак. Не такой, как они. Вэй Усянь расхохотался, затем обвил руками шею Лань Чжаня и затянул его в грязный, односторонний поцелуй, который быстро превратился в грязный, очень хороший поцелуй, губы Лань Чжаня раскрылись под напором его собственных. Они долго так целовались, держа друг друга в объятиях в центре комнаты. В какой-то момент пальцы Лань Чжаня нащупали ленту в волосах Вэй Усяня, развязали и позволили ей упасть на пол в редком проявлении небрежности. Казалось, он не желал отпускать Вэй Усяня даже на то время, которое потребовалось бы, чтобы положить ленту на стол. Вэй Усянь попытался сделать то же самое, но на самом деле он не мог избавиться от сложного украшения для волос Лань Чжаня, не глядя. Поэтому прервал поцелуй и встал на цыпочки, слегка нахмурившись от сосредоточенности, пока осторожно снимал большое серебряное украшение, а затем все шпильки, удерживающие пучок Лань Чжаня. Он не хотел ронять заколку на пол, поэтому попытался выскользнуть из рук Лань Чжаня — только для того, чтобы Лань Чжань поймал его за запястье. — Я просто собирался… — начал Вэй Усянь, но затем увидел выражение глаз Лань Чжаня, взволнованное и решительное, и понял, чего тот хотел. — Ах, — произнес он низким, отрывистым голосом. О боги. Он передал украшение Лань Чжаню и встал перед ним, достаточно близко, чтобы, если бы он наклонился вперед на пару дюймов, они снова поцеловались. В слабом мерцании свечей губы Лань Чжаня казались алыми. Его волосы были распущены и ничем не украшены, а глаза — цвета теплого, полированного золота. Он был чертовски красив. Как это возможно, чтобы у одного и того же человека были самые прекрасные сердце, душа и лицо? — Лань Чжань, — пробормотал Вэй Усянь и потянулся к затылку Лань Чжаня, нащупывая узелок его налобной ленты. Лань Чжань закрыл глаза. Он не открывал их до тех пор, пока Вэй Усянь не развязал ленту и не вытащил ее из волос. Вэй Усянь подождал, пока Лань Чжань посмотрит на него, затем поднес серебряную филигрань к губам и поцеловал, и Лань Чжань покачнулся, словно пойманный невидимым течением. Вэй Усянь отошел, чтобы положить заколку и налобную ленту на столик рядом с кроватью, аккуратно складывая ленту. Затем, вместо того, чтобы вернуться к Лань Чжаню, сел на кровать. — Иди сюда, — сказал он Лань Чжаню. Лань Чжань дважды моргнул. Он медленно, но не осторожно подошел к кровати. Он сел рядом с Вэй Усянем и, в отличие от последнего раза, когда они были в подобной позе, не оставил между ними никакого пространства. Его бедро, прижатое к бедру Вэй Усяня, было теплым даже сквозь то, что, должно быть, состояло из пяти тысяч слоев ткани. Вэй Усянь повернулся к нему лицом, поставив одно колено на кровать. — Я на 99% уверен, что знаю ответ на этот вопрос, — сказал он, — и в любом случае это не имеет значения и ничего не изменит. Мне просто любопытно. Ты делал что-нибудь подобное раньше? — А ты как считаешь? — спросил Лань Чжань. — Ладно, я просто говорю, что ты был известен своим благородством, Ханьгуан-цзюнь. Ты мог бы выбрать себе любую девушку. Ошеломленный взгляд Лань Чжаня сменился чем-то, что можно было охарактеризовать только как недоверчивое. — Вэй Ин. Я никогда не хотел себе девушку. Что ж, Вэй Усянь прекрасно понимал это. — Тогда кого-нибудь еще. — Я… — в его голосе звучала боль. — Я действительно хотел кое-кого. Рот Вэй Усяня пораженно распахнулся. — Аа? Правда? Лань Чжань, хитрый лис. Кто же это был? — Лань Чжань просто уставился на него. — Нет, ну скажи же мне! Какой счастливчик привлек внимание нефритового Лань Ванцзи? Я его знал? И еще, подожди, когда это было? Уже после того, как мы встретились? Как я мог этого не заметить? — Это очень хороший вопрос, — сказал Лань Чжань. Вэй Усянь нахмурился. — Лань Чжань. Кто это был? Что произошло? — Ничего не произошло, — сказал Лань Чжань. — Я просто хотел его. Внезапно Вэй Усянь все понял. — Ни за что, — выдохнул он, чувствуя себя так, будто его только что огрели по голове одной из палок Лань Цижэня. — Ты же не имеешь в виду… уж точно не то, что было тогда? — Мм. — Но я был таким раздражающим. Ты считал, что я раздражающий! — Ты и был, — согласился Лань Чжань. — Среди прочего. — Но… Лань Чжань посмотрел на него. — Каждый день одно и то же, — нарочито спокойно произнес он. — Все повторялось вновь и вновь. А затем появился ты. У Вэй Усяня перехватило дыхание. — Лань Чжань, ты правда… — Вэй Ин. Для меня никогда не было никого другого. Никогда не будет никого другого. Мы встретились, и я стал твоим. Я был в ярости из-за этого, я был напуган, но я был твоим. Обжигающий прилив омыл внутренности Вэй Усяня, согревая его, как глоток вина. Словно лунатик он протянул руку и обхватил лицо Лань Чжаня ладонями. Провел большими пальцами по красивым скулам Лань Чжаня, кончиками пальцев по нежной коже около ушей. Каждая часть этого человека была прекрасной и яркой словно звезда. Его Ханьгуан-цзюнь, его растущая луна. Его Ян. Его родственная душа. Тяжесть этого обрушилась на грудь Вэй Усяня, словно снежный ком. Его душа. Для меня никогда не было никого другого, подумал он, на этот раз не в силах говорить. Никогда не будет никого другого. Чернота глаз Лань Чжаня в свете свечей была прекрасна. Черная как уголь, черная как дупло дерева. Вэй Усянь однажды спал в таком, за несколько месяцев до того, как его нашел Цзян Фэнмянь. Он был маленьким и тощим от голода, и оно идеально подошло. И он чувствовал себя там в странной безопасности — свернувшись калачиком в дупле дерева в лесу на берегу широкой рыбацкой реки. Он вспомнил, как ему хотелось остаться там навсегда. В ту ночь ему приснилось, что его конечности превращаются в корни, что его тело погружается в дерево, в плодородную, влажную от дождя почву. Где никто не голодал. Этот голод был иного рода. Он откашлялся, снова обретая дар речи. — Я думаю, что тогда я тоже хотел тебя, — сказал он. Признание за признание. — Сначала не совсем так, и, конечно, когда я наконец понял, я просто проигнорировал свое желание, вроде: «Ну, очевидно, этого не может быть». Но иногда… — Он поморщился. — Ах, Лань Чжань. Это трудно произнести вслух. Я уже так много сказал сегодня вечером, почему это все еще так тяжело? — Ты не обязан. — Нет, но я все равно скажу, — настаивал Вэй Усянь. — Лань Чжань, ах, однажды я унес это с собой в могилу. Я больше так не поступлю. Выражение лица Лань Чжаня стало опустошенным. Точно, черт, он ненавидел, когда Вэй Усянь небрежно говорил о собственной смерти. Про себя Вэй Усянь думал, что Лань Чжань, как никто другой, заслужил право говорить о том времени, когда Вэй Усянь был мертв в течении тринадцати лет. Но Лань Чжань ненавидел подобные разговоры, и однажды Вэй Усянь представил себя на месте Лань Чжаня: он представил, как Лань Чжань падает с того обрыва, как Лань Чжань просто исчезает, даже не оставив тела, которое можно было бы оплакать, и чуть не начал задыхаться. — Прости, — пробормотал он и наклонился, чтобы поцеловать лицо Лань Чжаня и уткнуться носом ему в висок, потому что теперь мог это сделать. — Прости, прости. Мне так жаль. Но Лань Чжань — я хотел твоего внимания, я хотел, чтобы ты посмотрел на меня. Я думал, что ты такой удивительный, даже когда ты был еще… — Жестким, — подсказал Лань Чжань. — Строгим. Унылым. — Ладно, хорошо. — Педантичным. Вэй Усянь легонько хлопнул его по груди. — Ты тот, кто говорил: «Скучно» и «Нелепо», что бы я ни делал! — Первое было ложью. — Он помолчал. — Я придерживаюсь последнего. — Я думал, что в Облачных Глубинах никто не лжет. — Не лгал, — криво усмехнулся Лань Чжань. — А потом появился ты. — Аи, — заскулил Вэй Усянь и притянул его к себе. Лань Чжань легко приблизился, прижавшись голым лбом к шее Вэй Усяня. Вэй Усянь прислонился щекой к затылку Лань Чжаня и вдохнул знакомый запах его мыла и масла для волос, миндаля и орхидеи. — Конечно, я хотел тебя, — мягко сказал он. Говорить было легче, когда ему не нужно было смотреть Лань Чжаню в глаза. — Конечно хотел, как я мог не хотеть? Сначала ты был единственным человеком, который сравнялся со мной в сражении на мечах, потом ты был таким забавным и умным, и тебя было весело дразнить, а потом ты был просто… идеальным. Я помню, как встретил Сун Ланя и Сяо Синчэня, смотрел, как они вместе уходят, и думал: «Это то, чего я хочу с Лань Чжанем». — Он услышал, как у Лань Чжаня перехватило дыхание. — На самом деле в то время я не думал, что это возможно. Я должен был стать правой рукой Цзян Чэна, а ты всегда собирался вершить великие дела. И, к тому же, я не думал, что ты когда-нибудь захочешь покинуть Гусу. Но я часто размышлял об этом —просто вечно странствовать с тобой на ночных охотах, и каждый, кого мы встретим, будут знать, что мы созданы друг для друга. — Он вздохнул, слегка потянув за кончики волос Лань Чжаня. — Я не знаю. У меня было много подобных мыслей. — Что еще? — сказал Лань Чжань. Голос его звучал ошеломленно. — Хм? — О чем еще ты думал? — Ох, о тысяче вещей, одна глупее другой. Я хотел поплавать с тобой в озере с лотосами. Я хотел показать тебе Юньмэн… ладно, на самом деле это немного смущает, потому что я действительно просто хотел показать тебе все свои любимые места в Юньмэне, но также, ах… если бы я показал тебе прибрежный рынок, был велик шанс, что некоторые молодые девушки флиртовали бы со мной, и я подумал, что ты будешь ревновать. — Лань Чжань сохранял молчание. Вэй Усянь застонал, чувствуя, как горят его щеки. — Это были просто глупые подростковые фантазии. Я даже не думал, что нравлюсь тебе. Ах, уже неважно. — Я бы так и сделал, — сказал Лань Чжань. — …Что? Губы Лань Чжаня коснулись его ключиц. — Я бы ревновал. Взволнованный, Вэй Усянь обнял его еще крепче. — Хм! Похоже на то! — Вэй Ин хотел этого? — Да, — сказал Вэй Усянь. — Я имею в виду, не в плохом смысле. Я не хотел тебя злить, расстраивать или что-то в этом роде. Но, ах, была одна девушка, у которой был прилавок с булочками со свининой. Я не помню ее имени, но она всегда давала мне дополнительную булочку бесплатно. И я подумал о том, чтобы привести тебя туда, чтобы ты увидел, как она улыбается мне, увидел, что она хочет меня, так что, может быть, это заставило бы тебя тоже захотеть меня. — Я уже хотел тебя, — заметил Лань Чжань. Его руки легли на талию Вэй Усяня, теплые даже сквозь два слоя одежды. Вэй Усянь придвинулся ближе, пока его колени не уперлись в бедро Лань Чжаня. Они замерли в каком-то странном положении — было бы намного проще и удобнее, если бы Вэй Усянь просто забрался к нему на колени. — Ну, теперь я это знаю, — сказал он. Его руки проникли в волосы Лань Чжаня, проводя по ним до самых кончиков, шелковистых между пальцами. — Но тогда я этого не понимал. Так что подумал, что если ты увидишь, как кто-то другой флиртует со мной, ты поймешь, что я был на расхват. Лань Чжань весело фыркнул. — Ты был четвертым самым завидным холостяком в мире совершенствования. Я был в курсе. — Это верно, но ты был вторым, не так ли? Прямо за Цзэу-цзюнем? Я всегда считал, что это нелепо. Ты должен был быть номером один. — Он задумался над этим. — Нет, не бери в голову, тебя вообще не должно было быть в списке. Ты не был подходящим кандидатом, ты был моим. — Мм, — подтвердил Лань Чжань. — Твой. — Тогда вычеркивай нас обоих из списка. Кто бы был вторым и четвертым? Цзян Чэн и… боги, Не Хуайсан? — Два человека, о которых я не хочу сейчас думать, — сказал Лань Чжань, для пущей убедительности сжимая талию Вэй Усяня. Вэй Усянь хихикнул. — Ладно, справедливо. Моя идея была в том, что девушка со свиными булочками стала бы флиртовать со мной. И я часто думал о том, что ты увидишь это, и… и я знаю, что в реальной жизни этого бы не произошло, но я думал о тебе, ах —приблизишься ближе, положишь руку мне на плечо. — Краем сознания он уловил, как его голос стал ниже и мягче. — Гм. Уведешь меня с рынка в какое-нибудь тихое место, где больше никого нет. И я бы спросил: «Лань Чжань? Что ты делаешь?», а ты бы просто… ты бы просто, ах… Губы Лань Чжаня приоткрылись у шеи Вэй Усяня, дыхание стало прерывистым и влажным. — Ты бы… — прошептал Вэй Усянь. Он быстро терял способность концентрироваться. — Ты бы, гм… Ты бы схватил меня, заключил в объятия и просто… поцеловал бы меня, просто, черт возьми, поцеловал бы меня. Жестко. Я… я много думал о твоих руках. — Моих руках? — Они такие большие. И красивые. Я хотел их… — он со вздохом запрокинул голову назад, когда Лань Чжань начал целовать его шею, влажно прихватывая кожу губами. — О боги. Я хотел, чтобы они были на мне, я хотел, чтобы ты был на мне, хотел, чтобы ты… затащил меня в ближайшую гостиницу, отвел наверх и смел все со стола. Например, целый чайный сервиз — имей в виду, это фантазия, я знаю, ты бы никогда не уничтожил отличный чайный сервиз — и взял меня прямо на столе. Ах, Лань Чжань, я действительно старался не думать об этом, потому что знал, что не должен хотеть тебя, а еще я думал: «О, он был бы в ужасе. если бы знал, о чем я думаю», но иногда… знаешь, когда ты действительно близко и не можешь контролировать свои мысли… Лань Чжань отклонился назад, чтобы посмотреть на него дикими глазами, тяжело дыша. — Ты, — сдавленно произнес он. — Ты… когда ты был…? — Ага, — сказал Вэй Усянь и забрался к нему на колени. Теперь он был на несколько дюймов выше Лань Чжаня, поэтому запустил руки в его волосы и запрокинул голову назад, обнажая изящный изгиб шеи. Губы Лань Чжаня приоткрылись от потрясенного вздоха, и Вэй Усянь не стал тянуть — просто поцеловал его, соединив их прикрытые рты. Он выше подтянул полы своих одежд и должным образом оседлал Лань Чжаня, обхватив ногами его бедра. Руки Лань Чжаня опустились с его талии на ягодицы, смелее, чем мог ожидать Вэй Усянь. Притянули его к себе, пока тот не прижался выпуклостью к плоскому животу Лань Чжаня. Вэй Усянь услышал собственный стон, потираясь о него крошечными, беспомощными движениями. Он никогда не делал этого прежде, но он никогда не сомневался, как вести себя с Лань Чжанем, будь то учебный спарринг или сражение спина к спине на поле боя, или совместное музицирование, или подливание друг другу напитков, прислуживание друг другу во время еды, тихие посиделки по вечерам — Лань Чжань с книгой, а Вэй Усянь склонившись над своими талисманами. Все их бесценные привычки — крошечные мазки кистью, которые формировали каждый день, обыденные, предсказуемые и священные. Они знали друг друга. Губы Лань Чжаня были мягкими, даже когда его поцелуй не был таковым. В нем было так легко потеряться, в этом самом надежном человеке. Поэтому Вэй Усянь потерялся. Остальная часть комнаты, шум, доносящийся с улицы — все растворилось, пока не осталось ничего, кроме этой кровати и этого человека. Этого человека, его рук и того, как он целовал — глубоко и безгранично, всепоглощающе. Они целовались и целовались, а потом мир накренился, и Вэй Усянь обнаружил, что лежит на спине, Лань Чжань нависает над ним, осторожно поддерживая рукой голову, чтобы он не разбил ее о спинку кровати. Мгновение они оба просто смотрели друг на друга потемневшими глазами, переводя дыхание. Щеки Лань Чжаня порозовели, а губы от поцелуев стали глубокого алого цвета. Волосы его были растрепаны, возможно, даже впервые в жизни. Вэй Усянь сделал это. Он был прекрасен. Не было никаких слов, чтобы описать, каким он был, сияющий по краям в свете свечей. Он был сердцем Вэй Усяня вне его тела. Он был огнем в очаге. Если Цзян Чэн был вспышкой селитры, а шицзе — фонарем, освещающим путь домой, то Лань Чжань был огнем в очаге. Всегда самая яркая, самая теплая вещь в комнате, первое место, куда вы пойдете, если сильно замерзнете. Вэй Усянь улыбнулся ему и сказал: — Лань Чжань, ты так прекрасен. Ты так мне нравишься. — Он сказал: — Ты мой любимый. Я люблю тебя, я действительно влюблен в тебя, я хочу тебя навсегда. Давай поженимся, хорошо? Лань Чжань, чьи глаза широко распахнулись где-то на словах «люблю тебя», медленно моргнул. Затем наклонился в сторону, перенеся вес на локоть. Другая его рука все еще лежала под головой Вэй Усяня. — Вэй Ин, — выдавил он. — Выходи за меня, — снова сказал Вэй Усянь. — Лань Чжань, ты не можешь целовать меня так и не жениться на мне. — …Выйти за тебя, — сказал Лань Чжань. Казалось, он завис. — Да. Я хочу, чтобы ты был моим самым близким и любимым другом, моей родственной душой и моим мужем. Три — счастливое число, ты же знаешь. Оно очень сильное. Прямо сейчас ты являешься только двумя из трех этих вещей, и это никуда не годится. Он рассмеялся, и слезы навернулись ему на глаза, стекая по вискам и теряясь в волосах. — Что ж, это довольно неплохо. Но три все равно лучше. Хангуан-цзюнь, Лань Ванцзи, Лань Чжань, выходи за меня, я хочу быть твоим мужем. И партнером по совершенствованию. — Лань Чжань просто уставился на него, застыв на месте. — Ох, подожди, — продолжил Вэй Усянь, — подожди, черт, это четыре вещи, вообще никуда не годятся… отец нашего сына. Вот, теперь пять. Многие важные вещи соответствуют пятерке. — Он всхлипнул. — Эй, любовь моя, ты дышишь? Ты должен дышать. Лань Чжань оттаивал достаточно долго, чтобы наконец сделать вдох. — Хороший мальчик, — сказал Вэй Усянь, улыбаясь ему. — Мой Лань Чжань. Выходи за меня. — …Да, — наконец сказал Лань Чжань. Его глаза все еще не отрывались от лица Вэй Усяня. — Да. Вэй Ин. Выходи за меня. — Выходи за меня, я первый спросил. — Хорошо. Я выйду за тебя. Выходи за меня. Сердце Вэй Усяня целиком состояло из светлячков, он не мог поверить, что оно не светится в его груди. — Хорошо, я согласен, — сказал он и толкнул Лань Чжаня в плечо, переворачивая его до конца и немедленно взбираясь сверху, целуя его в щеку, лоб, уговаривая разомкнуть губы, уже не смотря на странность соприкосновения их языков. Он никогда по-настоящему не понимал привлекательности таких поцелуев, желания ощутить чужой язык у себя во рту, но теперь наконец понял. Это не было вторжением, как он всегда думал. Это было чем-то нежным, теплым и влажным. Он открывался для кого-то, кто хотел проникнуть глубоко в него, хотел попробовать его на вкус и извлечь все хриплые стоны, хотел брать его и начинал с его рта. Все это было так прекрасно, что Вэй Усяню потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы заметить, что Лань Чжань под ним напряжен. Он отстранился, встревоженный, но тут же понял, в чем проблема, и постарался не расхохотаться. Лежа на спине, Лань Чжань был слишком высок для маленькой деревянной кровати. Даже с согнутыми ногами и без украшения для волос макушка его головы была прижата к спинке. — Что это за гостиница, — выдохнул Вэй Усянь. — Жители Гояна просто неестественно низкорослые? Лань Чжань вздохнул. — Боже правый. Ну, вставай. — Он слез с Лань Чжаня и кровати, немного удивившись, когда его колени не подогнулись. Лань Чжань последовал за ним, и что-то в выражении его лица напомнило Вэй Усяню о том времени, когда он напился в Юэяне. Он был таким милым и податливым, плетясь за Вэй Усянем по темным, туманным улицам, не отрывая больших оленьих глаз от лица Вэй Усяня. Вэй Усянь собрал постельное белье и мягкую циновку и бросил все это на пол. Ранее он видел несколько дополнительных одеял в шкафу, поэтому взял и их тоже и добавил к стопке, затем разложил все одеяла поверх циновки, чтобы это меньше походило на гнездо, и больше на импровизированную постель. Удовлетворенный, он уже собирался развернуться и броситься на Лань Чжаня, когда две большие руки легли ему на талию. Лань Чжань подошел к нему сзади, тепло и уверенно прижимаясь к спине Вэй Усяня. Он уткнулся носом в волосы Вэй Усяня, поцеловал его за ухом и в висок. Вэй Усянь откинулся назад, закрыв глаза, и через мгновение руки Лань Чжаня обвились вокруг его талии, а подбородок лег на плечо Вэй Усяня. Это было все равно что погрузиться в горячую ванну. Тепло распространяется по нему от носков к низу живота и затем к кончикам пальцев. — Лань Чжань, — прошептал он. Он положил свои руки на предплечья Лань Чжаня. — Лань Чжань, ах. Лань Чжань издал низкий нежный стон. Вэй Усянь отвернул голову и поцеловал все, до чего смог дотянуться — скулу, висок и уголок глаза Лань Чжаня. Почти не целуя, просто касался приоткрытыми губами кожи Лань Чжаня, вдыхая его аромат. От него так хорошо пахло. Он был таким надежным и настоящим, его руки обнимали Вэй Усяня, его сердце билось у его плеча. Когда Лань Чжань делал вдох, Вэй Усянь чувствовал, как медленно расширяется его грудная клетка; когда он выдыхал, его теплое дыхание косалось ключиц Вэй Усяня. Вэй Усяню вдруг пришло в голову, что только что он сделал предложение, и Лань Чжань согласился, и они собираются пожениться, и этот человек будет его мужем, что звучало просто смешно. В то время он не осознавал этого, потому что происходило так много событий, но он перестал мечтать о своей свадьбе в тот момент, когда увидел, как Вэнь Цин проникла внутрь него и вернулась с его ядром в окровавленных руках — словно золотой птицей, освещавшей ее лицо всполохами света. Когда она перерезала духовную вену, это выглядело так нелепо — будто перерезание пуповины, что Вэй Усянь, обезумевший от боли и изнеможения, расхохотался. Какая-то часть его знала тогда, что он не выберется из этой войны. Его будущее резко оборвалось… но будущее Цзян Чэна было обеспечено, так что все было в порядке. Некоторым людям суждено было пережить ужасные вещи, а другим — нет. Некоторые люди сами становились ужасными вещами, и эти люди никогда не выживали. На протяжении всей истории не было исключений. Как странно снова иметь будущее. Как забавно снова иметь время. Как дико, как чудесно иметь кого-то, с кем можно провести это время. Муж. Это было совершенно обыденно. У многих людей были мужья. Но когда Вэй Усянь повернулся в объятиях Лань Чжаня, найдя его рот и снова погрузившись в него, он подумал о том, что Старейшина Илин давно умер, так что в этой второй жизни он предпочел бы, чтобы его знали именно за это. Вэй Усянь: наполовину бродячий заклинатель; наполовину обезумевший изобретатель, выращивающий семена лотоса; нарушитель правил; новый отец для старого сына. Вэй Усянь — муж. Он определенно снова плакал. А еще улыбался так сильно, что это почти мешало целоваться с «любовью всей его жизни». Лань Чжань отстранился, и Вэй Усянь потянулся за его губами, целуя его еще раз, а затем настала его очередь, чтобы его догнали и поцеловали в губы и впадинку у щеки. Затем они просто смотрели друг на друга — Вэй Усянь в объятиях Лань Чжаня. Его зрение затуманилось от слез. Он не мог перестать улыбаться. — Лань Чжань, — сказал он и собирался добавить что-то вроде «ты лучший» или «ты мне так нравишься», но вариантов было слишком много, поэтому он просто обнял Лань Чжаня за талию и прижал к себе. Лань Чжань обнял его в ответ так сильно, что Вэй Усянь немного приподнялся над полом, и их тела образовали одну кривую линию. — Люблю тебя, — прошептал Лань Чжань ему в волосы. — Люблю тебя, люблю тебя. — Лань Чжань, — сказал Вэй Усянь. — Отнеси меня в постель. Невозможно было избежать неловкости, когда они опускались на пол и заползали на одеяла. Вэй Усянь хихикнул и лег на спину, раздвинув ноги, чтобы Лань Чжань устроился между ними. Потянулся, чтобы обвить руками шею Лань Чжаня. Лань Чжань выглядел совсем по-другому с открытым лбом, каким-то образом более обнаженным, чем если бы снял всю одежду, но сохранил ленту. Вэй Усянь не удержался и подался вперед, чтобы поцеловать его в лоб, прямо там, где всегда была филигрань. Потом в щеку, а потом Лань Чжань прижал его к одеялу и притянул к себе в поцелуе, который был точно таким, как в первый раз, когда он запустил воздушного змея прямо в бескрайнее голубое небо и его стрела попала точно в цель — единый миг дикой, нахлынувшей радости. Они провели так долгие минуты, все их поцелуи были с открытыми ртами, теплыми и оранжево-золотыми в свете свечей. Разум Вэй Усяня затуманился, снова возникло ощущение погружения в горячую воду. Что-то пульсировало у него за пупком, глубокое, звенящее чувство, накатывающее волнами. У него болели внутренние поверхности бедер; его бедра хотели приподниматься над одеялами снова и снова, пока он не найдет так необходимое ему трение. Он шире раздвинул ноги и застонал в рот Лань Чжаня, пораженный, когда Лань Чжань провел рукой по его бедру вниз к колену и подтянул ногу вверх, чтобы он обхватил его за талию, распахивая одеяния. Они отстранились, тяжело дыша, и посмотрели друг на друга. — Лань Чжань, — выдавил Вэй Усянь. Удерживая взгляд Лань Чжаня, он приподнял бедра и прижался к нижней части живота Лань Чжаня, показывая самую горячую, самую подлинную часть себя, и получил огромное удовольствие, увидев, как веки Лань Чжаня опустились, а губы приоткрылись в беззвучном «ох». Вэй Усянь положил руки на плечи Лань Чжаня. — Лань Чжань, — сказал он. — Лань Чжань, ты должен… я хочу, чтобы ты… Глаза Лань Чжаня были такими темными. Вэй Усяня снова поразило, что они были здесь вместе. После стольких лет невероятная, головокружительная правда раскрывалась, подобно цветку лотоса или пышному рассветно-желтому пиону. Словно бумажный человечек, встряхивая своими конечностями, вдруг ожил. Он хотел поцеловать этого человека с тех пор, как им исполнилось шестнадцать. Этого человека во всех его проявлениях: мальчика у белых ворот, молчаливого красивого мальчика из библиотеки, мальчика, который спал рядом с Вэй Усянем на каменистой земле пещеры Черепахи Губительницы, мальчика, который любил кроликов, цветочный чай, старинную поэзию и каким-то образом Вэй Усяня. — Прикоснись ко мне, — сказал он. — Лань Чжань, я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, пожалуйста, прикоснись ко мне. — Вэй Ин, — благоговейно сказал Лань Чжань и снова провел рукой по бедру Вэй Усяня, но формально Вэй Усянь был слишком возбужден, чтобы оставаться терпеливым. Он схватил Лань Чжаня за руку и поднес ее к своему ханьфу, где был затянут пояс. Лань Чжаню, благослови его господь, не нужно было повторять дважды — он быстро расправился с тканевым поясом и толстым кожаным ремнем под ним, а затем они сползли с талии Вэй Усяня, а рука Лань Чжаня оказалась у него на его груди, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию, с ладонью прямо над сердцем. Вэй Усянь извивался под его прикосновениями, слегка поскуливая. Уголок губ Лань Чжаня приподнялся. Вместо того чтобы снять с Вэй Усяня одежду, он наклонился, чтобы поцеловать его в шею, прикоснувшись теплыми и влажными губами к коже чуть выше воротника. — Лань Чжань, ах, — запротестовал Вэй Усянь, снова приподнимая бедра. — Продолжай, я не могу поверить, что лежу здесь и жду, пока меня опорочат, а ты не порочишь меня… Зубы Лань Чжаня царапнули его кожу. — Я восхищаюсь тобой. — Возьми меня быстрее! — Нет, — сказал Лань Чжань и провел рукой сначала по груди Вэй Усяня, затем скользнул по животу к изгибу бедра. Пальцы его проникли под одежды лишь однажды. Он поднял голову, чтобы посмотреть Вэй Усяню в глаза. — Вот так. Вэй Усянь ошарашенно уставился на него. — Боже правый, — сказал он, настолько возбужденный, что едва мог соображать. — Хорошо. Черт. Какого хрена. Делай что хочешь. — Мм, — согласился Лань Чжань и снова наклонился. Вэй Усянь запрокинул голову и позволил туману завладеть разумом, осознание уступило место ощущениям: горячий рот Лань Чжаня на его шее; ловкие пальцы Лань Чжаня, наконец, распахивающие его ханьфу, позволяя верхнему одеянию скользнуть вниз, губы покрывают поцелуями только что обнажившиеся ключицы Вэй Усяня; одна рука скользит под внутренние одежды, обжигая обнаженную кожу Вэй Усяня. Вэй Усянь выгнулся навстречу ему, одна нога все еще обвивала талию Лань Чжаня, а другая была согнута в колене. Он принялся развязывать пояс Лань Чжаня. Это было чертовски тяжелое испытание — разбирать сложные узлы, не глядя, но Лань Чжань снова поцеловал его губы, глубоко погружая язык в рот Вэй Усяня, медленно, горячо и скользко. Затем плечи Вэй Усяня обнажились навстречу прохладному воздуху. Он вздрогнул, выдохнув прямо в рот Лань Чжаня, а потом, впрочем, расхохотался над собой, откидывая голову на одеяла. — Это так… — секунду он не мог вымолвить ни слова. — Это так нелепо, — сказал он Лань Чжаню. — Я больше почти не испытываю боли, но я… я очень чувствителен. Я не думал, что смогу ощущать это так сильно. Лань Чжань убрал прядь волос со лба Вэй Усяня. Его прикосновение было таким нежным. — Я имею в виду… я знал, что мне нравятся твои руки на мне, — произнес Вэй Усянь. Он отвернулся, тяжело сглатывая. — Мне нравится, когда ты обнимаешь меня, я знал, что хочу этого, я просто… я не знал, что это будет так хорошо. Это все так остро, — сказал он и снова начал смеяться, тихо, слегка задыхаясь. — Я чувствую тебя повсюду, но это не больно. Лань Чжань ничего не ответил, просто наклонился, чтобы поцеловать Вэй Усяня в щеку. — Извини, — смущенно сказал Вэй Усянь. — Ах, Лань Чжань, не обращай на меня внимания, извини. — Никаких извинений между нами, — сказал Лань Чжань. Он поцеловал Вэй Усяня в лоб. — Я хочу делать так, чтобы Вэй Ин чувствовал себя хорошо. — Я хочу сделать так, чтобы Лань Чжань чувствовал себя хорошо. — Ты делаешь. — Тогда ладно. — Хммм. — Лань Чжань перенес свой вес на другой локоть, свободной рукой обхватив обнаженное плечо Вэй Усяня. — Посмотрим. — Посмотрим, — сказал Вэй Усянь, ухмыляясь, и они снова соединились в глубоком, горячем поцелуе, Вэй Усянь скользнул руками под красивую одежду Лань Чжаня, — сколько слоев на тебе надето, — обнажая его грудь, узкую талию, выступающие тазовые косточки чуть выше кромки тонких льняных штанов. Одеяния Лань упали рядом с ними, как снежный сугроб. Вэй Усянь провел мозолистыми от меча ладонями по лопаткам Лань Чжаня, его предплечьям, грудной клетке. Он перестал владеть Суйбянем больше чем за год до своей смерти, но эти мозоли не сойдут так легко, и ему нравилось легкое трение собственных рук о тонкую кожу Лань Чжаня. Ладони Лань Чжаня были мягче его собственных, и за ними хорошо ухаживали. Средний и указательный пальцы были немного шероховатыми в тех местах, где он перебирал струны гуциня. Все шрамы прошлой жизни Вэй Усяня, даже тот — толстый и узловатый, что рассекал нижнюю часть его живота там, где Вэнь Цин резала его, исчезли. Кожа восстановилась, но само ядро — нет. Его грудь и спина были гладкими, без следов клейма Вэнь, меча Цзян Чэна, полосующих всполохов Цзыдяня и других бесчисленных порезов и царапин, которые он накопил за эти годы. Привыкнуть к этому оказалось труднее, чем он мог себе представить. Проснуться в теле без шрамов было все равно что проснуться в теле, которое ему не принадлежало. Лань Чжань обзавелся новыми шрамами. Когда Вэй Усянь провел руками по его спине, некогда теплая гладкая кожа была иссечена грубыми линиями рубцов. Он прервал их бесконечный поцелуй ровно настолько, чтобы наклониться и прижаться приоткрытым ртом к клейму Вэнь на груди Лань Чжаня. Он все еще не знал, откуда оно взялось. Это не могло быть частью наказания Лань, это не могли быть Вени. На самом деле это не мог быть никто, кроме… Он снова поцеловал его, прижал кончик языка к центру, прислушиваясь к судорожному дыханию Лань Чжаня. — Вэй Ин, — умоляюще произнес над ним Лань Чжань. — Вэй Ин. Вэй Усянь снова откинулся назад и до конца стянул с себя свои кроваво-красные внутренние одежды. Он внезапно оказался слишком открытым, полностью обнаженным. — Лань Чжань, — сказал, смущаясь как никогда прежде. Он никогда не стеснялся своего тела, да и сейчас не стеснялся. Дело было не столько в надежде на то, что Лань Чжаню понравится то, что он увидит, сколько в потере последнего барьера — внезапная эскалация близости в том, что и без того было, безусловно, самым интимным опытом, который у него когда-либо был. — Лань Чжань, скажи мне, что я красивый, — в шутку потребовал он, пытаясь выкинуть это дерьмо из своей головы. — Разве ты не знаешь, что должен осыпать меня комплиментами? Я не раздеваюсь перед кем попало. Лань Чжань не удостоил последнюю часть ответом. Он просто поднял взгляд с того места, где тот сразу же упал на обнаженное тело Вэй Усяня, и очень серьезно произнес: — Вэй Ин красивый. Плохая идея! Плохая идея! Вэй Усянь пискнул и обхватил Лань Чжаня всеми конечностями, прижавшись к нему, как мартышка. — Тишина во время… этого! — выдохнул он, настолько переполненный любовью, что слегка дрожал. — Это правило! Это новое правило! Как только мы вернемся в Облачные Глубины, я повешу его на Стену! — Это не правило, — безмятежно ответил Лань Чжань. Он прикусил мочку уха Вэй Усяня и сказал: — Вэй Ин очень красивый. К глубокому смущению, это заставило бедра Вэй Усяня дернуться. Лань Чжань издал потрясенный придушенный звук от ощущения, как Вэй Усянь прижался к его голому животу, и этого было достаточно, чтобы снова потерять себя — тела двигались синхронно, грудь к груди, руки Лань Чжаня на бедрах Вэй Усяня, изгибе его ягодиц. Первое прикосновение всегда было нерешительным, второе — смелым. Вэй Усяню удалось спустить штаны Лань Чжаня, и тогда они оба оказались обнаженными, с широко раскрытыми глазами, раскрасневшимися и задыхающимися в мерцании свечей, в беспорядке одеял, белых и алых инь-ян их сброшенных одежд. — Ох, — сказал Вэй Усянь, когда Лань Чжань взял его за руку, — о, ох, Лань Чжань, Лань Чжань… — но его губы все еще были горячими и открытыми напротив губ Лань Чжаня, так что это прозвучало, как Ла-Чжа, отчаянное движение языка, больше дыхание, чем голос, Ла-Чжа, Ла-Чжа, поцелуй меня, не останавливайся, о боги, хочу тебя глубже, хочу, чтобы ты был внутри меня, трахни, трахни меня, бесстыдно и слишком громко, преследуя свое удовольствие плавными движениями бедер, вцепившись пальцами в волосы Лань Чжаня, о, прикоснись ко мне сильнее, зубы Лань Чжаня на его ключицах, Лань Чжань тяжело дышит ему в рот. Вэй Усянь выгнулся навстречу и откинул голову назад, обнажая линии своего тела, линию горла. Возьми меня, возьми меня, и Лань Чжань взял. Его рука была такой большой, и стала такой идеальной, как только он нашел правильный ритм. В какой-то момент он протянул ее, чтобы провести пальцами по губам Вэй Усяня, спрашивая разрешения; Вэй Усянь взял их в рот и начал сосать, постанывая вокруг них, пока Лань Чжань не отстранился, оставив за собой влажный след, и следующее прикосновение было горячим и скользким от слюны и предэякулята. Бедра Вэй Усяня задвигались неравномерно из-за того, насколько близко он был. Лань Чжань наблюдал за ним. Его горячий темный взгляд был сосредоточен не между их телами, и не на руке, обнимающей Вэй Усяня, а на его лице. — Я, — сказал Вэй Усянь, — я, я не могу… Лань Чжань… Лань Чжань поцеловал его. На одно бездыханное мгновение Вэй Усянь замер. В следующей миг он содрогнулся всем телом. Подкинул свои бедра как раз в тот момент, когда оргазм достиг пика, размазывая свою влагу по животу Лань Чжаня. Он мог слышать свои прерывистые стоны в губы Лань Чжаня, но все звуки и ощущения были далекими, приглушенными; он был погружен глубоко под воду, но не тонул. Он был невесомым. Постепенно он приходил в себя, медленно дрейфуя к берегу. Лань Чжань притянул его к себе, подложив одну руку ему под спину. Он целовал лицо Вэй Усяня, щеки и подбородок, лоб и рот, рот, рот, и Вэй Усянь попытался ответить на поцелуй, но еще не полностью контролировал свое тело. Его мысли застыли в янтаре, бедра дрожали, дыхание было прерывистым и неровным, застревающим в горле. Никогда еще он не чувствовал ничего подобного. Даже до того, как потерял свое ядро, он никогда не чувствовал ничего подобного. — Ладно, — пробормотал он наконец, полностью осознавая, что звучит нетрезво. — Хорошо. Ага. Мы будем делать это каждый день. Лань Чжань начал смеяться. Сначала Вэй Усянь не понял, что происходит. Лань Чжань дрожал в его руках, издавая эти крошечные, цепляющие звуки в волосы Вэй Усяня, даже не звуки — просто судорожные вздохи. — Лань Чжань? — сказал он, обеспокоенный тем, что Лань Чжань плачет, но затем Лань Чжань поднял голову и… боги, он улыбался так широко, что была видна кромка передних зубов, глаза искрились от счастья. Он довольно быстро перестал смеяться, но улыбка не исчезла с его лица. — Мой Лань Чжань, — сказал Вэй Усянь, отвечая на эту улыбку своей собственной, широкой и яркой. — Мой Лань Чжань, ты такой очаровательный. Посмотри на себя, как ты можешь быть таким очаровательным? Я только что кончил так сильно, что решил все десять парадоксов Хуэй Ши, и у тебя прямо сейчас есть наглость быть самым очаровательным человеком в мире? — Ты мне нравишься, — произнес Лань Чжань. — Черт возьми, — сказал Вэй Усянь и быстро перевернул их. Он сидел на бедрах Лань Чжаня, глядя на него сверху вниз — на эту бледную кожу и черные волосы, разметавшиеся по одеялу. Лань Чжань все еще не кончил. Он был довольным и раскрасневшимся, и когда Вэй Усянь обхватил его пальцами, закрыл глаза и сделал глубокий, медленный вдох. Так Вэй Усянь подвел его к краю, не сводя глаз с его лица, пробуя разный ритм и давление, завороженный реакцией Лань Чжаня — интенсивной, но скрытой глубоко внутри: там, где Вэй Усянь мог бы запрокинуть голову или вскрикнуть, Лань Чжань только нахмурил брови, чуть-чуть подкинув бедра под Вэй Усянем, пальцами сжимая одеяла под собой. Это было не отсутствием интереса и даже не сдержанностью. Это, как понял Вэй Усянь, было просто тем, как выглядел Лань Чжань, когда его очень осторожно разбирали на части, и это было чертовски восхитительно. Вэй Усянь сделал паузу только для того, чтобы плюнуть себе на ладонь, на что у Лань Чжаня дернулась бровь и появилось забавное выражение лица, словно он не был уверен, считать это противным или сексуальным. Очевидно, он остановился на сексуальности, потому что, когда минуту спустя Вэй Усянь сделал так снова, Лань Чжань приподнялся на локтях и запустил пальцы в потные волосы Вэй Усяня, притягивая его к себе для поцелуя. — Вэй Ин, — выдохнул он. Он вот-вот должен был кончить. Вэй Усянь пососал его язык раз, другой, покачивая головой, затем вырвался, наклонился и взял Лань Чжаня в рот. Он только успел ощутить мускусную, тяжелую, нежную головку, прежде чем Лань Чжань издал сдавленный звук, напрягая все мышцы разом, и изливаясь на язык Вэй Усяня. Семя его было горячим, соленым, океаническим, не самый лучший вкус в мире, но точно не самый худший. Вэй Усянь сглотнул и отстранился, вытирая рот. Лань Чжань выглядел пораженным. Он смотрел на Вэй Усяня широко раскрытыми потрясенными глазами, его грудь тяжело вздымалась. Вэй Усянь ухмыльнулся, чрезвычайно довольный собой. Он высунул язык, просто чтобы передать послание, потому что да, он сделал это, и сказал: — Лань Чжань такой вкусный. — Вэй Ин, — слабым голосом произнес Лань Чжань. — Я хочу сделать это снова, — сказал Вэй Усянь, слезая с бедер Лань Чжаня и прижимаясь к нему. В комнате стало прохладно, огонь в очаге догорал, и пот остывал на коже Вэй Усяня, поэтому он потянул за одеяла и передвинул конечности Лань Чжаня до тех пор пока они оба не оказались в большом коконе, а Вэй Усянь не приютился под рукой Лань Чжаня. Он прижался щекой к груди Лань Чжаня и прислушался к биению его кроличьего сердца, ожидая, когда тот придет в себя. — Да, — сказал Лань Чжань примерно через тысячу лет. — Да. Снова. — Много раз. — Да. Вэй Усянь закрыл глаза, усталость поднималась в нем, как летние сумерки, укутывая лавандовой дымкой. Он почувствовал, как Лань Чжань поднял руку, затем свет под его веками пропал, когда все свечи в комнате погасли, остались только тлеющие угли в очаге. — Тебе давно пора спать, — прошептал он. — Мм. Если бы я только мог просто пойти спать. Вэй Усянь прижался смеющимся ртом к сердцу Лань Чжаня. Поцеловал его там и сказал: — Спокойной ночи. Спокойной ночи, мой Лань Чжань. Лань Чжань провел рукой по обнаженному бедру Вэй Усяня. — Приятных снов, Вэй Ин. — И тебе, — произнес Вэй Усянь, или, по крайней мере, попытался. Согретый, цельный и живой в объятиях Лань Чжаня, в этой мягкой темноте с обещанием рассвета, он уже был на полпути к действительно хорошему сну.──────── • ✤ • ────────
Лань Чжань, Я устал писать тебе, я устал не видеть тебя. Я устал от того, что мое сердце разлучено с твоим. Я скучаю по твоему лицу. Два десятилетия спустя это так и не изменилось — все, чего я хочу, это смотреть на твое лицо, и чтобы ты смотрел на мое в ответ. Я возвращаюсь. Лань Чжань, сейчас я хотел написать что-нибудь другое, я хотел написать: «Я возвращаюсь домой». Это довольно самонадеянно, но можешь ли ты винить меня! Я хочу иметь дом, я хочу иметь дом, я хочу иметь дом вместе с тобой, в горах, или на дороге, или где-нибудь еще — везде с тобой. Когда я увижу тебя, пожалуйста, скажи мне вернуться. Тебе не обязательно говорить «домой», но, пожалуйста, скажи мне вернуться. Я сделаю это, если ты мне скажешь. У меня сейчас такой ужасный почерк, слава богам, я собираюсь сжечь это письмо до того, как ты его прочитаешь — ты бы вообще не смог это прочитать. Лань Чжань, просто скажи мне вернуться. Я сжег все эти письма, но я расскажу тебе, что в них было, хорошо? Я напишу их все заново. Я расскажу тебе все. Я хочу, чтобы ты знал обо мне все, и я хочу знать о тебе все, твое очаровательное мягкое сердце. Я мог бы узнавать тебя вечно. Я буду в Гусу завтра. Я еще не знаю, как я сообщу тебе, что я там. Думаю, я пошлю сообщение в Облачные Глубины или что-то в этом роде. Или, может быть, я просто сломаю барьер и перелезу через стену, войду в цзинши и буду умолять тебя позволить мне остаться. Скоро увидимся, Лань Чжань. Скажи мне вернуться, хорошо? На этот раз я обещаю, что скажу да.──────── • ✤ • ────────
Как и во многие другие дни, Вэй Усянь проснулся от звуков Лань Чжаня. Только на этот раз это был не шорох кисти по свежему листу бумаги, а тихий стук расставляемых мисок и палочек для еды, скрежет ложки по внутренней стороне глиняного горшочка. Вэй Усянь долгое время держал глаза закрытыми, просто слушая. Свет под его веками был серовато-голубым, а не розовым, так что на дворе должно быть было очень раннее утро. Для человека в здравом уме — слишком рано, чтобы просыпаться. — Вэй Ин. Молчание. — Вэй Ин. Я знаю, что ты не спишь. — Я почти что твой муж, — заскулил Вэй Усянь, — ты должен быть ласковее ко мне. — Я очень ласков к тебе. Это заставило Вэй Усяня ухмыльнуться и перевернуться на другой бок, уставившись на Лань Чжаня самым непристойным взглядом, на который он только был способен. — Это правда — Лань Чжань очень ласков ко мне, — промурлыкал он. — На самом деле, почему бы тебе не подойти сюда и не побыть со мной еще ласковее? Это было намеренно аляповато и совсем не сексуально. К радости Вэй Усяня, уши Лань Чжаня все еще порозовели. — Завтрак на столе, — сказал он, — Вэй Ин должен поесть. — Аи, Лань Чжань, — посетовал Вэй Усянь, но все равно встал и надел свое нижнее ханьфу, поскольку знал, что единственное, чего Лань Чжань хотел больше, чем отругать его, — это обеспечить его безопасность, тепло и сытость. Это было невероятно очаровательно, даже если Вэй Усянь предпочел бы забраться к нему на колени и как можно скорее вернуть руки под белоснежные одеяния. Теперь он знал, как выглядел Лань Чжань, когда целовался и когда кончал — с этим горящим темным взглядом и спутанными черными волосами, с ханьфу, свисающим с плеч, с каплями пота на висках, обкусанными красными губами и безупречной кожей в лунном свете. Сам он весь словно был выточен из лунного света — бледный, сияющий и завораживающий какой-то неземной красотой, но в то же время слишком реальный. Теперь Вэй Усянь знал, какие звуки мог издавать сияющий Ханьгуан-цзюнь. Честно говоря, все главы орденов должны были бы считать себя счастливчиками, если бы Вэй Усянь не срывал все собрания, банкеты и конференции с этого момента и до скончания веков, просто чтобы встать перед всеми и целовать его превосходительство Верховного Заклинателя до тех пор, пока его щеки не порозовеют, а дыхание не участится. Черт возьми, этот образ быстро его захватил. Лань Чжань во главе пиршества в своих лучших одеждах. Вэй Усянь устроился у него на коленях и с руки кормит ломтиками фруктов. Глава Яо приближается к ним, опустив глаза, чтобы высказать свою очередную жалобу. Лань Чжань затыкает его заклинанием молчания, Вэй Усянь выливает ему на голову кувшин с вином… нет, забудь, пустая трата вина. Лань Чжань затыкает его заклинанием молчания, а затем целуется с Вэй Усянем на изысканном столе со всеми этими роскошными блюдами, его руки на бедрах Вэй Усяня, его зубы на горле Вэй Усяня… — Вэй Ин, — сказал Лань Чжань. Вэй Усянь поднял голову. Он внезапно осознал, что застыл с ложкой риса на полпути ко рту секунд на тридцать. — …Да, — произнес он. Он чувствовал, как все его лицо становится горячим. — Да. Привет. Доброе утро, Лань Чжань. Что? Привет. Брови Лань Чжаня дернулись. — Привет, Вэй Ин. Ты в порядке? — Хааааа, — произнес Вэй Усянь. Лань Чжань предложил ему паровую булочку. — Спасибо. Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — сказал Вэй Усянь. Губы Лань Чжаня приоткрылись. Его взгляд метался от лица Вэй Усяня к булочке и обратно, словно ища какую-то взаимосвязь. — Не прямо сейчас! — пояснил Вэй Усянь. — Прямо сейчас мы, вероятно, должны спасти этот город от призраков или чего-то еще. Но. Я просто предупреждаю тебя заранее. Потому что… ну, я не уверен, насколько много ты знаешь о конкретной логистике, но есть, э-э, есть кое-что, что нам, вероятно, следует купить… — Я в курсе, — произнес Лань Чжань. — О, — сказал Вэй Усянь. Они уставились друг на друга поверх подноса с завтраком. — Итак, гм. — Голос Вэй Усяня звучил низко и хрипло. Он прочистил горло и попытался снова. — Итак… призрак. Призрак утопленницы. — Призрак, — сказал Лань Чжань. — Мы знаем, что он существует. Мы знаем, что он здесь, в, гм. В… В… непосредственной близости. — Мм. — И это плохо. — Это не идеально, — согласился Лань Чжань. — Кто-то должен что-то с этим сделать. — Мм. Вэй Усянь закрыл лицо руками и стонал ровно десять секунд. Затем он запихнул всю булочку в рот за один присест, с несчастным видом пережевывая. Позже. Позже. У них было время, в этом и был весь смысл: иметь время. Он бы не умер снова, если бы Лань Чжань не трахнул его прямо сейчас, в этот самый момент. Призрак утонувшей женщины заманивал детей в реку. Им придется разобраться с этим. Объективно, жизни невинных детей были важнее, чем секс Вэй Усяня. Он поднял взгляд. Лань Чжань все еще смотрел на него в ответ. На его шее, чуть выше воротника, была маленькая красная отметина. Его лицо смягчилось. Он был так красив в лучах зимнего рассвета, он — несущий свет, обладатель необыкновенного, непоколебимого сердца. Муж. Муж Вэй Усяня. Я тебе все расскажу, подумал Вэй Усянь. Я хочу, чтобы ты знал обо мне все. Я хочу знать о тебе все. Пусть позже. У них было время. Вэй Усянь проглотил кусок острой булочки со свининой. Стряхнул крошки с одежды и поправил рукава. — Хорошо, Лань Чжань, — сказал он, улыбаясь ему через стол. — Хорошо, любовь моя. Давай разберемся с этим.