* * *
То ли внутри, то ли прямо из-под ног оползали радужными пластами ледники, и уходили в чёрную воду. И не было на свете никого счастливее Ильзы. Та часть её лица, где раньше были глаза, была теперь завязана широкой белой лентой, и её нельзя было снять. Ильза не видела ничего, кроме чёрной, искрящейся темноты, в которой иногда, как диафильм, мелькали её фантазии и воспоминания. Чем дальше, тем больше эта темнота напоминала Вселенную, и Вселенная эта звучала. Теперь огромная музыка галактик была слышна ей всегда. И Ильза больше не падала от неё в обморок, и кровь не шла из ушей... И вернулось уже подзабытое чувство абсолютной лёгкости и равновесия. Есть она, есть канат у неё под ногами - ничто больше не важно в этом мире. Сам мир не важен больше, и не для чего жить, и не за что бороться. Я - невесомость, во мне синим светлячком горит свеча, и будет гореть до конца времён. Я степь, во мне молния расколола и сожгла последнее дерево. Я необитаемая планета - и до меня не долететь. Ильза смутно догадывалась, где она: кажется, в кабинете Бруно, но он словно действительно стал пропастью без дна, и через эту пропасть для неё натянули канат. Чтобы она могла танцевать здесь всю жизнь. Ильза не заметила, как открылась дверь, и как в пяти шагах от неё в эту пропасть без дна молча канул живой человек. Из царства вечной музыки её вывел Голос - знакомый, изученный до малейших полутонов; он сказал: - Добрый вечер, пани. Я принёс вам подарок и хорошие новости. - Господин Фельдграу! - обрадовалась она. Вообще-то, по факту он был теперь её слугой, но она всё продолжала звать его господином... а может, не такая уж это была и неправда. - Соблаговолите подойти. Она подбежала к двери на его голос, так, будто бежала не по канату, а по солнечному лучу, перечертившему пол - и будто она могла видеть этот луч. Бруно открыл саквояж, достал из него что-то и опустил в её протянутые руки: что-то лёгкое, длинное и шёлковое, оно скользнуло по её рукам и с прохладным шорохом развернулось во всю ширь. - Это платье, - сказал Бруно, но Ильза и сама уже догадалась. Он подарил ей платье!.. У него был странно скроенный подол, похожий на ощупь на перевёрнутый цветок лилии, и лиф, узорчато расшитый бисером. И маленькие пуговицы на спине. - Какого оно цвета?.. - Пунцового, пани. Красное, короче говоря... Не благодарите. Хотите услышать отрадную новость? Ильза внимающе обернулась к нему незрячим лицом. - Дмитрий Ященко, которого вы знали, в том числе, как Шляпника, сбежал на фронт добровольцем и не так давно был представлен к ордену Железного Коршуна. - Как здорово, - она слабо улыбнулась. - Раз это хорошая новость, то он, должно быть, жив и с ним всё в порядке. Слушайте, я... Бруно почтительно молчал, и Ильза продолжила, растерянно водя пальцами по гладкому шёлку: - Не знаю, возможно ли это, и смею ли я просить вас о таком... - Вы можете приказать мне всё, что вам угодно, пани. Она потупилась, почти спрятав лицо в новое платье, и шепнула: - Остановите эту войну. Ей не было видно, как блеснули в полумраке его новые голубые глаза. - Пожалуйста, остановите! Я же знаю, вы можете, и... - Да, разумеется, пани. Если вы прикажете. - Ах, да, да, конечно! Я - я приказываю вам, приказываю закончить эту войну как можно скорее, только... только чтобы мы победили. - Разумеется, пани. Разумеется. Завтра. - ...Что? - Война закончится завтра, и как главнокомандующий Российской армией я не могу допустить, чтобы эта армия потерпела поражение. Мне нужно будет перекинуться кое с кем парой слов... Надеюсь, один ваш приятель не откажет мне в содействии. - Мой приятель?.. - Ваш, пани, ваш приятель - вы поладили с ним куда лучше, чем я. Прошу меня извинить, у меня мало времени: такой приказ требует немедленных действий. Разрешите откланяться. Спите спокойно. Ильза слышала, как за ним закрылась дверь. Она не спала уже без малого два месяца.~* * *~
За столиком в "Cortile di Perugia" сидели трое, но в зеркале напротив отражался только один. Он был весь закутан в огромное чёрное пальто, только из-под капюшона выглядывал массивный подбородок белой венецианской маски. Второй был лыс и строг, как мертвец, и в тёмных очках, как человек-невидимка. Третий был Бруно Фельдграу. Тот, что лысый и в очках, омерзительно ел ложкой сырое яйцо: желток тянулся, как сопли, и с хлюпаньем исчезал в кроваво-красной пасти, только чудом не капая субъекту на пиджак. Глядя на это действо, человек в пальто брезгливо отодвинул свою чашку с чаем. - Будь так добр, Абаддон, прекрати этот спектакль, а то нас отсюда выставят, - сказал Бруно. Абаддон тонко улыбнулся и вытер рот салфеткой. - Как скажешь, - протянул он елейным старушечьим голоском. - А ты хитёр, однокрылый. Последняя фраза явно относилась не к поеданию яйца, а к чему-то другому, что знали только он да Бруно, - третий за столом подозрительно покосился на них из-под маски. - Да, ты хитёр... Я знаю, зачем ты меня позвал - уж точно не поужинать в моей компании. Ты хочешь, чтобы я закончил войну. - Мне приказано закончить войну. Абаддон масляно улыбнулся. - Ну конечно, тебе приказано. Девочкой, которой ты сам можешь приказать выпрыгнуть из окна, и она с радостью выпрыгнет. Все твои разрушительные замыслы отныне можно оправдывать её приказами, верно? Она приказала тебе командовать армией - и ты командуешь. Она приказала победить в войне любой ценой - и вот ты, верный слуга, исполняешь... Она прикажет расстрелять всех твоих врагов - и ты расстреляешь, скрепя сердце, правда? Как ты ловко обошёл приговор князей... Говорю же, ты хитёр. Я восхищаюсь. Вдруг улыбка исчезла, и лицо его снова стало непроницаемо, как у покойника: - Вот только я не подарю тебе победу из чистого восхищения. И за твои прекрасные новые глаза - не подарю. И даже за десять тысяч душ, которые ты в ближайшем будущем безнаказанно угробишь. Я демон войны, я несу победу тем, кто больше ради неё постарался, и я беспристрастен. - Браво, - хмыкнул Бруно, рассматривая на просвет бокал из красного стекла. - Блестящая речь. Мне даже нечего возразить! Разве что одно: у меня всё-таки припасено кое-что для тебя, на случай, если ты заупрямишься. - Вот как? Что, например? Ты отдашь мне этого странного человечка, который весь вечер сидит здесь с нами, не сказав ни слова? Они синхронно повернулись к человеку в пальто и в маске, и тот беспокойно вскинулся, глянув на Бруно: мол, как это "отдашь", ты же обещал!.. Но Бруно его успокоил: - Нет, этого человечка я тебе не отдам, он пригодится мне самому. Если позволишь, сейчас он с тобой немного... побеседует. - Это угроза? Он, хм... священник или что-то вроде того? - О нет, я всего лишь старый пьяница, которому не с кем поговорить, мне ли вам угрожать, почтеннейший! - сказал человечек, снимая пальто. Под чёрным драпом блеснула голубая лента ордена Белого Орла. - Уделите мне полчаса. Маска с выступающим подбородком меняла его голос почти до неузнаваемости, но не в худшую сторону: если раньше этот голос гудел колоколом, захлёбывался молитвой, надрывался раскатами грома - то сейчас он пророчески вещал будто из склепа. - Почтеннейший, - возвестил он. - Я никогда не был на вашей родине и не знаю, готовы ли вы за неё умереть, и потому мне нелегко будет вами манипулировать... Но я готов поспорить. Да, даже с вами. Что вам не приходилось жить в состоянии вечного лишения и катарсиса - вечного подвига, вечной экстренной ситуации. Не приходилось стоять с мечом над смертельно раненной страной - и не позволить ей умереть. Вы не откладывали на завтра необходимое и не делали невозможного, не пели от горя и не плакали от счастья, - и значит, вы тоже не были на моей родине. Он выпростал руки в чёрных перчатках и ударил по воображаемым клавишам рояля. Пауза перед следующей крупнокалиберной тирадой: один, два, три... О нет. Война не будет проиграна.~ * * *~