Дыхание севера

Он проснулся за час до рассвета. Сладкая нега медленно таяла, как ни силился Тилей задремать снова — всё-таки он проспал изрядно. Парень чувствовал, как возвращаются силы и воля к жизни, как легко и приятно дышать утренним морозом, будучи укутанным в тёплый мех, как где-то в глубине души зарождается благодарность хозяину — хотя бы за то, что накормил и обогрел. Но всё-таки Тилей относился к Ингольву с опаской, мало ли что может учудить скандинав. Однако же, если слова Потворы были правдой и бояться его не следовало, то, чем боги не шутят — может, удастся через несколько лет накопить себе на выкуп?.. От размышлений Тилея оторвал лязг отпираемого засова. Предутренняя мгла очертила силуэт Ингольва, замершего на пороге. - Эй, парень, поднимайся! - позвал он в темноту клети и, дождавшись, пока завозившийся раб встанет во весь рост, велел: - Пойдём в дом, завтракать пора. Когда Тилей вышел на двор, дрожа с непривычки от холода, хозяин указал ему на бадью у крыльца, велев умыться. Парень взял ковш, стоящий рядом на лавке, и, проломив лёд, зачерпнул воды. Зажмурившись, плеснул себе в лицо, крупно вздрогнул всем телом и, почувствовав, как студёная вода прогоняет вязкую сонную муть, принялся добросовестно умываться. Внутри дом, по северному обычаю, не был поделён на комнаты. У одной из стен теплился углями очаг, напротив стояли стол и лавки, в дальнем углу комнаты — добротная кровать. Усевшись за стол, Ингольв сделал знак Тилею, приглашая разделить с ним трапезу, и между делом спросил: - Зовут-то тебя как? - Тилей. Скандинав одобрительно кивнул: - Хорошее имя. Да ты ешь, времени у нас немного — скоро лавку открывать. Не поднимая глаз от тарелки с кашей, обильно сдобренной маслом, раб молчаливо выслушивал наставления. - Зовут меня Ингольвом. Я торговец — скупаю меха у местных охотников и продаю заезжим северным купцам — и свеи, и норэгр, и даже даны гораздо охотнее берут товар у земляка, чем у славян. В Пскове торгую почитай что уже пять зим — с тех пор, как ранили меня копьём в ногу, да так, что о воинской славе пришлось забыть. Сам, небось, видел, - скандинав прервался, поймав полный ненависти взгляд Тилея, брошенный исподлобья — тот уверился в своём мнении, что хороших северян не бывает, а к мирной жизни их могут вынудить только увечья. Верно истолковав угрюмое молчание, Ингольв продолжил: - Сам знаешь, соседи бывают страсть как охочи до чужих земель, а в борьбе за своё кровное любая подмога хороша, хоть своя, хоть чужая. Вот наш хэрсир со своим хирдом и нанялся к псковскому князю, когда тот клич кинул. И стороны с тех пор мы не меняли, а часто ли встретишь верность у наёмников? Вот-вот. И неважно, что где-то больше платят — в воинском деле честь, по-хорошему, куда больше жизни значит. Ну да не о том речь. До сей поры я как-то сам управлялся, только Потвора — жена соседнего бондаря — готовить да убирать приходит, но годы берут своё, ломота в ноге иногда совсем невыносима, и я решил взять себе помощника. Работа нехитрая — скоро охотники с зимних ходок возвращаться начнут, едва ли не возами мех продавать будут. Твоё дело — разгружать и развешивать по местам, следить за товаром. Потвора не каждый день приходит, и в те дни, когда её не будет, ты должен сам разогревать еду, следить за домом, кормить пса. Тилей время от времени кивал, поневоле проникаясь уважением к скандинаву, который так пообвык на чужбине, что после завершения ратного пути не захотел возвращаться домой, а остался в Пскове, наверняка ставшем ему родным. Да ещё управлялся и с домом, и с лавкой почитай что в одиночку, хотя явно мог бы позволить себе полдюжины слуг. Тилей чувствовал, что дело не в жадности — гордый северянин просто привык со всеми трудностями справляться самостоятельно, без чьей-либо помощи. Мало-помалу Тилей приноровился к новой жизни. Ингольв почти сразу велел ему ночевать в доме: клеть понадобилась для хранения мехов. Короткие зимние дни отнимали много сил — и вправду, с возвращением охотников некогда было и голову от работы поднять. Он научился различать меха меж собой, мог навскидку сказать, сколько лет зверю и в какую пору он был добыт. Ингольв учил его не таясь, указывал, в каких местах шкуры надо проверять особенно тщательно — не порчены ли стрелой, хороша ли выделка. Желающие продать свои меха Ингольву не переводились: северянин имел в Пскове славу справедливого торговца. Вечерами у Ингольва зачастую собирались друзья и хорошие знакомые — то побратимы из хирда навестят, то соседи заглянут на кружку-другую доброго пива. Порой оставались ночевать охотники, исправно снабжавшие торговца отменным товаром — те, чьи дома были слишком далеко, чтобы отправляться в обратный путь сразу же. Чаще всего это были эсты и ливы, держащиеся наособицу от прочих торговцев и забавно растягивающие слова. Тилей любил, сидя в своём углу, послушать их истории, пронизанные таинством лесной жизни, хитростями и премудростями северных народов. После таких вечеров ему снились красочные сны, полные ярких и светлых образов. Но бывали и другие. Изредка Тилей просыпался среди ночи в холодном поту, мёртвой хваткой вцепившись в шкуру, которой укрывался, — ему снился Вышата. Но страшно было не это. Тилей и не ожидал, что ужас пережитого унижения забудется быстро, его пугало другое: во снах работорговец не был столь груб, и Тилей отдавался ему едва ли не по своей воле. Прикосновения Вышаты отзывались в измученном теле не болью, а вожделением, жадные ласки приносили тягучее, постыдное удовольствие. Во снах Тилей клял связывавшие его верёвки не потому, что они мешали ему вырваться, а потому, что не мог развернуться к Вышате лицом и заглянуть в его глаза. От таких снов оставался тягучий неприятный осадок, и парень изо всех сил стремился забыть о них, не обращать внимания. Спустя неделю после того, как Ингольв переселил Тилея в дом, он отправил его одного на рынок. Повторяя про себя товары, которые надо купить, парень торопился к рыночной площади и не сразу сообразил, что Ингольв даже словом не обмолвился о том, чтобы он не удумал сбежать. Такое доверие оказалось неожиданно приятно, да и не намеревался Тилей покидать хозяина так бесчестно. Он знал, что если сумеет собрать себе выкуп, Ингольв не станет удерживать его силой. Скопить было не так-то просто, но Тилей уже не раз задумывался о том, что неплохо было бы порыться в ненужных меховых обрезках, сваленных в углу одной из клетей, выбрать наиболее пригодные и сшить из них хотя бы рукавицы, чтобы продать кому-нибудь из охотников. Раз, другой, а там глядишь — и получится выкупить целую шкуру, а уж из неё можно хоть шубу сшить, хоть дюжину тёплых шапок... Житьё у скандинава оказалось не в пример лучше, чем мог представить себе Тилей — сытное и тёплое. Работы было много, но она была по силам, да и хозяин лишний раз не напоминал рабу о его подневольном положении. В свободное время Тилей даже, бывало, упражнялся во дворе с дроворубным топором, дабы не забыть воинские умения, не растерять сноровку. Миновала середина зимы, остались позади звонкие трескучие морозы и многодневные снегопады, наступило краткое затишье перед злыми вьюжными ветрами, что пригоняют серые тучи и выстуживают сквозь тёплые одежды до самых костей. Стояли тихие солнечные дни, люди радовались доброй погоде и торопились поскорее управиться с делами — при ясном небе и работать веселей, а когда пойдут метели, мало кому захочется покидать тёплый уютный дом. Ингольв с самого утра принимал охотников и купцов, поручал Тилею то одну, то другую работу. Разгрузив очередные сани, парень подошёл к скандинаву спросить, где ещё нужна его помощь. Тот жарко спорил с длиннобородым свеем — Тилей уже научился различать между собой северян по одежде и говору. По лавке задумчиво ходили две женщины, придирчиво осматривали меха, щупали шкуры, выбирали. У скамей с недавно прибывшим товаром крутился чей-то мальчишка лет десяти. Ингольв мимоходом махнул Тилею, отсылая его отдохнуть. Тот вышел на крыльцо, с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух. На торговой улице было многолюдно. По левую руку у разлитой по снегу кадки с солёными грибами препирались две женщины — одна, судя по одежде, побогаче, другая победнее. Прохожие с любопытством оглядывались на них, но вступать в спор не решались. Вниз по улице, у корчмы, шумела ватага молодых ребят — не иначе, встретили старого знакомца. Румяная улыбчивая торговка пирогами сновала с лотком между людьми, на все лады расхваливая свой товар. Напротив лавки Ингольва вокруг молодого щеголеватого парня со связками стеклянных бус, серебряных зернёных височных колец и лунниц толпились молодые девки, ахали восторженно. Внимание Тилея привлёк добротно одетый всадник, неспешно ехавший по улице с копьём, упёртым в стремя. На нём был подбитый куньим мехом плащ, из-под которого виднелся кожаный доспех, на поясе висел меч в искусно украшенных ножнах. Тилей замечтался, представляя, как когда-нибудь и он в подобном виде въедет во двор родного дома, как навстречу ему выбежит мать... Неожиданно дверь лавки распахнулась, из неё выскользнул давешний мальчишка, прижимая к груди связку шкурок вуалевого песца, и припустил вниз по улице. Вслед ему неслось запоздалое «Сто-о-ой! Куда?..» Не раздумывая ни мгновения, Тилей ринулся следом, едва не сбив с ног торговку-лоточницу. Как ни старался мальчишка бежать быстрее, детская прыть не смогла превозмочь сноровки взрослого парня, и вскоре Тилей схватил воришку за шиворот. Тот завопил что было мочи: - Ай-яй-яй, не губи! Отпусти меня, я больше так не буду!.. Тилей вырвал из его рук меха и замахнулся было надавать оплеух, чтобы впредь неповадно было, как услышал насмешливые слова парня за своей спиной: - А здорово Ингольв своего раба-то натаскал, а, други? У меня так даже пёс не выслуживается! Послышался глумливый гогот. Не веря собственным ушам, Тилей медленно отпустил ворот мальчонки, и тот, не теряя времени, ринулся наутёк. Ничего не замечая и не слыша вокруг, парень побрёл в лавку, бездумно сжимая в руке отнятые шкурки. С его глаз словно спала пелена. Это же он, Тилей, пошёл наниматься к ладожскому князю, чтобы верой и правдой заслужить воинскую честь; это же его взяли в плен ненавистные урмане, чтобы продать жестокому Вышате; это же ему довелось испытать все те унижения и страдания, что работорговец отмерил щедрой рукой... А теперь, выходит, он смирился со своей судьбой?.. Тилей подошёл к лавке в смятении, не зная, как себя дальше вести. Ингольв вышел ему навстречу, взял шкурки и одобрительно хлопнул по плечу. Потом внимательно посмотрел на него и сказал: - На тебе лица нет. Случилось что? Тилей отрицательно помотал головой и, едва не отодвинув плечом хозяина, двинулся внутрь. Весь оставшийся день до вечера для Тилея прошёл словно в тумане. Бездумно он разгружал сани, раскладывал меха, выполнял мелкие поручения. Руки, привыкшие к работе, двигались сами, делая всё, что было нужно. Едва окончательно стемнело и Ингольв запер лавку, Тилей ушёл в дом и, отказавшись от горячего ужина, едва снятого Потворой с очага, лёг спать. Но сон долго не шёл к нему, невесёлые мысли настойчиво лезли на ум. Парень отчаянно пытался понять, где же он допустил ошибку. Его не столько смущало рабское положение, в котором он оказался, сколько пугало собственное довольство нынешней жизнью. Неужели он всё-таки позволил себя сломать — притом не побоями и унижением, а тёплой постелью и сытной кашей? Позор, настоящий позор...