Сказка на ночь

Не помнила себя тогда. Ни кто, ни откуда взялась…все жизни, прожитые до этого, слились в единый каскад грёз, говорящий о потерянных друзьях, родных, просто знакомых. Воспоминания срослись с кошмарами; прекрасные древние чудовища, подобные ей, казались ведьме тогда воскресшими врагами. Они убивали друг друга вновь и вновь, пытали и терзали, рвали в клочья, и казалось, что рвать уже нечего, и серые маски, защищающие нижние слои души кончились давным-давно, и…это было так прекрасно, что ни один из нынешних воинов-шинигами не вынес бы этого зрелища. От многих и многих, оно не оставило бы ни клочка сознания. Потому что для осознания такого не создано ещё существ. Красота Ледяной Бездны, удивительное изящество смертоносного бесконечного сражения не оставляли созерцателям ни единого шанса на возможность сохранения психики. А порой и на возможность сохранения души. Даже слишком часто. И каково же было удивление древнего чудища, когда она увидела перед собой вполне смышленого маленького мальчика. Черноволосого. Бледного. И с огромными глазами цвета грозы. Он стоял и созерцал священную вечную пляску обезумевших тварей, прекрасных настолько, насколько никогда не сможет быть красив человек в самые счастливые моменты своей жизни. И вот. Одна из них обернулась и посмотрела в ему в глаза. Чёрно-сине-зелёные провалы с серебристыми искорками в самой глубине. Ни белков, ни зрачков. И тела как такового у неё тоже не было. Был только призрачный силуэт, строение которого подчинялось сиюминутным желаниям госпожи, чаще всего сочетающей в себе красоту, удобство и опасность. И вот, костлявая рука чего-то древнего и могучего, которое не ведало своего пола, но всё же чем-то сохраняло женственность, потянулась к милому мальчику лет девяти, запах страха которого ощущался в километре от него. Но юный Кучики отнюдь не собирался сдаваться своим чувствам. Он смотрел, быть может, и испуганно, но гордо, всем своим видом обещая очень и очень дорого продать чудищам хоть душу, хоть сознание, хоть жизнь, или всё и разом…смотря как повезёт. Но твари почему-то не собирались насильно брать товар. Они с удивлением созерцали молодое существо, похоже как из человеческого рода, пришедшего сюда через пространство Снави, видимо в награду за грехи своего клана перед Бездной. Нах Таир любила награждать своей силой достойных. Тщательно отбирала среди всех кого ни попадя тех, кто бы точно принял её силу. Отказавшихся мучили жестокие, испепеляющие сознание кошмары, чтобы потом свести их с ума и утащить в самые глубины Бездны. Потому что по-настоящему отказаться от вросшего в суть корня Тьмы – всё равно, что отдать душу и попытаться прожить без неё. Либо ты принимаешь силу, либо медленно сходишь с ума. Окончательный вердикт полного безумия получишь уже по окончании жизни, может и после следующей. И это запутывает, не даёт осознания того, что судьба неизбежна. Один из рода так называемых «отказавшихся», Кучики Бьякуя, смотрел в глаза почти-что самой Нах Таир. Место, где они находились, являлось приграничьем между Ледяной Бездной и Изумрудной Мглой. И если бы тварь имела разум, то наверняка могла бы считаться правительницей отдельной страны, под названием Хладнотравье. Но она имела лишь какие-то жалкие останки некогда едва ли крепкой воли, позволившей бы жить на средних уровнях Нах Таир или Мглы. Но видимо, она захотела того, чего не была достойна. И поплатилась. Многие шли за знаниями и силой в самую глушь и Мглы, и Бездны, и такого измерения, как Золотая Тьма, и многих других тёмных и безграничных миров…И не слишком многие, из тех, кто зашли слишком далеко, возвращались. Молодой наследник был очень силён волей. Даже слишком. И древние твари не спешили его убивать, гадая чем-то отдалённо напоминавшим мозги, что он смыслит в ментальной магии, и способен ли подчинить их. Они чувствовали его страх, и один из них уже готов был броситься на мальчика, дабы успеть убить его до того, как они все подчинятся этому…пока ещё человеку. Но та, что протянула руку, вдруг отбросила своего сородича. Тот огрызнулся, и Бьякуя в который раз поразился красоте и величию их голосов. Существо, стоявшее рядом с Кучики, одним взглядом дало понять, что маленький мальчик не станет их добычей. И чудовища отступили, не желая связываться с той, которая пришла из ещё более древних глубин, чем эти, дабы поиграть с молодняком. Нежданная защитница повернула нечто, чем-то напоминавшее голову обратно, и снова посмотрела в глаза мальчику. Вообще-то у этих чудовищ не было головы, как таковой. Только некие, довольно изящные отростки непонятно чего, торчащие из…ну допустим, всё-таки шеи. Но вот лицо и глаза у них были. Безумные, счастливые и очень коварные. Вечно молодые древние дети. Вот кто были эти чудовища. И, кажется, одно из них пригласило Бьякую вступить в игру. И ещё…оно сказало своим дивным и гремуче-шипящим голосом… «Давай дружить» - А ты умеешь? – спросил Бьякуя, всё ещё дрожа от страха. - «А ты расскажи, как это делается» – каким-то образом, Кучики прочитал это в огромных глазах чудовища. – «Что это значит для людей?» Юный наследник не знал, что и сказать в ответ. Он всегда воспринимал понятие «дружить», как нечто известное всем на подсознательном уровне. И здесь, как понял Бьякуя, всё было также. Вот только слово «дружба», приобрело кровавый смысл вечной схватки тех, кто никогда не сможет убить друг друга. - Ну…друзья не пытаются убить друг друга. Они помогают друг другу. Делят переживания. Проводят время вместе, развлекаются. Разговаривают. Чудовище озадачилось. Виднелось некое шевеление того, что можно было с трудом окрестить мозгами. Как это могло оставаться красивым, да ещё настолько, в голове у Бьякуи отчаянно не укладывалось. - Делят…переживания…но не пытаются убить…это как вообще? Это разве возможно? – спросило оно, с трудом припоминая звуки разговорной речи, застрявшие в серебристо-тусклых ниточках обглоданного кошмарами сознания. Язык с превеликим трудом воспроизводил простые слова, не предназначенные для боевых заклинаний. – Делить переживания, означает сражаться. Разве нет? Как может быть иначе? Если иначе - это только обманчивая иллюзия о мире живых. Нельзя делить чувства и не драться. Зачем их делить тогда? Это опасно. Боевое применение ментальной магии настолько съело…допустим мозг, этих чудищ, что они не помнили о мирном применении способности чувствовать состояние других. И уж конечно, они и понятия не имели, что в мире Бьякуи можно спокойно сопереживать другим, не опасаясь удара по останкам души. - Не могу сказать, что я из мира живых, но у нас там с дружбой также, как и у них, – ответил Кучики. – Как твоё имя? - Мне пришлось забыть его. Иначе меня бы давно поработили. У меня ведь почти нет сознания. Но я не хочу быть силой, которой управляют. Они бы вытащили из моих огрызков памяти моё имя и забрали бы те клочья воли, что у меня есть. - Значит, нам придётся его придумать. - Нет! Ни за что! Имя – цепь! Не хочу цепь! Только свобода! – она, это все-таки, наверное, была она, отскочила от юного наследника, угрожающе нависая над ним всем своим ростом. - Значит, будем искать твоё имя. Ты ведь его где-то спрятала, наверное. Так? - Забудь. Либо про имя. Либо про дружбу. Или я начну дружить так, что тебе мало не покажется. - Хорошо. Иногда друзья должны уступать друг другу. Но не всегда и не во всём, – предупредил Кучики. - Да? А я думала никогда не должны! Если друзья на веки вечные – как можно уступить? Это дружбы не выйдет. Только подчинение и убийство. Дружат только равные. Остальные – либо убивают, либо поблажки делают. Но ты равный. Воля сильная. Сильнее, чем я. - Неправда. Ты убьёшь меня с одного удара. - Нет. Если разрушить печать – ты меня вырубишь. - Но я не буду разрушать печать. Тогда я сойду с ума, как вы. - Нет. Ты обретёшь свободу. И подчинишь нас. Без имён. Я сама разрушу печать. Не люблю поблажек, – когтистое изящное нечто, вроде руки, начало перебирать клинками ниточки сознания юного Кучики. Чудовище, словно впервые работало с магией аккуратно, без попыток причинить боль или прикончить. Конечность подрагивала, норовя съехать и оборвать важную ниточку. Мальчик стоял не шевелясь. Губы дрожали, тонкие ручонки вытянулись по швам. Точно впервые, с того момента как оказался в глубинах Бездны, по-настоящему испугался. - Н-не надо. Оставь. Не делай этого. Не нужно. - Заставь меня прекратить, – коготь щёлкнул рядом с ухом. Со звоном лопнула одна важная ниточка, державшая на цепи тонны силы и свободы. И страха. – Нет? А ты имеешь право говорить «нет»? Ты способен его отстоять, своё право? Если отстоишь – нить вернётся на место. Многие используют меч для сражения. Никогда не понимала зачем. Ну так что – давай дружить? И юная душа сорвалась с цепи в первой Пляске. Он сражался неистово, не жалея сил, вспоминая все наставления отца и деда, все приёмы, которые когда-либо видел, выдумывал свои… но ничего не помогало. Пока чудовище не резануло ещё одну ниточку, распрядая древнее семейное проклятье. И тогда… Тогда он почувствовал себя одним из них. Несмотря на уверения твари – они оказались равны. Обличье ребёнка спало с него, как пыль со старого покрывала под действием дубинки. Он не терял себя. Всего лишь обретал. Стоит ли говорить о грёзах и кошмарах…о том, как чудовище учило его управлять силой, и училось само, непривыкшее как-либо сдерживаться. Вместе с тем, они гуляли по Нах Таир, как по бульвару. Древнюю сбрендившую тварь, поднявшуюся, Бездна знает с каких уровней, опасались почти все. А тех, кто не опасался, она учила. И учила хорошо. Так славно, как не придумать ни одному наставнику. Не бывает таких глаз у учителей. Вот и ученики нерадивые появляются. Но Кучики был лучшим её учеником. Тем, у кого брала уроки сама тварь. Это были уроки разума, человечности, сдержанности и…любви. Настоящей, не похожей на сопливые воздыхания людей, на эти пародии из любовных романов. Так умеют ощущать только те, кого сам Господь Бог не смог бы при всём желании заподозрить в умении любить. Так способны творить любовь только истинные чудовища. Вкладывая в неё все свои не малые, просто чудовищные способности. О плотских желаниях ни шло и речи. Пока мальчик не вырастет и не попросит сам. Очень сильно. Чтобы чуть ли не на коленях просил, весь такой гордый. Она сумеет научить его просить. Только…только если он будет любить её в ответ. А пока, чудовище просто и незатейливо любило его душу, такую хрупкую на вид и такую сильную внутри. Проходили годы. Все сны юного наследника были полны приключений в волшебных и опасных странах, о которых так часто мечтают мальчишки, не имеющие понятия о том, что значит…о многом, что значит смерть от страха и блаженства. И конечно, конечно в этих снах была прекрасная возлюбленная. Настолько прекрасная, что те, кто видел её истинную красоту умирали от счастья. И ужаса. И холода. Даже если это были сами ледяные духи. Вот только однажды… Однажды он пришёл на их любимое место. На одну из Аллей Кинжалов, где на деревьях, будто созданных из серебра, вместо плодов росли самые разные клинки. И когда сквозь острые кроны пролетали демоны в образе ветров, пело серебро красивее хрустальных колокольчиков. Деревья там росли прямо из болота. Под тонким ледком, покрывающим его, колыхались столь частые в волшебном мире цветы и кружева кошмаров, зазывно играя узорами в свете луны и отражая мечи, топоры и секиры, висящие на серебряных ветвях. Она свисала с очередной грёзы. Острые листья и плоды кинджализ (так назывались деревья) не могли причинить вреда этому чудищу. Безымянная ветром слетела к нему. - Ну здравствуй. И прощай. - Что? - Мне пора перестать быть чудовищем. И найти своё имя. В другом мире. Так что… возможно, в следующий раз я не приду. Нежно прикоснулась губами к щеке юноши. И исчезла. Один раз за всю историю знакомства, она позволила себе что-то подобное. Никогда он не знал её ласки. И теперь понял, что возможно уже и не узнает. Прозвенели серебряные кроны, заиграли клинки лунными бликами. Поднялся вихрь, унося с собой тысячи мечей и острых листьев, походивших на лепестки сакуры. Растаяла, как снежная баба по весне. Но не могло быть этого! В стране Зимней Ночи? Растаять? Как так? Но вот же… Раз – и нет её. Не существо, а мираж. Туман утренний. Буря ночная. Стихло всё. Тошно стало от любимых сказок. Всё чаще пугался юноша страшных и странных снов. И не было больше рядом с ним защитницы. Мелькнёт образ за кустами – поближе подойдёшь – всё блажь и иллюзия. Будто и не было её. И с тех пор, как пропало чудовище, кошмары снова стали проклятьем. Реальность обрела смысл. Родовой долг крепче повязал и тело, и дух. А ещё…как-то незаметно исчезло что-то, что дарило ему способность радоваться жизни. А свобода…свобода пропала с первым и последним поцелуем прекрасной возлюбленной. Позабылась вместе с ней, как страшный сон. Вернулись на место ниточки сознания и стали они крепче прежнего, волею ночного кошмара. Не было больше влюблённого чудовища. И не стало маленького мальчика. Только резко повзрослевший юнец в цепях морального долга. Заменивший мягкое управление силой Хаоса на абсолютное подавление жуткой силы, грызущей его изнутри. Иногда, глубокой ночью, появлялись стихи, рождённые в ледяном пламени запертой души. Там же, глубоко на дне, дурацкие слова исчезали днём. Не для кого было петь их.