Take Away My Pain

До утра ждать не пришлось – когда Дайске вернулся в квартиру, Шинья уже плескался в ванной. Видимо, ему полегчало, чему Дай был несказанно рад. Он принялся наводить порядок на кухне, насвистывая какую-то развесёлую дребедень. Хорошее настроение зашкаливало и казалось, что ничто не в силах его испортить, но он опять ошибался. Шинья стоял под тёплыми струями воды, смывая с себя остатки липкой полудрёмы, которая всегда окутывала его после головной боли. Пока он лежал в спальне, прислушиваясь к разговору семейства Андо, в его голове успела промелькнуть тысяча мыслей – и среди них ни одной радостной или хотя бы обнадёживающей. Кем он является для Дайске? Приятелем, не более того. Скоро Андо надоест играть в заботу и сострадание и тогда… Тогда начнётся ад из задержек на работе, пьяных вечеров, тягостного молчания и плохо скрываемого раздражения. Так, может, лучше всё закончить сейчас, пока ещё привязанность не стала пугающе сильной? Пока хватит решимости оттолкнуть? Пока они не успели зайти слишком далеко. Пока ещё можно остановиться. Дайске весело напевал на кухне, гремя посудой, и время от времени что-то спрашивал у Мию-чан. И непонятная волна злости накрыла Терачи – они же совсем разные. Просто два параллельных мира, которым не суждено стать единым целым. Так зачем же пытаться строить отношения, изначально обречённые на провал? Зачем надеяться на то, что ради него Дай согласится вступить в конфликт с родителями? Слишком пристально Андо-старший разглядывал его в гостиной, слишком много понимания было в глазах его матери. Он не имеет права разрушать Даю жизнь. Больной, жалкий, беспомощный калека, который должен прямо сейчас уйти и дать возможность Дайске жить настоящей жизнью. Они не могут быть вместе – слишком уж разные. И сейчас, когда ему плохо, он вынужден отсиживаться в ванной, пряча свою боль и отчаяние, а Дай в это время наслаждается вечером и ему хорошо. Они не смогут понять друг друга – никогда. Шинья уже забыл, что значит «быть здоровым», а Дайске не знал, что такое «быть неизлечимо больным». Разве этого мало? Лучше жить одному, ни на кого не надеясь, ни на что не рассчитывая – и не быть никому должным. Это единственно правильный выход – особенно для него. Такие, как он, не имеют права на нормальную жизнь. Им в ней попросту нет места. Шинья выключил воду и вышел из душевой кабинки. Дайске за стенкой уже в открытую смеялся, и это неимоверно раздражало. Хотелось просто подойти и ударить или сказать какую-нибудь гадость, лишь бы не слышать, как кому-то хорошо. В этот момент Шинья ненавидел весь мир, который по-прежнему крутится, живёт, радуется – в то время, когда его буквально ломает от боли, когда он сходит с ума от постоянных истерик, когда он чувствует, как превращается в пыль… Из ванной он выскочил уже взвинченный до последней степени и сразу рванул в кухню. - Тебе лучше уже? – радостно спросил курящий в открытое окно Дайске, поворачиваясь к нему. И Шинья не выдержал. - Мне будет лучше, когда я смогу уйти отсюда, - пока он ещё сдерживался, но явственно ощущал внутреннюю дрожь, от которой голос начал срываться. – Я не вижу больше причин, по которым должен оставаться здесь. Я лишний, и я это прекрасно понимаю. Не хочу больше вмешиваться в твою жизнь, извини. - Шинья… - растерялся Дайске. – Что ты говоришь такое? Ты не лишний… - Дай, это ты сейчас так говоришь, а потом изменишь своё мнение. Не возражай, я уже это проходил. Мне не нужна жалость! – вдруг выкрикнул Терачи и затрясся. – Я не хочу ни от кого зависеть! Я хочу спокойно сдохнуть, никому не мешая! Мы с тобой настолько разные, что я даже объяснять тебе ничего не буду – всё равно не поймёшь! Ты вообще ничего не понимаешь, ничего! Ты не знаешь, каково это – жить в состоянии постоянной боли, когда болит всё и в то же время ничего конкретно! Да мне даже прикосновения причиняют боль! Что ты знаешь о страхе? Ничего? Правильно, ничего. Ты здоров и тебе нечего бояться. Чёрт, да ты даже не задумываешься об этом! А ты когда-нибудь просыпался от ужаса, что уже не сможешь подняться? Тебе знакомо ощущение, когда твоё тело больше тебе не подчиняется, но ты при этом абсолютно трезв? Ты задыхался по ночам? Раздирал себя в кровь, чтобы дать воздуху доступ к лёгким? Ты когда-нибудь чувствовал это? Дайске сжал руки в кулаки, сдерживаясь и не желая опускаться до банального скандала, но понимал, что надолго его спокойствия не хватит. Терачи перешёл все мыслимые границы, и стоило ему ответить так, чтобы в его голову больше не приходило подобных мыслей, но так некстати кольнула мысль о том, что, может, и правда отпустить его? Пусть живёт своей жизнью. В конце концов, если ему так привычней, то… Андо уже открыл рот, чтобы озвучить свою мысль, как столкнулся взглядом с Шиньей – и поражённо замер. Глаза Терачи были словно стеклянные, но сквозь эту застывшую завесу проглядывал ужас и мольба о помощи, будто Шинья пытался докричаться до него – настоящий Шинья, а не озлобленная болезнью физическая оболочка. Дай в пару шагов пересёк разделяющее их пространство и оказался возле Терачи. Тот испуганно дёрнулся, но отступать ему было некуда – он и так практически упирался спиной в стену. Его трясло, не переставая, а ещё складывалось впечатление, что он вообще на ногах стоит из последних сил. И Дайске обнял его, прижимая к себе и успокаивающе поглаживая ладонями по напряжённой спине. Шинья как-то по-детски всхлипнул и уткнулся лбом в плечо Дая. - Прости… - хриплым после недавней истерики голосом пробормотал он и сильнее прижался к Андо. Дайске улыбнулся в его волосы. - Всё в порядке. Не за что извиняться. Я же знаю, что со мной говорил не ты, а болезнь твоя. - Это ужасно, - признался Терачи и обнял Дая в ответ. – Я ненавижу себя. - А я – нет, - Дайске скользнул губами по виску Шиньи. – Ты прав, я действительно не знаю, каково это, но хотя бы позволь мне быть рядом с тобой, когда тебе плохо. Я научусь чувствовать, обещаю. Ты только не отталкивай меня, хорошо? – Андо покрывал поцелуями мокрое от слёз лицо Терачи, а тот дышал прерывисто и цеплялся пальцами за его футболку. – Не оттолкнёшь? - Нет… - выдохнул Шинья, притягивая Дая ближе к себе и отвечая на его ласки. Сейчас ему было до безумия хорошо. Он не знал, как далеко собирался зайти Дайске, но пока был совсем не против его жадных поцелуев. Терачи застонал, когда Андо расстегнул его джинсы и обхватил пальцами член, осторожно поглаживая и сжимая, словно не решаясь на большее. Шинья задрал футболку Дая и провёл ладонями по груди, с удовольствием замечая, как тот шумно выдыхает в ответ на его прикосновения. Пальцы Терачи подрагивали, когда он пытался расправиться с застёжкой на джинсах Дайске. Почему-то стало жизненно необходимым почувствовать, что Андо хочет его, что он, такой некрасивый и нескладный Терачи Шинья, ему действительно нравится. Возбуждение Дая окончательно сорвало Шинье крышу, и он переплёл их пальцы, сжимая оба их члена в руке. Кровь пульсировала в висках, в ушах шумело, и весь мир сосредоточился в их горячечном дыхании, в жарких поцелуях, в тёмных, с шальным блеском, глазах Дайске, в которые Шинья смотрел, не отрываясь. Он хотел видеть каждую эмоцию Дая, каждое слово, которое он пока ещё не готов сказать ему – всё, что нужно, чтобы почувствовать себя желанным и необходимым. Воздух вокруг них раскалился, обжигая лёгкие с каждым вдохом, срывалось дыхание, а стоны кружили голову, заставляя сильнее ласкать друг друга – так, словно от этого зависела их жизнь. - Не оттолкнёшь?.. – Дайске дрожащими пальцами дотронулся до щеки Терачи. Ему нужен был ответ, чтобы почувствовать себя счастливым и завершённым. - Ни… за… что… - Шинье не хватало дыхания, а взгляд стал расфокусированным. Оргазм накрыл его неожиданно, стоило только Даю ворваться языком в его рот – горячо, страстно, дико, необузданно. Так, что у Шиньи подкосились ноги и все мысли вылетели из головы, оставляя после себя блаженную пустоту и эйфорию. Дайске хрипло застонал, отрываясь от его губ, и Шинья закрыл глаза, превращаясь в чувствительную мембрану, впитывающую в себя все звуки и вибрации. Он никогда не слышал музыки красивее, чем голос Дая, и ему хотелось, чтобы она звучала всегда… Когда Терачи открыл глаза, то увидел совершенно невероятную картину: Дайске аккуратно слизывал со своих пальцев следы их страсти. У Шиньи сразу пропал голос, и он смог только прошептать: - Хочу попробовать… Андо, лукаво улыбаясь, провёл испачканными пальцами по губам Шиньи и тут же накрыл их своими, разделяя терпкий вкус их страсти на двоих. - Сладко… - шепнул Терачи, отрываясь от губ Дая. Тот лишь крепче прижал его к себе. Слова сейчас были лишними – они и так прекрасно друг друга поняли.

* * * * *

В понедельник Дайске отвёз Шинью на приём в больницу – нужно было пройти контрольный осмотр и забрать больничный лист. Условившись, что Терачи позвонит ему, когда надо будет подъехать, Андо вернулся на работу. После осмотра Шинья спустился в морг – он уже соскучился по Аою и его хозяевам, и теперь сидел на диване в кабинете патологоанатомов, поглаживая довольно урчащего кота и болтая с Такашимой. Широяма возился в операционной, но время от времени вставлял свои реплики в их разговор. - Койю, я посоветоваться с тобой хотел, - Шинья тяжело вздохнул, решаясь признаться в своих опасениях. – К Дайске родители приезжали в субботу, и он нас познакомил. А я так переволновался, что мне плохо стало, так что их дальнейшего разговора я не слышал. Но они пригласили нас на праздники в Миэ. Как ты думаешь, я должен соглашаться или лучше не провоцировать разлад в их семье? - Соглашайся, конечно! – воскликнул Такашима, сияя так, словно он лично способствовал тому, что родители Дая приняли выбор сына. – Даже не раздумывай! - Но… как-то неудобно… - замялся Терачи. – А вдруг это было сделано просто из вежливости? - Знаешь, я ужасно боялся, что мои родители узнают о том, что я встречаюсь с Юу, - Койю присел рядом с Шиньей. – Я, конечно, младшенький и единственный сын в семье, но всему же есть предел. Вот и я не был уверен, что меня не выгонят с позором из родительского дома. Ты только представь – приехать и с порога заявить: «Мама, папа, это Юу, мой парень». Представил? То-то же. Но мне повезло, потому что перед этим мы ездили в Миэ к родителям Юу, а там эту новость восприняли спокойно. Я так понял, что его мама считает себя виноватой в том, что сын оказался геем – мол, слишком много воли ему давала с детства. Отец его сначала подозрительно на меня косился, а когда понял, что мы не собираемся трахаться у них на глазах и вообще ведём себя благопристойно, успокоился. А потом мы поехали в Канагаву, и я так трясся всю дорогу, что Юу на меня шипел не хуже Аоя – типа, я машину раскачиваю сильно в поворотах. Но всё обошлось – ты же знаешь, Юу умеет производить должное впечатление… - У меня на жопе миллион прыщей – у меня нарушился обмен вещей! – громко распевал Широяма в операционной, звеня инструментами. Шинья с Койю переглянулись и покатились со смеху. - Ну, не так, конечно… - выдавил из себя Такашима. Аой, потревоженный громким смехом, ушёл с дивана на стол и принялся мстительно грызть карандаш. - Чего ржёте, описторхозы? – в дверях операционной показался Широяма в окровавленных перчатках и забрызганном кровью фартуке поверх халата. – Меня обсуждаете? - Нет, просто песня у тебя смешная, - сообщил Такашима, невинно глядя на любовника. – А обсуждаем мы вопрос поездки Шиньи в Миэ к родителям Дайске. - А что тут обсуждать? – Юу выкинул перчатки в мусорный бак и снял фартук. – Ехать надо. Не будете же вы всю жизнь по углам прятаться. Если уж Дайске представил тебя своим родителям, то ты попал всерьёз и надолго. Надо вливаться в семью, Шинья-кун. - Но это же так сложно! – Терачи стиснул руки и умоляюще посмотрел на Широяму. - А ты будь проще, и люди к тебе потянутся волосатыми потными лапами, - нравоучительно заметил Юу и отошёл к окну, на ходу доставая из кармана халата сигареты и зажигалку. – Не усложняй простое, и всё будет отлично. Помнишь, что говорил тебе Ниикура? Надо открыть себя миру. Вот и займись этим, раз уж подвернулась такая возможность. А Дайске тебя поддержит, в этом можешь даже не сомневаться. За своего земляка я ручаюсь. Шинья кивнул, соглашаясь с доводами Широямы. Надо было учиться жить заново – в который уже раз. Только теперь вместе с Дайске – с тем, кто завладел его сердцем. С тем, кто стал для него самым главным человеком на свете. С тем, кто просто хотел быть рядом, не требуя ничего взамен. С тем, кто был готов остаться с ним до конца. С тем, в кого он влюбился – теперь он готов был это признать.