В пыли и разрушениях

– Райкерс, говорит Касл, приём. – Райкерс слушает, приём. – Задача выполнена без потерь, возвращаемся на базу, приём. – Вас понял, Касл, ожидаем, приём. – Конец связи. Пока командир связывался с базой, другие члены отряда приводили в порядок дыхание и нервы перед новым забегом по улицам полным зараженными, только теперь уже с сумками за плечами. Лица солдат были угрюмыми, брови нахмурены, а глаза бегали по помещению в ожидании угрозы. Только один из них выглядит спокойно, даже игриво. Высокий брюнет стоял в стороне и с преувеличенным интересом рассматривал пустые полки и витрины, крутил головой, смотря на нити паутины, свисающей с потолка. А увидев что-то в проходе, лёгкими шагами отошёл от группы, пересёк пару пролетов стеллажей, и завернул за угол, натягивая респиратор на лицо. Отсутствовал недолго, так же пружинисто и тихо двинулся обратно. Проходя вдоль касс, длинными костлявыми пальцами мазнул по пыльной поверхности прилавка и поднёс к глазам, оборачиваясь как раз в тот момент, когда Касл убрал рацию в подсумок на поясе и отдал группе приказ собираться. – Ты бы не шумел, Фрэнки. – Почему? Отвлекаю тебя от прогулки? Капитан спросил с лёгкой улыбкой, старательно маскируя за ней издевку, и глянул на подошедшего сослуживца. Его почти чёрные глаза были темны больше обычного из-за полутьмы в помещении и расширившихся зрачков. – Здесь зараженные. Будто не заметив шутку над собой, тихо сказал мужчина и, коротко обернувшись за спину, наткнулся на обеспокоенные взгляды товарищей. – Видимо мёртвые, раз не вышли к нам. Или стеснительные. Продолжая подтрунивать над другом, ответил Фрэнк Касл. Его боевой опыт и чутьё при входе сюда подсказали ему, что в помещении чисто, и сейчас он не видел оснований для тревоги второго командира. – Единственный стеснительный подох в одиночестве за полками, а остальные шатаются по зданию. Тот, мертвый, уже испускает споры, и пыль вокруг толщиной в палец, а вот только следы повсюду. Не помню, чтобы кто-то из наших там ходил. Брюнет раздражённо шептал на ухо товарищу, пальцем отрывисто указывая направление, чтобы тот сам убедился. В просторном и сейчас уже почти пустом помещении всё было покрыто пылью, разномастными мусором, цветущим мхом, плесенью, расползающейся от холодильников, или остатками товаров, что продавались здесь. А ещё листьями, которые принёс промозглый ветер второй с момента начала эпидемии осени. От взрывов, что прогремели по всему городу во время начала пандемии, стены зданий покосились, частично обрушились. И теперь через отсутствующий угол внутрь постройки задуваются цветные листья. Кое где виднелись засохшие лужи крови, в некоторых лежали останки мелких животных, чаще - людей. В воздухе чувствовался сладковатый и одновременно тошнотворный смрад гниения мёртвых тел. Но вот между рядами в направлении всех выходов вели протоптанные дорожки. Раньше это не представляло важности, ведь они зашли через эвакуационную дверь и, не столкнувшись с зараженными, которые напали бы на них сразу, если бы увидели или услышали, обчистили складское помещение. Теперь же выяснилось, что они здесь не одни. – Я понял, Билл. Собираем манатки и тихо сваливаем отсюда так же, как и вошли. При хорошем исходе уже через полтора часа мы будем дома. Под суровым взглядом командира солдаты ловко подхватили рюкзаки и вещмешки, забросили на плечи и по двое выстроились перед дверью, отделявшей их от остального здания и ведущему к выходу коридору. Только бы пройти эти несчастные сто метров, повернуть за угол и выйти на улицу. Под лучами яркого солнца зараженные встречаются редко, те предпочитают тёмные и влажные закоулки, где ждут своей смерти или того, кто найдёт смерть в их лапах. Двери с шорохом открылись, открывая взору холл первого этажа. Первым сделал шаг вперёд Касл, следом за ним парами двинулись шестеро мужчин, замыкающим шёл Билл Руссо. Солдаты тихо медленно, но верно приближались к заветному повороту, если бы слева не послышались знакомые щелчки. Сначала гортанные пробирающие до дрожи звуки в вперемешку со стонами и рычанием отразились от стен западного крыла, а потом показались те, кто их издавал. Руссо дулом винтовки М16 подталкивает последнюю пару скорее к выходу, пока Касл дошёл до двери и, по максимуму стараясь не шуметь, открыл дверь. Из-за сумок выходили по одному, длинной очередью растягиваясь в узком коридоре, пока пара щелкунов в компании нескольких бегунов не ждали и на подрагивающих коленях, размахивая руками в воздухе и вертя поросшей мицелием головой, неумолимо приближались к этой стороне холла. Шагающий в конце колонны брюнет здраво оценил шансы выйти из здания раньше, чем их заметят, и принял решение не ждать смерти, а найти её самому. Крикнув остальным на прощание закрыть за собой дверь и вернуться на базу в целости и сохранности, мужчина пронесся мимо ведущего наружу поворота. С первым же его словом зараженные оживились, почувствовав жертву, и побежали следом. Те их них, кто ещё не утратил зрение, мчались вдумчиво, самостоятельно поворачивая, а те, кто из-за проросшего сквозь их череп кордицепса ориентировался только с помощью эхолокации, на скорости ударялись в стены, падали, снова вставали и продолжали бег. Из всех уголков торгового комплекса бежали люди, чьё тело стало лишь оболочкой для гриба. Они сталкивались, дрались руками, падали откуда-то сверху, разбивали телами стекла витрин, толкались и валились на пол, ползли друг по другу, видя перед собой только жертву. Солдат короткими очередями отстреливал тех, кто бежал наперерез. Успешно пробежав сквозь добрую половину здания, он увидел бегущую ему навстречу толпу заражённых и вынужден был свернуть к эскалаторам на второй этаж. Перешагивая две, а то и три ступени за раз, Билл мчался наверх, а за пятки уже пытались схватиться чьи-то когтистые пальцы. Наверху их казалось ещё больше, и поднявшись выше, теперь то его услышали все. Мужчина петлял между лапами, жаждущими его схватить, перепрыгивал через опрокинутые диванчики и автоматы с кофе, пролетал сквозь разбитые стекла бутиков, пытался завалить путь за собой попавшимися под руку вешалками с брендовым тряпьем, но всё тщетно. Пробежав еще один узкий коридор, он забежал в служебное помещение и захлопнул за собой металлическую дверь. Судорожно оглядев комнату, Руссо подпер столом единственный вход в то мгновение, когда он сотрясся под градом ударов десятков рук. За стеной кричали, стонали, кряхтели и рычали десятки глоток, да так громко, что их вой заглушал мысли в голове. Дверь дрожала и скрипела под их натиском, пока мужчина подтягивал остальную мебель на помощь бедному письменному столу. Когда предметы интерьера закончились, а звуки по ту сторону всё не прекращались, Билл активно думал, как ему выбраться из здания. На его лбу и висках проступила испарина и, собираясь капельками, скатывалась по острым покрытым короткой щетиной щекам. Челюсти были подвижны, как и чёрные глаза, полностью затопленные зрачком. На бледном лице ярко алели тонкие губы, и весь его вид напоминал жаждущего дозы наркомана. От безумца его отличало сейчас только желание выжить. Не то, чтобы у него были на то весомые причины, просто жизнь его Биллу нравилась. Поэтому умирать он тут не хотел, из-за чего побег через вентиляционные трубы он отмел сразу - из-за высокого роста и ширины плеч он может застрять на повороте. Оставалось уходить либо через разбитое окно, поблескивающее осколками стекла в раме, либо дать бой тварям за дверью и неминуемо быть разорванным в клочья. Можно еще застрелиться. Безусловно, смерть быстрая и безболезненная, но на такое Билли Руссо не согласен. Не для самоубийства он в детском доме дрался не на жизнь, а на смерть, не для того трижды из Афганистана живым приезжал, и не для того бережно рассудок хранил себе и своим близким, когда мир погряз в безумии и анархии. За неимением других вариантов, мужчина выбрал, естественно, окно. А тем временем дверь гнулась, принимая очертания кулаков нападающих, и всё таки пока держалась. Что не скажешь о наличнике: два верхних угла были вырваны из стены. Вся конструкция чудовищно тряслась и по сантиметру двигалась в сторону, давая больше пространства для маневра зараженным. Те, не жалея себя, пропихивали в открывшуюся щель руки, сдирая их в мясо и пачкая косяки кровью, сталкивали сверху то, до чего дотянуться, ослабляя баррикаду. И когда проём стал достаточно широким, чтобы идущие первыми увидели свою жертву, все носители гриба будто воспряли духом. С неистовой силой они бились в дверь телами, и вот уже одному удалось протиснуться внутрь. Счастливец из рядов бегунов с ужасающими воплями ломанулся вперёд, сбивая преграды на пути, но был застрелен. Вот уже и следующие лежат на полу с горсткой пуль в голове, однако баррикада отжила свое и стремительно разваливалась, пропуская всё больше и больше зараженных. Отстреляв один магазин, Билли не стал менять его, а взял в руки нож, мысленно матеря самого себя за секунды промедления. "Надо было сразу же прыгать" - думал он про себя, а сейчас приходится уворачиваться от пытающихся его схватить лап. Правой рукой он по самую рукоять вогнал лезвие в голову относительно свеженького щелкуна, левой отталкивая его от себя. Со следующим провернуть такое не удалось. Этот щелкун, видимо, заразился одним из первых. Нарост мицелия на его голове был толще и защищал его мозг, поэтому лезвие не вошло полностью, убив его, а лишь повредило кору гриба. Зараженный открыл гнилую пасть, надрывно щелкая, попытался вырваться из захвата солдата и вцепиться в его плоть. Едва заметив приближение новых противников, мужчина вырвал нож из головы щелкуна, отталкивая его, чтобы в следующую секунду вонзить клинок в глаз подошедшему бегуну. Зараженные всё прибывали, а Билли едва успевал отбиваться от них. И вот, убив ещё одного, он был сбит другим. Парень-подросток, чьим телом сейчас владел гриб, схватил Руссо за плечи, давая ему лишь мгновение, чтобы выставить локоть в защиту от клацающих зубов. Ещё совсем мальчишка смотрел сейчас на солдата покрасневшими, с потеками крови в уголках, мутными глазами, в которых плескались бесконечные боль и тоска. Его взгляд будто проникал в душу, заставляя увидеть всё его сожаление. От таких глаз Билл отшатнулся, и зараженный, почувствовав своё превосходство, усилил напор. На секунду потерявший ведущую роль солдат потерял равновесие и стал падать назад. Только не пол, а на землю сквозь разбитое окно. "Видимо, я здесь не первый" - пронеслось у мужчины в голове. Но жизнь не понеслась перед глазами в час гибели, а наоборот, забилась в груди. И руки его крепче схватили зараженного, потянули за собой в свободное падение, в воздухе подмяв его под себя в попытке смягчить приземление. Благо, падать было не далеко. Этот второй этаж хоть и был выше других из-за высоких потолков, но сильно покалечить матерого солдата не смог. Однако осколку стекла всё же удалось разрезать несколько слоев одежды и кожу живота под рёбрами. Приземление на тело парня спасло Руссо от серьёзных переломов, но не уберегло от продолжения десанта сверху. Те, из носителей грибка, кто ещё видел, как Билли падал, бросились за ним, падая рядом и разбивая головы об асфальт. Пока некоторые горе-смертники были оглушены, мужчина поднялся и хотел было побеждать, но боль в боку на мгновение отняла возможность видеть и слышать мир, заменяя все экраном испорченного телевизора и звоном в ушах. Едва придя в себя, он неуверенными шагами пошёл прочь оттуда, даже не разбирая направления. Постоянно шатаясь, брюнет с нескончаемой болью в боку продолжал идти, с каждым шагом всё меньше различая очертания домов перед собой. На улице было уже холодновато, как и должно быть в середине октября, но не по-осеннему яркое солнце заливало лучами каждую улицу, стараясь заглянуть в каждое окошко. Разноцветные опавшие листья перелетали с места на место, перемешиваясь с мусором и каплями крови, что потоком текли из раны Руссо. Солдат зажимал раненый бок ладонью, но багровые ручейки всё равно просачивались сквозь пальцы, пачкая ремень, брюки и асфальт под ботинками. Из последних сил Билл залезает на грузовик, стоящий задом к балкону второго этажа одного из многоквартирных домов, пачкая кровавым разводами капот, лобовое стекло и крышу, и с облегчением ложится, прикрывая слезящиеся то-ли от холодного ветра, то-ли от лучей яркого солнца, то-ли от всего вместе глаза. Последней мыслью в проваливающемся во тьму сознании было: "тут я тоже не согласен умирать".