🍃
Сугуру улыбается так сильно, что искренность рассыпается осколками. Его руки дрожат из-за чрезмерного количества алкоголя, глаза краснеют из-за непролитых слез, а Сатору такой же болван, как и десять лет назад. Он пьян настолько, что не может даже сидеть. Секо смеется, шутит грубо и толкает Годжо в колено. Его унесло на второй бутылке, когда обычно это происходит на пятой. Да и кто напивается безалкогольным пивом? У Сугуру в руках бокал с красным полусладким, которое Годжо привез из Франции, Секо предпочла обычное саке. А унесло все равно Сатору. — Хуевый день был, — горечь от табака оседает на языке Гето, но курит Секо. — Да и ночь тоже — дерьмо. Сугуру не отвечает. Его понимание «дерьмовости» дней давно разрушено. Все кажется чрезмерно жестокой пыткой, а его мешки под глазами — подтверждение этому. — Есть еще? — Гето вяло ставит бокал на небольшой прикроватный столик, обращаясь к Иэйри. Он не курит, нет, просто изредка пробует, ищет новые ощущения. Секо хмыкает, достает помятую пачку из кармана и кидает в сторону Сугуру. Она промахивается, попадает в нос Сатору, но он не шевелится. — Годжо точно живой? — Живее всех. — Сугуру чувствует горячее дыхание на своей шее. Он не знает, притворяется Годжо или действительно спит, но все равно игнорирует просьбу Иэйри проверить. Сигарета ложится между пальцев аккуратно, привычно. Гето вертит ее пару секунд в руке и прикуривает. Секо курит крепкие и до жути вонючие, но эти отдают шоколадом с привкусом кока-колы. — Их Мэй подарила. Сугуру уверен, что это было скорее взяткой, чем подарком. Очень дорогой взяткой, учитывая марку сигарет и то, что в пачке осталась последняя. Кажется, Мэй приходила всего пару часов назад. — Попроси у нее еще для меня. — Вряд ли он когда-нибудь к ним притронется — Так, по дружбе. — Скорее по кошельку Сатору. — Иэйри громко смеется, разливая часть саке на себя. Сугуру морщится. Он смотрит на тлеющую бумагу, больше наблюдает, чем курит. Хочется уйти поскорее. Сатору двигается, ударяется длинными ногами о столик и отодвигается от Гето, падая лицом на диван. Сугуру рассматривает это как возможность сбежать к себе домой, закрыться на ключ и потеряться в одиночестве. Секо раздражает. Жалобный всхлип пьяного Годжо все же заставляет его сжалиться. — Отведу Сатору в кровать. — Гето поднимается на ноги, кидает сигарету в пепельницу и разминает мышцы. Все затекло. — А ты приберись здесь хоть немного. Сугуру тихо вздыхает, хватает Сатору за руки и заставляет сесть. Приходится постараться, чтобы Годжо облокотился на его спину и не вырвал в процессе. Сугуру бережно переносит его в спальню, укрывает одеялом и выключает свет, возвращаясь к Секо. Она даже не постаралась сделать вид, что пыталась выполнить просьбу. У Годжо есть домработницы, ей плевать. — Увидимся, Секо. Он не оборачивается, обувается наспех и выходит за дверь, сглатывая горький ком. Близкие люди кажутся чужими, давят на него. Иногда Сугуру пробирает дрожь из-за того, что он хочет умереть. Хочет прекратить это, оставить позади и исчезнуть. В чужих глазах он выглядит здоровым, дружелюбным, с вечной улыбкой на губах. Но в своих с каждым разом падает все глубже в бездну, созданную собственными руками для того, чтобы не строить ложных надежд, прекратить мечтать. Разве он мог знать, что невидимая паутина совьет кокон вокруг него так плотно, что не пробиться. Сугуру не хочет смотреть на себя, закрывает зеркала в доме и прячется в темной спальне, сжимаясь на полу от внутренней боли. Сугуру бы хотел избавиться от своей никчемности, но снова закидывается таблетками на сухую, чтобы они содрали изнутри слизистую его горла и, возможно, ему повезет — наконец-то сдохнет и перестанет мучать себя идиотской надеждой с примесью розовых очков. Хочется обвинить кого-нибудь в собственной никчемности, накричать и повесить свои грехи на чьи-то плечи, отпустить себя. Гето хмурится, сильнее кутается в зимнюю куртку и выдыхает горячий пар. Он вспоминает лето. Солнечные облака без капли серости, огородные грядки с бабушкиной капустой и Годжо, который впервые за свои восемнадцать-на-тот-момент-лет попробовал чернику. Он вспоминает лето, наполненное юношеской порой, глупыми откровениями и любовью. Любовью, которой ослеплен Годжо.🍃
— Йо, Сатору. — Гето улыбается, когда Годжо показывается на пороге дачного домика. — Помочь не хочешь? Гето заворачивает рукава рубашки до локтей, собираясь все же разобраться с надоедливыми кустами возле забора. — Не-а. Сатору зевает в кулак, прикрыв глаза. Его волосы растрепаны до безобразия, даже спутаны в нескольких местах. Это так сильно его утомила поездка в деревню? — Да ладно тебе, быстро закончим и будем свободны. Ладно, Сугуру просто скучно копаться в земле, пытаясь вытащить этот куст и не повредить корни. Ну и зачем бабушке он вообще нужен? Только путь загораживает. — Так и быть, скрашу твое одиночество. — Сатору спускается по ступенькам вниз, падая прямо на лавочку возле Сугуру — Давай, постарайся. Гето лишь закатывает глаза. Он вполне ожидал чего-то подобного. Тем более, Сатору никогда не любил работать с утра, да и в принципе работать. Вряд ли он вообще имеет совесть, раз так нагло разваливается по лавочке. Глупая улыбка так и лезет на лицо Гето. Лавочка покрашена, а Сатору не знает об этом. Что ж, Сугуру готов поверить в карму. — Отправлю фотки Секо, где ты копаешься в грязи. — Сатору хихикает, размахивая телефоном перед лицом Гето. — Тогда не забудь прислать ей свою окрашенную задницу. — Как смешно, Сугуру. — Разве? А мне кажется, что ты заплачешь. Сатору фыркает, но задницу свою проверяет — просто так, на всякий случай. И орет во весь голос, потому что зеленая краска отпечаталась на футболке, трусах и светлой коже. Сугуру хохочет, размазывает немного грязи по своему лицу и ударяется спиной о землю, потому что Сатору налетает на него. — Я тебя ненавижу! — Футболка Сугуру прилипает к бедрам Годжо, неприятно оттягивает кожу при каждом движении — И задушу! Возьму и стану новым внуком твоей бабушки! Сатору бьет его в грудь, хмурит брови и в шутку показывает язык. В его глазах плещется веселье, легкий восторг и пьянящая нежность. Сатору никогда не сможет всерьез разозлиться на Сугуру просто потому, что влюблен. Гето никогда не скажет ему «нет» просто потому, что Сатору влюблен. — И кто тогда будет готовить для тебя все три месяца, а, Годжо? — Сугуру смеется, громко и заразительно. Так, словно кроме них никого в этом мире нет. — Я справлюсь сам! — Ты не можешь даже включить плиту. — Схожу к соседям! — У нас их нет. — Я найду! Сугуру знает, что уже нашел. Пару часов назад к ним заходил мужчина, который передал для Годжо деревенские сладости. Самому Годжо этого знать не стоит. — Хорошо, сдаюсь. Гето капитулирует — все во благо своего здоровья. Годжо тяжелый, пусть и выглядит как щепка. Сугуру становится тяжело дышать, и он просит друга наконец-то слезть с него. Они оба грязные, измазанные в зеленой краске и земле, но довольные. Глаза Сатору светятся, как бледно-голубое небо с запахом солнечных облаков. Сугуру интересно, могут ли они превратиться в бурю. В итоге Годжо помогает. Щеголяет в трусах по двору, снова пачкается, проваливается в небольшие грядки ногой и получает тычок от Сугуру. Бабушка долго выращивала свои любимые огурцы, а Сатору так грубо наступает на них. Кусты они переносят в самую заднюю часть двора, поближе к забору, чтобы ветви могли расти вокруг него. — И почему твоя бабуля так держится за огород? Умереть можно. — А есть она что будет, Сатору? Песок? — Сугуру морщится, отряхивает руки и оценивает проделанную работу. Надо будет еще вечером собрать смородину, а то испортится. — Пошли, обед сделаю.🍃
Сугуру отвлекает телефонный звонок. Он морщится от яркого экранного света и откидывает мобильник в сторону. Гето просил не беспокоить, просил дать время побыть одному и насладиться спокойствием, которое каждый раз кто-то забирал. Будь это прохожие люди, животные, работа или Сатору. Ему хотелось погрязнуть в одиночестве, выкинуть из головы глупые мысли и заняться рисованием. Гето так давно не держал кисти в руках, что от одной мысли вернуться к забытому хобби по телу бегут мурашки. Кажется, в последний раз он рисовал Сатору на фоне красного моря. Гето устало трет глаза, мечтая провалиться сквозь землю. Звонок в его квартире раздается надоедливой трелью, и Сугуру не сразу понимает, что это не телефон. Он поднимается вяло, сбивает по пути какую-то вазу — Гето даже не помнит, как купил ее — и идет к двери. На пороге счастливый Годжо с пакетом рамена и пивом в руках. Он не спрашивает разрешения, просто вваливается в квартиру Гето, принося сплошной хаос. Улыбка Сатору вялая, кое-как дотягивает до состояния «нормально», но на деле рассыпается осколками. — Составь мне компанию, Сугуру. Разве не помнишь, какой сегодня день? — Сугуру помнит. Двадцать четвертое декабря врезалось в грудь, раздробило сердце, оставив лишь кашу из сосудов и клапанов. — Эй, Сугуру? — Да, — он видит растерянность на лице Годжо. — Запросто. Неприятный ком стискивает горло, давит на трахею. Они садятся в гостиной — это единственное чистое место. Сатору опускает голову на руки, оттягивает белые волосы до боли и молчит. Сугуру не требует ничего, молча заваривает принесенный рамен и подает Годжо, ни о чем не спрашивает. Тишина давит. Она не такая, к какой Гето привык, будучи в одиночестве. Та была приятной, спокойной, открытой. Эта же превращает эмоции в вакуум, заколачивает сердце. — Сатору, — Гето касается его колена в успокаивающем жесте. — Посмотри на меня. Сатору смотрит, практически захлебывается в чужих потемневших глазах и не сдерживается. Бескрайний космос затягивает, желает забрать в свои лапы. Годжо двадцать девять, и он не сдерживается и целует. Гето двадцать девять, и он не отвечает. Но принимает решение.🍃
Сатору вздрагивает, когда порыв прохладного ветра касается его плеч, окутывает волной все тело и заставляет кожу покрыться мурашками. Он сидит напротив костра, тянет руки ближе и хочет быстрее согреться. Они с Сугуру решили пойти на речку, немного искупаться и посмотреть на звезды ночью. Годжо даже не думал, что может замерзнуть в такую теплую погоду, но совсем не оценил контраст температур. — Накинь это, — Сугуру протягивает легкий плед, который он прихватил для пикника. — Согреешься быстрее. Сатору улыбается, смотрит в любимые глаза, что ночью приобретают оттенок выжженной стали и пристраивается рядом. Огонь отражается в глазах Сугуру изящно, почти что величественно. Годжо готов отдаться этой власти полностью, окунуться глубже во тьму и потеряться в бездне звезд, которые в глазах Гето мерцают. Красиво обволакивают черную дыру, вовлекают глубже и настырней. Сатору хотел бы смотреть на Сугуру вечно. Хотел бы поцеловать. Годжо аккуратно касается руки Сугуру, сплетает пальцы и знает, что в этом ему не откажут. Гето никогда ему не отказывал. Просто Гето слишком добрый. Сатору был слеп, нет, буквально ослеплен Сугуру. Его привычками, жестами, эмоциями. Всем, до чего Гето касался, и всем, что он делал. Вот только Сатору не видел сгущающуюся темноту над чужим силуэтом, будучи полностью затянутым в нее. — Сатору, ты слушаешь? — Гето мягко улыбается, словно для Годжо свойственно замирать таким образом на несколько минут и не реагировать вовсе. Сатору прикрывает глаза, растягивая губы в приторно-сладкой усмешке. — А что? Думал, что потерял меня? — Просто Гето знает, когда Сатору может уйти слишком далеко в размышления, потерявшись в пространстве и времени. — Разве ты не думал обо мне? — Голос Сугуру ласковый, почти что мурчащий. — Я могу простить тебе это. Конечно же Сугуру знает, что Годжо влюблен в него. Это странно, немного неестественно для него, но очень даже приятно? Сугуру не может иметь что-то против, просто потому, что это Сатору. Его друг, его свет, его напарник всегда и везде. Сугуру не может быть против, но все равно тонет во тьме, несмотря на звезды вокруг Годжо. Они не двигаются, смотрят друг на друга с легкими плывущими улыбками, яркими глазами и просто молчат. Сатору ощущает желание, необратимое и ведущее его по краю. Сатору не сдерживается и целует. Мягко касается Сугуру, по-детски невинно и трепещуще. Годжо отдает ему свой первый поцелуй и боится, что это станет ошибкой. Но Гето... Гето просто позволяет сделать это, наблюдает за подрагиванием ресниц, гладит большим пальцем кисть Сатору и наклоняет голову так, чтобы было удобно. Годжо считает это волшебным, но боится. Сугуру не осуждает, улыбается немного странно, но не кричит, не считает Сатору странным, не отворачивается от него. Сердце Гето делает кульбиты в груди, громко стучит, словно хочет пробить грудную клетку и закричать: «Ты тоже любишь его, придурок. Присмотрись». Но Сугуру прикрывает глаза, улыбается все так же привычно мягко и думает, что это от шока. Разве мог он подумать, что Сатору поцелует его? Нет. Мог оттолкнуть его? Нет. Просто уйти? Нет. Сугуру не любит, никогда не любил, но почему-то Сатору оставить не может.🍃
— Прекрати, — Сугуру злится, дергает Годжо за рукав, заставляя сесть на место. — У тебя и так кариес, хватит сладкого. Они сидят в небольшой кофейне прямо под кондиционером. Это лето выдалось безумно жарким. — Да ладно тебе, — Сатору отмахивается, но садится обратно. Он кладет подбородок на подставленную руку и улыбается, сверкая глазами. — Лучше скажи, как твой прогресс? Еще не заставил психолога сбежать? Гето фыркает, Сатору никогда не перестанет дразнить его. — Все в порядке. Мы как раз проходим с ним самое главное. — А? Разве самое главное в твоей жизни это не я? Самое главное, да. И самое важное. Сугуру в шутку кривит лицо, делает вид, словно его оскорбили. Годжо лишь смеется, отпускает глупые шуточки и растворяется в Гето, в близости с ним. — Я люблю тебя, Сатору. Его лицо такое спокойное, словно сказать о таком совершенно внезапно — нормально. В груди у Годжо разливается приятное тепло, разносится по венам. Он хочет услышать это еще. — А? — Люблю тебя. Сугуру тридцать, и он понимает, что всегда любил только Годжо. Сатору тридцать, и он все еще любит.