Конец
23.07.2023 г.
12
16 сентября 2023 г. в 18:00
Ричи провалялся в больнице долго; я хотел прилететь в Нью-Йорк, чтобы навестить его там, но он по телефону очень убедительно попросил этого не делать, и я удовлетворил его просьбу. Я понимал причину: Ричи не хотел, чтобы кто-то видел его в таком состоянии. К подобному я всегда относился с уважением, потому пришлось наступить на горло собственной песне. Мне хотелось подставить плечо, поддержать, но я видел, что своим приездом сделаю только хуже, и не стал ранить его гордость. Об этой попытке суицида я его не спрашивал — ровно до того момента, как Ричи сам заговорил об этом. Узнав, что это был далеко не первый случай в его жизни, я едва не разрыдался. Я сказал ему, что искренне надеюсь на то, что хотя бы последний. Ричи ничего не ответил, и мне оставалось лишь искренне надеяться на то, что он понял до конца, что я хочу сказать.
После того как Ричи наконец вышел из больницы, я решил организовать поездку в Атланту, чтобы сходить на могилу Стэна. Патти подробно объяснила мне, где она находится. Я чувствовал потребность сделать это — особенно после того как получил его предсмертное письмо. Его отправила Патти. Читая письмо, я на какое-то мгновение пожалел о том, что я жив.
В письме Стэн говорил, что любит и помнит нас всех, что понимает, что нам придётся принести жертву, но боится, что не сможет этого сделать.
Когда я читал эти слова, внутри меня всё будто бы рвалось на части, но на глазах моих не было слёз.
Но слёз не будет на очах:
Плач оскорбил бы славный прах.
Эти слова из стихотворения Байрона, которое меня зачем-то настойчиво заставляли заучивать наизусть — сначала в школе, затем в университете, пришли в голову сами собой. Мне никогда не нравились эти строки: я не считал, что слезами можно кого-либо унизить.
Но, кажется, в этот момент я до конца понял их значение.
— Ты бы не струсил, Стэн, — тихо сказал я, сам не ведая, к кому обращаюсь — ведь в загробный мир я не верю. — Ты бы точно не струсил.
В Фейсбуке я создал чат, куда пригласил Ричи, Бена, Беверли и Майка, и озвучил в нём предложение поехать в Атланту на могилу Стэна. Ричи, Бен и Майк тут же согласились, Беверли же встретила моё предложение довольно холодно, если не сказать — агрессивно. Минут через десять мне в личные сообщения прилетела простыня от неё, в которой Беверли обвиняла меня и остальных ребят (включая, кажется, даже покойных Эдди и Стэна) во всех смертных грехах и говорила, что мы разрушили её жизнь. На какое-то мгновение я уронил челюсть, но довольно быстро успокоился. Положа руку на сердце, мне не хотелось видеть Беверли. Правда, мне было интересно узнать, как же на подобные её выходки реагирует Бен, но спрашивать его я не стал.
С Беном, Ричи и Майком мы встретились у кладбищенских ворот. Ричи выглядел поблекшим. Бен похудел ещё сильнее и заметно осунулся. Под глазами у него были сине-фиолетовые круги, и я подумал, что, видимо, он так и не излечился от булимии. Майк же напротив похорошел и имел цветущий вид: жизнь во Флориде явно пошла ему на пользу. Судя по его странице в Фейсбуке, у него появилась подруга: высокая стройная афроамериканка по имени Робин, лет на десять моложе Майка. Я был за него очень рад. Когда Майк достал телефон, чтобы ответить на сообщение в Вотсапе, я краем глаза заметил их с Робин совместное фото на экране телефона и обрадовался ещё больше.
В конце концов, кто-кто, а Майк уж точно заслужил то, чтобы наконец быть счастливым.
Могилу Стэна мы нашли не сразу. Она была не особо примечательной. На небольшом надгробном камне чёрного цвета была выбита Звезда Давида и чуть ниже — имя и годы жизни.
Подойдя к надгробию, я аккуратно положил рядом с ним большой букет жёлтых цветов. Я видел такие на странице Стэна в Фейсбуке, там был целый пост с этими чертовыми жёлтыми цветами, и я решил, что ему было бы приятно получить именно их. У евреев не принято приносить цветы на могилы, но Стэн не был верующим, и Патти сказала мне, что принести цветы можно.
Я ни за что не стал бы делать ничего подобного, не заручившись её согласием.
Майк улетел в тот же день; вероятно, он не хотел надолго расставаться с Робин, которой без конца что-то писал, когда мы вышли с кладбища. Бен оставался на ночь, как и Ричи, и мы решили посидеть втроём где-нибудь в кафе. Пить мы не собирались. Ричи прошёл курс лечения от алкоголизма, мне же удалось отделаться более лёгким испугом и завязать самому. Вероятнее всего, моё пристрастие к алкоголю было скорее бытовым пьянством, нежели заболеванием, оттого мне удалось выйти из ситуации с наименьшими потерями. Бен долго отнекивался и явно стеснялся, но я уговорил его. Во время ужина он признался, что расстался с Беверли, а на работе у него начались огромные проблемы: муж Беверли Том Роган написал огромное длинное слезливое письмо начальнику Бена. В нём он описал свои страдания по поводу того, что его бросила жена, уйдя к Бену, который её соблазнил, и призвал обратить внимание на «недостойное поведение одного из акционеров такой, бесспорно, уважаемой компании», посмевшему отбить у него горячо любимую жёнушку. Начальник Бена — пожилой джентльмен старых правил — был искренне возмущён поведением своего подопечного. Он хотел было выставить его вон, невзирая на акции, но пожалел. В результате Бена убедительно попросили убраться их Омахи в Луизиану (желательно — до конца своих дней) под предлогом повышения до главного архитектора проекта, который его работодатель планировать начать в окрестностях Нового Орлеана. Бен был в отчаянии. Я поспешил его успокоить, сказав, что в Луизиане, в конце концов, нет ничего плохого, и Новый Орлеан ничем не хуже Омахи... ну разве что там немного... экзотичнее.
Если я вдруг задумаю писать книгу о вуду, я непременно позову его вместе с Майком в консультанты.
Так я сказал.
Кажется, Бен слегка повеселел.
По крайней мере, распрощались мы очень тепло и договорились переписываться в Фейсбуке и по мере возможностей видеться.
Прощаясь с Беном и Ричи, я едва не расплакался.
Мой отец, должно быть, сказал бы, что я «сентиментальное дерьмо», но теперь мне было на это плевать.
После истории с Уильямсом, раздавшим обо мне кучу поганых интервью направо и налево, я превратился из «широко известного в узких кругах» в «скандально известного» писателя. Какие-то поганые журналюги, любители «горячих» новостей, откопали моего отца в Оклахоме и сняли сюжет о том, как несчастный Закари Денбро влачит нищенское существование, в то время как его сын, «скандально известный писатель», купается в деньгах в Лос-Анджелесе. О том, что «скандально известный писатель» живёт в небольшой квартире на окраине города и имеет совершенно средний доход, разумеется, никто не упомянул. В одном из эпизодов мой отец — разжиревший до состояния свиньи, осунувшийся, с красным пропитым лицом — со слезами на глазах показывал журналисту моё фото, взятое с какого-то писательского сайта, и заунывно причитал. «Это мой сын, писатель!» — говорил он, и от слов этих, должно быть, могла прослезиться любая уважающая себя сентиментальная домохозяйка. Того, что мистер Закари Денбро гнобил своего сына в детстве за увлечение как раз-таки писательством, а также — что он разбил ему голову о стену, никто также не счёл нужным рассказывать. Неудивительно, что в итоге меня выставили моральным уродом и полным дерьмом.
Кажется, впервые в жизни мне было на это действительно наплевать.
А если сказать точнее — насрать.
Насрать большую вонючую кучу.
Уж кто-кто, а старина Закари Денбро заслужил эту самую кучу как никто другой.
Несколько месяцев спустя я наткнулся на статейку в Интернете, посвящённую «ужасному маньяку из штата Мэн». Главным героем статьи был Генри Бауэрс, и автор её рассказывал о том, что в отрочестве Генри подвергался сексуальному насилию со стороны собственного отца. Я вспомнил вытаращенные глаза и бешеный взгляд Оскара «Батча» Бауэрса и понял, что такой поворот сюжета меня вовсе не удивляет. А ещё — что, будь на месте Генри кто-нибудь другой, я, вероятно, его бы пожалел. Генри же сделал мне слишком много плохого. В конце концов, я его не насиловал. Я был всего лишь ребёнком, которого Генри ненавидел.
Я подумал о том, кто позволил этому журналисту вываливать в Сеть подобную информацию.
Как ни крути, то, что все «герои» мертвы, не даёт права публично заявлять подобные вещи.
А с другой стороны, и Генри, и Батчу было уже всё равно.
В загробную жизнь я по-прежнему не верю.
Дочитав статью о Генри, я зачем-то начал изучать новости штата Мэн и чуть было не обмер.
В одной из новостей было фото того самого колодезного дома. В тексте говорилось о том, что дом этот, простоявший в городе Дерри хрен знает сколько лет, на днях был снесён, потому что земля, на которой он стоял, была выкуплена неким предпринимателем по имени Роберт Грей...
Внутри меня всё похолодело, я заморгал глазами. В этот момент на телефон пришло сообщение в Вотсап от моего издателя, и я отвлёкся на него.
Когда я вновь взглянул на экран, в тексте было написано «Роберт Грин».
— Вот блядь, — в сердцах сказал я. — Ты совсем ёбнулся, Билли, котик.
«Роберт Грей рад видеть своего сладкого котика», — молнией пронеслось в голове, но это меня больше не пугало.
— Ну уж нет, — сказал я.
То, что в конце текста было написано, что Роберт Грин де хочет построить на месте колодезного дома детский парк с бассейном, на какую-то секунду напрягло меня.
Но в этот момент мне позвонил сначала издатель, а потом — Ричи, радостно вещавший, что его шоу решили возродить на одном из ведущих каналов, и я решил оставить Роберта Грина в покое.
Пускай строит там свой парк, решил я.
С бассейном.
С бассейном.