Назови мое имя

Сколько это продолжалось? На этот вопрос не смогла бы ответить ни одна из них. Время превратилось в несущественную, незаметную деталь. Оно продолжало свой бег где-то далеко, за пределами этой комнаты, в другом мире. В мире, где одна не истязала другую, не подводила к тонкой грани, за которой безумие, а потом, играючи, оставляла ненадолго. И дело было совсем не в мести за нахальство, за привычку действовать наперекор, за глупые приказы. Нет, она карала за чувства, которые замечала в серых глазах, и за те, которые прорастали в собственном сердце. Любовь??? О ней не было речи. Но это были чувства, испытывать которые она зареклась навеки. Королева увлеклась. Тело, распростертое на кровати, продолжало откликаться на ласку и боль, все еще реагировало на прикосновения, хотя казалось невозможным терпеть так долго. Да, она оказалась сильной, гораздо сильнее, чем думала сама, и даже сильнее, чем рассчитывала брюнетка. Довести до самого края, распалить животный инстинкт, и оборвать. Для женщины это была карусель, новый круг которой приносил мучения жертве, удовлетворяя темноту, ставшую ее постоянной спутницей. Она могла бы остановиться, но ей все еще было мало: мало хрипов севшего уже голоса, мало слез, бесшумно катившихся из глаз, мало мольбы в серых озерах. Она хотела большего. И получала. Всегда. Но там никто не терпел долго, они просто не выдерживали. А девушку почему-то хотелось сберечь, хоть это желание и шло вразрез с ее теперешними действиями. Нужно прекратить. Но как это сделать? Эмма. У блондинки не осталось ни единой крупицы силы, и даже желания противостоять. Она знала, что Миллс не сжалится, не даст освободиться телу, теперь ставшему одиночной камерой ее изможденному духу. Девушка просто хотела, чтобы она оставила ее, не начинала новую фазу, потому что та означала только одно. Но как добиться этого? Она просила уже сотни, тысячи раз, она умоляла, и заклинала. Голос охрип, голосовые связки перестали слушаться. Значит, не это ей нужно? Тогда что? Сможет ли Эмма дать желаемое, и есть ли вообще у всего этого конечная цель? Даже сознание уже не выдерживало, и когда и оно было готово покинуть измученное тело, с первого этажа послышался радостный крик сына: - Мама! Я вернулся! Мама, ты где? – звонкий голосок мгновенно рассеял мглу, в которой пребывали женщины: одна по собственной воле, другая по принуждению. Регина вскочила с кровати и, накинув халат, принялась освобождать Свон. Девушка не пошевелилась, и вообще никак не отреагировала на вновь обретенную свободу. Поправив руки, и укрыв шерифа, женщина решила, что она все равно никуда не денется, и поспешила встретить сына, пока он не ворвался в комнату. Мэр спустилась на первый этаж, и чуть не потеряла равновесие, когда бросившийся к ней ребенок, со всей силы обнял ее. - Мамочка, как же я рад тебя видеть! Я так соскучился! - Я тоже соскучилась, милый. Как лагерь? – Мэр потрепала сына по голове, и заглянула в его счастливые глаза, ее глаза. - Мне очень понравилось! Можно в следующем году я тоже поеду? Я привез столько фотографий, и несколько призов, которые выиграл в соревнованиях. Я хотел, чтобы ты мной гордилась, мама, - смущаясь, добавил мальчик. Женщина улыбнулась: - Я всегда горжусь тобой, Генри. Рассматривая сына, брюнетка отметила, что он неуловимо изменился, повзрослел. И это заставило ее глаза погрустнеть – скоро он будет нуждаться в ней все меньше и меньше, и Королева снова останется одна. - Генри, может ты голодный? Хочешь, я приготовлю обед? – встрепенулась Миллс, понимая, что молчит слишком долго. - Я бы не отказался. Только вначале хотел бы увидеть Эмму. Это ведь ее туфли стоят у порога? Почему она у нас? – вопросы сыпались градом, и мэр не знала на какой из них отвечать, особенно потому, что отвечать не хотелось совсем. - Конечно. Она в моей спальне. Только веди себя тише – Эмма немного приболела, и недавно заснула, - по крайней мере, женщина надеялась на то, что она спит, - постарайся не разбудить ее. - А что с ней? – забеспокоился мальчик. - Не волнуйся, легкое недомогание. Ей просто нужно отдохнуть, - заверила сына брюнетка. Ребенок недовольно нахмурил брови: - Мама, я же говорил, что ты загружаешь ее на работе. Дай Эмме хотя бы несколько выходных, все равно в этом городе ничего серьезного не происходит. Генри метнулся вверх, и Регина с трудом поспевала за ним, лихорадочно вспоминая, спрятала ли наручники. Мальчик забежал в спальню, и приблизился к кровати. Подоспевшая следом мэр с облегчением заметила, что Свон все же спит, и наручников нигде не видно. Несколько мгновений ребенок вглядывался в лицо биологической матери, и собрался уже уходить, как заметил валявшуюся на полу футболку. - А почему Эмма без футболки? – удивленно спросил он. - Она ее испачкала, пришлось снять. Я дала ей другую, - быстро среагировала Регина. Мальчик казалось, поверил, поэтому потянул маму к выходу, чтобы не разбудить девушку. Мать с сыном вернулись на кухню, на которой остался незаконченный Эммой завтрак. Женщина хотела выбросить кулинарные шедевры блондинки, когда поняла, что она готовила обычный завтрак, совсем как тот, который отправился в мусорное ведро несколько дней назад. Она не собиралась больше издеваться, заставляя поглощать невкусную и несытную пищу, похоже, шериф изменила намерения, и не желала навязывать правила. Только быть рядом, только заботиться. Интересно, что стало причиной этой перемены? Ночная встреча, когда Регина пыталась найти хоть какую-нибудь еду? Или что-то другое? Женщина не знала, а спрашивать у Свон она не станет. - Генри, ты не против обойтись завтраком? Я не успела поесть, так что можем сделать это вдвоем, - спросила брюнетка сидящего на стуле мальчика. - Конечно, мам. Только добавь в хлопья фруктов и шоколад – в лагере нам такого не давали. Миллс поставила перед ребенком несколько тарелок, и села напротив, подвинув свою порцию ближе. Мэр смотрела, как он ест, а сама не могла заставить себя проглотить ни единого кусочка. Кажется, она перестаралась, девушка не заслужила на такое наказание. Ее темная сторона на время взяла вверх, и теперь измученная блондинка лежит в ее спальне, погрузившись в тяжелый сон, который вряд ли можно назвать целительным. Ей, конечно, нужно было преподать урок, но не такой жестокий. Или такой? Такой точно искоренит из ее сердца любые проблески привязанности и заботы, и навсегда отворотит от подобной опасности в будущем. Она возненавидит, может даже уедет, и оставит их в покое, оставит ее. Она вычеркнет Сторибрук из своей жизни, как место, где произошло нечто страшное, страшнее, чем все ужасы, которые случались раньше, а их, в этом Регина не сомневалась, было немало. Хочет ли этого Королева? По-настоящему? Не играя роли, и не притворяясь непоколебимой и холодной? Конечно. Это единственное желание, исполнения которого она добивалась так долго, но все же достигла цели. О цене она предпочитала не думать. Не сейчас. У нее на это еще целая вечность. Весь вечер женщина с сыном смотрела фотографии, которые мальчик привез из лагеря, рассматривала призы, и слушала увлеченные рассказы о новых друзьях и ежедневных «приключениях», которые происходили в лагере. Время летело, но они не замечали этого, а истории все не заканчивались. Регина не помнила, когда в последний раз они так весело проводили время, общались, смеялись, когда он был таким открытым с ней. Это было давно, до появления Свон, до появления у него этой глупой книги, словно в другой жизни. Там он был беззаботным маленьким мальчиком, который не хотел разрушать проклятие, наложенное с таким трудом, а она была любящей и заботливой матерью, которой не нужно было заботиться о неприятных последствиях. Поэтому они не услышали тихие шаги, не заметили фигуру, стоящую в дверях. - Генри, - негромкий, почти изнеможенный голос окликает мальчика. Он оглядывается и, увидев Эмму радостно бросается ее обнимать. Девушка сжимает его крепко, и целует в макушку. - Эмма, посмотришь фотографии? Со мной столько всего произошло, мне нужно рассказать тебе так много, - ребенок был рад новому слушателю. Регина внимательно смотрела на Свон. В ее взгляде смешались сожаление и отстраненность, мэр хотела показать полное безразличие и пренебрежение, но они были столь яркими, что невольно возникал вопрос: а не наиграны ли они? Даже сейчас, после долгого сна, девушка выглядела не лучшим образом: бледна кожа, осунувшееся лицо, померкший взгляд. Она еще не пришла в себя, ей все еще было больно, где-то глубоко, так глубоко, где никто не смел читать. - Малыш, покажешь мне все позже, ладно? Я очень устала, и хочу отдохнуть, - блондинка подняла глаза поверх мальчика, и посмотрела на брюнетку. Мэр ожидала увидеть что угодно – начиная от превосходства и заканчивая презрением, - но плескавшаяся в серых глазах боль, достигнув сердца, пронзила его. - Я пойду. Генри, скоро увидимся, - шериф поправила сбившиеся волосы сына и постаралась улыбнуться. – Регина, можно тебя на два слова. Женщина дернулась, не ожидая, что придется говорить со Свон с глазу на глаз. Но отказываться она не собиралась: не стоит показывать, что ты чувствуешь себя не очень комфортно. Мэр подошла к блондинке, надев привычную маску уверенности: - Я провожу вас, мисс Свон. Несколько шагов до двери были, кажется, самыми трудными в жизни обеих: одна отчаянно не хотела уходить, и одновременно желала сбежать из этого проклятого дома и от его хозяйки на край света; другая – не хотела отпускать, но стремилась поскорей избавиться от гостьи. Возле двери женщины остановились, и брюнетка вопросительно посмотрела на Эмму, приглашая явить свои мысли миру. А Эмма… Она сдерживалась из последних сил, чтобы не ударить Королеву, стереть высокомерие с ее лица. Но пощечина была бы слишком эмоциональной реакцией на произошедшее, а девушка поклялась отныне неизменно держать себя в руках. Поэтому блондинка подошла вплотную и, заглянув в карие глаза дала новое обещание: - Я растоплю твое ледяное сердце, - тихо сказала она прямо в губы. – Чего бы мне это не стоило. – И ушла. Просто ушла, оставив женщину потерянной и слабой. Она еще никогда не чувствовала себя такой слабой, все маски покинули красивое лицо, а брюнетка просто стояла и не знала, что делать. Но одно ей было известно точно: Свон не остановится, и это лишало покоя.