Дыхание севера

Несмотря на яркое солнце, подбиравшееся к зениту, мороз выстуживал до самых костей – шутка ли, самый разгар зимы. На рабском рынке было немноголюдно. Оно и немудрено: какой торг в холода, когда не всякий южный купец осмелится ехать через заметённые дороги и леса, кишащие голодными волками? Даже скандинавы сидят в своих фьордах и носа не кажут – поди выберись по замёрзшим заливам. Понурые рабы кутались в разномастное тряпьё в попытке сберечь последние крупицы тепла, дышали на озябшие пальцы. Двое молодых и сильных — не иначе как потомственные воины, по несчастью угодившие в плен – были закованы в кандалы, остальным просто спутали руки грубой верёвкой. Вышата терял терпение – ему хотелось как можно скорее сбыть свой товар. Плотнее натягивая на уши лисью шапку и пряча руки в широкие рукава, он перебрасывался скупыми фразами с соседними торговцами. - А что, Вышата, - спрашивал плешивый неказистый мужик с щербатыми зубами, - неужто постарел наконец? - С чего ты взял, Белик? - А чтой-то ты своих не на юг гонишь, а прямо в Пскове и продаёшь? Много ли проку с такой торговли? - приплясывая от холода, допытывался знакомец. - А то, что вот эти не дойдут на юг, глупая твоя голова. Лучше уж тут хотя бы пол-куны да получить, чем в походе под берёзами в снег зарывать. - И то правда, - хмыкнул настырный Белик. - Но тогда другой вопрос: откуда у тебя такой ледащий товар? Не то ты чутьё своё торговое пропил, не то воспитываешь их до полусмерти! Вышата нахмурился: - Ты бы за своими рабами приглядывал, а в чужие дела нос не совал. По-хорошему тебе пока советую. Плешивый мужик пожал плечами и отошёл, всё так же зябко ёжась и попрыгивая. Тилей сидел на толстом и длинном древесном стволе, что из года в год служил рабам заместо лавки. С первого взгляда можно было понять, что парень совсем плох: некогда соломенные волосы свалялись и потускнели, голубые глаза смотрели отрешённо, вся поза была пропитана даже не отчаянием – равнодушием. Тилея уже мало волновало, как сложится его дальнейшая судьба. Даже если попадётся жестокий хозяин – вряд ли он сможет сделать ему ещё хуже и больнее, чем Вышата. А уж если попадётся добрый — пусть лучше убьёт сразу, не будет заставлять мучаться дальше. Его невесёлые размышления были прерваны появлением покупателей, остановившихся прямо перед ним. Тилей медленно поднял голову, щурясь от солнца. Его с интересом разглядывали двое мужчин средних лет — один из них, рослый и широкоплечий, опирался на прямой дорожный посох, а второй, невысокий и чернявый, задумчиво хмурился. - Ну уж нет, Ингольв, только не этот! – начал тот, что пониже. - Ты только посмотри на него — он у тебя помрёт в первую же седьмицу! Его уже не выходишь, пойдём других поглядим... - Погоди, Рогдай, дай присмотреться, – с грубым, отрывистым акцентом ответил тот. Тилей вздрогнул и почувствовал, как взор начинает застилать гнев — северный говор он теперь узнал бы из тысячи. - А ну-ка, встань на ноги, - спокойно велел ему скандинав. Тилей неохотно повиновался, кривясь от боли в измотанном теле. Ингольв внимательно осмотрел его, велел пройти пару шагов и повернуться, потом удовлетворённо кивнул и коротко бросил Вышате: - Беру. Тот назвал цену – столь низкую, что не было даже необходимости в торге. Скандинав отдал торговцу серебро, снял с пояса длинный боевой нож и разрезал им верёвки на руках Тилея, потом легонько встряхнул его за плечо: - Иди за мной. Слышишь? Парень лишь кивнул. Всё внутри него закипало от злости: судьба снова посмеялась над ним, отдав в руки соплеменнику ненавистных урман, из-за которых Тилей и оказался в плену. Не успели они уйти с площади, как за Ингольвом кинулся плешивый Белик, потянул за рукав: - Эй, гость заморский! Не проходи мимо, глянь и мой товар — чай, поинтереснее будет! - Какой я тебе гость, - отмахнулся тот. - Я в Пскове, поди, не первый год уже живу, Рогдай не даст соврать. - А какой у тебя товар? - заинтересовался спутник скандинава. - Пригожий да ласковый, - усмехнулся тот. - Девки молодые, одна другой краше. - И где ты их прячешь? - недоверчиво осведомился Рогдай, оглядев площадь. - Тут же одни мужики. - А вон там, - Белик махнул рукой в сторону небольшого шатра на краю площади. - Кто ж девок-то в такую стужу будет на улице морозить? Одну даже из Византии привезли — глаза, что два омута, а сама как из бронзы отлита! - хитро подмигнул он. - Отпустил бы ты их на свободу, купец, - посоветовал Ингольв. - Страдания девичьи будут на твоей совести. Пойдём, Рогдай, твоя Добродея вряд ли обрадуется такой покупке, - потянул он друга. Тилей плёлся следом за новым хозяином. В его голове не мелькало и тени мыслей о побеге: ослабший, грязный, с затравленным взглядом, он всё равно не смог бы убежать далеко. Пожалуй, единственным чувством, которое придавало ему хоть немного сил, была ненависть к Ингольву. Тилей не сомневался, что все урмане были жестокими, кровожадными людьми — иначе зачем они ввязывались даже в чужие войны? Белый утоптанный снег под ногами то и дело уступал место комкам смёрзшейся земли, выбитой лошадиными копытами из-подо льда. Изогнутые улицы, по которым они шли, были достаточно широкими, чтобы могли разъехаться две телеги, а вскоре раздались ещё шире — появились стланые горбылём тротуары. По обеим сторонам тянулись высокие частоколы, изредка прорезаемые воротами и калитками. За ними виднелись крыши добротных домов — чаще одноэтажных, но были хоромы и повыше. Народу на пути встречалось всё больше и больше — не иначе, Ингольв вёл раба к центру города. Шумные ватаги разновозрастных ребятишек пробегали мимо, временами деловито проходили женщины, попался навстречу худощавый мужик, везущий крупную охапку хвороста на санках. Рогдай вскоре попрощался с другом и свернул в проулок. Ингольв велел Тилею идти рядом с ним, и тот неохотно подчинился, отметив мимоходом, что скандинав недаром опирался на посох — он изрядно хромал на левую ногу. Украдкой Тилей рассматривал своего нового хозяина — на вид ему можно было дать около четырёх десятков лет, в светло-русых выгоревших волосах не сразу была заметна седина, серые глаза из-под ровных бровей смотрели прямо и спокойно. Тилей раньше и подумать не мог, что скандинав может быть и простым горожанином, водить дружбу с коренными жителями Пскова, вместо того, чтобы ворочать веслом на драккаре и жечь чужие сёла. Тем не менее, ни уважения, ни симпатии он к Ингольву не чувствовал — лишь бессильную злобу на всё его племя. Тем временем они вышли на торговую улицу, огороженную уже не заборами, а самыми разными лавками — сапожными, кузнечными, оружейными, мясными... Ингольв подошёл к одной из них, поддел щеколду хитро изогнутым ключом и кивнул рабу, велев ему проходить внутрь. В лавке пахло мехами — проморгавшись со света, Тилей разглядел целые связки шкурок, висящие по стенам, и сложенные стопками на скамьях вдоль стен шкуры побольше. Толком ничего рассмотреть не удалось — хозяин быстро провёл его сквозь лавку и склад, что был пристроен к ней сзади, и вывел во внутренний двор, весь белый от снега. К ним тут же кинулся большой мохнатый пёс, приветственно виляя хвостом, завертелся вокруг Ингольва. Во дворе было несколько сараев и прочих хозяйственных построек, крытая поленница, колодец и собачья конура — никакой другой живности хозяин не держал. На противоположной стороне двора возвышался жилой дом — сложенный из крупных брёвен, в один этаж, но с высокой двускатной крышей. Из трубы в небо вился голубоватый дымок. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышла румяная дородная женщина, вытирая руки о небелёный льняной передник. Она тепло улыбнулась Ингольву и внимательно оглядела Тилея. Хозяин открыл одну из дворовых клетей и впустил раба внутрь, заперев за ним дверь. Парень слышал, как он велел женщине: - Потвора, принеси ему поесть. И старую медвежью шкуру, что у моей постели лежит — не то замёрзнет ночью. Сквозь щели в стенах щедро проникал свет, и Тилей понял, что находится в крохотном сарайчике, где обычно, по всей видимости, сушились, а то и просто хранились меха — по стенам были вбиты крюки, в соломе, которой был устлан пол, встречалась шерсть. Опустившись прямо на пол, он плотнее укутался в полушубок. Глаза слипались, любопытство, пробудившееся было при осмотре жилища нового хозяина, поугасло. Вскоре скрипнула дверь, и в клеть вошла Потвора. Поначалу Тилей подумал, что она жена Ингольву, но, рассмотрев её поближе, засомневался — одета она была не в пример беднее скандинава. Выходило, что либо хозяин был совсем зверем и спуску не давал даже собственной жене, либо женщина приходилась ему служанкой, а то и рабыней. Сбросив с плеча даже на взгляд тяжёлую шкуру, Потвора всунула Тилею деревянную ложку и полную тарелку густых, наваристых щей. Глядя на то, как он набросился на еду, она беззлобно, даже с каким-то материнским сочувствием сказала: - Да ты не бойся, тебе с Ингольвом повезло — он хозяин хороший, за просто так сердиться нипочём не станет. Ешь и высыпайся — до утра тебя никто не тронет, - с этими словами она вышла и притворила за собой дверь. Лязгнул засов, заскрипел снег под удаляющимися шагами. Тилей споро расправился с едой — вкусной, позабыто-домашней. Сгрёб в кучу всю солому, что была раскидана по земляному полу и, плотно закутавшись в большую и уютную шкуру, устроился спать. Горячая еда и густой мех быстро согрели его, и, впервые со дня своего пленения засыпая в тепле, Тилей с надеждой подумал — «А может, всё и впрямь сложится хорошо?..»