Эпитафия

- Каркат, - звонко отозвался Джон, - а где мы? - Кажется, я уже говорил, - с едва заметным раздражением ответил Каркат, - это место в твоем воображении. - А как тогда здесь появился ты и всё рассказал? - Просто: я в коме, ты в коме; ты - от аварии, я – от обильной кровопотери. Так как наши тела в одной палате, то есть слабая связь между сознаниями, и я попал к тебе. - А из-за твоего рассказа я теперь не умру? – обеспокоенно спросил Джон. - Стопроцентно нет. Физически я тебе ничего не рассказывал, можешь считать это сном. Джон только слабо кивнул и сразу почувствовал, как реальность плывет из-под ног. Ветер шумел, но всё тише и тише, его сила слабела с каждым мгновением. Волшебная невесомость таяла, он вновь чувствовал вес своего тела, лёгкий озноб и аппетит; придуманный, иллюзорный мир растворялся перед глазами. -Каркат!.. – крикнул Джон, но голос предательски захрипел, там и не прозвучав. Он возвращался в свое тело. *** - Джон… Джон!.. – знакомый звонкий женский голос звучал всё чётче и ближе. Казалось, на его тело навалили тяжелую, мокрую, холодную простыню, что не давала ни воздуха, ни звуков, ни сил шевелиться. Постепенно приходя в чувство, он ощущал, как дрожат веки, не желают явить ему свет склеенные ресницы; чувствовал как дышит, кислород наполнял легкие, насыщал плоть и с тяжёлым вздохом вырывался наружу; как чья-то тёплая рука всё сильнее сжимала его ладонь. - Джон, ты слышишь меня? – родной голос уже близко, где-то совсем рядом. Тяжелые веки поддались и наконец открыли миру мрачные, обессилившие лазурные глаза. Картинка не складывалась, но постепенно предметы обретали свои очертания. - Очнулся! – наконец узнал Джон жизнерадостный голос сидевшей рядом с ним Роуз. Сквозь туман он узнал её сияющие бездонные глаза, бледное лицо и бледные тонкие губы. Он узнал её, сжимающую его руку в своей, и силы приумножились от радости, такого простого и человеческого счастья. И он слабо улыбнулся ей. Или ему так показалось. На секунду усталость вновь заставила сдаться, мир померк на мгновение, и тогда рядом с его постелью стояла встревоженная Роуз, в белом мятом халате, и доктор, усердно что-то записывающий. Сквозь стекла очков он смотрел прямо в его глаза, а потом вновь возвращался к документам. Врач удалился и теперь Роуз, не смущенная никем, крепко обняла его, положила холодную щеку на смольные локоны. Он мысленно обнял её в ответ. Она содрогнулась, будто почувствовав его незримое прикосновение. Они сидели в тишине, наслаждаясь встречей. Джону показалось, что прошла вечность, когда Роуз освободила из объятий. - Я так волновалась, - дрожащим голосом прошептала она. Он вновь улыбнулся. - Который час? – едва слышно прохрипел Джон. - Половина первого ночи, - она говорила так же приглушенно, но теперь уже с улыбкой. - Я посплю, ладно?.. - только и сказал Джон и отдался усталости, уносившись за её следом в никуда. Кто знает, может ему опять приснится Каркат?.. *** На следующее утро Джон проснулся от тихих голосов у постели. Нехотя разлепив глаза, он увидел, как перешептывались возле него Роуз и Джейд. Услышав его приглушенный вздох, они обернулись и тяжело вздохнули: всё-таки разбудили. Джон видел всё так же размыто, немного шумела голова, но девушек он слышал ясно, сознания было чисто после крепкого сна, он мог улыбаться, отвечать на вопросы подруг, даже попытался сесть, но те вовремя его остановили. - Ты еще не поправился, тебе нужен покой! – в один голос твердили они. Ему подали очки, и мир снова заиграл в привычных красках. Невольно он повернул голову и увидел на соседней кровати Карката, дремлющего под капельницей, не пробудившегося от их разговоров. - Много времени прошло? – спросил Джон осторожно. - Чуть больше суток, - ответила Роуз, - Доктор прогнозировал больше, однако я сразу не верила, осталась ночевать и… - дальше Эгберт не слушал. На душе стало немного спокойнее: еще есть время для пробуждения Карката. Он должен вернуться скоро. *** Ближе к полудню снова пришел врач. Он долго опрашивал Джона, проводил всевозможные осмотры и долго всё конспектировал. Время от времени он предлагал больному перевестись в другую палату, дабы не лежать в одном помещении с еще больным, но Джон упрямо отказывался. - Скажите, пожалуйста, - нехотя начал Эгберт, когда врач уже собирался уходить, - как долго еще Каркату быть в коме? - Всё очень неточно, - мистически ответил он, - так что прогнозов вам дать я не могу. На этой ноте он поспешно удалился из палаты, оставив Эгберта наедине с самим собой. Повернув голову, Джон долго смотрел на Карката, как подрагивали его ресницы, едва заметно вздымалась и опускалась грудь. - Просыпайся уже, я ведь знаю, что ты просто спишь, - сказал он игриво. Каркат горько улыбнулся уголками губ. Или эту улыбку нарисовало его воображение. *** Через неделю Джона увезли домой. Но дома стало хуже. Он не говорил ни с кем, ходил, утопая в своих мыслях, хмурый, как никогда. Больше чем за себя Джон переживал за Карката. А что, если он уже не проснется и это его видение стало для них последней встречей? Он вскакивал с места и несся в коридор каждый раз, когда расходилась в звонке трубка. Бежал, мчался на встречу вошедшему в дом, каждый раз надеясь там увидеть столь желанное лицо. Не было желания есть и пить, разговаривать и отвечать на вопросы. Джон сжимался в комок и забивался в угол своей постели и так хотел, чтобы его никто не замечал. *** А потом он проснулся, на своей кровати, повернулся на бок и увидел сонное, заспанное лицо, завешенное тёмными, нерасчесанными патлами. - Каркат! – воскликнул тот с радостью и, не помня себя от восторга, кинулся на него с объятьями. - Эгберт, сволочь ты такая, дай же поспать… - только пробубнил он в ответ и сонно перевернулся на другой бок, но Джон не отпускал его, только сильнее прижимал к себе. Он чувствовал между ними связь, отношения, незнаные, не замеченные никем. Как будто они два подростка, сотворившие свой мир, в котором они – герои и победители, те, кем хотят быть, жители невероятных сказок. А может и вправду Джон был ребёнком. Ведь так по-детски видел эту, связывающую их тайну. Самый огромный в мире секрет. Их секрет, который больше никто не должен знать. Секрет, который подарили ему под риском жизни. *** Никто и не заметил, как быстро отжил свои длинные дни июль и незаметно подступил август. На улицах вновь резвились дети, забывались в своих забавах, никто никуда не спешил, будто силясь остановить этот поток тепла, будто крича вслед июлю: «Вернись, мы так мчались!», а теперь бессильно останавливают время. Каждый мог замереть на средине своего пути и восхищенно стоять, вдыхая терпкий аромат своего неповторимого счастья. И они наслаждались своим летом. Мир был создан только для них двоих, и больше никого в нём не было. Они захлёбывались в неповторимом потоке восторга. Каждый день они проживали, будто последний, наслаждаясь друг другом, отвергая всё вокруг. Только два обезумевших брюнета, не знавшие больше никого. Комната Дейва и Джейд в их доме пустовала, покрывалась новым слоем пыли день за днём. Они не расставались ни на секунду в своем неповторимом вихре; они не могли покинуть друг друга ни на минуту. Каждое мгновение они делали своим, ценили, как самое дорогое в мире, наслаждались и проживали. С календаря летели прочь листы, время неумолимо летело вперёд, а они сидели ночами в комнате, вихрем взмывали и босиком, в мокрой от росы траве мчались, летели, неслись только вперёд, туда, где встречают рассвет, и шептали первым ярким лучам: «Остановись время, дай еще мгновение!». Он играл на своем фортепиано каждый день: сонет за вальсом, сарабанда за сонетом, длинную пьесу за сарабандой, а потом вновь сонеты и ноктюрны. А тот наслаждался им; он сумел полюбить эту волшебную музыку; он упивался и восхищался тем, что всегда ненавидел. Они не выходили из комнаты часами, забываясь в разговорах и минутах проведённых вместе. Они не возвращались домой сутками, ночуя в самодельных палатках под нависшими над ними ветвями столетних деревьев. Они ехали целый день сквозь леса в широкую степь, лежали под солнцем весь вечер, а потом и всю ночь, не в состоянии отвести взглядов от огоньков волшебных свечей на бездонном тёмном небе. Они столько всего должны еще успеть!.. Но август медленно терял свою магическую власть, с каждым днём слабел и слабел, не в состоянии удерживать поток времени, пока однажды не надломился под ним. И наступил сентябрь. *** - Слушай Джон, - прошептал Каркат в тёмной комнате, переворачиваясь набок, лицом к Эгберту, - даже если я завтра сдохну, я всё-таки скажу тебе, что чертовски здорово провёл эту жизнь, - он едва заметно в сумраке улыбнулся, - наверно, лучшей у меня уже не будет. Джон улыбнулся ему в ответ. - И пока я помню, - вновь сказал Каркат, - можешь выполнить одну мою просьбу? - Еще бы. Тот резко подорвался с кровати, наощупь дошел до стола, долго рылся в сумке, пока не достал какой-то блокнот и в темноте передал Эгберту. - Вот, держи, там всего одна запись. Джон уже было потянулся к светильнику, но Каркат его опередил. - Эй, не смотри! - Тогда зачем он мне? – недоуменно спросил Джон. - Знаешь, - после недолгой паузы Каркат утратил свою жизнерадостность, - когда живешь вот так, то нет времени задумываться о смерти, да и особого желания нет. Снова мимолётная пауза. - Меня и хоронили-то считанные разы. Джон смиренно слушал, не в состоянии отвести от него глаз.. - Я много лет назад накидал эпитафию, ждал того самого случая, - он кивком указал на блокнот, - когда я умру, напишешь её на моей могиле? Я к ней вернусь, мне будет приятно, и обязательно вспомню о тебе. - Конечно, я всё сделаю. Откинув блокнот на тумбочку, Джон примостился ближе к Каркату. - Знаешь, - Джон примостился к нему еще ближе, положил голову на плечо, - это было самое лучшее время в моей жизни. Он улыбался во мраке, составляя в голове уже давно заготовленную фразу. - Я люблю тебя, Каркат. Но, кажется, он уже не слышал. Джон посчитал – это к лучшему. *** В то утро Джон проснулся очень рано, времени было едва шесть. Выбравшись из-под объятий спящего Карката, он с трепетом закрыл дверь и бесшумно проскользнул на кухню, дабы не разбудить того. Не смотря на столь ранний час солнце уже ярко светило и ласкало сквозь оконное стекло тёплыми лучиками щеки Джона. Он задумчиво глядел за окно, на редких прохожих, спешащих по своим делам. Плененный скукой, Джон накинул ветровку и вышел на улицу. Поток свежего воздуха мигом опьянил рассудок, доверху наполнив собой лёгкие. Дуновение ветра заставило содрогнуться. «Не лето нынче», - мигом пронеслось в голове Джона, но возвращаться он не захотел. Прогуливаясь по пустым улицам, он бережно перебирал в голове воспоминания, оставленные этим летом. Каждый кусочек земли напоминал ему о пережитом, таком прекрасном и ярком. Забывшись, он невольно повернул на протоптанную среди деревьев тропинку, ту самую, по которой он брел в самом начале лета еще даже не подозревая о предстоящем путешествии. Местами оголялись ветки, в сочно-зелёных кронах выглядывали золотые листья, напоминая о предстоящих холодах и грустной, скучной осени. Гладь воды в озере содрогалась от легкого дуновения ветра, на зеркальной поверхности одиноко плавали опавшие листья и забытый кем-то бумажный кораблик. Джон подошел к краю обрыва, но сесть на холодную влажную землю так и не решился; только свысока оглядывал деревья, вглядывался в зеркало поды под собой. Воспоминания были так дороги ему, хоть Джон никогда не находил себя чересчур сентиментальным. Наверно, он отдал бы всё только чтобы пережить еще раз всё это лето. Но, увы, всё это в его душе останется лишь тёплыми воспоминаниями, согреющими душу в морозный вечер одиночества. Джон даже не задумался сколько бродил по улице, просто развернулся и медленно отправился домой. *** На кухне уже хозяйничала Роуз, творя настоящее волшебство. Невероятными запахами она завлекла Джона еще в коридоре, и тот немедленно помчался на кухню. - Доброе утро! – воскликнул он. Роуз содрогнулась. - Ай!.. В следующий раз предупреждай тише, ладно? Где это ты был? - Да так, по улицам бродил. - Отлично, ты вовремя вернулся. Иди буди Карката, завтрак уже почти готов. Не медлив ни секунды, Джон помчался к ним в комнату. - Доброе утро, пора вставать! – радостно завопил тот, распахивая настежь дверь. Каркат под горой одеяла даже не пошевелился. - Эй, не притворяйся, вставай давай! Он оставался неподвижным. Джон подкрался к кровати и резко откинул с его головы одеяла. Вмиг улыбка померкла, сердце укатилось в пятки, ноги подкашивались под весом собственного тела. - Ну, долго вы будете возиться? – с упреком воскликнула Роуз и вошла в комнату. Из тонких рук вывалилась тарелка и с грохотом разбилась о половицы. На кухне подгорал ароматный завтрак. Но мир будто исчез вокруг этой маленькой комнатки, где на коленях плакал Джон Эгберт над мёртвым телом своего любимого друга. *** Раздался звонок на сотовый Роуз. - Алло, - мёртвым голосом проговорила она в трубку, - Да. Каркат, он… Нет, с Джоном всё в порядке… Да. Сегодня ночью… Канайя, кажется Джон этого не переживет… Да, приезжай. Мы будем тебя ждать. *** На окраине городского кладбища свободно разгуливал ветер, игриво завлекая в свой невероятный танец. Кружили в вальсе пожелтевшие листья, поднимался и развивался пышный подолы тёмного платья Роуз. Здесь было тихо. На своем ложе непробудимо спал Каркат. Трое стояли у него и беззвучно, неподвижно рыдали, содрогаясь в истерике. - Джон, - холодно нарушила молчание Канайя, - прости, если покажусь настырной, но: перед той ночью он не принимал ничего? Таблетки, алкоголь, еще что-нибудь? - Нет, - последовал мёртвый ответ. - Жаловался ли на здоровье? - Нет. - Отходил куда-то на длительное время? - Нет. - Разговаривал с кем-то из посторонних? - Нет. Канайя на секунду умолкла. - Я не знаю, - начала она неуверенно, - но скорей всего это так. Он устало поднял на неё глаза, неживые и тусклые. - Каркат умер… В последний раз. Это не была трагическая смерть, а во сне, своя, ту которую ждёт каждый однажды. Это противоречит правилу. Не трагическая смерть. Не трагическая смерть. Не трагическая… «Сон его был глубок, и смерть пришла естественно». (с) - Я узнаю об этом, если уже его не увижу, но, увы, не смогу сказать об этом тебе. Он как никогда чувствовал себя одиноким, как будто потерял всё в один момент. Да, он был готов к его смерти, даже к трагической гибели. Но разве подготовленность может спасти от подобной беды?.. Он чудесно осознавал, что вскоре это будет чувствовать и Роуз, и они вчетвером будут стоять у могилы, рыдать и скорбеть. Она будет искать утешения у Джона, он прижмет её к груди и прошепчет: «Я знаю, что ты чувствуешь… …А вдруг Канайя тоже не проснётся больше никогда?.. - Идите, - тихо сказал Джон, - я закончу. Они не стали возражать. Роуз положила букет неживых роз у могилы, Канайя подошла к гробу, мягко поцеловала его в лоб, прошептала что-то на прощание, оставив на голубоватой коже следы помады, поспешно их вытерла и выпрямилась, став рядом с Роуз. Джон заметил, как в глазах Роуз блестят едва заметные слёзы. А Канайя стояла, сжимая в ладони её руку, но оставалась невозмутимой. "- Кан для меня почти как мать, - рассказывал как-то Каркат Джону, - заботится, переживает и всё такое. Мне в некой степени это дорого. Когда всю жизнь одинок, то это - почти подарок…" И теперь он не мог понять – что же на самом деле она за девушка? Не раз Джон видел, как она плакала. Она ранима и впечатлительна, с тонкой, трепещущей, доброй душой. Но даже на последних похоронах Карката Канайя не проронила и слезинки. Так кто же ты, Канайя: ранимая девушка или железная леди?.. «-Смерть для нас – что обыденное, - эхом звучал голос Карката в голове Джона, - Ну да, каждый раз умирать всё-таки страшно, но не более. Мы не плачем над трупами и не рыдаем на похоронах. Это нормально». Девушки ушли, оставляя за собой лишь следы изящных туфелек и развивающиеся подолы платья, плывущими за ними. Джон еще раз удивился насколько сильно их с Каркатом связала судьба за эти недели. *** Он работал над его могилой весь день, пока совсем не стемнело. Откинув лопату в сторону, Джон присел у гроба, вытер пот со лба ладонью и устало склонил голову. В нём совсем было не узнать того ребёнка, что радовался и счастливо жил многие годы и так по-ребячески видел этот мир. За последние сутки он повзрослел, вырос из двенадцатилетнего мальчишки во взрослого мужчину, того, что столкнулся с великой потерей. - А знаешь, Каркат, - тихо начал Джон, обращаясь в полутьму перед собой, - я рад, что твоя мечта наконец исполнилась. - он горько усмехнулся, - Нет, правда, я очень рад. Он резко встал наклонился над его бледным спящим лицом. Джон видел его, наслаждался им в последний раз, и горько сжималось сердце. Слегка наклонившись, он замер в миллиметре от его лица, смотрел на сомкнутые веки и неподвижные ресницы, и, не сдержавшись, накрыл его ледяные губы легким поцелуем. Он достал из сумки блокнот, открыл единственную исписанную страницу и впился глазами в корявые, наспех выведенные буквы: «Забудь о ненависти, ищи того, кто сделает тебя счастливым и освободит от бед». Вместе с кромешной тьмой на окраину кладбища опустилась ночная прохлада, вновь затанцевал ветер, вдаль унося облака и открывая безграничное звездное полотно. Далеко на улицах зажигались фонари, в домах гасили лампы. На плечи Джона опадали золотые, ярко-оранжевые и огненно-алые листья, вечерний холод заставлял сильнее закутываться в куртку; душевный приносил невыносимые страдания, от которых невозможно было спастись. Незаметно подступала осень.