***
—… награждаются знаком отличия за военную доблесть. Поздравляю! Морщинистая рука ворвалась в пространство Аякса, чтобы закрепить на груди бесполезный кусок металла. За ней тут же последовала вонь — старческое разложение из приоткрытого рта. Впрочем, лицом Аякс не выдал отвращения, лишь сильнее сжались кулаки. Жалкий фарс. Внутри разгоралась буря, желавшая вырваться наружу и обречь всех собравшихся на невыносимые муки. Что здесь забыл он? В пространстве актового зала с помпезным багровым занавесом, отживших свое офицеров, горсткой салаг, которых, как и его, притащили на награждение. Вереница неизвестных лиц, где среди них он — Сергей. Тот, кто выжил, и тот, кто видел. Жизнерадостная шелуха слетела под градом пуль и жаром огня, чтобы в яростной мясорубке родился новый человек. В пылу пережитого ужаса и мучительной правды удалось выковать полный равнодушия взгляд тяжелее свинца и смертоносней пули. Такой похожий на его собственный. Металлический крест лег на офицерский китель, прочертив черту между живыми и мертвыми, оставив у вопрошающих лишь домыслы о произошедшем той ночью. А пока очередь награждения шла дальше, Аякс все больше размышлял о правильности своего решения. Возможно, стоило убить Сергея тогда, чтобы ни одна живая душа не знала о силе бездны, вырвавшейся на земли Крио Архонта. Но кто бы тогда поверил, что он в одиночку разделался с отрядом мятежников? Так, стало быть, следовало устранить его сейчас, пока тот не проговорился? — Пойдем выйдем, — холодно прозвучало сбоку. В бездонной черноте глаз Сергея не отражалось ничего, кроме огня. Но пусть они и потеряли свою живость, а под ними залегли глубокие тени, молодой офицер при полном параде статной мускулистой фигурой выделялся на фоне остальных. Таким, как он, шепотом пророчили славу и успех в рядах высших эшелонов Фатуи. Аяксу же… хотя его это мало волновало. По окончании торжественного вручения наград организовали небольшой банкет с закусками и непомерным количеством алкоголя. С равнодушием что к первому, что ко второму Аякс следовал за Сергеем меж потоков людей, столов и стульев, пока не вышли они тайными тропами закулисьев на задний двор — пустующий и обветшалый. Среди блеклой удушливости актового зала улица цвела красками подкравшегося незаметно лета. И те деревья, что совсем недавно стояли обгрызенные долгой зимой, с готовностью распростерли объятья, чтобы укрывать в знойные дни путника от вездесущего солнца. — Вероятно, в том хаосе я совсем забыл поблагодарить тебя. — За что? — мыкнул непонимающе Аякс. — Как за что? Ты мне жизнь спас. — В словах ни толики радости, только жалящая резкость очевидного. — Ха, точно, — скривился он. Нутро свербело: «Убей». Здравый смысл одергивал. Как хорошо было в бездне, где взмахом клинка уничтожалась помеха, и так прокладывался путь к новым возможностям, и как здесь под весом сотен нюансов рука сама пригибалась к земле. — Только вот тебя глаз бога спас. Аякс шаркнул ногой, прокатив мелкий камешек под ноги Сергею. Он стукнулся о кожаный ботинок и застыл, как и все под давлением свирепого взгляда. — Не неси чепухи. Если бы не ты, я бы не познал того кромешного ужаса, — он вскинул руки перед собой, как если бы до сих пор оставался в том лесу на коленях среди окровавленных трупов. Первым сломался голос: от громогласной трескучести костра в темную ночь он стал холоднее февральской пурги, а теперь и вовсе стих, как скрипнувшая дверь ушедшего на войну солдата. — Да лучше бы я умер. Угли глаз потухли под лавиной захлестнувшего отчаяния и больше не жгли они душу Аякса, не заставляли метаться в сомнениях. Своими словами Сергей подписал себе приговор: ибо не достоин жизни тот, кто готов с ней так легко распрощаться. За шаркающей по земле подошве последовало несколько кувырков, прежде чем камешек столкнулся с ботинком Аякса, увлекая все внимание к себе. Когда он поднял взгляд обратно, на него смотрело огненное дуло пистолета. — Разобрался-таки. Кровь мигом заплясала по венам в безумном танце под натиском опасности и любопытства. Улыбка хлестанула по лицу, когда яснее Аякс разглядел устройство, грозящее его убить. И это была не стоявшая на вооружении Фатуи огненная винтовка, чьи заряды питала порча, а обрез, использовавшийся мятежниками в ту злополучную ночь. Видоизмененный под влиянием глаза бога, теперь он представлял куда более угрожающий вид с практически стекающими языками огня по накладке и раскаленным до бела зарядом, только и ждущим приказа хозяина. — У меня до сих пор перед глазами те растерзанные в клочья трупы. И ты… Ты не человек. Как я могу спокойно спать, зная, что такой монстр ходит как ни в чем не бывало под Селестией? Как я могу остаться в живых по прихоти чудовища? Руки Сергея начали трястись, а в голосе проскальзывало сомнение. Бледность лица могла сравниться с заснеженной равниной у чернеющих морских вод. Жалость к врагу — как нелепо. — Так стреляй, — подзадорил Аякс. Ему так не терпелось испытать свой предел, и будет обидно, если тот вдруг решит отступить. — Я… Аякс угрюмо рыкнул. Сомнения никого не приводили к успеху. — А что же тогда те люди решили пойти против ее Величества, так еще подло напали среди ночи. Разве они более человечны, решив сжечь всех заживо? — он напирал, сделав шаг, потом еще один, чтобы ворваться в пространство струсившего и сыграть на эмоциях песнь конца. Выстрел или смерть — каков выбор? — Нечего сказать? Так что же с того, раз уж я решил выжить? Если для того, чтобы спастись, надо стать монстром, я сделаю это без сожалений. Резкий выпад не дал возможности к отступлению. Аякс схватил горящий пистолет и вывернул в сторону. От соприкосновения с огнем вода, покрывавшая ладонь, мгновенно вскипала и с искрящим шипением испарялась. Пусть подростковый рост не позволял угрожающе возвышаться, Аякс все равно нырнул вплотную, и, когда винтовка развеялась, лезвие вспыхнуло голубым у горла. — А тебе для убийства нужно научиться стрелять. Клинок растворился под угрожающее наставление, оставив легкий порез на шее Сергея. Аякс стряхнул с руки остатки влаги и двинулся к выходу. Разыгравшаяся жажда хаоса влекла сладкими речами обратно, и только заверения о том, что униженный поражением соперник вернется сильнее, помогли вытолкнуть себя из пространства захудалого двора в пустые коридоры. Аякс остановился в тени перед банкетным залом. Там кишела жизнь прелюбодеев и гордецов. Молитвами Крио Архонту они прокладывали дорогу в будущее, пока такие, как он, тащились в пыли позади. Ни униформа, ни разделяемый на всех язык Снежной не помогали перекинуть мост между пропастью различий, наоборот, будто бы делали из Аякса самозванца, решившего пробраться в мир богатства и роскоши. От этих мыслей не слаще настойки полыни, коим матушка лечила любой недуг своих кровинушек, совсем поплохело. Тошнота прокралась незаметно. Она поднялась от желудка, схватила за горло и тянула вверх свое грузное тело переживаний, обид, непонимания. Он отвернулся, скрыв лицо в тени. Наполнил легкие до краев спертым воздухом шумных гуляний. Одно оставалось очевидным — возвращаться в кадетское училище нельзя. И дело вовсе не в ожидавшей наверняка порке за побег, не в нудных учителях и заунывных предметах. Отнюдь. Его пленила сама идея, что за убийство правильных людей не били и не наказывали, а осыпали медалями, как всамделишного героя. Так, может, стоило перебить их, наглую жужжащую помеху Царицы? Мятежники показали свои беспринципные методы борьбы с Фатуи, что ж, у Аякса тоже были свои. И в этом противостоянии будет только один победитель. Цвайг был прав — таким, как он, не место в тылу. Стук копыт. Цок-цок. Шелест юбок. Шорх-шорх. Звон металла. Цзынь-бом. Столица утопала в свете газовых фонарей, витрин и кабаков. Так ярко, словно не стоял поздний вечер и луна не пряталась за облаками. Вывески над заведениями необычно светились, еще издалека заманивая прохожих заглянуть. Как в престранном сне Аякс брел по каменным улицам, неизменно притягивался взгляд его к колоннам и аркам, барельефам и статуям, каретам и пестрым нарядам. Город одновременно и завораживал, и отталкивал. Для человека, который провел в бездне полубессонные ночи, вслушиваясь в каждый шорох, всматриваясь до рези в глазах в темноту, оживленность этого места сбивала с толку. Не одинок он был в своем путешествии: горожане неторопливо прогуливались по вечерним улицам в поисках борьбы с одолевающей каждого имеющего приличный ежегодный доход скукой. И пока одни пропивали и проигрывали свое имущество, другие обретали здесь несметные богатства. Аякс не единожды слышал истории, пересказанные за столом, о горе-сыновьях, что вместо учебы тратили с трудом накопленные деньги в игровых домах, а затем с позором возвращались домой. И теперь он видел причину этому — город пленил взгляды. Мальчишка, на пару лет старше Антона, пробежал мимо Аякса с палочкой по мостовой, играя свою одному понятную мелодию перекладин. Он беззаботно крутился вокруг оси по другую сторону моста и постукивал по железу, пока нерасторопные родители шли под руку далеко позади, нашептывая друг другу всякие глупости. Громкий гогот перетянул все внимание улицы на себя. Юноши в морских камзолах, заметив косые взгляды, только пуще раскраснелись, а затем один из них отчебучил еще что-то более провокационное, и компания вновь взорвалась от смеха. Проходя мимо молодых девушек в пышных платьях с тугими корсетами и расписными веерами, Аякс вдруг почувствовал небывалое волнение и отчего-то стыд, когда те, мгновение назад молчавшие, вдруг защебетали о чем-то девичьем. Удивительным казалось, как среди всей яркой какофонии он нашел то питейное заведение, где, по заверению нескольких военных, можно было найти полковника Богдарева. Без единой мысли Аякс открыл дверь, чтобы в следующую секунду на него пахнуло жаром и алкоголем, едва не сбивая с ног. Пересилив отвращение, он зашел внутрь. В приглушенном свете табачное марево стелилось туманом вокруг круглых столиков. Между них плыли девушки, хозяйские дочки, необычайной красоты, словно из сказок, а может, дело было и вовсе в том, что на фоне сальных пропитых лиц завсегдатаев любой мало-мальски приличный человек покажется прекрасным созданием. Аякс едва мог сдвинуться с места, а когда все же сделал несколько шагов, чтобы пропустить нового посетителя, чуть не столкнулся с девчушкой, несущей на кухню груду грязной посуды. — Ой, прошу прощения, господин, — тонким, почти писклявым голосом затараторила девушка. Она была на полголовы выше Аякса и по его наблюдениям как минимум на два года старше. — Какой из меня господин? — гулко усмехнулся он, уступая ей дорогу. Она улыбнулась смущенно, качнула головой вниз и умчалась по своим рабочим делам. Аякс хотел уже было ее дождаться, чтобы спросить про полковника, но тут его окликнул тяжелый бас за барной стойкой. — Малой, у нас тут сок не наливают. Проваливай подобру-поздорову. Высокий пожилой мужчина зыркнул на Аякса едким взглядом полным презрения, и даже военная форма не смягчила недобрые намерения. — Я ищу полковника Богдарева. У меня к нему срочное послание, — твердо отчеканил он, а для придания еще большего веса словам расправил плечи и придал глазам убийственной серьезности. На всю браваду мужчина лишь ухмыльнулся, поставил очищенный от остатков воды стакан под кран и наполнил до краев пивом. Аякс отсчитывал секунды, выжидающе следя за каждым действием, которые намеренно растягивались до невозможности. Но ничего, в бездне ему часами приходилось сидеть в засаде на охоте, какие-то жалкие несколько минут не сравнятся с этим. — Ты опоздал. Он уже ушел. — мужчина выдержал паузу, Аякс ничем не выдал зуд, скребущийся под кожей. — Обычно по пятницам он предпочитает провести ночь в заведении Анны Максимовны. Получив точные инструкции о местоположении, Аякс поспешил удалиться, но трактирщик успел окликнуть его, чтобы веселым тоном, скрывающим что-то большее, сказать: — Только не говори, что я тебя послал. На фоне верхней части города нижняя ничем сходу не выделялась. Дома тут стояли победней, да помельче, вместо красноречивых вывесок что-то малопонятное, едва читабельное под тусклым светом редких фонарей. Людей здесь практически не было, только несколько мужчин, отводя взгляд, промчались мимо него. И чем дальше он уходил от центральной части, тем тише и напряженнее становилось вокруг. Но чем это район отличался, так это большей связью с природой. Лето чувствовалось здесь явственней со стрекотом кузнечиков и пением птиц, будто для них все одно — что день, что ночь. Воздух полнился свежестью и легкой промозглостью, а листва заполоняла все пространство улиц. Пока спускался по пригорку к реке, Аякс видел в траве лягушек и слизней, чего, естественно, нельзя увидеть наверху, где даже дорога была сделана из камня. Заведение представляло собой слегка обветшалое двухэтажное здание без отделки, и если бы не точные указания знающих, такое с легкостью можно пройти мимо. Ни вывески, ни света, кроме тусклой свечи у окна, показывающей, что кто-то все же есть. Аякс дернул дверь, та со скрипом поддалась. Тихо зазвенел колокольчик, скрипнула половица. Дверь за ним захлопнулась, погружая в полумрак пустующего холла. За еще одной дверью приглушенно слышался громкий мужской смех и совсем тихо женский. Странные звуки тонули под грохотом сердцебиения совсем ничего не понимающего Аякса. — Ах, прости-прости, совсем забегалась. Ну-ка, дай-ка на тебя посмотреть. Ах, каков красавец, да еще молоденький. Девушка лет восемнадцати закружилась вокруг него, воркующим голоском лаская уши неподготовленного к подобной встрече Аякса. Она вдруг схватила его за руку и потащила от той двери, где уже не звучал смех, а только тихие стоны, будто от скулящей собаки. А он только и мог смотреть на ее короткие волосы, которые совсем не скрывали оголенной, отмеченной темными пятнами шее. — Ах, внизу все занято, так что поднимемся наверх, комнаты там поменьше, но нам с тобой и не нужна компания, верно? — Она повернулась: сияющий взгляд и улыбка в ожидании ответа. Не дождавшись, потянула к лестнице. — Вижу, совсем неопытный, хоть пожелания какие есть? Если без перегибов всяких, то я тебе даже скидку сделаю. Поняв, что ему втюхивали что-то непонятное, Аякс с силой выдернул руку и замер. Девушка ойкнула, повернулась. Веселость с лица плавно сменилась разочарованием, а затем скукой, когда ей объяснили цель прибытия. — Как жаль, как жаль. Ах, как бы мы с тобой развлеклись. Молодые, в отличие от стариков, не так быстро выдыхаются, да и денег не жалеют, — лукаво протянула она, улыбнувшись. — Полковник твой внизу, дверь слева. Только я бы на твоем месте подождала, пока они не закончат. Аякс чувствовал себя не в своей тарелке, будто на него вылили ушат помоев, а затем столкнули в реку с огромного обрыва. Таким грязным он не чувствовал себя с тех пор, как вернулся из бездны. Злость вскипала в нем приливами, чтобы усилием воли она подавленно возвращалась в темные глубины естества. Под доносящееся из-под двери действо, которое не сразу осознал к своему стыду, он сидел в холле и терпеливо ждал окончания, веря словам той особы в отношении выносливости стариков. Ей, вероятнее, лучше знать. Время тянулось медленно, еще медленнее билось сердце, замершее в преддверии финала. Ему некуда было идти, негде ночевать и нечего есть. Весь план строился одним днем, простой и действенный. Пусть с небольшими погрешностями, ему все-таки удалось найти полковника, а значит, уходить не имело смысла, ведь завтра могло так не повезти. Вот и оставалось терпеть. Выжидать. И когда дверь откроется, настойчивостью пробить себе дорогу в будущее. Скрип. Шорох одежд. Босые ноги по деревянному полу. Еще один скрип, но теперь от приоткрывшейся двери. В просторную пустоту холла вышла уставшая, слегка взмокшая девушка и, напоследок попрощавшись, ушла прочь с громким зевком и звоном монет в кармане. Аякс сглотнул вязкую слюну, наблюдая из-под лениво накинутого халата оголенную женскую грудь — перепавшие остатки интимной близости. Лицо вспыхнуло, подобно поднесенной к огню бумаге, а зуд пятнами раскинулся по телу. Время злорадно ускользало, Аякс хлопнул себя по щеке, чтобы скинуть оцепенение, и схватил еще не закрывшуюся до конца дверь. — Кто там?! — громогласный ответ его действию. Аякс зашел в комнату. В ней, помимо кровати, находились пара кресел, обитых давно уже затертым велюром, видавший виды диван, круглый столик с бутылками и стаканами на две персоны, с противоположной от двери стены стоял рояль с открытой крышкой. На прикроватной тумбочке догорала свеча, от спертого воздуха ее пламя нервно подрагивало, создавая пляшущие блики на стенах. За остатками предварительного веселья он не сразу рискнул посмотреть на главного виновника торжества, который уже резво, пусть и с долей оплошностей в силу возраста, натягивал штаны. — Кто тебя послал? Васильцев? Зоя? В тоне полковника отслеживалась ничем не прикрытая ярость. Он выплевывал проклятья и имена, ничего не говорящие Аяксу. Нельзя было вставить слово, пока Богдарев вдруг не спросил: — Сколько тебе предложили? Я дам больше. — Полковник Богдарев, я здесь по поручению капитана Цвайга. Он попросил вас взять меня в ваш отряд особого назначения. На мгновение мужчина замер прямо посреди сборов, рубашка повисла на одном плече, пока хмельные глаза оценивающе скользили по нему. — Чушь какая! На кой мне ты? Тебе хоть шестнадцать есть? — Исполнилось этой весной, — отчеканил Аякс, а затем подмаслил: — Ваша светлость. — Лжец, у тебя же рыльце в пушку. Да и Цвайг, земля ему пухом, не стал бы посылать кого-то без бумаги. Проваливай, пацан, пока я добрый. — Я был там, — просто сказал Аякс, заставив полковника взглянуть на него серьезно. — Перед смертью мы имели разговор о моем переводе под ваше командование. Поэтому я здесь. Грохочущий меж стен смех совсем не входил в планы Аякса, звучащая в нем издевка явственно говорила о том, что его словам не только не поверили, но и приняли за шутку. Он опустил взгляд в пол. Действенный метод угроз вряд ли помог бы в этом случае, наоборот, усугубил бы ситуацию. Послание, о котором солгал трактирщику, никогда не существовало, а слово ничего не стоило. Оставалось только понадеяться… Из темного кармана брюк под свет керосинового светильника выставлена напоказ сегодняшним днем полученная медаль. Оба смотрели на нее с хмуростью на лицах, только вот причины абсолютно разнились. Там, где у одного последняя надежда получить желаемое, у другого: — Полоумный дурак совсем на старость лет мозги растерял. — Аякс взметнул на него обрадованный взгляд — поверил! — и столкнулся с почти что отцовской жестокостью в карих глазах. — Даже если так, не возьму я тебя. Мал еще. Пренебрежение полковника только больше раззадорило Аякса. Гневу, медленно томящемуся с прихода в публичный дом, наконец дали выход. Он сотрясал все тело до мелкой дрожи, струился по рукам и колол кончики пальцев, пока зубы едва не крошились от стиснутой челюсти. — Я получил эту медаль, потому что не только выжил, но и убил всех мятежников, которые напали на наш лагерь. У меня достаточно сил, чтобы одолеть группу Фатуи, меня признал Пульчинелла, и я собираюсь сделать так, чтобы Царица узнала обо мне. Старый полковник зажег сигарету, лениво затянулся в ходе пылкой речи, но Аякс не смутился и без единой паузы выплеснул всю накопленную злость: — Ха! Ты знаешь, сколько этих висюлек я поведал на своем веку? А сколько таких же самоуверенных глупцов уверяли меня в своей исключительности? И где они все? Верно, кормят червей. И поделом. Он затушил недокуренную сигарету жестким тычком, что та переломилась пополам, и сделал шаг вперед. — Я в идеале овладел глазом бога, чтобы сражаться, — использовал последний аргумент Аякс. — В бою, щенок, можешь в жопу себе засунуть глаз бога, — ядовито выплюнул Богдарев, пахнув в лицо сигаретным дымом и алкоголем. Он ткнул его в грудь, совсем не сдерживаясь. — Не поможет он. Теперь пришел черед Аякса усмехаться. Он знал, лучше не провоцировать полковника, но ничего не мог с собой поделать, когда ничего не знающие о бездне простофили убеждали его в своей правоте. Зловонный яд сочился в каждом вылетающим изо рта словом: — Раз так, то не лучше решить все боем? Если победа будет за вами, то я просто сгину, как остальные, но если за мной, то вы дадите мне место в отряде. — Во пристал. Раз уж так уверен в своей игрушке, может, выполнишь одно маленькое дельце? На севере есть деревенька Калинова, а в горе неподалеку… Остаток ночи пролетел в дороге до деревни. Слова Богдарева гнали вперед без устали, чего нельзя было сказать о коне, чьи силы Аякс истощал нещадно, совсем не заботясь об отдыхе и питье. Предрассветную пору встречал у подножия горы, где за многие версты вокруг не оказалось ни единой души. Ряд покосившихся от старости домов взирал на путника пустыми чернеющими окнами, а тропинки заросли бурьяном. Все вокруг было серым серо, и только река впереди переливалась потусторонним серебром. Отпустил Аякс вожжи, слез с коня да пошел по мосту через реку с острым клинком, и сердце его гулко билось, как гром в майскую ночь. Руки без продыху резали и рубили возвышающийся над головой сор, пробивая путь к цели. А цель была ого-го какая! Богдарев, верно, думал напугать его, чтобы тот сбежал куда глаза глядят, но только больше подзадорил изголодавшегося по серьезным сражениям Аякса. Не думал он, что сказки отца недалеки от истины, а твари, подобные ему, существовали не только в Бездне. Боялся ли Аякс предстоящего сражения? Конечно же, да. Но провалиться ему под землю, если струсил бы. Он продвигался вперед черепашьим шагом через недружелюбный одичалый лес, где ветви деревьев так и норовили схватить и оцарапать, а назойливые насекомые то и дело кусали оголенные участки кожи до крови. Изодранный, голодный и уставший, Аякс совсем выбился из сил и едва сразу же не упал, вывалившись на просторную поляну. Земля под ногами задрожала, воздух завибрировал от громкого рева, а вороны мигом взметнулись с деревьев и улетели прочь. Кипящая кровь совсем не умаляла страх, когда к нему вышел владыка здешних мест — трехголовое чудище, Змей. Четыре саженя в высоту, два в длину, не считая длинного вьющегося с острым, словно наконечник стрелы, хвоста. Монстр возвышался над ним подобно горе. — Зачем пожаловал ко мне да пробудил ото сна? — эхом раздалось из трех клыкастых пастей и отдалось у Аякса где-то в горле. — Мне велено тебя убить, — стараясь скрыть дрожь в голосе, крикнул он в ответ. На что моментально последовал содрогающий землю смех. Взметнул Змей хвостом своим да как срубил деревья и кусты одним махом, открыв перед Аяксом зрелище невообразимое. За зарослями скрывались несколько дюжин человечьих черепов и костей, и кто знал, сколько их еще здесь хранила земля. — Убирайся прочь, покуда не сложил голову. — Не могу, — почти про себя прошептал Аякс, а затем, выставив гидро клинок вперед, громко повторил: — Не могу уйти, некуда деваться мне! — Так тому и быть, — взревело чудище и замахнулось на него когтистой лапой. Сражение шло не на жизнь, а насмерть. Крутился вокруг Змея Аякс, наносил удары в тулово, да ломался меч тут же. Не по силе ему проткнуть чешую крепкую, что подобна камню. Извелся он прыгать от ударов хвоста и уклоняться от когтей, но не время было сдаваться. Помнил Аякс о слабости чудища из сказки отца, видел, как Змей головы свои держал подальше от сражения. То ли значило, что сразу три надо рубить одним махом? Призадумался Аякс да решил: раз не достать ему до высоты такой, то повалить того на землю аль под нее загнать, чтоб не рыпался. Развел Аякс воды немерено, хвост с каждым ударом все больше в грязи измазывался и тяжелел. А ему все нипочем: ходил по влажной земле, как по сухой, благодаря силе, дарованной богами. Под тяжестью своей Змей все больше топ, как в болото попавши. Осмелел Аякс, думал о победе близкой, да забыл он о головах чудища, которые мигом окружили, стоило ближе подойти. Швыряли они его как куклу тряпичную, валяли в земле, а как вдоволь насытились местью, так и защелкали зубами и облизываться стали. Не испугался Аякс дыхания смерти, ведь была у него сила потусторонняя, способная ход битвы переломить, только вот не слышал отклика ее он, как бы ни звал и ни старался. Зажавши лапой добычу свою, Змей ухмыльнулся, слюной закапав. Отчаянно закричал Аякс, забился меж когтей острых и плюнул в глаз средней головы, усилив атаку глазом бога. Взревел зверь, глаза лишившись, завертел головой во все стороны, а потом и вовсе отшатнулся, когда вспышка яркая промчалась зарницей прямо в морду и ослепила второй глаз. Оступилось чудище на грязи и повалилось наземь, грохот стоял такой, что деревья повалило, а уши заложило. Под гулкий звон почти в беспамятстве поднялся Аякс на ноги да побрел к головам змеиным. Создал клинок острый и длинный, замахнулся из последних сил и отрубил все три разом. Взревело чудище в последний раз, но не слышал плача его палач, не замечал ни слез, ни предсмертных конвульсий. Взял центральную голову ослепленную и в сумку положил, как трофей и доказательство. Не шумела больше река, не цвела пышным цветом зелень, рухнули дома. А под первыми лучами солнца на пустыре вокруг горы расцвели маки. Каких только чудес и ужасов не видел Аякс, что дивиться не стал, только о спасителе своем и думал, ведь был он не абы кем, а старым знакомым. — Теперь мы в расчете, — сухо выдал он на молчаливый взгляд Аякса. — Я уж думал, не вмешаешься, — хмыкнул тот, закидывая сумку за спину. — Я и не собирался. Прыснул про себя Аякс и прошел мимо Сергея не оборачиваясь. Ежели не хватило духу самому убить, то надеялся, что Змей справится? — Дак зачем полез помогать? — с нескрываемой насмешкой продолжил Аякс, пока шагал через мост, поливая себя от грязи дождем. Голова тянула вниз, от тяжести кости трещали, но все это терялось на фоне знаменательной победы. — А почему ты не использовал ту силу? Отвечать откровенно не хотелось, но и молчать не выход, ведь догадается же. Аякс вытянул всю влагу из вещей, закрепил сумку к седлу, проверил крепления, ощущая тяжелый взгляд спиной. — Не смог, — тихо признался в своей слабости. Как бы ни хотелось в это верить, а по всему выходило так, что сила бездны сжигала внутренние запасы сил, которые так быстро не восстанавливались. Не зря же Сергею тогда пришлось почти всю дорогу до ближайшей деревни тащить его на самодельных носилках из еловых ветвей. — Значит, на деле ты не такой уж монстр, как тебе хочется думать. Отъехав подальше от загадочной деревни, они набрели на озеро, где вдоволь утолили жажду и голод. Привал оказался необходим, ведь как только Аякс сел, тяжесть последних дней свалилась на него с троицей. И раз уж Сергей не решился его убить аж дважды, то один раз он доверится ему. Закрыв глаза, Аякс уснул глубоким сном. Проспав весь день и всю ночь, он проснулся с рассветом. Гладь озера переливалась багровым, а трава гнулась к земле от пробирающего до костей ветра. Сергей спал поодаль у дерева, хоть немного спасаясь от непогоды. Аякс стряхнул с себя листву, стянул одеяло, любезно предоставленное попутчиком, а затем вытянулся во всю длину, разминая задубевшие конечности. Пару раз порывался он уехать без Сергея, но все время припоминал, кто с ним остался и кто о нем позаботился, пока сам валялся без сил. Аякс вернул должок: укрыл одеялом, наловил рыбы, насобирал дров для костра. А когда Сергей проснулся, они позавтракали в тишине и засобирались в город, где их ждала встреча с полковником. Их не встречали как героев, им не аплодировали и не свистели вдогонку. Жизнь здесь шла свои чередом, даже когда до недавних пор существовало чудовище, способное их всех убить в мгновение ока. Но не ждал Аякс признания всех, только одного, кто с подозрением в замутненных выпивкой глазах взирал на голову дракона, пока невольные зрители в ужасе бежали прочь. — Сделка есть сделка, полковник Богдарев, — смакуя, протянул Аякс. Самодовольство достигло апогея, когда он облокотился о голову и ласково провел пальцами по мелким чешуйкам возле ослепленных глаз. Сергей в этот момент едва не позеленел от отвращения. — Черт с тобой, пес, — гаркнул пьяно Богдарев, залпом осушив стакан пива. После чего зыркнул гневно в сторону Сергея: — А ты-то зачем вернулся? — Как и он, я смиренно прошу вас принять меня в ваши ряды, — со всей почтительностью обратился он к полковнику, так еще и руку к груди приложил для убедительности. Аякс закатил глаза. — Ты-то? Окстись, отец твой с меня заживо шкуру сдерет. На этой фразе Аякс встрепенулся и наконец отпустил несчастную голову из цепких лап. — Он знает. — Брехня, — выплюнул Богдарев, принимаясь за следующий стакан. — Расскажи тогда, как он воспринял ту новость? Сердце не прихватило? — Мой долг как офицера служить ее величеству до последнего вздоха. Ежели суждено умереть, то за правое дело. То, с каким выражением Сергей это сказал, пробрало не только Богдарева, но немного и самого Аякса. Он совсем не понимал, откуда бралась такая преданность Царице, раз даже смерть не страшила. Дело было во власти или деньгах? Может, в безоговорочной вере в Крио Архонта? Зачем же еще им десятилетиями вбивали науки и военное дело, чтобы потом они шли войной против врагов Заполярного дворца? Аякс не понимал. Не понимал он и того, почему полковник согласился. Остаток года пролетел в мгновение ока. Из-за Сергея ли или же действительно лучше никого не нашлось, направили их двоих в город Н. за поиском мятежников. Как оказалось, Сергей был княжеского рода, а поэтому ему не составило труда влиться в общество местной знати. И, конечно же, Аяксу тоже пришлось приобщиться к их культуре, дабы не выделять себя среди прочих. В основном он молчал — «за умного сойдешь», как говаривал отец, — в споры не лез, в драки не ввязывался, хоть и очень хотелось. Вел жизнь мирную и праздную: ходил в театры и рестораны, засиживался допоздна за карточными играми, ставшими единственной отрадой. А пока Сергей втирался в доверие высшего сословия, Аякс только и думал, как бы найти себе соперника посильней да попронырливее. Скучна была жизнь богача, хоть на стену лезь и волком вой, все делал он как положено, оттого все больше переставал быть собой. И когда терпеть более не нашлось сил, судьба свела его с Марой, дочкой пекарской. — Аль если силы немерено, приходи помочь отцу моему старому. Бедны мы и не можем помощника нанять, а сыном матушка не разродилась. Так стал Аякс сбегать по утру в пекарскую лавку, а там и крепко-накрепко с семьей всей сдружился. Близки ему были тяготы народа простого, потому частенько хаживал в гости на ужин, куда приносил кушанья дорогие. Однажды осенью поздней сидели они вдвоем на лавке у дома и беседы вели разные. Рассказывал Аякс о том, откуда родом и как люди живут у моря синего. О бурях поведал он ей, о рыбе огромной, о сестрах и братьях своих. Хорошо было с Марой и на душе легко, как перышку. Шутили они и смеялись, о тяготах ведали, утешали друг друга. Не силен был Аякс ни в словах, ни в чувствах, поэтому ничего не предпринимал и не действовал. Мара меж тем увлекала его разговорами о прошлом Крио Архонте, о великих деяниях и преданном служении Селестии и народу своему. Слушал Аякс ее да не мог в толк взять, к чему прошлое поминать, так еще настолько далекое, пока не повела его Мара с приятелями знакомить. — Царица предала святые писания Селестии и вздумала наш народ на верную гибель вести! Мы, те, кто хранит волю предыдущего Крио Архонта, должны восстать против деспотии и предать огню ее власть! Маленький пыльный погреб под кабаком взревел от яростных криков согласной толпы. На сцене из нескольких деревянных коробок стоял, улыбаясь, бородатый мужчина за сорок и с искрящим наслаждением встречал каждый одобрительный хлопок рук. Аякс будто окоченел вмиг. Снова и снова перед глазами вспыхивал пожар из горящих палаток, вспыхнувших факелом людей, безуспешно пытающихся потушить сжигающий их огонь и демона, что пировал над хаосом. Мара прижалась к нему так близко, что чувствовалось тепло ее тела, виделись явственно девичьи изгибы. Счастливая улыбка не сходила с лица. Мимо проскальзывали слова про новую налоговую систему, которая еще больше обдирала простых граждан, про усиление армии и обязательной службы для всех. За возгласами, за свистом и гулом немногочисленной толпы все так же оглушительно громко грохотало сердце и все так же отчетливо звучали крики отряда. Должен ли он убить всех прямо сейчас? Так поступил бы Аякс, только выбравшийся из бездны, так поступил бы Аякс, мстящий за товарищей. Но не был он ни тем, ни другим. Раз уж выпал шанс, он собирался сблизиться и удостовериться, что перед ними те самые мятежники. Такое влияние и поддержка не могли появиться из ниоткуда, а значит, у них есть сила, с которой считалась сама Царица. Он хлопал под единый шквал аплодисментов, давил улыбку и не сводил глаз от мужчины, что возвышался над всеми в узкой душной кирпичной коробке. Каждый из них рисковал собственной жизнью за идею о лучшем будущем, нарисованном громкими речами о победе над богом, что отрекся от них. Вера согревала их сильнее, чем печь в январские заморозки. Месяцы Аякс просиживал на тайных сборищах. Никогда они не проходили в одном и том же месте дважды, поэтому узнавал о них он в день самой встречи за час до собрания. У них имелся шифр и доверенные люди, которые следили за отбором новоприбывших и порядком. В скором времени Сергей тоже вышел на мятежников через приятелей, те всячески денежно поддерживали восстание и предоставляли свои имения под встречи. Почти не пересекались они на собраниях, в связи с чем напрашивался вывод, что их проводилось много и в разное время, чтобы если одну группу обнаружат, остальные могли скрыться. Помимо того бородатого мужчины были и другие, часто на сцену приглашали кого-то из зала, даже Маре однажды выпала честь выступать. Аякс знал, это проверка, поэтому не удивился, когда в один из дней его позвали на сцену. Они заранее подготовили речь, выучили и пересказывали друг другу поочередно, чтобы не оплошать в самый важный момент. И стоя перед горсткой людей, знакомых и нет, в загородном имении товарища Сергея, Аякс до конца осознал, что не по нему это все. Все эти люди боролись за свое правое дело, а он собирался растоптать их мечты. Поэтому в этот последний раз он собирался быть искренним: — Когда я был маленьким, зимы стояли долгие и суровые. Наши скудные запасы подходили к концу, поэтому старшие братья ходили с отцом добывать пропитание. Я часто ходил с ними на рыбалку, пусть надолго меня не отпускали, все говорили «еще заболеешь». — Образы прошлого вспыхивали один за другим: мама пела колыбельную перед сном, отец рассказывал истории о великих воинах прошлого, старшие братья мастерили ему из дерева игрушки, а старшая сестра вязала шапку и шарф. Семейная идиллия прерывалась воплями малышей Антона и Тони, пока в чреве матери рос тот, кому не было суждено прожить долгую и счастливую жизнь. — Никто не говорил мне, что «заболеешь» в наших краях часто означает смерть. Поэтому я не волновался, когда заболел мой младший брат. А потом мне сказали, что он умер. Конечно, это не редкий случай в деревнях, но ведь все могло быть по-другому, если бы у нас был врач, а зимы не были столь суровы. Где-то там Фатуи накрывали все вычисленные точки, ловя сотни подпольных крыс, пока он продолжал тонуть в воспоминаниях. Невыносимо больно было смотреть на Мару, которой он так бессовестно воспользовался. Тик-так. Аякс вернулся на место. Тик-так. Время подходило к финалу. Тик-так. Должны ворваться солдаты и всех арестовать. Тик-так. Бом! Громкий взрыв раздался позади них, гостиную мигом затянуло дымом. Все как один повалились на пол, кашляли и кричали, ползли к двери, которая никак не поддавалась. Кто-то додумался выбить стекла веранды, чтобы огонь только пуще разгорелся. В тонких рубахах и платьях люди вывалились на заснеженную террасу, израненные и напуганные поползли подальше от огня, пока Аякс снова и снова переживал худший день на свете. — Видно, ты думал, что обвел нас? — шепнула на ухо Мара. Ее лицо прикрывал платок, защищавший от дыма. — Я обыскала твой дом и нашла любопытную вещицу. Она достала из куртки медаль и кинула Аяксу на грудь. — Ты поплатишься за то, что совершил. Но, к сожалению, не сейчас. Мара возникла в его жизни внезапно и так до удивительного вовремя. Дала ему тепло и уют дома, привела к цели и всячески поддерживала. Он провалил ее проверку, а она только сильнее раззадорила. Чувство, возникшее глубоко внутри, вспыхнуло в нем новой силой. Но не любовь то была, а нескончаемая неутолимая жажда обладать и подчинить волю той, кто так вероломно воспользовалась им. И выходя из огня невредимым, он с полным безумия взглядом видел только ее одну. Как мог он ей позволить исчезнуть? Подобно дикому зверю, мчался Аякс через зимние поля, догоняя свою добычу. Не ожидала Мара погони, не хватило сил скрыться от преследователя. Нагнал ее Аякс и повалил в снег. Закричала она испуганно, забилась в попытках вырваться. Ни просьбы, ни мольбы он не слышал, голос разума не замечал, пока он рукой одной сдерживал Мару, а другой полез под юбку. Но не далась девушка: укусила до крови через рубашку, лягнула ногами в живот, так и вырвалась. Осел Аякс в снегу, да так и остался. Холод пробрался под рубаху, стиснул в суровых объятьях, чтобы отрезвить разум и чувства заблудшего. И вовсе не этого желал он Маре, не хотел так надругаться над ней. Еще больше испугался себя. Долго ли коротко пролежал он в снегу, так что органы застыли, а кожа посинела. Мары давно след простыл, а за ней и ночь над городом повисла. Аякс встал, стряхнул снег и побрел к солдатам Фатуи, которые уже шли по следам их навстречу. Рассказал он все, что видел, утаив свой постыдный поступок, а когда к дому пошел, услышал тихий смех солдат: — Во дает, дракона завалил, а перед юбкой ослаб. Гадко стало на душе, требовала бездна отмщения. Направился Аякс к лагерю, где пленных держали. Всячески измывался он над ними: то хлыстом стегал, то водой поливал на морозе, то головы грозился срубить, пока те не взмолились о пощаде и не выдали все им известное. Среди них не было ни того бородатого, ни Мары, ни других известных лиц — всем удалось скрыться, будто знали они об их приходе. Кровь на снегу упоительно прекрасна. Гидро клинок жадно впитывал ее капли, мутнела чистейшая вода лезвия. Пировала бездна, упивался Аякс страхом подчиненных и оставшихся в живых мятежников. Дыхание сбилось на очередном взмахе, и облачко пара вырвалось из потрескавшихся на морозе губ. Голова покатилась от тела, а глаза некогда живого человека уставились на него с немым вопросом: «За что?». Аякс не отвечал.***
— Я должен был предвидеть опасность моего замысла, — говорит бог, слегка погодя. Аякс замирает в ожидании приговора, хотя и так все прекрасно понимает. — Пилюля бессмертия выковывается, когда человек достигает достаточного уровня энергетических сил. К сожалению, ты не излечился от душевных болезней, чтобы перейти предел. Я же… только и сделал, что пошел в разрез учению, которое преподаю. Нет худшего для Аякса, чем слова, произнесенные с виноватой интонацией. Собственная слабость раздирает на части волю, которую он вложил в обучение, потакание и смирение. И что по итогу? Утекающее золото сквозь длинные ресницы и тончайшая полоска сведенных вместе губ. Архонт уже не здесь, а где-то там, в пространстве бегущих рекой мыслей. Легко догадаться, о чем тот думает. Такая рискованная затея совсем не в духе расчетливого Властелина Камня. Подобная спешка вполне могла стоить Аяксу жизни, и тем не менее он все равно избрал этот путь. Жизнь — неприступная гора для Моракса, но даже ее время обратит в пыль, что уж говорить о человеке. Сколько ему осталось? Месяцы? Недели? Ответ прост: ровно столько, чтобы выбить древнейшее божество из состояния недеяния. Через застекленную крышу падает лунный свет, тускло освещающий окружающее пространство. Свечи давно не горят, благовония пеплом лежат в курильницах, а от постаментов и декора множество теней обступают их, отчего храм приобретает еще большее запустение, чем при свете дня. Аякс ерзает и встает. Холод помещения подталкивает поскорее сбежать к жару очага. Он кладет ладонь на сжатую в кулак руку бога, большим пальцем проводит по напряженным костяшкам, пока те не разглаживаются, и переплетает их пальцы. Темный, подобно гречишному меду, взгляд устремляется ввысь. В нем сполна всего, что Аякс любит: и умиротворение, и стойкость, и сила, и, конечно же, тепло. Он улыбается, старательно делая вид, что не замечает отчаяния и тревоги, въевшихся в глаза Архонта с тех самых пор, когда печати легли на бледную кожу. Аякс пойдет на все, лишь бы поскорей стереть их. — Пойдем домой. В их уютном мирке всевозможных чудес особенное место все равно занимает кухня. За совместным приготовлением ужина постепенно досада провала сменяется весельем. Даже отсутствие рыбы и мяса не вызывает уныния, наоборот, становится ценным напоминанием не сдаваться. Он накладывает себе очередную добавку сельской услады, когда Чжунли вдруг говорит: — Тебе стоит отвлечься и отдохнуть. Мы могли бы сходить в гавань, чтобы ты провел время с друзьями. Как только Аякс возвращается за стол, бог разливает чай по чашам. Тепло наполняет грудь и устремляется в область сердца, пронзая еще большей любовью к сидящему напротив, ведь даже в таких мелочах, как температура напитка, Чжунли старается доставить комфорт. Только вот формулировка предложения вызывает мгновенную подавленность. И не по причине неуместного отдыха, в их-то ситуации, а в одиночестве, его постигшем. Есть ли в гавани те, кого он мог назвать друзьями? Впрочем, Аякс задает более насущный вопрос: — Я думал, что мне нельзя покидать гору из-за печатей. Ну, знаешь, это мое нестабильное состояние, — он раскрывает кулаки, имитируя взрыв, нелепо усмехается, отчего горечь только больше вяжет рот. Отшутиться совсем не получается: Чжунли перехватывает руки и сводит их вместе, взгляд полон неутолимой печали, осторожного сочувствия и всеобъемлющей заботы. — Аякс, ты не заложник и волен ступать туда, куда тебе заблагорассудится. Разве что вдали от Заоблачного предела необходимо соблюдать осторожность, чтобы печати сохраняли энергию на должном уровне. Но волноваться не стоит: я всегда буду рядом. — Мы правда можем пойти в гавань? — нерешительно и почти мечтательно шепчет он. Почему-то эта возможность сейчас кажется важнее, чем победа над смертью. — Конечно же. Наступившая осень никак не меняет окружающие пейзажи, даже наоборот, украшает пестрым цветом местную растительность. И все-таки Чайльд сразу же подмечает различия: дышать становится свободнее благодаря снижающейся температуре. Улыбка сама собой расцветает на лице — настолько он скучал по прохладе. Позади остается будто бы вытесанная в скалах Гробница Дуньюй с величественными каменными стражами, дворцом и садом перед ним. Казалось бы, история Ли Юэ крепко связана с Властелином Камня, чтобы стереть память о других богах подчистую, но все же время, разрушитель всего живого, лениво проходится по тому, что оставили после себя прошлые цивилизации. Поистине устрашающая мысль не успевает развиться в нечто большее, как Чайльд тут же сменяет ракурс на Чжунли, мирно шагающего рядом. Адепт, впрочем, по обыкновению своему, не сразу замечает направленный на него взгляд, ведь, пока тот полностью поглощен воспоминаниями, мало что способно его отвлечь. И Аякс, встречаясь почти что с опаляющим солнцем из корляписа, вновь сталкивается с истиной: это он заставляет вернуться Чжунли в реальность. — Ах, прошу прощения, я немного увлекся воспоминаниями о народе, что жил здесь два тысячелетия назад. Ты что-то хотел спросить? В глазах напротив явственно читается недоумение, когда из Аякса вылетает смешок. Предвестник очарован увиденным секундой назад совиным взглядом, в котором ума не больше, чем в детском лепете. — Я думал, ты расскажешь мне пару историй по пути, — начинает Аякс, но останавливается, пока слишком болтливый рот не скажет что-то быстрее мысли. Ему пока несколько безразличны истории этих мест, а желанны лишь для отвлечения от собственных провалов. Куда больше представляет интерес Чжунли, а точнее, Моракс. — Но теперь мне интересно, каково это быть единственным выжившим богом этих мест? Чайльд думает, что знает ответ. Конечно, ведь Моракс вышел победителем, и имя его в знак уважения даже не произносят на улицах Ли Юэ. Никто в здравом уме не посмеет посягнуть на наследие, которое тот оставил, никто не сравнится с ним по силе. Что же до самого ответа, то он почти сразу же ускользает от Тартальи, в момент познающего щекочущую разум мысль. — Одиноко. — Лицо Чжунли никак не меняется, лишь глаза слегка щурятся в поисках чего-то, что так и не находят в Аяксе. — Вижу, ты ожидал услышать другой ответ. — Я… — почти сладострастно вырывается с шелушащихся губ. Какая дерзновенная идея, должно быть, решиться на то, чтобы стать богом наравне с Мораксом и другими архонтами. И он ринулся ее исполнять, как и другие приказы Царицы — легко и неоспоримо. Вероятно, Аякс — самый отчаянный безумец из всех. — Когда я стану богом, как думаешь, у меня хватит сил, чтобы покорить весь мир? Тьма улыбки может затмить солнце, если бы весь удар не перенял на себя Чжунли. Золотые глаза потухают мгновенно, только лишь искры былого участия задерживаются чуть дольше, как медленно остывающие угли. Остаточный задор фразы вяжет язык, когда запоздало осознающий Тарталья ощущает на себе испепеляющий взгляд бога. — Прости, что ты сказал? — Чжунли моргает, и с этим образ Моракса исчезает где-то в глубине, будто это может спасти ситуацию. Но опасность — вот она — пахнула на Аякса, как свежий бриз. Предчувствие сражения затмило прочие мысли, действуя похлеще наркотика, когда прямо здесь, совсем близко от гавани, хаос готов вырваться наружу. Тарталья прикрывает глаза ладонью, чтобы не видеть столько сложных эмоций на лице Чжунли, и смеется горестно и отчаянно. Как бы он ни хотел боя, сейчас не время и не место. — Я просто шучу, — нагло лжет он богу, которого можно обмануть лишь по незнанию (кокосовая коза тому подтверждение). — Ты думаешь, это смешно? — Лицо кривится в огорчении. Подобной реакции не ожидает никто, даже сам Чжунли, который быстро возвращает прежнюю отрешенность и благоразумие. — Аякс, сотни богов пытались откусить кусок, который им не по зубам, но в конце концов захлебывались в собственном безумии и губили людей, что в них верили. Не повторяй их ошибок и, пожалуйста, не заставляй меня жалеть о своем выборе. Подобное даже не приходило в голову предвестнику. Боги, что для смертных покровители и спасители, совершают те же самые далекие от рациональности поступки и этим так сильно походят на людей. Так чем же тогда они отличаются, если не силой? Тысячелетняя мудрость спасла Моракса от поражения, но ту же Гуйчжун не смогла. Сила не помогла Алому Королю пасть по собственной ошибке, а прошлому Пиро Архонту выжить. Не дала хватка на горле народа избежать смерти Декарабиана, а мягкая рука правительнице Рукхадевате. Даже отрешенные и бегущие от войны Хеврия и Мархосиас потеряли себя по капризам судьбы. И если Аякс не будет осторожен, то в скором времени повторит незавидную судьбу всех павших богов, а может, и того хуже. Мрачный тон беседы совсем не дает расслабиться остаток пути, масла в огонь добавляет парящий как ни в чем ни бывало дворец Нингуан. Словно феникс, он восстает из глубин морских, чтобы напомнить Аяксу о поражении. И пусть тот дворец постигла участь худшая, чем просто стать заточением Осиала, новый будто бы намеренно создали таким же, вероятно, в насмешку всем, кто не верил в могущество Воли Небес. Как иронично, что все стороны поимели выгоду с кончины Гео Архонта. Стоит перейти мост, как на них обрушивается шквал, несомненно, выгодных предложений торговцев. Два по цене одного, возьми три и четвертый получишь в подарок, скидка тридцать процентов на все — как только не изворачиваются продавцы, лишь бы к ним подошли покупатели. Тарталья не намерен задерживаться здесь надолго и, зная архонта, тут же предлагает оптимальный обоим вариант: — Сходим поесть? Чжунли кивает, даже с каким-то облегчением. Тарталья полагает, что всему виной их не самый приятный разговор, поэтому просто отбрасывает размышления на задний план и двигается в сторону «Народного выбора». Когда они садятся за столик, Аякс в полной мере осознает свою усталость. Все-таки от Заоблачного предела путь до гавани не близкий, да и дороги не могли порадовать прямотой. Но колотящееся сердце? Отдышка? С ним явно что-то не то, раз долгая прогулка, пусть и в горах, настолько утомила. — О, давненько вас не видела! Как дела? Куда пропали? — тайфун Сянлин в опасной близости возле их столика, но они сами виноваты, что пришли сюда. Ей совсем не важны ответы на вопросы, она уже рассказывает про новинки меню и свои гастрономические путешествия в Сумеру. Специи — хит сезона, где привычным блюдам дается второе дыхание. Глаза девушки горят, пока она перечисляет все тонкости, а Чжунли, словно преданный фанат, ловит каждое слово. — Спасибо, Сянлин, мы обязательно попробуем все эти прекрасные блюда в другой раз, а пока принеси нам два салата и чай. Не то чтобы Чайльд надеялся на милость Чжунли в этот поистине исключительный день без тренировок и медитаций, но что-то умирает в нем, когда Сянлин убегает на кухню. И пусть они сидят на улице, а ветерок гуляет между столиков, он чувствует все запахи. Обоняние, будто желая добить, в сочных подробностях распознает у сидящих по бокам людей жаренную утку и окуня, а еще он все еще способен видеть, как впереди сидящие посетители смаковали «Искушение адепта». Желудок мигом отвечает ревом на призыв, и от стыда Тарталье хочется провалиться под землю. — Если я умру от голода, это будет твоя вина, — ноет он, стекая на стол. Все, что ему нужно, это кусок хорошо поджаренного мяса, можно даже не хорошо, лишь бы было. Сиюминутная слабость вырывается из него с всхлипом, который действует не хуже пощечины. Он выпрямляется, посильнее зажмуривает глаза, чтобы не видеть искушения, когда их откроет. — Успокоился? Аякс замечает в золоте глаз нечто совершенно из ряда вон выходящее, а именно, издевку, что так и норовит вырваться из плотно сомкнутых губ. Но Моракс лишь слегка склоняет голову вбок. Возмущение вспыхивает моментально и готовится сжечь все нити, связывающие их с архонтом, но стоит только открыться рту, чтобы высказать все накопленное недовольство, как Чжунли накрывает его руку своей и мягко улыбается. И этого достаточно, чтобы затолкнуть слова куда поглубже. Так тебе и надо, Аякс. — Если голоден, можешь забрать мою порцию или мы можем заказать еще. Надеюсь, ты понимаешь, что выбор у нас не велик. Это нокаут. Нельзя говорить такие жестокие вещи мягким тоном, а тем более поглаживать руку в процессе. Смирившийся с поражением Аякс склоняет голову. Во всяком случае Чжунли может заказать себе что угодно, но продолжает есть то же самое, что и он. Это ли не забота? Чайльд опирается головой на ладонь, а другой переплетает пальцы с адептом. Золотые глаза светят тепло и ярко, словно хотят растопить льды души Тартальи и осветить каждый темный уголок. Архонт еще не знает, что его стараниями там совсем скоро, кроме ослепительного света, ничего не останется. — Комплимент от шефа! Вместе с салатами на столе оказываются шарики с креветками. Бог на мгновение хмурится, когда все внимание Аякса приковано к еде. Пустота желудка походит на бесконечные коридоры бездны, и зов также силен. Голод затмевает разум и подчиняет некогда сильного духом воина. Теперь только такие сражения — с самим собой — доступны для него. Он сглатывает обильную слюну. — Благодарю, Сянлин, но мы вынуждены отказаться от подарка. — Ему требуется уйма усилий, чтобы поддержать беззаботный вид. Девушка смотрит настороженно, Гоба трется у ног. Не купились? — Ты выглядишь неважно, вот я и решила как-то тебя порадовать. Но раз ты отказываешься, ничего не поделаешь. Она неохотно забирает тарелку, пока медведь неотрывно смотрит на Моракса. Ах, да, старые друзья. Один потерял былое величие и память, другой отказался от всего, и все равно их пути пересекаются здесь, в оживленной гавани Ли Юэ. Сянлин вновь скрывается на кухне, Гоба, переваливаясь с ноги на ногу, торопится за ней к очагу, пока Аякс снова и снова пробует на вкус слово «одиноко». Если… нет, когда он станет богом, ему тоже придется столкнуться с потерей близких. У него останется только Чжунли, и то все зависит от того, сказала ли им Царица правду, ведь они не в сказке, чтобы было долго и счастливо. — Мне жаль, что тебе приходится сталкиваться со столькими трудностями. Если хочешь, мы могли бы вернуться домой. Чжунли не притрагивается к своему салату, Чайльд же свой съедает до безумия быстро, едва ли почувствовав насыщение. Голод, подобно зверю, преследует его, пока не получит желаемое. Он сжигает жир, а затем перекидывается на мышцы, откусывая непомерно много. Аякс знает, что долго не продержится, но продолжает верить Чжунли. — Я бы хотел еще немного прогуляться. Возможно, встреча со старыми знакомыми поможет ненадолго отвлечься от кошмара. Кто знает, может, не мешает зайти в банк? А перед этим стоит съесть еще салата, да поможет ему помидор. Пока они следуют в другую часть города, им все чаще начинают попадаться сувенирные лавки, набитые непонятными статуэтками, брелоками и веерами с китами, которые в некоторых местах даже потеснили драконов Властелина Камня. Притом чаще всего местные покупают именно первых, когда как туристы предпочитают классику, пусть и мертвую. Чем ближе они подходят к банку, тем четче звучит молва людей. — Приходите к алтарю Архонта Течений! — зазывает мальчишка, раздавая флаеры. — Вниз к порту у лавки с ожерельями. Не пропустите. — Ох, интересно, на что способен новый бог? — спрашивает женщина у подруг. — Уж хватило силы разрушить каменный лес Гуюнь. — Помнишь шторм полтора месяца назад? Поговаривают, что он утихомирил воды и с тех пор Южный Крест больше не мониторит море. — Выходит, тот кит… — Я как раз собиралась на следующей неделе в круиз до Снежной, помолюсь на удачу. — Не проходите мимо, только сейчас защитные талисманы от Аякса! Все в Ли Юэ сошли с ума. Абсолютно точно. Иначе как объяснить тот факт, что нарвал захватил добрую половину сувенирной продукции, а кто-то воздвигнул храм в его честь. В панике он обращает взгляд на единственного, в ком хоть немного уверен, и сталкивается с блаженной улыбкой. Огнем, что горит в корляписовых глазах, можно сжигать леса. Сердце Аякса едва ли способно уйти целым от довольного бога, чьи ожидания, казалось, окупились стократно. Он будто готов прямо сейчас взорваться от переполняющей гордости, и Чайльду приходится набраться терпения, прежде чем Чжунли посвятит в происходящее вокруг безумство: — Я сказал госпоже Воле Небес, что в Ли Юэ родился новый бог, и теперь люди в свойственной им манере решили высказать свое почтение. — Ты сделал что?! — выпаливает он прежде, чем осмеливается прикинуть масштаб катастрофы. Его имя, его настоящее имя, теперь известно каждому в Ли Юэ, а если доберется до Снежной… — Я решил, что лучше пусть они молятся тебе, чем Осиалу. Мы не знаем, сохранила ли сила внутри тебя его волю, и проверять этого не желаю. К тому же с уходом Властелина Камня многие люди потеряли уверенность в завтрашнем дне, и пусть они доказали, что могут идти дальше без божественного покровительства, живущий на задворках сознания бог дарует им опору. Перед глазами все плывет, и это уже не вина голода. Аякс не находит себе места на этой улице, ему тесно, пусть вокруг и нет столько людей. Сердце бешено стучит в груди, отдает звоном в ушах. Кровь кипит, а в легких не хватает воздуха. — Это уж слишком! Я не соглашался быть твоей заменой. На глаза наворачиваются слезы. Почему-то кажется, что мир вот-вот рухнет или он упадет замертво прямо здесь посреди залитой солнцем улицы, и никто не поймет, что же стало причиной смерти. Все слишком неправдоподобно. Этого не может быть. Он действительно жалкий. Ничтожный. Такие, как он, заслуживают забвения. — Никто и не говорит, чтобы ты ей стал. — Аякс смотрит на Чжунли и не знает, сколько прямо сейчас выплескивается из него страхов, чтобы архонт тут же крепко обнял его. — Ч-ш-ш, все хорошо. Я рядом, слышишь? — Объятья помогают хоть немного расслабиться и отпустить все на самотек. — Единственное, что человек делает всегда искренне, так это заблуждается. Если одно заблуждение свойственно всему обществу и при этом помогает ему жить, то оно становится верой. Я лишь направил заблуждения людей в нужное русло. Многим нужен спасательный круг, чтобы не утонуть — в этом и заключается призвание бога. Вот оно что. Звучит разумно, как и все сказанное и сделанное Чжунли. Четкие и взвешенные решения, продуманные до мелочей ходы. Они оба видели, к чему привели гавань несколько штормов, которые люди восприняли как воскрешение Осиала или кару Селестии, а сейчас они верят, что какой-то новый архонт утихомирил бурю и теперь все хорошо. Но если он даст круг другим, то сам останется без него? Он вспоминает это чувство, когда земля уходит из-под ног. Почему-то Ли Юэ заставляет его быть таким слабым. Аякс держится только потому, что Чжунли держит — и это главная слабость. У него нет выхода, кроме как мягко отделиться от архонта, сделать шаг вперед. Без объятий бога на душе прорастает дикий плющ, и колючки больно втыкаются в сердце. — Почему Архонт Течений? Из-за того, что Осиал властвовал над морем? — любопытство берет верх, он направляется в сторону порта, где среди лавочек торговцев и морских волн стоит алтарь. Бог идет за ним без возражений. — Течение рек или течение времени, с тобой все движется в стремительном танце или нерешительно замирает, стоит тебе лишь пожелать. Как всегда, Моракс искусно владеет словом. Течение на первый взгляд лишь связано с водой, его родной стихией, но если задуматься, то люди вкладывают в это понятие цикл рождения, жизни и смерти, смену сезонов, дней. Он мог бы назвать его Архонтом Морей, и кто бы стал молиться, кроме моряков да пиратов? Но бог перед ним никогда не разменивается на мелочи. — Не слишком много для какого-то вроде меня? Он оглядывается только затем, чтобы поймать мгновение, когда Чжунли скромно улыбается для совсем не скромного: — Нисколько. Что поделать? Он сам выбрал этот путь, и теперь должен дойти до конца, сколько бы жертв ни потребовалось принести на алтарь победы. На алтаре Архонта Течений цветы, фрукты и благовония, а в центре фигурка молящегося в балахоне с ног до головы. Никаких четких линий, ни опознавательных знаков, указывающих на Тарталью. Кто угодно мог стать им. Только покажи хоть что-то исключительное да назовись именем Аякса, а там уж сколько продержишься, пока правда не всплывет. Почему-то это не огорчало, наоборот, мысль о самозванцах забавляла. Хотел бы он посмотреть, кто отважится поиграть в бога. Только вот что будет делать он сам? Аякс отбрасывает эту мысль куда подальше, ведь ему до бога — как до Снежной пешком и обратно. Он отщипывает виноградинку и закидывает в рот, пока окружающие таращатся на него как на полоумного. Это веселит, Чайльд довольно скалится, настроение поднимается из самого донного дна, когда Чжунли хватает его за плечо и тащит подальше от толпы. — Да ладно тебе, Чжунли! — заливается смехом Аякс. На него смотрит пара серьезно настроенных глаз. — По факту они ж мне подношения делают, вот я и взял свое. — Несносный, — бурчит под нос адепт, едва сдерживая каменное лицо, но секундой после растекается в сладком смехе. Они выходят с порта, размеренно движутся вдоль лавок со всевозможными товарами из различных уголков Тейвата. Ради забавы Чайльд покупает фигурку Аякса из дерева, надумывая осквернить труды человека, который создал наискучнейший образ неизвестного бога. Ему даже немного обидно, что оригинальность людей Ли Юэ закончилась на полуобнаженном торсе Моракса. Мини-версия статуи Властелина Камня тоже оказывается в пакете под недоуменный взгляд адепта. На подходе к банку Аякс теряет уверенность в своем замысле, поэтому проходит мимо и движется в сторону террасы Юйцзин. Там, наверху, вдали от кипящей жилы торговой площади Фэйюнь, от гула снующей толпы и купцов, он позволяет себе ослабить бдительность и отдохнуть. Тарталья стекает на лавку, вытягивает гудящие ноги вперед и парой похлопываний зовет Чжунли присоединиться к нему. Вместе они наблюдают за уходом алого светила, забирающего с собой не только свет, но и остатки тепла. Когда облака теряют багровый оттенок, перетекающий в синеву, а звезды вспыхивают одна за одной, холод вырывается облачками пара изо рта. Аякс тут же жалеет, что утром отказался взять с собой накидку поверх тонкой шелковой рубашки в стиле Ли Юэ. Он мерзнет, как никогда не мерз в Снежной. Дрожь настолько явная, раз Чжунли накидывает на него свое пальто, как на девицу. На злость совсем нет сил. Наблюдая за диском луны, крадущимся по небу, Аякс прокручивает сегодняшний день в голове. Все необдуманные слова, резкие действия и слабости вновь тревожат разум и колют сердце. Как достичь состояния покоя, когда сам ты буря, бурлящий поток реки? Загони воду в клетку, она вытечет через прутья, закуй в кандалы — не оставит после себя ничего. Остается только перекроить, чтобы лишиться собственного я. Тогда в чем смысл называть его Аяксом? — Но разве имя бога не должно быть сокрыто? Ведь зная имя, можно подчинить себе его волю. — Ты прав, имена семерых известны всем, только потому что Создатель заключил с нами контракт. Но нет смысла переживать напрасно, не думаю, что есть кто-то с силой большей, чем у богов, а мы не можем подчинить, потому что сами не властны над собою до конца. Перед глазами горящая в ночи гавань, впереди разрушенный до конца каменный лес Гуюнь, только чудом несколько пиков уцелело. Подумать только, что это копья Гео Архонта, так сразу мороз по коже пробирает. И такая сила в подчинении Создателя! Каков же он сам? — Но тогда почему он не пришел за мной? Есть же люди, как Ванесса, которые вознеслись в Селестию. Мне стоит готовиться к веселой поездочке на небеса? Сами слова, произнесенные с иронией, совсем не скрывают двойственность реакции Тартальи. С одной стороны — страх перед силой, что в стократ превосходит семерку и драконьих владык, с другой — будоражащая кровь жажда мести за бездну и беды, его постигшие. Впрочем, волнение, граничащее с помешательством, Чжунли совсем не распознает или игнорирует: — Не думаю, что тебе стоит переживать об этом. Со времен Ванессы мне неизвестны люди, награждающиеся подобным образом. — Еще чуть-чуть — и я решу, что в твоих глазах я недостойный кандидат. — Поверь мне, это место не стоит тебя, — непринужденно выдает архонт, совсем не чураясь опускать Селестию. Хотя, помнится, целую вечность назад на этом же месте Чжунли бережливо предупредил Чайльда об опасности небесного острова. — Выходит, когда я стану архонтом, в мою дверь не постучат и не выдадут сертификат о признании божественности? Как жаль. Он притворно вздыхает и дуется, веселя бога. Чжунли придвигается ближе, свечение глаз становится явственнее. По телу пробегают мурашки, когда дыхание архонта достигает кожи при следующих словах: — Номинально ты уже архонт, но фактически им станешь, когда преобразуешь силу Осиала в свою собственную. Губы замирают в приоткрытом состоянии, а затем растягиваются в улыбке, когда осознают желание человека напротив. Чайльду нужен всего один поцелуй. Он молит о нем Моракса, как самый набожный из последователей. Ему так во многом отказывают, что становится больно. Так пусть хотя бы… Рука в перчатке оказывается в рыжих волосах и тянет голову вперед к желанному. Чжунли целует так жадно, так скучающе и горько, и Аякс отдает всего себя с этими же чувствами. Он позволяет себе коснуться только плеч, боясь не сдержаться, если опустит их ниже, сминает рубашку, почти скулит в губы. Сердце, как раскаленная печь, гонит жар по телу и стучит так быстро, что вот-вот сгорит дотла, и холод не помеха. Чайльд прикрывает глаза, чтобы спрятаться от корляписа и не заплакать от обрушившегося на него отчаяния. Как хочется, чтобы этот миг не заканчивался. Но завтра уже наступило, а его божественность нет. Такой желанный и любимый — это говорит Моракс без слов, одними лишь мягкими поцелуями и яркими глазами, разгоняющими мрак. Это он демонстрирует, когда медленно отрывается от губ и сразу же прижимает к себе в крепкие объятия. Аякс смотрит на луну, висящую над Драконьем хребтом, и одинокая слеза катится по щеке, впитываясь в рубашку архонта. — Там ведь никого нет? На это он получает лишь загадочное молчание.