Онли ас

Я люблю Арсения Попова. Эта мысль не то чтобы новая или неожиданная, но за ночь она как будто формируется в голове до конца, приобретает осязаемую форму — и вот, Антон чувствует на языке ее сладкий, слегка колючий, как характер Арса, привкус. С этой мыслью он просыпается. Арсения в кровати ожидаемо нет — на часах восемь утра, и это «уже середина дня, Антон». По мнению Антона, конечно, рань несусветная: злой и вяло соображающий он даже не до первой чашки кофе и выкуренной сигареты — к кофе равнодушен, а любимый черный чай и в таких конских дозах помогает слабо, — а как минимум до обеда. С кухни пахнет чем-то сладким; Арсений, уже полностью собранный, уложенный, забавно морщится, что-то рассматривая в телефоне. На фоне Антона, который еле-еле переставляет ноги и плетется со скоростью раненой улитки, смотрит по сторонам лохматым злобным чудищем, Арсений бодрый чересчур. — Выспался? Еще и издевается. Сверкает своей невозможной улыбкой, специально растягивая губы пошире и обнажая зубы — хоть сейчас на плакат с рекламой зубной пасты. Еще он благодарно жмурится, когда Антон (наощупь, потому что открыть пошире глаза для него сейчас буквально подвиг) неосторожно наклоняется, чтобы клюнуть пересохшими после сна губами. И даже не ворчит, что зубы еще не почищены, и это удивительно. Для большинства людей найти вторую половинку с тем же ритмом жизни едва ли не высшая ценность. И когда вдруг в жизнь совы врываются чужие ранние подъемы, бодрость в шесть утра и пробежки по соседнему от дома парку, это кажется девятым кругом ада. Но Арсений не гремит посудой, не шаркает по комнате своими тапками и не включает кофемашину на максимум — и как-то умудряется поесть, собраться; ведет себя так тихо, что иногда Антон теряется — он точно существует? В его жизни, вот в этой самой квартире? И расслабляется, когда на кухне ловит эту самую улыбку. — В душ вали, Шаст, — Арсений пихается в бок, но мягко, так что Антон по-прежнему не может вынырнуть из своей полудремы. Он отрицательно мотает головой — скорее, отвечает одними глазами, потому что собрать в кучку и тело, и мозг пока не выходит. Арсений, напротив, уже собран до конца: он в уличной одежде, не хватает только куртки сверху и ботинок — на ногах привычные тапки, которые Арсений везде таскает с собой. Купить бы ему новые, что ли. И первой связной мыслью Антона с утра становится про «не забыть добавить тапки в чертову корзину на Озоне». Но душ, нет, потом. Они же как два секретных агента из «Люди в черном» — в офис раздельно, на разных машинах, не держаться за руки при всех, улыбаться друг другу пореже и не пялиться (вот это самое противное) открыто каждую секунду. Антон никуда не торопится — знает, что Арсений минут через пятнадцать вызовет себе такси, чтобы, как он говорит, «без палева приехать в офис, потому что я живу в отеле, Шаст», а сам Антон только пойдет собираться: его опозданческие рекорды сможет побить разве что Сережа Матвиенко. С их бешеной загрузкой минут вместе катастрофически мало, и Антон не дурак, чтобы пропустить из них хотя бы секунду. Арсений теплый даже сквозь одежду — Антон чувствует, когда неловко приземляется на стул по соседству, едва не сносит чашку с чужим кофе и прижимается вплотную, почти кожа к коже — две надетых на них футболки совсем не мешают. Уютно, хорошо; еще в сидячем положении разница в их росте почти не заметна, и Антон, разморенный ароматным сладким запахом на кухне, домашним и родным Арсением, укладывает голову ему на плечо и жмурится — вот так бы спать и в самолете, в поезде, в автобусе; но пока это только в мечтах. На нем самом из одежды только мятая футболка, подобранная с пола где-то на середине пути от спальни до кухни, а на голове сплошной комок кудрей. Он распознается и без зеркала — на затылке неприятно тянет, а за ухом завязался настоящий узел. Но перед Арсением, похоже, дрожит как желе не только сам Антон целиком — и каждая клетка отдельно, каждая часть его жалкого и не проснувшегося тела: Арсений без проблем запускает ему в волосы ладонь, не отрываясь от телефона, пропускает через пальцы, и пряди поддаются его касаниям, справляющимся куда лучше расчески. Антон млеет, как слепой котенок тычется, вслепую находя чувствительное место у Арсения за ухом — там же оставляет легкий поцелуй и водит носом, собирая распускающиеся мурашки. Это уже ритуал, традиция, и Антон, наверное, на миллион процентов счастлив. — Завтракать будешь? — Арсений кивает на электрический чайник, из носика которого идет едва заметный пар. Судя по аккуратно расставленной вдоль бортика мойки посуде (плоская тарелка и ложки — почему-то две), Арсений уже давно позавтракал и сейчас дотягивает остатки отвратительной жижи, которую по какой-то иронии гордо именует «кофе с сиропом». А чайник кипятился специально для Антона — и от этого тепло. — Может, ну их, а? — Арсений из объятий обвившегося вокруг него лианой Антона не вырывается, только слабо бурчит ему в волосы — и они, заразы, поддаются, распутываются и принимают вполне приличную для выхода из дома форму. Еще он вкусно пахнет, запах едва различимый и совсем не раздражает нос, поэтому Антон, как заведенный, водит носом по манящей шее. Вот такое утро — неспешный, пусть и раздражающий своей необходимостью подъем, неторопливый завтрак (вернее, ест один Антон, а Арсений, который как обычно к этой самой минуте уже переделал половину дел, молча сидит напротив или просто о чем-то болтает) — запускает в груди целую цепочку из реакций, которым не сильный в описаниях Антон по-прежнему не может дать нормального объяснения. Что-то домашнее — факт, что-то о любви — конечно, и еще то ли хочется кричать по центру улицы, как сильно и безбожно он в Арсении увяз, то ли молча сгрести его в объятия до хруста, до потери пульса целовать и шептать на ухо, что вот это — только их, и никому об этом знать не обязательно. Его с головой затапливает каждый день, пока Арсений здесь, дышать как будто легче, а квартира, пусть и съемная, впервые ощущается нормальным домом. Хотя, конечно, это странно. Они почти неделю живут вместе — довольно долгий срок, если подумать, Арсений же в жопу ужаленный, без конца мотается из Питера в Москву, пытаясь схватить все, до чего только доходят руки. В офис они приезжают по-отдельности, возвращаются обратно — чаще всего тоже; Арсений на такси, Антон на Тахо, потому что, как правило, уезжает не раньше полуночи, и далеко не всегда удается его дождаться, не придумывая миллион отмазок, что уже свободному Арсению понадобилось в офисе глубокой ночью. Дома почти не разговаривают — наговорились на работе, хочется чего-то теплого, уютного, поэтому молчать, свернувшись в две переплетенные лианы на диване, лучшее решение на вечер. И тишина эта такая мягкая, уютная; в нее бы завернуться, как в плед, но вместо этого Антон купается в едва различимом шепоте на самое ухо, крепких объятьях, которые не оставляют возможности хотя бы на миллиметр отодвинуться. Засыпают часто тоже на диване, и загадка, почему с утра Антон, привычно злой и раздраженный, открывает глаза неизменно в кровати, а Арсений, невозможно бодрый для восьми утра, уже болтается на кухне. Закипающий чайник, бессвязная болтовня, шутливые пихания в районе мойки и спор, кто первый в душ — в итоге это выливается в простое, для Антона очевидное, но почему-то важное конкретно в это утро: я люблю Арсения Попова. И он знает, что широким «я люблю Антона Шастуна», озвученным глазами, мимикой и телом, которая к нему буквально тянется все время, их утро пропитано насквозь.